Глава 2. Семиглавая гидра и детективы в музее
Тем временем начали возникать музеи естественной истории – первоначально как частные коллекции. Один из самых первых музеев появился в немецкой Швейцарии, в Цюрихе. Создал его Конрад Геснер.
Этот замечательный человек родился в Цюрихе в 1516 году в семье бедного скорняка. Он рано осиротел – умерла мать, отец погиб во время одного из религиозных конфликтов, сотрясавших тогда Европу, и мальчик воспитывался в семье дяди. Дядя занимался сбором и выращиванием лекарственных трав, поэтому Конрад, научившись разбираться в растениях и их свойствах, уже с детства заинтересовался и естественной историей. В школе он настолько быстро овладел латынью и греческим языком, что восхищённые его способностями учителя помогли ему продолжить образование – сначала в Цюрихе, потом в университетах Страсбурга, Буржа, Парижа и Базеля (в те времена студенты часто странствовали, учась в одном городе у одного профессора, потом перебираясь в другой город к другому профессору – более знаменитому или преподававшему науку, особенно нтересную для этого студента). В 21 год Конрад уже сам преподавал греческий язык в Лозанне, а в 26 лет защитил диссертацию на степень доктора медицины. С тех пор он жил в родном Цюрихе. Он был хорошим врачом, но не нажил состояния, бóльшую часть заработанных денег он тратил на книги и «кабинет естественной истории», как тогда говорили.
Этот научный кабинет в его доме был невелик, но в нём были скелеты животных и чучела, и сосуды со змеями и ящерицами в спирте, коллекции насекомых под стеклом, окаменелости, засушенные растения. Там было даже чучело колибри – одно из первых, привезённых в Европу. Рядом стояло множество книг, ведь Геснер знал более десяти языков и прочёл почти всё, что к тому времени было написано о животных. И сам он писал книги – по медицине, минералогии, ботанике, составил огромный библиографический справочник, но в историю науки Конрад Геснер вошел как зоолог.
Его труд, названный, как у Аристотеля, «История животных», стал для Европы XVI века своеобразной зоологической энциклопедией. В первый том её Геснер поместил, выделив их в отдельную группу, живородящих четвероногих животных, то есть млекопитающих. Второй том рассказывает о яйцекладущих четвероногих (земноводных и части пресмыкающихся), третий – о птицах, четвёртый – о водных животных. Пятый том, описывающий змей и ящериц, был издан уже после смерти Геснера. Это огромные, в половину стола, книги, около тысячи страниц в каждой, с множеством иллюстраций. Именно там было помещено сделанное Дюрером знаменитое изображение первого носорога, попавшего в Европу – мощное животное, как будто закованное в броню. «Броня» эта возникла по ошибке. Носорог был прислан из Индии португальскими завоевателями в подарок своему королю Мануэлу I. Несколько месяцев несчастное животное ютилось на корабле в маленьком загончике, и за это время у него образовались мощные кожные наросты; такие бывают и в зоопарках у старых азиатских носорогов. В Португалии художник Валентин Фернандес зарисовал его, невольно преувеличив размеры и форму наростов. По этому рисунку Дюрер, сам в глаза не видавший носорога, и сделал гравюру, на котором носорог выглядит как доисторическое чудовище.
2.1. Носорог – рисунок Дюрера, опубликованный Геснером
Работая над «Историей животных», Геснер понимал, что сведения в каждом томе должны располагаться в каком-то порядке. Но до создания научной системы животного мира было ещё далеко, и Геснеру пришлось в каждом томе расположить всю живность просто по алфавиту, согласно латинским названиям. Каждая главка – десятки страниц, посвящённых одному живому существу, на которых записано всё, что было тогда о нём известно: его название на разных языках, подробное описание облика, сведения о том, где оно обитает, образ жизни, повадки, способы охоты на него, дрессировка и множество других подробностей вплоть до басен и поговорок об этом животном.
То, что Геснер писал о европейских животных, во многом согласуется с современными сведениями. Многих он видел сам, иные хранились в его музее. Более того, он рассказал о животных, не доживших до наших дней. Это тур, ещё встречавшийся в начале XVII века, и «лесной ворон». Эту птицу долго считали вымыслом, и только много позднее выяснилось, что речь идёт о лысом ибисе, тогда ещё обитавшем в Альпах; сейчас он сохранился только в немногих местах Марокко и Турции.
Геснер старался быть критичным к рассказам путешественников и авторов бестиариев. О василиске он написал, что это «женские сплетни и фальшивая бессмыслица» и добавил: «Аптекари и другие бродяги изменяют тела скатов многими способами по своей прихоти, обрезая, выворачивая и вытягивая в облик змей, василисков и драконов. Я помещаю здесь изображение такой фигуры, чтобы могли быть узнаны обман и хитрость. Я видел здесь (в Цюрихе) путешествующего бродягу, который показывал такую фигуру как василиска, но он был сделан из ската». Он доказал, что знаменитый в то время дракон (он же гидра), хранившийся в Венеции, – чудовище с двумя когтистыми лапами, длинным закрученным хвостом и семью головами на длинных шеях – искусная подделка. Впрочем, в существование драконов он верил; просто считал, что настоящие драконы очень редки. Что же касается семиголовых гидр, то, по-видимому, в те времена это был ходкий товар. Голландский собиратель экзотических животных Альберт Себа даже в начале XVIII века считал чучело такой гидры жемчужиной своей коллекции. К счастью (или к сожалению?) гидра не вошла в число тех «натуралий», которые были куплены у него Петром Великим и составили основу петербургской Кунсткамеры. Забавно – ведь Себа был аптекарем, и к нему тоже в какой-то мере относится гневная фраза Геснера, написанная гораздо ранее.
Верил Геснер и в то, что существует единорог (но в это верил и Леонардо да Винчи!), но уже отличает от него «морского единорога», нарвала, хотя изображён он всё-таки с рогом на лбу. Геснер первым написал и о вампирах – летучих мышах, сосущих кровь, и о «скорлупистом еже» (броненосце).
2.2. Чучело «василиска», сработанное из ската, не обмануло Геснера
2.3. Эту венецианскую «гидру» Геснер признал фальшивкой
Но преувеличений, а то и просто басен и у него предостаточно. О рыси, «хищном звере, подобном волку, но намного более хитром» он пишет: «Нет животного, которое имело бы такое острое зрение, как рысь; поэты говорят, что она будто бы может проникать взглядом вещи, обычно непрозрачные – стены, дерево, камень и тому подобные. Зато когда она теряет эту способность, то начинает ненавидеть собственный взгляд и поэтому умирает». Поверье о невероятно остром зрении рысей было широко распространено в те времена, и когда князь Федерико Чези в 1603 [году основал в Риме одну из первых научную академий Нового времени, он назвал её Accademia dei Lincei, Академия Рысей, а точнее – Рысьеглазых, и гербом её стала рысь. Одним из её членов был Галилей. После ряда закрытий и преобразований академия эта дошла до наших дней как одно из важнейших научных учреждений Италии.
Но вернёмся к Геснеру О лосе он пишет: «говорят, что он не имеет ни колен, ни суставов». Впрочем, согласно Плинию, и слон не имеет суставов в ногах. Геснер сомневался в существовании «барнакльского гуся», о котором писал Геральдус; ему не верилось, что птица может не откладывать яйца, а развиваться в воде. К тому же Альберт Великий, авторитет которого был очень велик, считал, что это «полный абсурд и бесстыдная ложь». Чтобы окончательно прояснить вопрос, Геснер пишет в Ирландию, где будто бы обитает такой гусь, учёному монаху Октавиусу слывшему правдивым человеком. И тот отвечает: «Верой, которой я служу, заверяю, что всё сказанное Геральдусом о происхождении этой птицы есть правда». Волей-неволей Геснеру пришлось дать описание этого дива. А немного позже, в начале XVII века, другой легковерный учёный, Дюре, утверждал, что есть дерево, приносящие чудесные плоды. Если они падают в воду, то превращаются в рыб, а упав на сушу – в птиц. Дюре нарисовал это дерево, и выглядело оно для людей того времени весьма убедительно.
Но больше всего невероятностей у Геснера в четвёртом томе, повествующем о водных животных. Туда попали рыбы, черепахи, раки, актинии. Кита Геснер тоже причислил к рыбам, не поверив Аристотелю – тот знал, что кит не рыба, ибо дышит лёгкими. Швейцарец Геснер если и бывал у моря, то недолго и очень многих морских существ он описал со слов других авторов, а его художники перерисовали их из старых книг. И возникают русалки и нереиды, морской монах, морской епископ, морской чёрт с двумя рогами – рисунки, в наше время кочующие из учебника в учебник как доказательство легковерия первых зоологов. Но Геснер нередко делал приписки: «этот рисунок таков, каким его сделал художник, я не имею данных о его точности». А у изображения гигантского то ли кита, то ли змея, нападающего на корабль и пожирающего людей, он не даёт описания, а пишет: «Такие монстры были изображены на рисунках Олауса; насколько они хороши и верны – остаётся на его ответственности». Норвежский архиепископ Олаус, или Олаус Магнус (Великий) в своем описании северных народов писал и о животных. Морж у него, например, «невероятная морская свинья, которая с помощью своих зубов, как по лестнице, залезает на вершины скал, чтобы с этой высоты скатиться обратно в воду – если не уснёт, повиснув на скале». Есть у него и морской змей, и гигантский осьминог-кракен (по-видимому, реально существующий гигантский кальмар, о котором писал и Плиний). А художник Геснера, никогда не видавший ни осьминога, ни кальмара, изобразил кракена по описанию, и у него получился злобный тюлень с воротником из щупалец. Что же касается морского чёрта, то у Геснера есть описание и рисунок подлинного морского чёрта – рыбы, названной так из-за её страшноватой внешности. И рисунок явно сделан с засушенного экземпляра – не в музее ли Геснера он хранился?
2.4. А эту гидру голландец Себа считал жемчужиной своего собрания
Геснер прожил всего 49 лет. Когда в его родной Цюрих пришла чума, он был городским врачом и не покинул свой пост. Говорят, что когда и его одолела страшная болезнь, он попросил отнести себя в свой музей и умер, глядя на шкафы с коллекциями.
Нередко ошибаясь и веря ошибкам других, он был сыном своего времени. Но его книги стали той ступенью, с которой начиналась научная зоология. Недаром его называли не только «германским Плинием», но и «отцом зоологии», подобно Аристотелю.
Другой знаменитый учёный того времени – итальянец Улисс Альдрованди. Он не только создал свой «кабинет естественной истории», который завещал родной Болонье, но и организовал ботанический сад. Прекрасный лектор, человек яркий и увлекающийся, в молодости он попал в тюрьму инквизиции, но ему удалось выпутаться. Позднее его покровителем стал папа Григорий XIII, субсидировавший роскошное издание его книг. В них есть уже кое-что новое по сравнению с Геснером; он видел или имел в своем музее много американских, африканских, индийских животных, он анатомировал птиц, изучая их скелет и внутренние органы, провёл цикл наблюдений над развитием куриного зародыша. Но был Альдрованди более легковерен, чем Геснер, и по страницам его книг кочуют и псоглавые люди, и «морской монах». Появилось у него и кое-что новое, например «морской волк», гигантский рак, в несколько раз больше человека. Когда он попытался создать какое-то подобие системы, то попал впросак, придумав группу птиц «средней природы», куда вошли страусы и летучие мыши. И, наконец, вслед за Геснером и другими мудрецами он описал райских птиц и их удивительные привычки.
2.5. Дерево Дюре, из которого рождаются и рыбы, и птицы
2.6. Морж, изображённый в труде Олауса Магнуса
– Что ж тут такого, – скажет читатель, – птицы как птицы, только очень красивые. Но в том-то и дело, что тогда эти птицы считались необыкновенными.
История эта началась 8 сентября 1522 года, когда в порт Севильи вошел потрёпанный корабль с гордым именем «Виктория» и на берег спустились 22 измождённых человека – всё, что осталось от флота, отплывшего три года назад. Тогда на пяти кораблях уплыло 270 моряков, солдат, знатных гидальго, и командовал ими португальский дворянин Фернан де Магальяйиш, в Испании ставший Фернандо Магелланом. Но великий мореплаватель не вернулся из прославившего его путешествия, шестнадцать месяцев назад он погиб в стычке с туземцами на одном из открытых им Филиппинских островов.
Кроме груза пряностей (стоимость которых с лихвой окупила все расходы на экспедицию) корабль привёз множество странных вещей, и среди них удивительно красивые и яркие, лёгкие как пух птичьи шкурки. Капитан «Виктории» Дель Кано получил их в дар от султана, правившего одним из Молуккских островов. Но на этом острове такие птицы не водились, их привозили откуда-то издалека. Их золотисто-жёлтые, оранжевые, зелёные, бронзовые, белоснежные перья переливались в солнечном блеске. И у этих шкурок не было ног! Более того, а шкурки ли это? Может быть, это просто мёртвые птицы, у которых нет не только ног, но и мяса, и костей?
Испанский натуралист Франсиско Лопес де Гомара, первым исследовавший их, кратко подвёл итог своей работы: «Мы полагаем, что эти птицы питаются росой и нектаром деревьев, дающих пряности. Одно несомненно – они не подвержены разложению». Откуда же могут прилетать эти чудесные существа? Не иначе, как из рая. И напрасно Антонио Пигафетта, участник экспедиции Магеллана, писал, что обитатели Молуккских островов умеют так аккуратно снимать птичьи шкурки, что в них не остаётся ни косточки. Никто его не слушал, и Геснер написал в своей «Истории животных»: «На Молуккских островах люди утверждают, что эти прекрасные пташки, которые никогда не садятся на землю или на что-либо другое, родились в раю».
Но как же они живут, как отдыхают? Мнения разделились. Одни мудрецы полагали, что эти эфирные, почти не имеющие веса создания никогда не отдыхают, витая в воздухе; другие считали, что они отдыхают, обмотав тонкие нити своих перьев вокруг ветвей. Но как же они высиживают птенцов, если они не садятся на землю? Очень просто – самка откладывает яйца на самца, и он служит ей живым летающим гнездом.
2.7. «Она не питается ничем, кроме небесной росы» – писал Геснер о райской птице
Несомненно, такие птицы должны обладать чудесными свойствами, но какими? Воины верили, что они охраняют от ран, и счастливцы, которым удавалось достать шкурку райской птицы, украшали ею свой шлем. Заинтересовались новинкой и модницы, каждая придворная дама хотела украсить платье сияющей шкуркой; их привозили корабли, возвращающиеся с Молуккских островов, и цены на них были фантастические.
Однако некоторым учёным сказочка о птицах, прилетающих из рая, казалась не совсем достоверной. Например, сомневался в ней Шарль Леклюз, придворный натуралист императора Рудольфа II Габсбурга, в учёном мире известный как Каролус Клузиус. Уйдя с поста директора Венского ботанического сада, он перебрался в Лейден и стал профессором университета. Больше всего он прославился тем, что ввёл в культуру такие растения, как картофель, каштан и… тюльпаны, которые с его лёгкой руки стали приносить Голландии огромные прибыли. Голландия в те времена – великая морская держава, трудно было найти лучшее место для изучения заморских растений и животных, чем портовый и университетский город Лейден. И Клузиус, исследовав множество шкурок, расшифровал их тайну. Это были шкурки самых настоящих птиц, обладавших плотью, кровью и костями, только мастерски выделанные и высушенные. Об этом и написал он в своей книге о тропических животных, но никто ему не поверил. Слишком заманчива была легенда о чудесных существах, колыхавшихся на райских ветерках, и слишком полезна она была для купцов, наживавших огромные деньги на их шкурках. В результате даже полтораста лет спустя великий Линней дал одному из видов райской птицы название «Paradisea apoda», то есть «райская безногая», а не менее великий натуралист Бюффон повторил басню об эфирном существе, питающемся только небесной росой. И только в начале XIX века корабельный аптекарь с фрегата «Раковина» Рене Лессон во время краткой стоянки на Новой Гвинее не только увидел живых райских птиц, но и познакомился с тем, как папуасы охотятся на них, снимают шкурки и сушат их над огнём. А данное Линнеем название так и прижилось в науке.
Но, наверно, одной из самых забавных историй с подделками была трагикомическая эпопея профессора Берингера. В первый раз я наткнулся на неё ещё в детстве, перелистывая тома роскошного издания «Вселенная и человечество», иллюстрированные множеством занимательных рисунков. Впоследствии я нашел её подробное описание у историка науки Герберта Вендта. Правда, относится она скорее к палеонтологии, чем к зоологии.
Произошло всё это в двадцатые годы XVIII века – во времена, казалось бы, просвещённые. Иоганн Бартоломей Адам Берингер был профессором университета и деканом медицинского факультета в Вюрцбурге. Он преподавал естественную историю, был личным врачом архиепископа и пользовался всеобщим уважением. Надо добавить, что был он человеком глубоко верующим и, мягко говоря, легковерным.
Его главным увлечением было собирание «каменных фигур» – камней, напоминающих живые существа. Но это не были окаменелые остатки настоящих животных, о которых шли тогда жаркие споры, а нечто другое. Вместе с тремя деревенскими мальчишками – Христианом Ценгером и братьями Хен он находил в известняковых обрывах под Вюрцбургом странные камни с изображениями цветов, червей, улиток, рыб, лягушек, ящериц и даже паука на паутине, поймавшего муху. Более того, нашлись камни, на которых виднелись комета с хвостом, полумесяц с лучами, солнце с человеческим лицом. Берингер считал их чудесными творениями Создателя. И когда мальчишки принесли ему камень с надписью «Иегова» на древнееврейском языке, он решил, что если всесильный Бог может создавать каменных животных и каменные растения, то почему он не может подписаться своим именем? Когда у него набралось около двух тысяч камней, он опубликовал объёмистую книгу «Lithographiae Wiceburgensis» («Вюрцбургские каменные письмена»). В ней он поместил 22 гравюры с изображениями двухсот «каменных фигур».
Учёный мир принял эту книгу с некоторым удивлением, Берингер же надеялся, что она принесёт ему всемирную славу. Так оно и случилось, ибо вскоре разгорелся грандиозный скандал – чудесные создания Господа оказались фальшивками! А организовал этот розыгрыш почтенный профессор того же университета. Звали его Иоганн Георг фон Экхарт и, в отличие от Берингера, он был по-настоящему ярким и талантливым учёным. Он одним из первых стал изучать древних германцев, вёл раскопки их погребений и первым предположил, что история человечества делится на три эпохи – камня, бронзы и железа.
2.8. (а, б) «Каменные фигуры» профессора Берингера
Но характер у него был скверный – неуживчивый, едкий. В Вюрцбург он приехал, спасаясь от кредиторов, и совсем недавно перешёл из протестантства в католичество, чтобы получить место в католическом университете. Естественно, правоверный католик Берингер считал, что в вопросах веры Экхарт, мягко говоря, нетвёрд и что вообще он карьерист, зазнайка и неуч. К тому же он высмеивал страсть Берингера к собиранию каменных фигур…
И Экхарт решил показать, кто в действительности неуч. Его приятель, профессор математики и географии Родерик стал изготовлять «каменные фигуры» и с помощью мальчишки Ценгера подсовывал их легковерному профессору, который платил за них не скупясь. Увидев, что дело это прибыльное, Ценгер взял в помощники двух приятелей, братьев Хен; теперь уже трое изготовляли «каменные фигуры». Ими заинтересовались архиепископ, архитектор Балтазар Нейман и другие видные обыватели Вюрцбурга, так что бизнес бойкой троицы процветал.
Слухи о странных находках дошли до других университетов, стали высказываться сомнения в их подлинности. Тогда Экхарт предложил Берингеру, что он будет свидетелем при раскопках, чтобы развеять подозрения в мистификации. Простодушный профессор согласился, и Экхарт своими руками стал подсовывать ему «божественные чудеса».
Как лопнула эта афера, неясно. Одна из версий гласит, что на одной из «фигур» была начертана фамилия самого Берингера, и тот наконец понял, что стал жертвой обмана. Разразился колоссальный скандал. Мальчишек судили, и выяснилось, что они неплохо нажились на своем «товаре» – заработали более трёхсот талеров, сумму по тем временам очень крупную. Но самое главное – за всем этим отнюдь не невинным розыгрышем стояли Экхарт и Родерик. Архиепископ был разъярён, ибо и он оказался среди пострадавших. Он не мог простить обоим профессорам, что они использовали имя Божье всуе и назвал поведение Экхарта нехристианским. Данный Экхарту заказ на написание истории вюрцбургского архиепископства был аннулирован. Родерик вынужден был вообще покинуть университет.
А Берингер стал выкупать у книготорговцев тираж своей книги, чем вызвал гомерический хохот в европейских университетах. Но делал он это не потому, что убедился в своей ошибке. Нет, он по-прежнему верил в божественное происхождение «каменных фигур»! И книгу он выкупал только для того, чтобы переиздать её с новым предисловием, в котором была бы доказана их подлинность. Он считал, что зловредный Экхарт из зависти подложил ему несколько фальшивок только для того, чтобы опровергнуть подлинность всех остальных. Он пытался доказать, что невозможно за короткое время изготовить такое множество подделок. Четырнадцать лет, до самой смерти, он утверждал, что «каменные фигуры» суть творения Бога, и козни невежды и завистника Экхарта тут ни при чём. Чем больше над ним смеялись, тем упрямее он стоял на своём. Увы, он не только вошёл в историю науки как легковерный простак – он смог задержать развитие палеонтологии, ибо его находки окрестили «Beringersche Lügensteine» – «лживыми камнями Берингера», и на какое-то время изучение всяческих окаменелостей стало считаться делом несерьёзным и сомнительным.
Но настоящие окаменелости – странные раковины, кости, черепа, находимые в земле, издавна интересовали любознательных людей. Аристотель считал их проявлением некой творческой силы, своеобразными эскизами или неудачными «зародышами».
Другие мыслители видели в них останки древних героев и сказочных чудовищ. Древнегреческий географ Павзаний полагал, что найденный около Милета гигантский скелет принадлежал гомеровскому герою Аяксу. Философ Эмпедокл, увидев череп ископаемого слона, решил – что это череп одноглазого гиганта Полифема – на эту мысль навело его огромное носовое отверстие черепа, которое можно принять за глазницу. И Бокаччо, автор «Декамерона», и знаменитый географ Атаназиус Кирхер тоже считали такие черепа принадлежащими если не самому Полифему, то кому-то из его родичей-циклопов.
Вблизи города Клагенфурта в Австрии в 1353 году был найден череп дракона. Он хранился в городской ратуше, прикованный цепями, а на главной площади двести лет спустя скульптор Ульрих Фогельзанг создал, наверное, первую в мире реконструкцию живого существа по черепу – фонтан в виде дракона. Впоследствии выяснилось, что череп принадлежал шерстистому носорогу, но дракон по-прежнему красуется на гербе Клагенфурта.
2.9. Череп ископаемого слона приписали циклопу, одному из родичей По- I лифема
2.10. Австрийская марка с изображением клагенфуртского дракона. Прообразом этой «реконструкции» послужил череп шерстистого носорога
Ещё одна реконструкция была сделана бургомистром города Магдебурга, знаменитым физиком и инженером Отто фон Герике, изобретателем воздушного насоса. Из частей скелета мамонта и костей какого-то ископаемого копытного животного он соорудил очень странно выглядевшего единорога. У него было всего две ноги и длинное туловище с грудной клеткой, продолжающейся до коротенького хвоста.
Даже маленькие дети знали, что драконы обитали в пещерах и стерегли накопленные сокровища. Действительно, их кости и черепа часто находили в пещерах; правда, иные охотники говорили, что зубы драконов уж очень похожи на медвежьи – но кто видел медведя, живущего в пещере?! Ископаемый пещерный медведь был ещё неизвестен.
Народная фантазия приписывала окаменелостям чудесные свойства и сверхъестественное происхождение. Морские ежи становились змеиными яйцами, двустворчатые моллюски – следами фей, белемниты – чёртовыми пальцами или ведьмиными стрелами, зубы акул – каменными языками.
В XVII–XVIII веках стала модной теория, согласно которой окаменелые кости – это останки животных, погибших во время всемирного потопа. Яростным её сторонником был Иоганн Якоб Шейхцер, врач и учитель математики из Цюриха.
Ещё студентом он нашёл на горе казней около Нюренберга два странных позвонка, похожих на человеческие. Скептики считали, что это кости кого-то из повешенных здесь людей; Шейхцер был убеждён: это останки человека, жившего до потопа. В действительности позвонки принадлежали ихтиозавру.
В поисках окаменелостей этот энтузиаст узнал, что множество отпечатков растений и животных находят в известняковых каменоломнях в Энингене, на берегу Боденского озера. Каменоломни принадлежали монастырю. Шейхцер убедил монахов, что странные находки доказывают реальность библейского потопа, и стал получать от них самые интересные окаменелости. И среди них оказалось то, что прославило его имя, хотя не так, как ему этого хотелось бы. Это был отпечаток черепа и позвоночника, и череп казался похожим на человеческий. У Шейхцера не было сомнений – найден один из тех, кто своими грехами вызвал гнев Божий и утонул во время потопа. Гравюра с изображением находки и текст, её описывающий, были опубликованы в Лондоне и Бреслау (современном Вроцлаве). Шейхцер дал ей название «Homo diluvii testis» (Человек – свидетель потопа); но в Харлемском музее, куда была продана эта окаменелость, посетители называли её просто «Старым грешником».
Сто лет спустя, в 1825 году, основатель науки палеонтологии Жорж Кювье специально поехал в Харлем, чтобы выяснить – кем же был этот «грешник». Он оказался саламандрой, жившей в третичный период, родственницей современной японской гигантской саламандры.
В конце XVIII века окаменелости Энингенского карьера были известны во всей Европе. Их покупали и музеи, и частные коллекционеры, цены на них росли, рабочим в каменоломнях за особенно редкие экземпляры платили хорошие деньги. А поскольку такие находки случались нечасто, настало золотое время для жуликов, изготовлявших «окаменелости» собственными руками. Началось с того, что из нескольких обломков монтировались новые, внешне очень убедительные скелеты, позднее начали монтировать скелеты из костей современных животных, обработанных особым образом и вставленных в известняк. В 1805 году Иосиф Максимилиан Карг, городской советник из городка Констанца на Боденском озере и знаток энингенских окаменелостей, писал: «Каменщики и обжигатели извести, чтобы облегчить сбыт, мажут краской очень слабые отпечатки или окаменелости, цвет которых едва отличается от цвета окружающей скалы. Краску эту готовят из отвара зелёной скорлупы орехов». Позднее «улучшением» окаменелостей занялся местный ювелир Леонгард Барт, занимавшийся этим десятки лет и дурачивший не только коллекционеров, но и серьёзных учёных.
Однако и на старуху бывает проруха. Смонтировав из шести обломков разных черепах и даже аллигатора великолепную черепаху, у которой ширина панциря была больше длины, он отправил её в тот самый Харлемский музей, в котором хранился «Старый грешник». Но хранителем этого музея был тогда знаток ископаемых черепах Винклер, который сразу распознал подделку, отослал её обратно и просмотрел все экспонаты из Энингена, выловив массу подделок. Он писал: «Смекалка, предприимчивость и гениальная ловкость людей из Энингена не имели границ».
2.11. Вот такого единорога соорудил Отто фон Герике
Подобные истории происходят и в наши дни. Множество коллекционеров, собирающих окаменелости, рыщут по свету в их поисках – и нередко попадают впросак. Например, в марокканских сувенирных лавочках историк зоологии Стивен Джей Гулд обнаружил «окаменелых» скорпионов, крабов, ящериц, у которых сохранились даже отпечатки мельчайших деталей, вплоть до чешуек и глаз. Опытного биолога эти диковины не могли обмануть, он сразу понял, что это просто-напросто гипсовые слепки современных животных, умело тонированные под сланец.
Нельзя не вспомнить и некого «доктора наук» Альберта Коха, смонтировавшего кости пяти китов и получившего «гигантскую ископаемую рептилию» длиной в 35 метров. В середине XIX века она демонстрировалась в Европе и Америке и с лихвой окупила расходы предприимчивого жулика.
В наше время тоже случаются громкие палеонтологические конфузы. История одного из них началась в китайской провинции Ляонин, где в залежах светло-коричневых сланцев крестьяне нередко находят отпечатки тел ископаемых животных и сбывают их перекупщикам. Дело это рискованное, по закону находки должны немедленно сдаваться властям, а нарушения строго наказуются. Ещё сильнее рискуют перекупщики – вывоз за границу особо ценных экземпляров может караться даже расстрелом. Но это в теории. На практике всегда известно, с кем надо поделиться, чтобы добыть разрешение на вывоз.
Итак, в июле 1997 года какой-то крестьянин нашёл плитку сланца с останками небольшой птицы. На камне чётко отпечатались перья, истлевшие 120 миллионов лет назад, и клюв с мелкими зубами. Неподалеку отыскалась другая плитка с позвонками хвоста, ногами и другими костями. Крестьянин знал: чем полнее находка, тем дороже она стоит, и с помощью самодельного клея скрепил потрескавшиеся каменные пластинки, «воссоздав» почти целое животное. Перекупщик, увидев, что находка может оказаться ценной, добыл некий сертификат на вывоз и в 1999 году переправил её (и, конечно, не только её) в США.
И вот на выставке-продаже окаменелостей в городе Туксон палеонтолог-любитель и директор небольшого музея динозавров в штате Юта Стивен Черкас увидел нечто, поразившее его. Несомненно, это была примитивная птица, но у неё был хвост динозавра! Значит, это то самое недостающее звено между птицами и динозаврами, о существовании которого догадывались палеонтологи. Если такое чудо окажется в его музее, это привлечет тысячи посетителей, его реальная цена должна превышать миллион долларов…
Проконсультировавшись со спонсором музея, бизнесменом Слейдом, он выложил за этот уникальный экземпляр восемьдесят тысяч.
Несомненно, находку следовало тщательно исследовать и опубликовать. Помочь в этом взялся старый друг Черкаса, известный канадский палеонтолог Керри. Тот сообщил о «первоптице» Кристоферу Слоуну – энтузиасту изучения динозавров и в тоже время художественному редактору журнала National Geographic, одного из лучших журналов, рассказывающих о путешествиях и открытиях. Конечно же, сообщение об открытии должно появиться именно в этом журнале! Но как можно рассказать о находке, привезённой без ведома китайских учёных, практически контрабандной? Пришлось убедить Черкаса, что после изучения и достаточно краткого экспонирования отпечаток на сланце следует вернуть в Китай. Для помощи в его изучении из Пекина прилетел очень молодо выглядящий палеонтолог Сю Синг.
Предполагалось, что публикация о находке сперва появится в «Нэшнл Джиографик», а затем её научное описание – в престижнейшем научном британском журнале Nature. Тем временем Керри показалось, что хвост не совсем соответствует остальным частям тела. Очарованный «первоптицей» Слоун не обратил на это внимания. Керри и Черкас заказали рентгенографическое сканирование окаменелости; оно оказалось состоящим из 88 обломков, не всегда совпадающих друг с другом и частично склеенных. Опять хвост не соответствовал остальному телу – но Слоун и Черкас не поверили этому. Более того, они не сообщили Керри об этом. Слоуну, до того времени не писавшему ничего для своего журнала – он ведь был художественным редактором – так хотелось стать автором открытия!
Цепочка взаимных недоверий и недопониманий тянулась до ноября 1999 года, когда в «Нэшнл Джиографик» появилась статья Слоуна «Перья для тираннозавра?», где в частности рассказывалось о находке «недостающего звена», которому давалось научное имя Archaeoraptor liaongiensis. Цитировались слова Черкаса: «Это недостающее звено между наземными динозаврами и птицами, и оно могло летать». Как всегда в этом журнале, статья была иллюстрирована великолепными рисунками и фотографиями, в том числе снимком теперь уже знаменитой сланцевой плитки, сделанным в ультрафиолетовых лучах, а также изображением муляжа «археораптора», сооружённого Черкасом и портретом самого Черкаса, трудящегося над очередным экспонатом своего музея. Упоминался в статье и Сю Синг, но в связи с совсем другими находками. Сам же китайский палеонтолог исследовал находку только два дня, после чего постарался проследить судьбу других её частей, остававшихся в Ляонине. Как известно, отпечаток в сланце, будучи расщеплённым, даёт две зеркально повторяющих друг друга части; именно куски, не использованные в создании «археораптора», интересовали дотошного китайца. Он пошёл по следу находки – и обнаружил отпечаток того самого хвоста, но он оказался частью тела не первоптицы, а давно известного мелкого динозавра. И через месяц после публикации статьи Слоуна редакция получила из Китая электронное письмо на не очень правильном английском, начинающееся словами: «Я сожалею сообщить вам скверные новости». «Археораптор» оказался подделкой.
Редакция «Нэшнл Джиографик» в этой скандальной ситуации повела себя максимально корректно, как и следует журналу с высочайшей репутацией. Письмо Сю было опубликовано в ближайшем номере (естественно, язык был выправлен). Редакция попросила ветерана журналистских расследований Льюиса Саймонса разобраться – как, почему и кем были сделаны промахи; он расспрашивал людей в Китае и Штатах, просмотрел гору документов и опубликовал свой отчёт в октябрьском номере журнала за 2000 год. На встрече палеонтологов, организованной редакцией, был продемонстрирован злосчастный «археораптор» и найденные Сю зеркальные отпечатки тела динозавра с тем самым злополучным хвостом. Черкас признал, что он совершил идиотскую ошибку.
Сокрушённый Керри говорил о величайшей глупости всей своей жизни. Слоун каялся в том, что нанёс огромный вред журналу и своей репутации в нем. Подытожил дискуссию главный редактор журнала Билл Ален: «Экстраординарные утверждения требуют экстраординарной проверки. Мы имели экстраординарное утверждение и весьма посредственную проверку».
История эта имела неожиданное – и сенсационное – продолжение. Через два с лишним года в журнале Nature появилась статья того самого Сю Синга вместе с китайскими коллегами. Они продолжили поиски в тех самых нижнемеловых отложениях провинции Ляонин – и всё-таки нашли настоящего летающего динозавра! Это существо длиной 77 сантиметров (две трети длины составлял хвост), названное «микрораптор», имело оперённые задние и передние конечности, то есть практически четыре коротких крыла – и оперённый хвост. Активно летать микрораптор не мог, но планировать с деревьев он, несомненно, умел. Подлинность окаменелости была подтверждена томографическим сканированием. Это был первый летающий динозавр, попавший в руки учёных и, по-видимому, как раз он может оказаться недостающим звеном между динозаврами и птицами, о котором мечтал незадачливый Черкас.
Существуют ли в Америке человекообразные обезьяны? К началу ХХ века вопрос этот, казалось, был решён. Зоологи чётко разделили обезьян на широконосых, имеющих 36 зубов обезьян Нового Света, и узконосых обезьян Старого Света, имеющих 32 зуба, как у человека. По всем данным, именно узконосые обезьяны эволюционно более продвинуты, и к ним принадлежат человекообразные обезьяны – орангутаны, гориллы и шимпанзе. Считается доказанным, что и предки человека могли возникнуть только в Старом Свете. Широконосые же обезьяны более примитивны, человекообразных среди них нет, а мигрировать в Америку через древнюю Берингию – сушу, некогда соединявшую Азию и Америку, человекообразные обезьяны не могли, слишком суров был климат этого своеобразного континентального моста.
Но среди скульптур, дошедших до нас от древних майя, иные напоминали человекообразных обезьян с выступающими надбровными дугами, широкой грудью и сутулой спиной. В легендах некоторых индейских племен говорится об обезьянах, похожих на человека. И, конечно, в Америке нашлись учёные, страстно желавшие доказать, что их континент не обделён человекообразными приматами.
Одним из наиболее известных сторонников этой гипотезы был аргентинский палеонтолог Флорентино Амегино, известный многими открытиями, в том числе исследованием гигантского ленивца, вымершего, по-видимому, когда в Южной Америке уже были люди. Он истово верил, что именно Америка – колыбель рода человеческого, и подкреплял свою веру многочисленными находками. Он нашел в Патагонии костные остатки, убедившие его, что самые ранние приматы произошли в Новом Свете и что здесь они разделились на две группы, которые он назвал Pitheculites и Homunculites. Питекулитес, по его мнению, были предками мартышек и павианов, а Хомункулитес – предками американских обезьян, а также человекообразных и прачеловека. Первая группа мигрировала в Старый Свет (каким образом это могло произойти, Амегино не интересовался), вторая осталась в Америке. Учёные всего мира были изумлены и пытались спорить, ибо теория эта противоречила всему, что было известно о происхождении обезьян и человека, да и сами кости, найденные Амегино, были только фрагментами, несущими слишком мало информации. Но Амегино, продолжая раскопки, нашёл уже целые черепа, челюсти, кости существ, казавшихся человекообразными, несмотря на свои небольшие размеры. Одну из находок он назвал Homunculus – «человечек». Другие находки он сделал в слоях, считавшихся третичными, отстоящими от нас всего на тридцать миллионов лет. Он описал их как Tetraprothomo («на четверть первочеловек»), Triprothomo («на треть первочеловек»), Diprothomo («на половину первочеловек»), и наконец Prothomo («первочеловек»). Учёный мир остолбенел, открытия Амегино были слишком фантастичны, чтобы в них поверить. Выход был один – изучить его находки. И в 1912 году швейцарский палеонтолог Блюнчли начал докапываться до истины.
Увы, и Питекулитес, и Гомункулитес оказались останками каких-то копытных, в «половинках» и «третях» человека позвонки и части черепов современных людей были перемешаны с костями каких-то третичных хищников, а с Протхомо и вообще получилось скандально – его череп принадлежал современному индейцу. В итоге из всех этих открытий реальными оказались только кости древних обезьян, предков современных обезьянок-капуцинов.
Прошло несколько лет, и американские человекообразные обезьяны снова возникли на страницах печати. Швейцарский геолог Франсуа Де Лойс, вернувшись из лесов Венесуэлы, где он искал нефть, рассказал о случившемся с ним происшествии. В 1920 году его экспедиция стояла лагерем на берегу реки Кататумбо, рядом с лесом Тарра. Неожиданно из леса вышла «пара рыжеволосых лесных людей». Когда они подошли ближе, оказалось, что это не люди, а очень крупные и очень рассерженные обезьяны. Размахивая сорванными с деревьев ветками, они грозили ими изумленным геологам, а потом стали забрасывать их грязью. Де Лойс взял ружье и выстрелил. «Самка закрыла самца своим телом и упала убитая, самец убежал и скрылся в джунглях». Геологи осмотрели неожиданную добычу и оказалось, что никто из них не видел такую обезьяну – она была полутора метров высоты, с рыжеватой шерстью и лицом, похожим на человеческое. У неё не было хвоста и имелось только 32 зуба. Де Лойс понимал, что находка эта важна для науки, но не имел понятия, как её сохранить. В конце концов он сфотографировал обезьяну, усадив её на ящик и подперев голову палкой. Затем отрезал ей голову, приказал выварить её и положить череп в коробку, пересыпав солью. Но позднее, во время стычки с враждебным индейским племенем, в которой Де Лойс был ранен, коробка эта была потеряна, и осталась только фотография.
Вернувшись в Европу, Де Лойс показал снимок французскому антропологу Жоржу Монтандону. Тот был поражён. Неужели в Америке всё-таки существует прямоходящая человекообразная обезьяна с 32 зубами, как у обезьян Старого Света? Это открытие мирового класса! И Монтандон опубликовал статью с описанием нового вида человекообразной обезьяны, назвав её «Ameranthropoides loysi» – американская человекообразная Лойса.
При этом он изрядно погрешил против строгих правил зоологической систематики, которые требуют, чтобы описания делались по реальному, находящемуся у исследователя экземпляру или его части – черепу, шкуре, препарату, чтобы можно было удостовериться в правоте учёного, описавшего новый вид. Фотография же – слишком ненадёжный аргумент. Но Монтандон, не будучи зоологом, пренебрёг этим правилом, и можно было не сомневаться в том, что его статья вызовет массу вопросов.
Но были не просто вопросы, разразилась настоящая буря. На заседании Парижской Академии наук в 1929 году Монтандон изложил всё, что могло подтвердить его выводы. Затем Де Лойс был подвергнут настоящему допросу. Сначала учёные, выступившие в роли следователей, усомнились в величине обезьяны – на снимке не было масштаба. Оказалось, что он всё-таки имелся, убитая обезьяна была усажена на стандартном экспедиционном ящике высотой 45 сантиметров. Далее возникла проблема хвоста: на сделанном спереди снимке было невозможно выяснить, имелся ли он, и оставалось только положиться на слова Де Лойса. Но самые серьезные вопросы были впереди. Для Монтандона оказалось новостью, что у молодых американских обезьян могут быть 32 зуба, потому что зубы мудрости прорезаются гораздо позже. Не обратил он внимания и на то, что у сфотографированной обезьяны на руках почти отсутствуют большие пальцы, а этот признак свойственен паукообразным обезьянам, одним из самых крупных американских; даже их научное название звучит «Ateles» (неполный). Нашлись и другие признаки, указывающие именно на этих обезьян. А они замечательны также и тем, что, имея длинный хвост со специальными голыми хватательными подушечками у конца, пользуются им как третьей рукой. Значит, Де Лойс солгал, что у его добычи не было хвоста?
Монтандон пытался сопротивляться, ссылаясь на рассказы индейцев о живущих в лесах волосатых людях; о них упоминал даже великий естествоиспытатель и путешественник Гумбольдт, называвший их «маримонда». Раскрыли том Гумбольдта – оказалось, что этим словом он называл один из видов паукообразных обезьян с лицом, напоминающим человеческое. Вероятно, он-то и послужил основой индейских сказаний. В общем, конфуз для Монтандона был полнейший. Некоторое время эту историю трепали газеты – сначала трубя о великом открытии, потом осмеивая Монтандона и Де Лойса. Потом все стихло – до поры, до времени.
Дело в том, что некоторые вопросы всё-таки остались. Если Де Лойс сказал правду относительно размеров ящика, то сфотографированная обезьяна была гораздо крупнее любой известной паукообразной обезьяны. Кроме того, зоологов смущал высокий лоб обезьяны, тоже не свойственный её сородичам. И если Де Лойс и в этом не сжульничал с помощью ножниц или бритвы, то этот экземпляр должен был относиться к ещё неизвестному виду. Какой-то миллионер назначил награду в 50 000 долларов тому, кто добудет эту обезьяну и разрешит загадку. Немало искателей приключений, соблазнённых наградой, отправились в леса Венесуэлы – и вернулись ни с чем.
Но и это не конец истории «Амерантропоида». В 1951 году в одном французском журнале появилась статья довольно известного путешественника Роже Куртевилля, утверждавшего, что дважды, в 1938 и 1947 годах, именно там, где странствовал Де Лойс, он встретил человекоподобное существо с рыжей шерстью, лицом без волос и мощными надбровными дугами. Куртевилль заметил, что этот «питекантроп» ходит так же, как шимпанзе, опираясь на наружную сторону стопы. Существо это не испугалось человека и даже позволило себя зарисовать (неизвестно, рассмотрело ли оно рисунок и понравился ли ему портрет, очень напоминающий гориллу). В том же 1938 году некий доктор де Барле встретил такое же существо и даже сфотографировал его. Куртевилль иллюстрировал статью и своим рисунком, и этой фотографией. И снова возникли вопросы.
Во-первых, сфотографированное существо выглядело иначе, чем на рисунке. Во-вторых, американские обезьяны ступают на всю поверхность ноги – это видно даже по ногам обезьяны на снимке Де Лойса. В-третьих, никто не знал никакого доктора де Барле. И наконец, в-четвертых, дотошные зоологи доказали, что фотография – это мастерский фотомонтаж, сделанный по снимку Де Лойса. То же самое существо, те же тени и освещённые места его тела, те же самые чуть согнутые руки, только искусно вырезанные, поднятые вверх и подретушированные, – и все это смонтировано на фоне лесного пейзажа. Увы, Куртевиллю повезло ещё меньше, чем Де Лойсу, его сенсация лопнула почти сразу.
В дальнейшем мнения людей, увлечённых поиском неведомых животных, разошлись. Одни, как известный охотник за неизведанным и необъяснимым Айвен Сандерсон, считали историю Де Лойса обманом, другие, как не менее известный профессор Эйвельманс, полагали её правдивой. До сих пор энтузиасты отправляются в Венесуэлу и возвращаются ни с чем.
Однако всё-таки самая загадочная история с родственниками человека произошла не в экзотической Венесуэле, а в доброй старой Англии.
В начале ХХ века о предках человека учёные знали уже немало. Были найдены останки питекантропов, чьи черепа с мощными надбровными дугами и скошенной, без подбородка челюстью разительно отличались от черепов современных людей. Известны были и неандертальцы, у которых эти признаки выражены немного слабее. И, наконец, находили погребения кроманьонцев – людей, подобных современным, оставивших в пещерах Франции и Италии удивительные рисунки. Но были ли питекантропы предками кроманьонцев? Представлялось, что были. И это должна была доказать находка некоего промежуточного звена между ними – но оно упорно не давалось в руки учёных.
2.12. «Человекообразная» обезьяна Де Лойса
И вот в 1912 году английский любитель-геолог, адвокат из Гастингса Чарльз Доусон пришел к хранителю отдела геологии Британского музея Артуру Смиту Вудворду и выгрузил из карманов (именно из карманов!) груду потемневших от времени костей. Тут была часть черепной коробки, которую можно было принять за череп современного человека, только с необычно толстой костью. Но Доусон принес и нижнюю челюсть, вернее её не полностью сохранившуюся правую половину, и она была бы совсем подобна обезьяньей, если бы не уцелевшие два зуба, по форме совершенно человеческие. Неужели найдено то самое недостающее звено? При этом в Англии, где ещё ни разу не находили останки первобытных людей!
Доусон рассказал, что нашёл этот череп ещё четыре года назад в разработках гравия у местечка Пилтдаун в графстве Суссекс. Доусон много раз просматривал добываемый там гравий – сперва один, а с 1909 года вместе с увлечённым антропологией студентом иезуитского колледжа в Гастингсе Тейяром де Шарденом.
Смит Вудворд немедленно отправился в Пилтдаун и обследовал место находки. Там отыскались ещё и кости ископаемых животных: мастодонта, древнего слона, носорога, гиппопотама, лошади, бобра. Нашлись и грубо обтёсанные кремнёвые орудия, и странно обработанная кость, напоминающая клюшку для крикета. Смит Вудворд датировал эти находки ранним плиоценом – это почти два миллиона лет назад. Другим исследователям казалось, что это средний плейстоцен – около 800 тысяч лет назад. За спорами о датировке как-то потерялся всесторонний анализ главной находки – черепа и челюсти. Одно стало ясно – сделано открытие мировой значимости, его нужно опубликовать. И Смит Вудворд сдает в печать описание черепа «самого раннего англичанина», дав ему научное название «Eoantropus dawsoni», ранний человек Доусона. Конечно, находка была бы полнее, если бы нашлись недостающие зубы… И в 1913 году Тейяр де Шарден нашёл в том же гравии ещё один зуб – клык, похожий на обезьяний, но прикус этой обезьяны был подобен человеческому. А в 1915 году Доусон, в паре миль от места первой находки, обнаружил ещё два фрагмента такой же толстой черепной кости и один зуб.
У английских учёных сомнений не было: в окрестностях Пилтдауна некогда обитал предок человека. С этим согласились анатом Грэфтон Эллиот Смит, палеонтолог сэр Артур Кейт, а Смит Вудворд вообще считал, что неандертальская раса была неким «дегенеративным побегом» раннего человека, в то время как современный человек возник от других предков. Следовательно, пилтдаунский человек – первое тому доказательство. Грэфтон Эллиот Смит в свою очередь полагал, что первым признаком перехода к человеку у его предков было увеличение черепной коробки, что человек – «обезьяна с разросшимся мозгом», все остальные изменения вторичны и менее важны; пилтдаунский череп прекрасно укладывался в эту теорию.
В 1915 году была написана картина, изображающая группу учёных, в том числе Смита Вудворда, Кейта, Эллиота Смита и, конечно же, Доусона, благоговейно рассматривающих пилтдаунский череп и сравнивающих его с черепами обезьяны и человека. В тридцатые годы на месте находки был поставлен памятник.
Надо сказать, что сомнения в подлинности «эоантропа» появились с самого начала. В Англии их высказывали другие дилентанты-палеонтологи, недолюбливавшие Доусона за его заносчивость и завидовавшие его находке. Их мнения в печать не попали. Но американские, французские и немецкие учёные не молчали. Зоолог из Вашингтона Геррит Миллер утверждал, что пилтдаунская челюсть принадлежит предку шимпанзе, а немец Франц Вейденрейх заявил, что череп попросту человеческий, а челюсть не имеет с ним ничего общего, это челюсть современного орангутана. С ними спорил куратор отдела антропологии Британского музея Пайкрофт, считавший, что подлинность черепа показывают рентгеновские снимки. Были сделаны кое-какие химические анализы кости черепа. Но как раз челюсть не была детально исследована, и вообще дальнейшая работа с находкой оказалась крайне затруднительной. Луис Лики, прославившийся открытием африканских предков человека, писал, что когда в 1933 году он хотел детально изучить пилтдаунский череп, то новый хранитель отдела геологии в Британском музее Батер вынул этот череп из сейфа вместе с его прекрасной гипсовой копией. Когда Лики убедился, что копия полностью соответствует оригиналу, череп был убран обратно в сейф и дальнейшее исследование пришлось делать по копии.
Тем временем анализ галечных отложений, в которых был найден череп, показал, что они относятся не к среднему плейстоцену, а к значительно более позднему времени. Кости же ископаемых животных, найденные вместе с черепом, были намного старше. Может быть, они были принесены водой – и череп вместе с ними?
В 1935 году другой любитель, на этот раз не адвокат, а дантист, Алвин Теофил Марстон (кстати, знавший Доусона), нашёл около Сванскомба, в тридцати километрах от Лондона, череп первобытного человека, жившего около 300 000 лет назад, и множество кремневых орудий. И если пилтдаунская находка выпадала из эволюционного ряда, казалась каким-то странным довеском, то человек из Сванскомба полностью соответствовал теории эволюции.
Марстон, как и полагалось дантисту, особое внимание обратил на зубы и челюсть из Пилтдауна. По его мнению, челюсть не только напоминала обезьянью, но и принадлежала какой-то древней обезьяне, родственной шимпанзе. Череп же, как он считал, принадлежал человеку времен раннего ледникового периода. Но это казалось невероятным – как челюсть первобытного шимпанзе, которого, кстати, никогда не находили в Англии, могла оказаться именно там, где лежал человеческий череп?
Шли годы, и уже после войны новый хранитель отдела геологии Британского музея Кеннет Оукли вместе с двумя другими учёными разработал довольно простой способ определения древности ископаемых костей – пробу на фтор. Выяснилось, что содержание фтора в кости возрастает пропорционально времени, которое она пролежала в земле. И вот Марстон предложил Оукли проверить на содержание фтора черепа из Сванскомба и Пилтдауна. Оукли согласился с некоторой, правда, неохотой – для анализа нужно было отломить кусочки кости от бесценных экземпляров. И в 1949 году анализ был сделан.
Оказалось, что человек из Сванскомба действительно жил в среднем плейстоцене, а в черепе из Пилтдауна содержание фтора было ничтожным, и это потрясло Оукли – сбывались самые худшие его подозрения. Анализ кусочка челюсти дал тот же результат. Затем и челюсть, и череп были подвергнуты серии других анализов – на содержание железа, на радиоактивный углерод, подробно изучены зубы. Выяснились совершенно невероятные вещи. Дентин найденных зубов под тёмным верхним слоем был белым, неизмененным – оказывается, Доусон обработал и череп, и челюсть бихроматом калия, чтобы придать кости тёмный, «древний» вид. Но это было только цветочки. Самые сенсационные результаты дало исследование зубов под микроскопом, что следовало сделать за много лет до этого. Зубы оказались подпилены!
Это были зубы обезьяны – по-видимому, орангутана, – искусно обработанные так, что они приобрели прикус, свойственный человеческим зубам. Зуб, найденный Тейяром де Шарденом, тоже оказался подделкой – это был клык молодой человекообразной обезьяны, тоже мастерски подпиленный. Сам пилтдаунский череп оказался черепом современного человека, а челюсть некогда принадлежала орангутану.
Чем дальше разбирались в этом конфузном деле Оукли и работавшие с ним учёные из Оксфорда Ле Грос Кларк и Вайнер, тем больше открывалось удивительных фактов. Найденные вместе с черепом кремневые орудия были обработаны современными металлическими инструментами, а палеонтологические сборы никак не могли происходить из Англии. Кости древнего слона, мастодонта и прочих животных могли быть собраны только в Северной Африке!
Более того, удалось узнать происхождение найденного в Пилтдауне зуба ископаемого слона. Он обладал высокой радиоактивностью, в отличие от всех других костей. Такая радиоактивность свойственна только находкам, сделанным в хорошо известном палеонтологам месте, а именно в Ишкуле, в Тунисе. Кстати, зуб этот принадлежал новому, до той поры неизвестному виду древних слонов.
Четыре года длилось скрупулёзное исследование. И вот 22 октября 1953 года взорвалась бомба. В бюллетене Британского музея было сделано официальное заявление о том, что череп «первого англичанина» оказался подделкой, причем настолько мастерской, что ею были обмануты крупнейшие учёные Англии. О том, что никто из них не догадался осмотреть находку под микроскопом, умалчивалось.
А 25 ноября того же года шесть депутатов Британской Палаты Общин внесли на рассмотрение Палаты вотум недоверия Совету Британского музея «за слишком позднее выявление того, что череп человека из Пилтдауна частично является фальсификатом». А в состав советников музея (их был 51 человек) входили такие персоны, как премьер-министр Черчилль, министр иностранных дел, лорд-канцлер, архиепископ Кентерберийский, один из членов королевской семьи и многие другие знаменитости. Под хохот Палаты проект был провален, но газеты выжали из этой конфузной истории всё, что могли. В частности, писали, что науке впервые удалось найти первобытного человека с искусственной челюстью.
Годы спустя на выставке, организованной Британским музеем и кратко названной «Подделка!», пилтдаунский череп занял почётное место рядом с золотой короной персидского царя Тиссаферна, за баснословные деньги купленной Британским музеем. Как потом выяснилось, она была сработана в Одессе, на знаменитой Малой Арнаутской…
Но кто же, какой научный хулиган смастерил пилтдаунскую фальшивку и подкинул её в гравий вместе с поддельными кремневыми орудиями и собранными в Северной Африке костями?
По-видимому, сам Доусон был замешан в этой истории, как написал один из исследователей, по уши. На той же выставке подделок были выставлены некоторые его «находки» – от поддельных римских кирпичей до мумифицированной жабы, искусно помещённой в кремневую конкрецию (как тут не вспомнить профессора Берингера?!) Но за спиной Доусона маячил ещё Некто, лучше его разбирающийся в антропологии и палеонтологии, к тому же неплохой химик (череп и зубы были обработаны не только бихроматом, но и солями железа). Кто же это мог быть? Немало учёных ломало над этим голову.
Смит Вудворд был вне подозрений. Этот видный учёный всю свою жизнь посвятил изучению пилтдаунской находки, и уже перешагнув за восемьдесят лет, ослепший, диктовал свою последнюю книгу «Самый первый англичанин». Но в качестве кандидатов на изготовление подделки назывался добрый десяток имен. Это мог быть Баттерфильд, хранитель Музея естественной истории в Гастингсе, ненавидевший Доусона за то, что тот не передал в Гастингс найденную им часть скелета игуанодона. Не исключался из списка тот самый сэр Грэфтон Эллиот Смит, который принял живейшее участие в изучении находки. Виновным мог быть профессор геологии в Оксфорде Соллас, враждовавший со Смитом Вудвордом. Могли быть причастными к подделке геолог Льюис Эбботт, зоолог Мартин Хинтон, химики Самуэль Вудхед и Хьюитт. Наконец, это мог быть сэр Артур Конан-Дойль, бывавший в Пилтдауне, знакомый с Доусоном и поздравивший его с «выдающимся открытием». Воистину загадка, достойная Шерлока Холмса!
Но к тайне Пилтдауна был причастен ещё один человек. Как мы помним, Доусону помогал молодой священник Тейяр де Шарден. Когда началась Первая мировая война, он стал санитаром и за отвагу на поле боя был награждён орденом Почетного Легиона. После войны он посвятил себя антропологии и философии, участвовал в открытии первобытного пекинского человека – синантропа, руководил экспедициями в Центральную и Юго-Восточную Азию и стал одним из крупнейших антропологов мира. Его философские труды были настолько ярки и своеобразны, что орден иезуитов, в котором он состоял, запретил их печатание. Никем не подвергалась сомнению его научная и человеческая порядочность. Неужели человек такого калибра мог участвовать в дерзкой подделке, обманувшей учёный мир? Но ведь именно он нашёл третий зуб, оказавшийся такой же подделкой, как два остальных. Был ли он в те годы восторженным растяпой – или ехидным мистификатором?
Этот вопрос подробно разбирает американский зоолог и историк науки Стивен Джей Гоулд. Он пишет о том, что Тейяр де Шарден, ставший в свои поздние годы суровой, почти божественной фигурой, некогда был молодым весёлым студентом. Незадолго до пилтдаунской истории он побывал в Египте и мог привезти оттуда кости, собранные кем-то в Северной Африке – те самые, что подчеркнули подлинность пилтдаунской находки. Он был приятелем Доусона, не раз они просиживали вечера за кружкой пива. Тут и могла возникнуть идея грандиозного розыгрыша. Доусон недолюбливал профессионалов-палеонтологов, свысока взиравших на него – скромного любителя. А молодой французский священник с удовольствием натянул бы нос английским учёным, так и не нашедшим у себя первобытного человека, тогда как во Франции таких находок было уже немало. Вероятно, они вместе смонтировали находку с тем, чтобы посмеяться над конфузом тех коллег, которые в неё поверят. Но они никак не могли ожидать, что фальшивка будет воспринята так серьезно – и тем более что события выйдут из-под контроля. Доусон неожиданно умер в 1916 году, Тейяр был на фронте до конца войны, а вернувшись, с ужасом обнаружил, что крупнейшие английские учёные, которых он искренне уважал, поручились за подлинность находки и что раскрыв истину, он навеки опозорит своё имя. Оставалось молчать…
О том, что могло быть именно так, говорят две детали. Как мы помним, в 1915 году Доусон нашёл ещё два обломка черепа и зуб, причем довольно далеко от места первой находки. Но из писем Тейяра ясно, что он знал о существовании этих фрагментов ещё до ухода на фронт, то есть задолго до их «находки». Кроме того, впоследствии он уверял, что впервые он встретил Доусона в 1911 году, тогда как сам Доусон говорил, что они познакомились в 1909 году и не раз вместе выбирались на раскопки. Это можно объяснить только одним – Тейяр не хотел, чтобы раскрылось его знакомство с Доусоном во время подготовки фальшивки.
А подделка могла быть разоблачена с самого начала. Ещё в 1913 году сотрудник Лондонского университета Дэвид Уотерстон писал в журнале Nature, что череп и челюсть не могут принадлежать одному существу, так же как ступня шимпанзе не могла бы соответствовать бедру и голени человека. Но его никто не хотел услышать – ведь был открыт свой, английский первобытный человек! И так вошла в науку одна из крупнейших фальсификаций в её истории.