Комар расправил лапки и с трудом отодрал прилипшее крыло от спины.
«Это надо же было так влипнуть, – подумал он, – и кто, интересно, варенье на столе открытым оставляет?».
И вдруг его осенило. Ранее он вообще не думал. Не то чтобы он совсем был глупым комаром. Скорее наоборот. Просто он молча летал, пил кровь и не думал. Ни о чем. А теперь он подумал сразу несколько раз подряд. Первый – о том, что надо же было так влипнуть. И второй – о том, что он начал думать в принципе.
Данное действо довольно увлекло комара. И он, важно расправляя по очередности то правое, то левое крыло, думал теперь обо всем помаленьку.
«В то, что жизнь без любви не бывает без грустинки задумчивых глаз», – пронеслось в сознании и умолкло.
Ему вдруг вспомнилось его детство, когда он личинкой ковырял палочкой по илистому дну. Потом юность и зрелые годы. Первый полет, первый вкус крови на усиках. Ему вдруг подумалось о людях, о том, что они тоже являются личинками. А когда созреют и душа выйдет из кокона, тогда и станут они настоящими. А пока – пить из них и пить, не убудет. Особенно из женщин, у них кровь отдает нигилизмом и пряной нежностью. И такое легкое послевкусие призрачной надежды.
Но вдруг память еще раз пронзила мыслительная молния. Он вдруг начал осознавать себя по-другому. И память заструилась в маленькой комариной голове, как убегающая вдаль дорога. Он вспомнил ее, аромат ее волос и… падающий самолет. Еще раз осмотрел свои усики и лапки, пошевелил крылышками и наморщил хоботок.
«Что же это такое? – подумал комар и икнул, – я одновременно помню и свою комариную жизнь, и ту, что, вероятнее всего, предшествовала этой. Или это сон, наваждение?».
Но в воздухе явно витал аромат, такой знакомый и такой… Лаванда… у горного озера. Точно! На этот раз память оживила все с такой четкостью, что комар даже подлетел от восторга к потолку.
Немного спилотировав обратно, он уселся на спинку стула и огляделся. Ничего примечательного в его окружении не было. Только свист, приближающийся слева. Но комар не обратил на это должного внимания. Воспоминания увлекли его все сильнее и сильнее.
«Интересно, – подумал я, – почему у меня не исчезла память. Я читал где-то или слышал, что есть такая штука – колесо сансары. И что все мы рождаемся и умираем, переходя из одного состояния или тела в другое. И самое главное, выбор следующей ипостаси зависит от одного единственного фактора. От того, о чем ты больше всего думаешь перед смертью. Но как я, комар с высшим образованием могу верить в подобные сказки?».
Это была последняя мысль, посетившая мою светлую голову. Со свистом и оттяжкой мое нежное тельце припечатала к спинке стула чья-то теплая ладонь.
Какая нелепая жизнь.
«Какая нелепая жизнь», – подумал Егор и чихнул. Нет, он не простыл, у него просто была аллергическая реакция на пыль. На пыль и сосновые опилки. И почему они постоянно насыпают ему именно сосновые опилки? Они же невозможно воняют лавандой. А ужаснее лаванды может быть только холодная вода и хомячиха по имени Капитолина с эксцентричной челкой. Она, конечно, девушка хоть куда, кто же спорит? Вот только мало кто знает, что хомякам любовь противоестественна. У нас, у хомяков, от энтого дела сердце может остановиться.
«И кто только придумал садить ее в мою клетку? Сколько же она крови у меня выпила?» – мысли струились, не давая уснуть. Уютно свернувшись в шерстяной комочек, подложив под голову засушенный с весны сухарик, Егор, как обычно, витал в облаках. И тут его передернуло, как будто ударило дверцей клетки.
– Крови попила, – задумчиво произнес хомяк и привстал на задние лапки.
Он отчетливо увидел перед глазами ее образ, расставание в аэропорту, лаванду у горного озера и теплую руку, летящую в его сторону со свистом. Потом хлопок – и самолет упал. «Какая нелепая смерть», – подумалось Егору, и он начал усиленно припоминать то, о чем думал перед самой кончиной в прошлой жизни. Стихи пошли сами собой:
Я глаза твои с тихой грустинкой
Обмануть никогда не смогу.
С половинкой луны половинка
От души опустилась ко дну.
И не верит она, и не знает
Без каких-то особых прикрас
То, что жизнь без любви не бывает
Без грустинки задумчивых глаз.
Настроение было приподнятое, но перед глазами цвела лаванда, и в ее кущах, вульгарно подпрыгивая и виляя мохнатой челкой, дефилировала Капитолина.
«Вот тварь, – подумал Егор, – нужно будет зерно перепрятать».
В этот самый момент его сердце и остановилось.