Жанна отпихнула от себя его и зло сказала:
– Уходи, видишь, ангелы не хотят твоего присутствия.
– Я ничего такого и не хотел, – извиняясь, пролепетал он и начал одеваться, – сама меня притащила сюда.
– Как притащила, так и провожу, – огрызнулась Жанна и взглядом начала искать свой меч.
– Не больно-то и хотелось.
– Слушай! – вдруг вскрикнула она. – Где можно в скорое время достать латы и коня? Мне нужно срочно скакать к королю.
– Дурочка, у нас уже давно нет короля, – усмехнулся он, – страной правит дофин. Или англичане, я еще не разобрался. Война же идет.
– Значит, я сделаю его королем, – уверенно произнесла Жанна.
– Когда будешь гореть за свой бред на костре, не вини во всем мужчин, – бросил через плечо он и ушел.
Нина наконец взяла трубку и быстро распрощалась с настойчивым рэпером. И зачем он был ей нужен? Она еще немного посидела у экрана и наконец пошла в душ. Вода приятно ласкала ее тело. Как никто и никогда. Потом она немного почитала и уснула прямо с книгой на груди.
Ей приснилась Жанна. Она, одетая в кольчугу с длинным мечом наперевес, стояла у привязного столба со сложенными у его подножия поленьями. Взгляд ее источал гордость и славу всего женского, что в ней было. Священник подошел к ней и попытался отобрать оружие.
– Вам это вряд ли пригодится, милейшая, – с иронией в голосе произнес он и, наклонившись, прошептал ей тихонько на ушко: – Надо было дать мне тогда, в старом сарае, а не искать приключений на свою…
– Что дальше, что же дальше? – неустанно шептала Жанна и постоянно смотрела на свой меч.
«Да пошли ты их всех», – весело посоветовала ей Нина.
Жанна улыбнулась и отдала меч одному из офицеров.
– Ангелы говорят, чтобы вы все пошли куда подальше, – произнесла она и с уверенностью поднялась к столбу.
Он аккуратно привязал ее хрупкое тело и проверил надежность узла на связанных сзади руках.
– Есть что сказать? – спросил он и снова по-дурацки улыбнулся.
– Я мечтаю… – ответила Нина, но тут же остановилась.
Вся жизнь пронеслась перед ее глазами. Она вдруг осознала, что именно сейчас должна сказать что-то очень главное и понятное всем им. Но в то же время очень простое и доходчивое, емкое и правильное. Именно правильное. О том, как бы она захотела прожить, если бы не эти дурацкие предрассудки. Про настоящее, по-настоящему нужное ей. О том, чего она так хотела и о чем искренне грезила в детских мечтах и в то время, когда впервые почувствовала себя взрослой девочкой. Она набрала воздуху и начала говорить:
– Молчи. Просто помолчи немного. Это для меня. Быть в таком состоянии – это не одиночество. Одиночество – это когда ты сам себя не слышишь. Когда ты не видишь простоты окружающего тебя мира. Когда ты видишь вокруг хаос и пустоту. Мир не терпит пустоты. И пустота эта только твоя. Пускай он скажет тебе. Я буду любить тебя вечно.
Держать твою руку, проводя пальчиком по мякишу выступающих бугорков. Путешествовать и путаться в линиях. Я покажу тебе мой мир из кухни. Из нашего чумазого окна, где с определенной нескромностью, с постоянством и упорством смотрит на нас дурацкий термометр. Вечно показывающий зиму, непогоду, слякоть. Трудно бывает вот так смотреть дальше него. Перегрузить свой взгляд вдаль. Рассмотреть там людей, листву, ветер, солнце, воздух. Вытащу занозу из мякоти твоего моторчика. Пусть будет больно, но я найду силы и выверну ее с корнем. И моторчик заплачет. Ты удивишься, что он у тебя не просто есть, а он живой. И он плачет. И такая вода течет из его нутра, редкая вода. Такая водится в тех заграничных морях, где вволю резвятся мокрые дельфины, полируя свои бока в стремительной волне. Витиеватые медузы с бесконечными своими хвостами. Томные и могучие скаты, парящие над безднами, знающие цену силе и милосердию. Не знающие устали и страха, понимающие все синие киты. Игривые морские коньки и взбалмошные, веселые рыбы.
Ты приготовишь мне яичницу. Поставишь на стол, положишь вилочку, нож, кусочек хлебушка. И мы будем смотреть в наше окно. И яичница остынет, и все проходящие мимо будут завидовать нам. Потому что от нашего окна в мир просачивается простота, отравляя всю окрестность ядовитым соблазном. Запросто прийти домой, захотеть поговорить о простых вещах, что-то переосмыслить и посмотреть на привычные вещи немного по-другому. На тех, что живут рядом. И удивиться, поняв одно единственное, непостижимое доселе. Что те, кто рядом, запросто могут оказаться людьми.
И тогда можно сказать тысячи ненужных и нужных слов. Можно полить цветы, полить все клумбы у дома. Полить весь город. Полить и отмыть все и вся от грязи. Но, понимая, что все так, именно так, как и должно быть, начинаешь опускать руки. А как же детская мечта? Те не пресные мгновения, когда ты точно был уверен. Дай только время подрасти. Эх, немного бы только подрасти. И…
Я отмою этот город от грязи. Я насажу разные цветы. Пусть они будут красные, розовые, желтые, зеленые, синие. Только пусть они будут. И я стану врачом, очень надежным и хорошим врачом. Всех вылечу и всем помогу. И все это днем. А ночью я буду поливать свои цветы. И люди, проснувшись поутру, несмело улыбнутся друг другу. Город впитает в себя аромат моих цветов. И люди перестанут грустить, и им не захочется больше болеть. Не захочется болеть, грустить, печалиться и стареть. Стареть и умирать.
И кораблики. Все наши в детстве выстроенные кораблики станут большими и реальными. И встанут на капитанском мостике те, кто стоял в своих детских иллюзиях смело, не морщась от соленого бриза. И небо разрежут бумажные самолетики. Те, что сделаны неумелыми ручонками на скучных уроках во втором классе. И девочки заплетут свои косы, и мальчики обнажат свои сабли. И мы станем настоящими, теми, кем пришли сюда. Мальчиками и девочками с бумажным листком в клетку в руках, лепящими из него свою реальную жизнь.
Я же – как маленький луноход. Ранее очень нужный, почти незаменимый. Со слезами на глазах вспоминаются те незабываемые моменты, когда сотня людей с придыханием, сжав до боли кулаки, наблюдали за моей деятельностью в огромные телескопы. Терпеливо ждали от меня первых шагов по поверхности этой пыльной холодной глыбы. А я… я смотрел в их сторону, улыбался и шел. Разрыхляя своей гусеницей вековую непостижимость. Я видел огромную голубую планету над головой. Я знал, что я нужен там. На этой голубой планете нет ни одного существа, не знающего о моем одиноком существовании. Я нужен им, я незаменим, я есть.
Теперь же обшивка моя местами прохудилась, солнце нещадно выжгло мне световую панель, и почти не осталось зарядки в моей потрепанной лунным ветром батарее. Но я все же еще жив. Я выполняю программу. Я жду, каждый вечер упорно смотря в сторону огромной голубой планеты. В надежде на то, что какой-нибудь маленький мальчик совершенно случайно посмотрит в мою сторону, воспользовавшись своим телескопом. И огорченно скажет своим родителям: «Что же он там… один?!».
И они побегут, они напишут во все газеты. И сотня людей обратят свои взоры в мою сторону. И пошлют мне сигнал: «Ты нужен, луноход, ты нам нужен!!!».
И я соберу весь оставшийся заряд, распрямлю гусеницы, стряхну с корпуса усталую лунную пыльцу. И с одной только мыслью, что я нужен этой огромной голубой планете, буду умирать.
И…
Если нет у нас нашего окна. Нашей детской мечты.
То не пора ли валить с этой планеты.
Все вытравит лунный ветер. Памяти о нас не останется. Как это случится? Или же случается уже сейчас? Вряд ли кто ответит на все эти такие глупые вопросы. И все, что было, и все, что будет, никто уже не вспомнит. Никто не запишет и не прочтет. Время сожрет все воспоминания, как ненужные. И что же тогда нужно этой огромной голубой планете? Зачем она парит сотню миллионов лет, обдуваемая космическими ветрами и соседствующая с черными дырами? Если ей совсем не нужен маленький луноход и простая человеческая забота. Beata stultica.
А пока…
Просто помолчи…
– Поджигай, – спокойно скомандовал он и вытер слезы.
«Для меня помолчи», – подумала Нина, и первый дым дотронулся ее глаз и заставил прослезиться.