Текила
Я заперлась в ванной, чтобы остричь волосы. Волосы сопротивлялись – выскальзывали из ножниц, а в дверь стучала мама. Она говорила о магнитных бурях, коротком световом дне, нехватке солнечного света и психиатре. В такой нервной обстановке приличного ежика не получилось. Выравнивать было некогда, я занялась разведением краски в стаканчике для зубных щеток. За дверью стало тихо, краски мне понадобилось всего ничего. Когда я открыла дверь с липкой массой на голове, мама сидела в коридоре на полу и смотрела на меня снизу. Я на всякий случай предупредила, просто озвучив ее вымышленные страхи:
– Перестань орать, не то порежу вены.
Мама встала, побрела за мной в кухню, монотонно разъясняя, что самоубийцы редко красят волосы перед... этим самым. Остричься в разных местах – это да, а вот развести краску, намазаться и выждать потом полчаса...
– Это больше похоже на успокоительное действие, – разъяснила она, внимательно отслеживая процесс приготовления мною трехслойного бутерброда.
Дождавшись, когда я широко распахну рот перед первым укусом, она пошла в ванную и скоро вернулась со своей зубной щеткой, демонстрируя ее черную щетину.
– Ну убей меня чайником, – предложила я с полным ртом.
Мама подошла близко и мазнула зубной щеткой по моей щеке. Я отталкивала ее руку и уворачивалась, стараясь не подавиться и спасти бутерброд от остатков краски на щетинке.
– Почему ты своей щеткой не красилась?! Почему моей?.. – она завелась не на шутку, глаза потемнели, испуг в них испарился от колбасного духа.
Мы потолкались в кухне у подоконника. Потом мама села за стол, взяла сухарик, посмотрела на меня оценивающе и спросила:
– Можно забрать твои волосы? Те, которые на полу.
Я опять чуть не подавилась.
– Зачем это?
– Соберу в холщовый мешочек, сделаю себе маленькую подушечку. Буду их нюхать вечером, когда метро уже закрылось и тебя может изнасиловать какой-нибудь частник. – Она подняла глаза на часы: – Сейчас половина десятого. Куда ты собираешься ночью с такой прической?
Я тоже посмотрела на часы, подумала и разрешила:
– Бери.
И пошла в ванную промывать волосы.
В раковину потекла темная вода с моей головы, я косилась на пол, на желтые пряди. Потом представила хруст волос в холщовом мешочке и толстого потного частника – почему-то рыжего, лет сорока – и содрогнулась от покрывших меня мурашек.
А в зеркале над раковиной возник ужастик с темными остатками волос и черной полосой на щеке. Еле отмыла эту полосу.
Байрон ждал меня у подъезда в отцовской «Тойоте». Я как следует замаскировалась – черные очки, черные губы в стиле эмо, кепка с козырьком, драные джинсы и шикарная кожаная куртка Мерилин с цепочками и заклепками.
– Сними кепку, – заподозрил неладное Байрон.
Я сняла. Я всегда его слушаюсь, это совершенно неразрешимая загадка моего организма.
– Текила, ты остригла волосы? – подозрительно тихим и спокойным голосом спросил он.
– Остригла. Для конспирации, – стараюсь не смотреть на него, но боковым зрением замечаю многозначительный кивок. И вдруг он выдает:
– Где они? Где твои волосы, я хочу их забрать.
Я растерянно заметалась глазами по салону.
– Это не получится. Их взяла мама. Она сделает из них подушку. Маленькую... – уточняю я неуверенно, все еще опасаясь смотреть на Байрона.
– Подушку?.. – прошептал он с ужасом.
– Да. Это защита такая от предполагаемых насильников в автомобилях.
Он опять кивнул.
– А твои остриженные ногти мама не собирает? Чтобы сжечь их в полнолуние на болоте.
– У меня нет ногтей. Я их грызу.
– А на ногах? – не может успокоиться Байрон.
– Поехали уже, – попросила я жалобно.
И мы подкатили к «Чугунке» через полчаса полной тишины. Я осмотрела территорию вокруг. Кучка байкеров у мотоциклов, несколько дорогих иномарок, старый «Москвич».
– На чем ездит наш дядечка, как думаешь? – спросила я.
– Он живет в этом же здании, по делам ездит на такси или нанимает машину с шофером. Прописан в другом месте, у жены – «Ниссан», у дочки «Рено», у собаки прислуга для выгула. Я потаскался за ним полтора дня. Примерным семьянином его не назовешь, потому как ночевал он над «Чугункой», практически на рабочем месте – он совладелец клуба. Два часа назад сел в самолет на Варшаву. Готова?
«Чугунка» светилась и гремела музыкой. У входа два охранника отсортировывали случайных людей.
Я вышла из машины. Запрятала кепку в карман. Сняла очки, взъерошила черное непотребство на голове, прилепила над верхней губой металлическую каплю. Байрон посмотрел на меня снизу и одобрил кивком.
– Я отгоню машину, как договорились. Войду в клуб через десять минут после тебя. Поднимусь в бар. Если что, сигналю на мобильник. Зачем ты остригла волосы?
– Столько камер я нигде больше не замечала. Я должна быть как все.
– Текила... – он замялся. – Деньги, конечно, большие, но если ничего не получится...
– Получится.
– Заказчики так засекретились, что ясно – им до нас нет никакого дела. Они уверены – через нас на них никогда не выйти. Если не получится, уходи гордо – на тебе ничего нет, кроме мобильника.
Я вошла в клуб, нацепила кепку, выпила в баре сок, посмотрела на беснующийся народ, на диджея Кита и пошла в туалет. Все это – с низко опущенной головой. В туалете одна девушка блевала, а другая с черными подтеками под глазами сидела на полу у стены в полной отключке. Я залезла на подоконник, открыла вверху узкую форточку. Пришлось повозиться с механизмом, чтобы створка опустилась. Пролезала я на улицу ногами вперед. Стоя на наружном откосе, посмотрела вниз: не выше второго этажа, но если грохнуться, будет больно. Держась за открытую створку одной рукой, другой дотянулась до нижней ступеньки пожарной лестницы сбоку, всего-то и делов.
По лестнице поднялась до пятого этажа. Вот он – критический момент. Закрыли или нет форточку в таком же туалете на пятом этаже? Повезло. Приоткрыта. Нащупываю ручку изнутри и открываю. Пролезая в узкое пространство, я восхитилась строением своего черепа – он сплюснут у висков. Что при моем маленьком весе дает неоспоримые преимущества перед другими форточниками. Что для нас, форточников, главное, – уговариваю я себя, обдирая голову, – главное, чтобы башка пролезла... вот так... и все дела.
Осматриваю унитаз, биде и душевую кабинку. Совмещенный санузел, так сказать. Раздражающе чисто. Бритвенный прибор на полочке у зеркала. Сухое мыло в мыльнице. Прислушиваюсь у двери, открываю ее и тихонько выхожу в коридор небольшой квартиры. Кухня и спальня в одной комнате, прихожая отсутствует – несколько вешалок на стене коридора. Слабая подсветка под потолком в трех местах. Осматриваю шкафы. Пара костюмов, несколько рубашек, две коробки с обувью. На почти пустых полках обнаружилась упаковка презервативов, пачка жевательной резинки. Да уж. Уважающим себя форточникам тут, собственно, и делать нечего. Это логово явно не предназначено для постоянного проживания. В холодильнике – набор бутылок со спиртным. На стене – две головы. Кабана и оленя. Осматриваю стол, компьютер. Выдвигаю ящики рабочего стола. Аккуратно сложенная бумага, пустые папки. Ни одной фотографии, ни одной женской вещи. Включаю технику. Заставка на экране – немолодой мужчина с собакой, ружьем и убоинкой в траве. Улыбается. Пытаюсь войти в систему – «наберите пароль». Определяющий момент. Осматриваюсь тоскливо еще раз и звоню Байрону.
– Он здесь не живет, ничего не получится, – говорю я в трубку, разглядывая большой диван и пол под ним. – Чисто. Пусто. Даже под диваном нет пыли. Не за что зацепиться. Нет еды, ни одной фотографии, ни одного грязного предмета. Я – пас.
– Значит, тут у него что-то вроде рабочего офиса, – бормочет Байрон в трубку.
Я его плохо слышу – музыка грохочет. Он уже в клубе.
– Что я, офисов не посещала? Там найти ключевое слово легче, чем в квартире. Будем вскрывать?
– А записная книжка? – Байрон не теряет надежды отделаться по-быстрому.
– Отсутствует.
– Газеты, журналы, реклама?
– Ничего.
– Что-то странное или необычное?
Я задумчиво снизу изучаю мощный волосатый подбородок дикого кабана.
– Трофейные головы животных на стене. Кабан и олень.
– Вот видишь! – обрадовался Байрон. – Уже два варианта.
– Не думаю. Нормальный мужик скорее назначит паролем место, где получил незабываемый кайф от такого убийства. Есть одна фотография. – Я сажусь к компьютеру. – Заставка на экране. Мне нужно... – Я задумываюсь. – Мне нужна кличка его собаки. Точно. Охотничья собака. Рыжий сеттер.
– Перезвоню через минуту.
– Он уже на связи, да? Твой заказчик?
– Не нервничай, – строго приказал Байрон и отключился.
Я сидела тихо, не двигаясь. Думала, как можно назвать такого великолепного ирландского сеттера. Мама против собак и кошек в доме. «Никто не смеет навязывать мне условия существования, – так, кажется, она выразилась, рассматривая серого котенка, которого я принесла в десять лет. – Никогда не буду использовать животных как игрушки или средство от одиночества и тебе не разрешу».
В кармане куртки завибрировал телефон.
– Клёпка, – сказал в трубку Байрон.
– Не может быть, – я с сомнением посмотрела на заставку. Такая шикарная сука должна иметь царское имя.
– Точно. Клёпка. Зарегистрирована. По паспорту – Клеопатра.
– Это другое дело, – сказала я и набрала девять букв.
Дальше все было просто: коды доступа – перекачка – подтверждение – выход из системы – ванная комната – форточка – лестница – туалет внизу – бар – текила.
– Текила? А сколько тебе лет, девочка? – это бармен.
– Пошел ты!
В машине меня стало тошнить. На Байрона, как всегда после дела, накатила эйфория.
– Мы никогда столько не отгребали. На что потратишь деньги?
– Не знаю. Открой форточку, – я задыхалась.
– Ты чего? – Он присмотрелся. – Чего такая бледная?
Я вышла на мокрый асфальт. В мире явно что-то изменилось.
– Байрон, сейчас у нас что? – спросила я, задрав голову вверх.
– Сейчас у нас ночь, пятница на исходе, двадцать три часа, сорок три минуты.
– А в природе?
– А в природе у нас октябрь. Залезай в машину, простудишься.
Час ночи. Если точно – ноль один час, ноль семь минут. Я стою у разложенного дивана. Мама запойно спит. На тумбочке – стакан с водой и пустая оболочка от какого-то порошка.
– Мам! Мамавера!
Она пошевелилась. Если это было снотворное, будить бесполезно. Я наклоняюсь и осторожно тащу к себе серый мешочек из-под ее подушки.
– Не трогай, – сонно приказывает она, не открывая глаз.
– Это что, мои волосы?
– Не трогай. Ты выбросила, а я подобрала. Что случилось? – она садится и смотрит на часы в телефоне рядом со стаканом. Потом закрывает глаза. – Как добралась?
– Байрон подвез.
– Есть хочешь?
– Нет. Мам, я...
– У тебя ломка?
– С ума сошла? Какая ломка?!
– Ты трезвая?
– Трезвая. Я лучше пойду. Спи дальше.
– Если ты трезвая и не в ломке, почему не спишь?
– Спросить хотела. Мой отец, он...
Мама тут же меня перебивает – реакция на кодовое слово «отец» – и с монотонностью магнитофонной записи выдает бесстрастно:
– Был разведчиком, погиб при исполнении, награжден посмертно. Тебе тогда было три года, ты ничего не помнишь.
– Это я уже слышала. Есть что-нибудь новенькое?
Она удивилась, открыла глаза и нащупала мою руку.
– В каком смысле – новенькое?
– Например... – я сажусь к ней на краешек дивана, – какое у него было задание и как он умер.
– С чего вдруг такой интерес? – прищурилась мама и провела рукой по остаткам волос на моей голове.
– Сегодня что-то изменилось в мире. Я подумала...
– Ты раньше никогда не интересовалась подробностями.
– Я была уверена, что это такая отмазка. Летчик, разведчик... В доме всего одна фотография подозрительного мужчины во фраке. Никаких семейных снимков, никаких документов о нем. А тут вдруг я подумала, что это может быть правдой.
– Конечно, правда! – с непогрешимой честностью в глазах возмутилась мама. – Он выполнил задание, но был убит из-за контрабанды. Его контора решила дело потихоньку прикрыть и наградить отца посмертно.
Я вздохнула и прилегла к ней. Мама укрыла меня одеялом.
– Наркотики? – спросила я, зевая.
– Что? – вздрогнула она.
– Контрабанда наркотиков?
– Ничего подобного. Он выкопал в тропиках Юго-Восточной Азии какую-то лиану... Нет, подожди, не лиану, а орхидею. Редкую орхидею, внесенную в Красную книгу. И пытался вывезти ее в Англию. Его убили в гостинице аэропорта и украли колбу с цветком. Больше ничего не пропало, представляешь, все шпионские микропленки на месте, а человек погиб из-за цветка. Говорят, это был последний экземпляр, больше такого никто не встречал.
– Красиво, – киваю я. – Я что-то подобное читала. Покупаешь женские романы?
– Могу точно сказать! – взволновалась Мамавера. – Ее название переводилось как «красная вагина».
– Мама!..
– Это правда. Можешь посмотреть в справочнике.
Мне стало зябко. Не то чтобы моя Примавэра никогда не сочиняла, но она никогда раньше не ссылалась на достоверные факты. Факту существования орхидеи с таким названием, конечно, легко найти подтверждение, я нисколько не сомневаюсь. Просто раньше, когда Примавэра использовала... скажем так, некоторые условности и приближения к реальности, она любой ценой избегала фактов. «Не помню, забыла, это сложно подтвердить» и тому подобное.
Я задумалась.
– Он что, на своих шпионских заданиях искал редкие виды орхидей и потом нелегально их вывозил?
– Понятия не имею. Мне намекнули в его ведомстве, что он имел пристрастие к подобного рода времяпрепровождению. Он... как бы это объяснить, любил пускать пыль в глаза. Особенно женщинам.
– Тебе дарил?
– Никогда. Орхидея – это почти животное. Некоторые виды питаются насекомыми. Ты знаешь, как я отношусь к животным в доме. А вот тебе собирался ее подарить.
– Не думаю, что в три года я могла попросить в подарок орхидею «красная вагина», – осторожно заметила я.
– И тем не менее именно ты попросила, чтобы папа привез тебе аленький цветочек. Мы с тобой как раз читали тогда эту книжку. Папа спросил, что тебе привезти из командировки.
Я задержала дыхание.
– Эта орхидея... она что – алая?
– Не совсем. Концы трех ее вывернутых лепестков розовые, а внутренность темно-красная. Пестик укороченный и толстый как раз в верхней части цветка, похож на...
– Не надо, – перебила я. – Меня тошнит от всего этого.
– Странно для шестнадцатилетней девочки, – заметила Мамавера. – Не далее как позавчера я обнаружила в твоей комнате журнал...
– Сейчас приду, – я вскакиваю и несусь в ванную.
Подумать только – меня натурально вырвало! По-моему... ну да, первый раз в жизни. Если, конечно, не считать, что первые три года существования я не помню.
– Что ты пила ночью? – спросила мама, когда я вернулась.
– Сок. Знаешь, что такое «аленький цветочек»?
Мама задумалась, потом кивнула:
– Теперь я представляю его только орхидеей. А ты?
– Это мак.
– Мак? – мама удивилась так сильно, что растянула рот в улыбке. Она всегда при сильном удивлении так делает.
Я вдруг подумала, что тоже иногда замечаю за собой странное подергивание лица при сильном удивлении или волнении. Сейчас, например, кусаю нижнюю губу. Волнуюсь из-за странной тошноты? Поверила в легенду о смерти отца? Киваю удивленной маме:
– Да, тот самый мак, из которого изготавливают наркотики. В сказке мужик стащил для своей дочери редкий цветок с плантации. Естественно, владелец плантации за такое потребовал себе дочку мужика или его жизнь. С наркомафией, как ты знаешь, дела плохи. Дочка решила пожертвовать собой ради отца, отправилась на плантацию и уже через несколько минут пребывания там увидела сады райские и чудище безобразное, еще скатерть-самобранку и все такое. Музыка ниоткуда, эйфория... Я пойду спать.
– Подожди, Лилит. Ты меня разбудила, чтобы спросить об отце?
Она редко меня так называет. Полным именем.
– Нет, конечно. Нужен он мне! Хотела попросить не будить меня с утра. Давай завтра ради разнообразия обойдемся без твоего показательного шоу с моим вытаскиванием из кровати, совместным походом в ванную, подгоревшими гренками и все такое. Расслабься. Ты нормальная мама.
– Неужели? – взвилась Примавэра.
– Ладно. Ты больше, чем нормальная. Не пьешь запойно и мужиков не водишь домой. – Заметив, что небольшой столбняк от моего последнего заявления грозит вылиться в истерику с упреками и обидами, я поспешно перешла к деловой части заявления: – В школу пойду к третьему уроку на контрольную по химии. Встану сама, так что спокойно поспи.
И осторожно прикрыла за собой дверь.
А что? Нормально встала. Под звуки тамтамов. Африканские племена так передают свои сообщения на дальние расстояния. Будильник я себе ставлю на компьютере. В доме нет нормальных часов. Вообще. Старые настенные с загробным боем – не в счет. Я их редко завожу. Так что при необходимости двое бодрых и в меру высохших африканцев бьют мне в тамтамы с экрана ноутбука и еще скалятся породистыми зубами – вставай, Текила!
Я выпила крепкий чай, съела пару ломтиков сыра и три сухофрукта. Финики это были. Вполне прилично оделась, залезла на антресоли в коридоре и из своей секретной коробки из-под обуви достала парик. Минут пять цепляла его на голову. Получилось совсем неплохо. Как будто я остригла до плеч свои желтые волосы и выровняла их легкую волнистость. Стильно и скромненько – то, что нужно для химички.
Опоздала минуты на две. Как раз успела открыть дверь химичке у кабинета.
– Лилит у нас сегодня с челкой! – заявила с порога учительница. – И с новой стрижкой. А некоторые перед ответственной контрольной боятся даже голову помыть. Лилит сядет сегодня на первую парту и, учитывая ее отвращение к моему предмету, отдаст свой мобильный.
Я с облегчением выдохнула: сегодня варианты контрольной были написаны на доске, а не индивидуально для каждого на листках. Мое постоянное место на последней парте меня бы здорово подвело. А попроситься в такой ситуации самой сесть поближе к доске значило вызвать сильнейшее подозрение и неусыпный контроль.
Под сочувственный гул одноклассников я села за пустую парту и сидела, сидела, сидела с вытянутой рукой, пока химичка, хмыкнув, не подошла и не забрала из этой руки мобильник. Класс потихоньку затих. Я посмотрела на доску с заданием. Глубоко вздохнула и выпрямилась, расправив плечи. На всякий случай еще поправила пуговку на блузке.
– Вижу, – сказал мне в ухо Байрон. – Срисовал. Готовь ручку.
Я подвинула к себе листок бумаги и посмотрела на задумчиво уставившуюся на меня химичку. Конечно, ей не давал покоя «феномен Лилит», которая пишет контрольные и сдает письменные тесты на «отлично», а при устном опросе больше тройки с минусом не имеет. Я подкинула ей идею на тему боязни личного общения с преподавателем и нарвалась на регулярные насмешки по этому поводу. Придется сегодня для убедительности сделать несколько ошибок и не успеть все решить, а то в следующий раз чего доброго она меня обыщет.
– А что у нас в пакете? – химичка подошла ко мне и подняла с пола пакет. Ни секунды не сомневаясь, полезла в него и достала кожаную куртку. Встряхнула.
– Это моя! – встала Мерилин. – Я давала куртку Текиле на вчерашний вечер.
– Твоя – значит, и валяться должна у твоей парты, – злорадно посмотрела на меня химичка.
– Вы только что нарушили права свободного гражданина демократической страны. Досмотр чужих вещей без санкции, – говорю я, изображая досаду.
– Чудненько! – заметила на это химичка, бросила пакет к ногам Мерилин и на некоторое время потеряла ко мне интерес.
Я добросовестно записывала все, что надиктовывал Байрон, иногда в задумчивости щелкая два раза ручкой. Знак, что последнее нужно повторить. Из семи заданий пропустила два. Легкое последнее (якобы не успела) и одно из трудных. Химичка подходила изучать мою писанину три раза. Я, как могла, делала ошибки, потом нервно зачеркивала и вообще страдала вовсю. За пять минут до конца урока дверь открылась. В проеме какой-то мужчина поманил к себе учительницу, она подошла и с первыми его словами посмотрела на меня. Интересно.
– Лилит, – сказала химичка, – тебя вызывают к директору. Положи контрольную на стол.
Весь класс уставился на меня в ожидании. Уходя, я забрала телефон, пожала плечами и изобразила на лице полное недоумение. В коридоре ждали двое. Любитель белой кошки и неряха с перхотью на темном сукне пиджака. Мы спустились на первый этаж и пришли в кабинет директора. Директор вскочил при нашем появлении и даже подставил мне стул – ткнул его под коленки с таким рвением, что ноги подогнулись.
Все уселись и сидели молча, пока директор на мой вопрошающий взгляд не объяснил:
– Ждем Веру Андреевну. Твою маму. Без нее я не могу тебя отпустить с этими людьми.
Мамавера пришла минут через десять. Застыла у порога, в полной оторопи разглядывая мою голову. Гости даже забеспокоились и поинтересовались, ее ли дочь в кабинете. Мама кивнула и уже с отрешенным лицом предъявила свои документы, двое мужчин в пиджаках – свои, директор нервно требовал расписку об изъятии ученика из учебного процесса, потом сдался, посмотрел на меня и укоризненно покачал головой:
– Ну что ты еще натворила?!
В легковушке Мамавера села рядом с водителем, а я на заднее сиденье между двумя мужчинами. Ехали недолго. И вот мы вчетвером уже в небольшом кабинете с видом из окна на кирпичную стену. Один из мужчин открыл принесенный ноутбук.
– Начнем? – весело предложил другой и нажал кнопочку под столом.
Вошли две молодые девушки.
– Наружный осмотр несовершеннолетней Лилит Бондарь будет произведен в присутствии матери. Не волнуйтесь, – обратился он к вскочившей после его слов маме, – раздеваться девочка не будет. Осмотр сканером на чиповые устройства.
Одна девушка достала небольшой приборчик с антенной, а другая присела передо мной и изобразила добрейшую улыбку. Начали они с туфель. Потом я встала, раздался писк прибора.
– Где? – спросила улыбчивая девушка, держа сканер у меня перед грудью.
Я показала на вторую сверху пуговицу, потом на правое ухо. Девушка осторожно вытащила камеру, а микрофон я достала сама и спросила:
– Как вы узнали?
Неряха довольно улыбнулся и кивнул на стену.
– Твой дружок в соседней комнате.
Девушки вышли. Мамавера обошла стол и наклонилась над трофеями, осмотрела их, не прикасаясь, и простонала:
– Нет! Только не это.
Мне стало жутко интересно. Не всякий обычный человек, даже работающий в крупной строительной компании, где кража информации дело обычное, может понять, что лежит на столе. Моя мама с первого взгляда поняла – что.
– Но это же!.. – она посмотрела на меня растерянно. В этот момент чувство долга боролось в ней с родительским инстинктом.
Инстинкт победил, она решила не вредить дочери, выдавая свое знание предмета, и продолжила:
– Это же, наверное, стоит больших денег! Это плеер такой?
Мужчины оценили ее отчаяние и снисходительно пояснили:
– Нет, это видеокамера и приемник средней дальности действия, новейшая разработка, Сэ-Шэ-А, как говорится.
– Подождите, минуточку, – теперь мама сопоставила наличие этих предметов у меня в школе и совершенно искренне попыталась найти объяснение. – Зачем это?..
Неряха все оперативно разъяснил:
– Ваша дочь и ее дружок, студент второго курса Политехнического Байрон Феоклистов, таким образом решали контрольную по химии. Лилит в классе, так сказать, а студент на улице в автомобиле с портативным компьютером новейшей модели. Я лично такую модель в Москве в продаже еще не встречал.
Мама посмотрела ему в лицо, потом в лицо любителю кошек и растянула рот в кривой улыбке.
– Вы привезли сюда мою дочь, потому что она списывала... – тут Мамавера замешкалась, подбирая правильное определение. Подобрала: – Нечестным образом путем обмана писала контрольную по химии? Да сейчас ученики пользуются для этого своими мобильниками! Сплошь и рядом!
– Вот мы и подумали, зачем девочке такая навороченная система? А главное, – неряха многозначительно уставил указательный палец на трофеи, – такая дорогая и практически недоступная обычным людям?
– Как вы нас поймали? – спросила я. – Вы что, прочесываете с антенной территории вокруг школ? Операция «антитеррор»?
Агенты федеральной службы безопасности (именно это и было указано в их удостоверениях) посмотрели друг на друга и посетовали:
– Мечтать не вредно, – заметил один.
– Да, у ребенка явно завышенные требования к системе безопасности страны, – поддержал его другой.
– А действительно, как? – включилась и Мамавера.
– Да все просто. Мы ведем вашу дочь и ее друга с ночи. Эти милые молодые люди сорвали нам крупнейшую операцию. Годовая разработка пошла псу под хвост.
Мамавера слегка побледнела. Над верхней губой выступили капельки пота. Я взяла ее за руку.
– Не нервничай. Все в порядке. Поверь мне, все нормально. Через полчаса поедем домой.
– А что у тебя с головой? – покосилась на меня мама.
К моему удивлению, любитель кошек тут же с охотой ей разъяснил:
– А это парик, уважаемая Вера Андреевна! Ваша дочь вчера для конспирации изменила прическу. Придала своей голове определенный стиль. Стиль посетительницы ночного клуба «Чугунка». И надо сказать, выдержала его в полной мере. Вот посмотрите, – он развернул ноутбук.
На экране – запись из видеокамеры. Я сижу у барной стойки и пью сок. Рядом с тремя девушками. На головах у нас похожие зачумихи, только пирсинг в разных местах на лице, мы в куртках с заплатками или с бахромистыми украшениями. Учитывая затемненность помещения, нас весьма трудно различить.
– Дальше – интересней, – пообещал любитель кошек и показал съемку с улицы.
Я на пожарной лестнице. Потом стало еще интереснее. Я – в квартире. Потом я опять на лестнице, спускаюсь до второго этажа. В туалете камеры нет, я это точно знаю. Потом я у стойки бара, естественно, недовольная. Выхожу из клуба, иду за поворот. Все кино.
Мамавера посмотрела на мужчин и заметила:
– Плохая съемка.
– А она нам ни к чему, уважаемая Вера Андреевна. Ваша дочь оставила отпечатки пальцев.
Мама посмотрела на меня. Я посмотрела на настенные часы.
Мамавера вздохнула и попросила:
– Скажите же, наконец, что она натворила. Я уже поняла, что контрольная здесь ни при чем.
И неряха с готовностью ей разъяснил:
– Она ограбила одного не очень щепетильного в вопросах морали и права человека.
– Ерунда, – сразу же отреагировала я. – Я скачала файлы из его компьютера на указанные коды.
– Эти файлы содержали номера банковских вкладов! – подался ко мне через стол любитель кошек.
– А мне по фигу, что они содержали! Я хакерю и получаю за это оплату.
– Зачем ты говоришь такие вещи без адвоката?! – рассердилась мама.
– Мне не нужен адвокат, – спокойно заметила я. – Человек, в чей компьютер я залезла, никогда не заявит о пропаже. Заказчиков никогда не найдут. Доказать, что я это сделала, невозможно. Да, залезла в чужую квартиру над клубом. Включала компьютер. Посмотрела, нет ли там интересных игр. Шестнадцать мне стукнет через неделю. Что? Поставите меня на учет в детской комнате милиции? Или предъявите суду свои секретные разработки по слежке?
Мужчины переглянулись.
– Твой напарник... – начал было один, но я тут же его перебила:
– Он и близко не подходил к ноутбуку. А то, что мы постоянно переговариваемся, это не криминал.
– Как вы получили оплату? – спросил другой.
– Пока вы это не отследили – никак.
– Откуда ты узнала пароль? – спросил любитель кошек.
– Определила на месте.
– Как?
– Заставка на экране. Охотничья собака. Сеттер. Сказать, как ее зовут? Клеопатра. Назвать коды, на которые я перегнала файлы? Пожалуйста!
И я оттарабанила девять кодов по шесть цифр без паузы в отвисшие челюсти мужчин и в кривую улыбочку мамы. Перевела дух и поинтересовалась:
– Надеюсь, вы записываете? Повторять не буду. Хотя вы сами знаете, что коды вам уже мало помогут – вся система переброски данных уничтожена после получения информации.
Мамавера покопалась в сумочке, достала плоскую фляжку и, не сводя с меня напряженного взгляда, сделала из нее несколько глотков. Любитель кошек очнулся от ступора и стал нажимать кнопки на своем ноутбуке. Неряха встал и начал ходить туда-сюда по комнате.
– Я достаточно помогла вам чистосердечным признанием? Нам пора. Я обещала маме, – показываю на часы.
– Как на вас вышли? – спросил неряха.
– Заказ через Интернет.
– Поподробней с определением пароля.
Подумав, я решила ответить честно. Все равно они ни черта не поймут.
– В квартире живет охотник-аскет. Нет еды, минимум мебели, никаких личных вещей и фотографий. Может, он шпион, или квартиру эту специально снял только для работы на компьютере.
Агенты переглянулись.
– Угадала, да? Ну извините. Я же не знала.
– Не отвлекайся! – приказал неряха.
– Я нашла одну фотографию – заставку на экране. Он там вполне счастлив. Он и его сеттер. Я подумала, что паролем может быть кличка собаки. Угадала.
– И часто ты так угадываешь? – поинтересовался любитель кошек.
– Бывает, – осторожно ответила я. – Хотите угадаю ваш пароль?
Наступила напряженная пауза. Мама достала из сумочки пачку сигарет и задумчиво изучала ее. Потом вытряхнула одну и прикурила от зажигалки неряхи.
– Мама!.. – прошептала я с ужасом.
– Помолчи, дай подумать, – отмахнулась она, выдыхая дым.
– Не знала, что мать курит? – прищурился неряха.
– Не знала, – я опустила голову.
– Странно, да? Странно, что ты изображаешь из себя провидицу, а сама не в курсе подобной привычки своей матери, – поддел меня любитель кошек. – Так какой у меня пароль? – он открыл ящик стола и достал пепельницу.
– Это просто. Кличка вашей белой кошки. Вы ей много позволяете, везде лазить, и часто берете на руки. Может, у вас даже не одна кошка дома. А мне мама не разрешила взять котенка.
– И как ты это узнала? – любитель кошек скрыл свою реакцию под ухмылкой.
– По пиджаку. На нем белая шерсть.
– А что ты скажешь обо мне? – неряха развернул стул и сел поближе.
– Вы животных не любите. Вы страдаете по женском полу, но безрезультатно.
Любитель кошек насмешливо хмыкнул. Неряха посмотрел сквозь меня, криво улыбаясь.
– Лилит, прекрати, – устало попросила мама, загасив сигарету.
– Может, вы даже садистом и насильником стали из-за того, что женщины вас отвергают, – понесло меня от злости на курящую маму.
– И это все ты узнала по моему пиджаку? – разулыбался вовсю неряха.
– Не только. У вас перхоть. Рукава пиджака засалены. Волосы жирные. На левой руке две царапины, как от ногтей. Вы левша? Вы... Вы могли душить несчастную жертву, а она сопротивлялась!
– Хватит, – любитель кошек встал. – Интересно было познакомиться с такой неординарной личностью. Теперь завершающая стадия нашей встречи, – он протянул маме лист бумаги. – Подпишите. Вы разрешаете взять у вашей дочери отпечатки пальцев и анализ на определение ДНК.
– А если я не разрешу? – она сильно огорчилась из-за этой бумаги, я сразу заметила.
– Ваша дочь будет задержана до получения нами санкции. Это недолго. Часа два-три.
И мама подписала.
– Вот и отличненько, – любитель кошек забрал лист, наклонился ко мне и проникновенно сказал: – У меня нет кошки. Ни одной.
Я имела возможность рассмотреть вблизи белые шерстинки на его рукаве и почувствовать едва слышный звериный запах.
– Значит, это кролик. Или?.. – в близких глазах напротив мелькнуло удивление. – Точно. Это может быть крыса. Большая. Их еще называют морскими свинками. Угадала?
В кабинет вошел пожилой мужчина с чемоданчиком и сел напротив. Агенты отошли к окну и там тихонько переговаривались. Мне выпачкали пальцы черным и потом еще залезли ватной палочкой в рот. Пожилой ушел, агенты вернулись к столу. Неряха взял подписанный мамой лист.
– Можете идти. Надеюсь, Лилит, ты поняла, что сейчас произошло, и впредь постараешься вести обычную жизнь законопослушной школьницы. – Он взял ручку и черканул что-то на листке.
– Он левша! – с удовольствием отметила я, торжествующе посмотрев на любителя... вонючей морской свинки. – Я угадала – ваш напарник левша!
Мама утащила меня, а в коридоре еще залепила пощечину. Первый раз в жизни, хотя... Я же ничего не помню до трех лет. Кто знает, может, мне тогда тоже доставалось. Как ни странно, пощечина привела меня в чувство.
На улице нас ждал Байрон в машине. Мама остановилась, раздумывая. Байрон вышел, открыл заднюю дверцу.
– Садитесь, Вера Андреевна, я вас подвезу.
Мама подумала еще немного и села. Я тоже села к ней назад.
– Боря, что сейчас произошло, можешь объяснить? – спросила она, игнорируя меня.
Моя мама никогда не называет Байрона по имени, только идиотским «Борей».
– Все хорошо, – ответил Байрон, заводя мотор. – Нам повезло. Нас привезли не в ментовку, а в контору.
– И в чем же заключается это везение? – начала заводиться мама.
– Чисто. Допрашивают культурно. Не игнорируют закон.
– Ты что, попадал на допросы в милицию? – сменила она тон.
– Не я. У меня отец сидел. Он рассказывал.
– Боже!.. – она закатила глаза. – И за что?
– За предательство Родины. Я до пяти лет носил фамилию Феоклистов-Бирс, а после его ареста осталась только мамина фамилия. Вас куда отвезти – домой?
– Нас отвезти домой! – покосилась на меня мама.
– У меня дела, – спокойно возразила я. – Буду поздно вечером.
Байрон остановился и повернулся к нам.
– У нас дела, Вера Андреевна, а вам не надо домой. Дайте служивым дядям спокойно пошарить у вас в квартире.
– Пошарить?.. Что ты несешь? – перешла на шепот мама. – Во что ты втянул мою дочь?! За что ты нас так ненавидишь? Ты же ей жизнь испортил, ты!.. А если бы ее арестовали?
– Ерунда, – спокойно перебил ее Байрон. – Я законы знаю. И у меня есть деньги на хорошего адвоката и на взятки.
– А ты знаешь, чего стоят сутки в камере изолятора? Сколько ужаса и болезней это может стоить девочке? Сволочь! Почему ты сам не полез в эту квартиру, если так уверен в адвокатах и взятках?!
Я хватала мамины руки, она отбивалась и кричала, но я успела вставить ответ на ее «почему»:
– Потому что у меня череп приплюснутый с боков и вес сорок восемь килограммов!
– Череп?.. – Как ни странно, она мгновенно успокоилась, осмотрелась и попросила: – Выпустите меня. Я сама дойду.