Глава 6
Очень маленький жучок
Капитан Ромбах, который командовал нашей ротой, был еще очень молодым человеком. Он принял командование осенью 1940 года, когда мы стояли неподалеку от Парижа. Сперва он немного нас испугал своим поведением, изображая из себя придирчивого начальника, но вскоре выяснилось, что он был вполне неплохим офицером медицинской службы. Он прекрасно знал все плюсы и минусы этой организации. Кроме того, он был хорошим наездником и прекрасно играл в «скат».
В армии, состоящей из энергичных и решительных людей, надо быть жестким и поставить себя так, чтобы с тобой считались в плане распределения материальных ценностей. Это было весьма характерно для вермахта в годы Второй мировой войны, особенно когда людей спрашивали о том, что они хотят получить.
К счастью, капитан Ромбах обладал необычайной способностью обеспечивать для операционной группы наиболее благоприятные условия для работы. Особое значение это имело в некоторых случаях, Ромбах всегда решал наши проблемы перед лицом даже самых немыслимых трудностей. Важнее всего было то обстоятельство, что он кое-что знал о замыслах командования, поэтому у нас не было причин постоянно беспокоиться о том, что мы можем попасть в руки к русским. Очень часто мы проводили операции до последней возможности и всегда успевали вовремя эвакуироваться.
Но в тот момент у нас были совершенно другие заботы. Мы были преисполнены амбиций. Между двумя медицинскими ротами дивизии существовала определенная конкуренция. Поскольку мобильность и скорость в нашем деле имели немаловажное значение, вполне понятно, что поначалу моторизованная рота имела некоторые преимущества перед нами. Но как только наступила распутица, наши лошади оказались к ней больше приспособлены, чем машины, которые вязли в грязи.
Мы получили разрешение от нашего отнюдь не глупого начальника медицинской службы дивизии присоединиться к одному из пехотных полков и открывать полевой хирургический госпиталь там, где мы сами сочтем необходимым, не обращаясь при этом к нему за дополнительными разрешениями. Полковник Рейнхарт, командир полка, к которому мы обратились с соответствующей просьбой, был старым воякой, прошедшим еще Первую мировую войну.
В новом вермахте те, кто вступал добровольцами в армию в 1914 году и у кого за плечами был неудачный опыт мировой войны, составляли особое братство. Они приветствовали друг друга с несколько старомодной и неизменной вежливостью. Они знали, что могут положиться друг на друга в любых обстоятельствах. Они всегда старались помочь друг другу. Они прекрасно понимали, что значит вести войну на два фронта. Они также прекрасно знали, что первоначальные крупные победы в отдельных битвах не гарантируют победы в войне. И кроме того, они знали, что где-то в тени притаились «другие», которые, как и ранее во Франции – куда они попали только после того, как армия навела там порядок, – начали топтать древние традиции Европы своими коваными сапогами.
Эти старые солдаты, которые еще безусыми юнцами стали героями сражений под Верденом и на Сомме, теперь превратились в зрелых, уверенных в себе мужчин, пытавшихся следовать цивилизованным традициям ведения войны. Молодые солдаты в этом плане были настроены более скептически и по этой причине были более раскованными; но их смелость больше походила не на доблесть, а на фанатизм. Только когда мы начали осознавать всю бессмысленность этой войны, мысль о которой с годами медленно поразила армию, как тромбоз человеческий организм, и в первую очередь голову, постепенно мы начали понимать, что обречены.
Мы заключили своего рода джентльменское соглашение со старшим штабным офицером нашей дивизии. Он сразу же понял все преимущества того, что медицинская рота будет располагаться вблизи позиций боевых частей. По этой причине он разрешил нам обращаться к нему в любое время, чтобы получить точную информацию не только о текущей ситуации, но и о замыслах Верховного командования. Это была ценная привилегия, так как время для принятия верных решений обычно было ограничено. При нашей невысокой скорости передвижения потеря каждого часа означала, что мы будем постоянно отставать на 3 или 4 километра от передовых частей. Без прямой связи со штабом дивизии мы бы работали вполовину своих возможностей.
Теперь у нас была непосредственная связь с передовыми боевыми подразделениями. Сами же мы были просто воинской частью. Между этими понятиями существовала определенная разница, и только через несколько лет нам удалось добиться, чтобы в документах за нашим подразделением закрепилось определение «боевое». Мы всегда отстаивали перед медицинским начальством корпуса наши права. Конкретно для нашей роты это означало дополнительные поставки масла, сигарет и спиртных напитков, а кроме того, нам выделялась дополнительная квота при награждениях.
Мы въехали в село на рассвете и распрягли наших усталых лошадей, чтобы накормить и напоить их. Расположились в одном из крестьянских дворов, расположенном ближе всего к вражеским позициям. Существовала также некоторая вероятность того, что именно здесь мы и откроем полевой хирургический госпиталь. Мы еще не знали, планируется ли наступление.
Мы слышали пулеметные очереди, раздававшиеся из небольшого лесочка, расположенного примерно в 600 метрах от нас. Так что линия фронта проходила совсем недалеко. В тот период войны это не имело особого значения. Обычно русские отступали ближе к ночи. На рассвете они имитировали некоторую активность, которая производилась несколькими небольшими группами, специально оставлявшимися с этой целью, а затем и они исчезали в утреннем тумане. Постепенно это приводило к беспечности, и машины вдоль деревенской улицы стояли в хаотическом беспорядке. Мимо следовали небольшие группы солдат. Несмотря на ранний час, они уже выглядели усталыми, их гимнастерки были покрыты пылью и пропитаны потом; их лица были усталыми и безучастными. Они были нагружены оружием и тащили за собой небольшие минометы на повозках. Капитан Ромбах и я сидели, прислонившись к стене хаты, и наслаждались первым теплом восходящего солнца. Через час оно уже будет палить нещадно.
Внезапно стало заметно некое движение к востоку от крестьянского двора. Через поле подсолнухов, раскинувшееся между лесом, откуда раздавались пулеметные очереди, и крестьянским двором, медленно брел человек. Он был одет в военную форму, но у него не было оружия. Русский. Когда он брел через поле подсолнухов, раскачивавшихся на своих высоких ножках, они расступались перед ним, как гладь моря перед носом корабля.
Кто-то схватил винтовку, прислоненную к стене, и передернул затвор. Затем он внезапно вспомнил, что она не заряжена. Все начали смеяться.
– Теперь не получишь Железный крест!
– Прицел двести! Огонь!
– Ты что, только что вернулся из самовольной отлучки, а, солдат?
– Наверное, его девушка заимела ребенка.
– Орден Отцовства с дубовыми листьями и мечами!
В едином порыве они стали напевать старую песенку:
Три приветствия, три приветствия, три приветствия для
Санитара Нойеманна,
Который давным-давно…
Тем временем русский подошел к нам совсем близко. Вероятно, он решил, что мы сошли с ума. Для человека, который хочет перебежать от своих к врагу, промежуток времени, который для этого необходим, кажется бесконечным. Он находится между двух огней. В любой момент гнев может выстрелить в него сзади или же недоверие спереди.
Русский вошел в ворота. Вероятно, ему было около 19 лет; он был очень красив: высокий, жилистый, с широким славянским лицом и с волосами пепельно-серого цвета, столь характерного для сибиряков. Он испуганно озирался. Мы все смеялись, поэтому и он выдавил из себя тонкую выжидательную улыбку. Такая улыбка обычно означает, что жизнь спасена. Кто-то похлопал его по плечу и сказал:
– Хорошо, Иван, расслабься.
Русский громко рассмеялся, обнажив при этом свои великолепные зубы. Затем он повернулся и увидел ведро, которое на одну треть было заполнено водой. Он схватил его обеими руками и приложил к губам, как будто это был кубок. Ни разу в своей жизни я не видел человека, который бы выпил так много жидкости за такой короткий промежуток времени. Вероятно, он испытывал чувство жажды в течение многих дней.
Повар сразу же привлек русского к работам на кухне, в первую очередь к чистке картошки. Он оставался вместе с нами в течение 4 лет. Он стал одним из первых, из, вероятно, миллионов русских солдат, которые перешли на службу к немцам. Ему на кухне очень нравилось. Когда мы убедились в этом спустя неделю, у нас не хватило духу отправить его куда-нибудь.
Вскоре после описываемых событий появился регулировщик дорожного движения. Он сообщил, что трое раненых русских лежат в дальнем конце деревенской улицы, там, где она поворачивает на север.
Я отправился туда. Двое из них были ранены легко, а вот третий потерял много крови, получив пулевое ранение в спину. В то время, когда я склонился над ним, позади меня по пыльной деревенской улице проносились машины, набитые пехотой. Я прослушал легкое на той стороне, где имелось ранение, но не смог ничего определить. Когда я перевернул раненого на другой бок, я сразу же заметил кровь, вытекавшую тонкими ярко-красными ручейками из раны, вероятно, из одной из артерий, проходившей под нижними ребрами. Я наложил примочку прямо поверх застегнутой гимнастерки раненого. Когда я поднялся, то увидел, что рядом со мной стоит командир дивизии. Поскольку мои руки были испачканы в крови, я не стал отдавать ему честь. Но поскольку генералу показалось крайне странным, что ему не отдали честь, он спросил меня со смешанным чувством смущения и любопытства, но вполне вежливо:
– Почему Вы не отдали честь?
Я показал ему свои испачканные в крови руки. Я увидел, что он помрачнел.
– Вы ранены?
– Это не моя кровь; это кровь русского, который здесь лежит. Я только что делал ему перевязку.
Двое легко раненных русских сидели возле стены, согнув ноги в коленях. Они с подозрением прислушивались к нашему разговору. Вероятно, они предполагали, что важный «господин» генерал обсуждает, следует ли их расстрелять или нет. Третий русский лежал прямо возле дороги. Колеса проносившихся мимо машин едва не задевали его. Его могли задавить в любой момент. Генерал странно посмотрел на него. Он сказал:
– Я прикажу поставить рядом с вами часового. Он проследит, чтобы с этим русским… раненым ничего не случилось. Вы хотите его забрать отсюда, не так ли?
– Да, господин генерал.
Мы ничего не могли объяснить этому раненому, даже на русском. Он был монголом, у которого отобрали его юрту и верблюдов где-то в пустыне Гоби и отправили на эту войну. Случилось так, что он был ранен пулей, которая застряла у него в ребрах. Легкое осталось незадетым. Мы удалили отколовшийся кусочек ребра, наложили шов на поврежденную артерию и зашили рану.
Мы делали операции всего по нескольку часов в день. Потери были небольшими. Тимошенко не оказывал никакого сопротивления. В полдень командир приказал мне установить связь с полковником Рейнхартом.
Я нашел его на возвышенности, заросшей кустами с белыми распустившимися цветами и заполненной гудением шмелей. От нее на запад вела проселочная дорога. На вершине скалы был установлен пулемет, мы стояли прямо под открытым небом. Как раз в это время офицерам штаба доставили горячую пищу. Дежурный офицер – поскольку он говорил с ярко выраженным берлинским акцентом, его обычно называли Столичным Острословом – приветствовал меня с большим энтузиазмом:
– Они бегут! И еще как бегут! Мы дали Тимошенко сильного пинка. Он размяк; размяк, как масло под солнцем. Теперь перед нами Днепр. Затем будет Дон. Затем – Волга. Полковой оркестр включил в свой репертуар песню о челнах, плывущих по Волге. Естественно, ты слышал об Урале, не так ли, доктор? Приятное местечко, не правда ли? Вот жизнь; вот жизнь! – И припустился в пляс.
Полковник попросил меня остаться с ними на завтрак, после которого мы выкурили по сигарете и попили кофе. У меня была возможность отблагодарить его за гостеприимство, угостив его хорошей водкой, которую я хранил во фляжке. Столичный Острослов произнес тост:
– Да здравствует медицинская служба!
Затем он вынужден был отправиться в расположение одного из батальонов.
Полковник и я сидели в тени кустов. Все было спокойно. У нас в запасе было много свободного времени. Прямо над нами большая птица в поисках добычи кружила между белыми грудами облаков и голубым небом. Яркое солнце, благоухание цветов, запах земли, жужжание пчел: это был один из тех коротких и запоминающихся моментов, которые изредка выпадают на долю солдат в пекле войны.
Крошечный жучок полз по моей руке. Его черные крылышки блестели на солнце, как золото. Я не трогал его, хотя было довольно щекотно. Полковник наблюдал за всей этой сценой. Я взглянул на него, и нам одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Когда в следующий раз по нас будут ползать жуки, будет ли так же щекотно? Мы оба рассмеялись и были слегка смущены. Момент прошел. Я сбросил с себя жука.
Мы оба уцелели во время войны.