Глава 4
– Продать его или оставить в наследство Новой Республике.
– Вы не Гудини, ничего такого не будет.
Майер взял подзорную трубу навел на Восьмерку Ориона, и молвил русским языком:
– К утру будет точно известно.
– Я не верю, что свет так быстро идет к нам, – сказал Че.
– Сегодня шестьсот лет расширится до шести часов одной ночи. И я тебе точно говорю:
– Бетельгейзе упадет на Землю.
– Вы уверены, что это не Ригель? – спросил Че.
– Будь он неладен этот Ригель, – только и ответил Ма, предложивший называть себя, на выбор:
– Бетельгейзе или Вайс.
И на следующий день – точнее, через день, ибо раньше никто не мог собраться в единое целое:
– Полковник Бутлеров настаивал, что только в нижнем домике, а некоторые: только в верхнем, ибо он, как нельзя лучше подходит под аналогичное название:
– Чайник Домик, – в Альпах.
Бутлеров хотел ответить:
– Там нет мезонина, но передумал, ибо.
Ибо уже бесполезно.
Щепка сказала:
– Можно я буду называть вас мистер Бель?
– Бель?
– Ну, или Бэти.
– Это вон его ты можешь называть Бэтти, – Ма указал на притаившегося в углу дивана Че.
– Извините, но я вам не Джульетта, мистер! – рявкнул Че, и тут же хотел продемонстрировать свою сдержанность: плюнул в платок, но крови – именно к его ужасу:
– Не было.
– Что? – участливо спросила Кали.
– Проклятие, – констатировал Че.
– Будем жить вечно? – решила она пошутить.
– Именно, именно, дорогая синьора, – залепетал Ма, как будто хотел кого-то здесь уговорить:
– Но также ж намного лучше!
По большинству голосов его решили называть Вайс. А после 24 года:
– Гудини.
Но народ никогда не поступает по плану, ибо уже привык – по посланию из будущего:
– Всегда его перевыполнять.
И значит:
– Для кого Вайс, а для иных, как тяжелый крест, пришлось называть его Гудини, ибо – как они говорили:
– Вот что ни скажет, а получается всё наоборот.
Как у Гудини, которому никто не верит, что он может проползти под полом, а он:
– А он так и делает. – Вот и пойми, где правда?
– Вот я вам сейчас докажу, что всё уже не так, как было, – сказал Ма. И добавил: – Летим в Альпы, в Зальцбург.
– Здесь только вы и я, – ответил Владимир, – один я не дотяну на такое расстояние.
– Там в багажнике еще Щепка, – ляпнул Ма, так как Пит – Владимир не поверил, и возразил:
– Она нам не нужна, – и нажал кнопку сброса груза багажника. – Как раз удачно, – добавил он, – внизу что-то мне напоминает море.
– Она не утонет, – возразил Ма.
– Почему?
– И знаете почему? Я запер его наглухо.
– Напрасно, сэр, вы это сделали, ибо планер может поймать такой воздух над самым Чайным Домиком, что я не смогу посадить его добровольно. Более того, она может задохнуться.
– Я оставил ей щель, чтобы могла иногда продохнуть.
– Задержка дыхания ведет к развитию потенциала секса.
– Вы думаете, сломает дверь, чтобы наброситься на одного из нас?
– Чтобы съесть?
– Бывают вещи пострашней, чем еда, – резюмировал Ма.
– Что может быть хуже, чем отсутствие еды?
– Потребность съедать ее больше, чем требуется.
– Зачем? Чтобы чувствовать себя приземленнее, и не улететь слишком далеко, как в безвоздушном пространстве.
– Вот-вот, скоро здесь так и будет: люди будут весить настолько мало, что начнут летать.
– Серьезно? – изумился Пит. И добавил: – Знаете, что?
– Что?
– Можно я посплю?
– Очень хорошо, просто-таки прелестно, – возразил Ма на бушующую в нем страсть выбросить этого летчика вообще из самолета, и насладиться неочевидной уверенностью:
– И так долетим, куда надо.
Он сам взял штурвал, и пошел на крутой вираж, силой воли, выправляя планер к Северному Полюсу.
Силы Воли, собственно, никакой не требовалось, а нужно было просто отказаться от своей воли добровольно:
– Как пересесть на другой трамвай. – А если его нет, то, как Пушкин, попросить лошадь, тем более:
– Сейчас моя очередь.
И, похоже, Ма решил, что его Почтовая Станция – это Северный Полюс.
Он даже не заметил, как Щепка вывалилась из багажного отделения, и болталась, как бежево-фиолетовое полотенце на ветру во время сушки на солнышке, но и при:
– Не попутном ветре.
Майер понял, что надо идти галсами,
Щепка подняла ноги вверх, и едва не оторвала дверь багажного отделения, на которой продолжала висеть. Наконец, ей удалось обхватить туловище этого ястреба, пожирающего пространство, как жеребенок молоко матери:
– Забыв об опасности.
– Что? – крикнул Май.
– Не дрягай крыльями!
– Вот ду ю сей?
– Я сейчас залезу и заменю тебя.
– Ноу, сенкью, я сам хочу сделать это перемещение пространства без времени.
Но она всё-таки изловчилась и села в третьем ряду, как зритель, но не без потенциала:
– Проползти на сцену в качестве хотя бы суфлера с родных дубов Шервудского леса Шекспира на русские карликовые кустарники, которые – она думала – растут на Северном Полюсе, и более того:
– Если надо. – Что это значит, она не понимала, но почему-то очень поверила в эти претензии Ма, который так и сказал на прощальном ужине в Верхнем Домике, обращаясь, как все поняли:
– К Че, – я тебя вылечу, когда открою полезные не только оленям карликовые кустарники на Северном Полюсе.
– Я и так здоров, – печально ответил Че, – я не чувствую себя больным.
– Это ненадолго, – обнадежил его Ма.
Но вот после северных кустарников пойдешь по жизни, как мой зам по антитеррористическим операциям.
– Нет.
– Почему?
– Я таких слов не могу выговорить.
– Говорить буду я – ты: только делать!
– Слово и Дело? – подошла Кали. И добавила: – Мне это не мешает, я могу как стакан и воду объединить болтовню и секс в одно целое мероприятие.
– Вы собираетесь читать лекции в деревенских клубах именно таким образом? – усомнился даже Ивановский, предположивший научно-спиритическим путем:
– Смеху не будет.
И никто пока что так и не понял:
– Почему?
А Щепке уже сейчас было не до смеха, она замерзала. Ма надел тулуп – скорее всего – из инопланетной шерсти, и также, как оказалось был одет спящий Пит – ей:
– Ни рожна!
– У меня шкура не дубовая, – крикнула она Майеру.
– Скоро будет теплее, – ответил ведущий планер посланник, скорее всего, Дальнего Марса, а не проблематичного Сириуса или еще более неприступного Ориона.
– Для меня это скоро, скорее всего, не наступит, сэр.
– Называй меня просто Ра.
– У вас так много имен, что, да, я-то их запомню, но другие, боюсь, плюнут, и будут звать вас просто:
– Ма-Ма.
– Зачем второе-то Ма? – спросил он.
– Па-Па всегда будет на войне – к кому еще обращаться.
– Я рожать никого не намерен.
– Ошибаетесь, сэр, только этим вам и придется заниматься, по моим сведениям, полученным из тайных шифров рукописей Шекспи.
– Рожать?
– Да.
– Что значит, да?
– Так, а вы как думали, зачем еще вас заслали сюда первым?
– За этим?!
– Вам не сказали?
– Мне никто ничего не может сказать.
– Почему?
– Ибо потому, что я сам только и делаю, что говорю, говорю и говорю – остальные записывают.
– Простите, сэр, но я вижу Северное Сияние.
– Это невозможно.
– Почему?
– И знаете, почему: я забыл взять с собой Авиа-Тора, этого, как его, кого всегда помню?
– Гови Хю?
– Зачем ты два раза повторяешь?
– Я?
– Ну, не я же сказал про него только что два раза.
– Хорошо. Теперь что, будем за ним возвращаться?
– Поздно.
– Может этот спящий Пит успел узнать у Авиа что-то про это Сияние?
– Для того, чтобы узнать некоторые вещи – самому надо быть Ловцом Снов.
– Он и есть Ловец Снов, ибо сам их посылает, – ответила Щепка. – Не утруждайтесь, сэр, я поймаю.
– Он еще молод связываться с тобой, – сказал Ма.
– Но вы не сможете. И знаете почему? Мы – трое, – она положила лапу на замкнувшегося в себе – как говорят на Орионе – Пита, и кивнув в темное мрачное небо по предположительному направлению Говарда – любим друг друга. В будущем.
– Вы так умеете? – удивился Ма.
Далее, как пройти Северное Сияние?
– Существует пароль, – сказала Щепка, – Небо в Алмазах.
– Ты не можешь этого знать, – ответил Ма.
– Почему?
– Ты не можешь знать больше меня.
– Да?
– Да. И знаешь почему?
– Почему?
– Априори известно: я с неба, а ты всю оставшуюся жизнь трахала здесь всё, что блестит на вид.
– Откуда такие сведения, мистер?
– У тебя на лице всё написано.
– А именно?
– Жажда радости.
– Вы против?
– Против ли я?
– Зачем вы переспрашиваете, контакты электрические замкнуло в генераторе идей и мыслей?
– Хорошо, я приму ваш ответ, как правильный, что Небо в Алмазах означает, что?
– Что?
– Вы не знаете?
– Знаю, но сейчас немного подзабыла, мне коньяка рюмку Амбассадор – всё вспомню.
– Я не пью.
– Неужели ничего не взяли для согрева?
– Взял.
– Что?
– Запасную канистру керосина для самолета.
– Но вы ошиблись, мистер, это планер, самолет давно упал бы в море.
– Нет, это вы, милейшая и добрейшая из всех фей Шекспира еще не знаете, что самолет – сам летает, а те самолеты, про которые ты говоришь – это просто керогазы.
– Ничего не понимаю.
– Что именно вам, пухлейшая, непонятно?
– Если мы на планере – зачем вы взяли керосин?
– Сам буду пить.
– Я вам не верю.
– Хорошо, отдам Медиуму, он это дело любит.
– Их бин не понимайт? По-вашему, Медиум питается керосином, как самолет? Если это так, то ваш Медиум, скорее всего, будущий тракторист, перепутавший Калину Красную с Березой Белой в чистом поле напополам со своим трактором.
– Хотите проверим?
– Нет, я и так знаю – Медиум, если и не откажется, то только от запаха – пить не будет. И знаете почему? Ему это делать не обязательно, всё равно, что для хомо вульгарис жрать картошку с салом.
– Не будет?
– Только понюхает и ему уже достаточно. Более того: на всю оставшуюся жизнь.
– По-вашему получается: все Медиумы диабетики.
– Вы считаете, не один Медиум не может пожаловаться:
– Их бин больной?
– Скорее всего, вы правы, мой Меди как раз сейчас не выходит на связь.
– Конечно, болен!
– Дать ему керосину?
– Конечно, если не боитесь, что помрет совсем.
Они помолчали, и Майер решил разбудить Пита.
– Вот ду ю сей, мистер? – сразу же спросил Владимир, хотя иногда уже забывал – особенно в полете – что так его звали на земле.
– Прошу прощенья, что не разбудил тебя раньше, май диэ чайлд, но мы не видим Неба в Алмазах. А впереди маячит Северное Сияние.
– Я должен подумать, – ответил Владимир.
– Это будет твой решающий мяч, дорогой, – промямлила Щепка, испугавшись, что Пит ничего не знает более экстраординарного, чем они.
– Послушайте, Пит, – сказал Май, – здесь думать бесполезно: если ты не знаешь – то не знаешь никогда.
– Да?
– Да. Поэтому.
– Да? – повторил Владимир, всё ещё не приземлившись после какого-то сна.
– Вы должны вспомнить свой сон, – сказал Ма. – И не повторяйте, как попугай, что не помните, иначе он уйдет и уйдет навсегда.
Слова:
– Я не помню, – опять чуть не захлестнули его.
– Ну!
– А! – наконец очнулся Владимир, – я не вижу его.
– Хорошенькое дело, – сказал Ма.
– Не надо было лезть поперед батьки в пекло, – совсем проснулся Владимир.
– Хорошо, хорошо, лезьте на мое место.
– Я уже на нем. Ибо – если вы забыли – ваше место за моей спиной.
– Я боюсь перелазить назад.
– Я вам не верю.
– Нет, точно, я специалист не по перелетам, а могу только засечь время перехода Венерой Рубикона на солнечном диске.
– В том смысле, что поймать позитивный сигнал с Ориона вы можете, а летать нет? – тоже влезла Щепка.
– Тогда зачем вы, милейший, полезли на моё место пилота? – рявкнул совсем проснувшийся Владимир.
– Я еще не сказал, что не умею летать, – пролепетал Ма. И добавил: – Просто сегодня я, похоже, взял с собой не ту канистру керосина.
– Конечно, надо было брать коньяк Амбассадор.
– Нет, нет, нет, вы даже не представляете себе, что у меня есть за напиток, – рявкнул Ма. – Если останемся живы – опупеете.
– Может вы его еще раз проверите – вдруг канистра опять поменяла свой состав, – высказала удивительное предположение Щепка.
Далее, Пит заявляет:
– Вижу Небо в Алмазах. – И, следовательно, всё, что надо – это:
– Видеть его при пересечении Северного Полюса.
– Уже совсем холодно, я замерзаю, – сказала Щепка. – Мы какого числа вылетели, не в августе? Ибо, если да, то это уже конец, не имеющий даже начала.
Владимир увидел Небо в Алмазах, но планер стоял на месте, как между Сциллой и Харибдой, ожидая:
– Ну хоть кто-нибудь здесь есть?
– Здесь не живут существа, – сказала Щепка.
– Я должен выйти на связь с Гови Ху, – сказал Пит.
– Разрешаю, – сказал Ма.
– Я тоже не против, – сказала Щепка.
– Этого мало, – сказал Пит.
– Скажи, как – и мы сделаем.
– Вы должны непрерывно разговаривать до тех пор, пока я не скажу:
– Связь есть.
– Я так не могу с бухты-барахты молоть.
– Мне тоже, – сказал Ма, – нужна хотя бы небольшая аудитория.
– Пригласи ее на свидание, как будто ты только что прилет с Ориона, а она читает курс Шекспира на английском языке.
– Простите, мэм, не могли бы вы меня сначала научить английскому?
– Кто вас принял на мой курс? Ибо:
– Без знания Шекспира – нет и английского.
– Хорошо, скажите мне только, какой ваш самый любимый звук?
– И?
– Я пойму уже половину ваших последующих измышлений. Зачем мы будем разводить трали-вали?
– В переводе – это стук пружин, проваливающихся до пола.
– Батут?
– Садись – два.
– Можно я поэтому начну сначала?
– Причина?
– Я не успел встать, мэм.
– Давай, но обычно, я два раза не повторяю.
– Я повторяю три – и заметьте – всегда с новым смыслом.
– Хорошо, если я вам поверю в ваших измышлениях – можете взять дополнительный ответ на тот же самый вопрос.
– Лечить, лечить и еще раз: лечиться.
– Теперь я поняла, и думаю, скоро можно будет поставить зачет за весь следующий семестр. И знаете почему?
– Почему?
– Во-первых, я поняла правильно, что вы больны мной, и во-вторых, в течение следующего семестра достанете мне новую раритетную кровать, на которой Шекспи проводил свои опыты над жизнью.
– Ну, что, получилось? – спросила Щепка у Пита.
– Нет еще, быстрее продолжайте говорить, пока канал связи не заткнулся.
– Сколько она стоит?
– А разница? Если вы меня любите, неужели вам жаль денег на удовольствия со мной.
– С вами?
– Ты думал, с кем?
– Я думал, с кроватью.
– Сам ты дерево.
– Нет, мэм, я имел в виду, интеллектуальным образом:
– Не кровать Шекспира будет стоять на вас, а я трахну всех, кого имел в виду на ней Шек, совершенно не замечая вас под собой и над, но вы там:
– Будете.
– Хорошо, хорошо, если это так сложно, как вы намекаете, ибо:
– Чем сложнее – тем дольше.
– К началу следующей сессии мы успеем.
– Ничего страшного, если немного опоздаешь даже на защиту диплома.
– Ну-у! – теперь Ма обратился к Владимиру, – ты хоть вообще нашел его позывной на континенте?
– К сожалению, нет, ибо от расстройства, что не он повел самолет в свой родной Техас с близлежащими к нему пирамидами Майя – Гов Ху удаляется от нас по направлению:
– К Австралии.
– Будем ждать, что он промахнется мимо нее, и придет нам на помощь с обратной, так сказать, его стороны.
– Кого его? – я не понимаю.
– Слона, на котором стоит Земля.
– Вы ошибаетесь, милейший, ибо он не один, а как у нас принято:
– Как минимум:
– На Троих.
– Жаль.
– Почему?
– Заблудиться можно.
– Можете прекратить ваши взаимоизлияния в любви, – я понял, сейчас будет кратковременная связь, а потом пойдем на бреющем.
– Как это у вас, Пити, легко получается, – обиделась Щепка, – мы мучились, мучились, а благодарности ноль.
– Хорошо, я вам разрешаю: поблагодарите друг друга.
– За что мне ее благодарить? – спросил Ма.
– За хорошо проведенное время.
– А мне его?
– За мебельный гарнитур.
– Спасибо, и: можно, я немного подумаю, какой цвет лучше выбрать? И знаете почему? Я люблю сине-голубой, а пока еще ни у кого не видела.
– Ты боишься быть первой?
– Не могу сразу понять, ошиблась я или просто неправа.
– Лучше пока помолчать, есть сигнал от Хью, – сказал Владимир.
– Так быстро он не мог покинуть Австралию, – сказала Щепка.
– Почему?
– На жертвоприношения нужно время, – ответил за нее Май.
– Гов Ху не будет возиться с их жертвоприношениями, тем более известно: они просто так едят людей.
– Как так?
– Без просьбы у Кецалькоатля, как индейцы Майя, чтобы сначала принести в жертву.
И действительно, скоро Хью передал из Ванкувера, что пробная связь установлена.
– Нам осталось только долететь до Ванкувера, – сказал Пит.
И добавил:
– Но это будет виток вокруг Света.
Что и значит:
– Связь замкнута, – и:
– Земля может принимать Поселенцев!
– Я верю только в Связь – в Поселенцев – никогда не поверю.
– Я здесь – тебе мало? – спросил Май.
– Так-то бы, да, но в общем-то ничего особливого.
– Ты кричала, как будто тебя приносят в жертву на Зиккурате Пирамиды.
– Может быть, хотя я уже мало что чувствую.
– Ты надеялась, что это послевкусие будет длиться неделю.
– Да, мэй би и месяц.
– Зачем? Хочешь иметь, как минимум, тридцать любовни-ков-ц, чтобы остальные приходили в виде прошлой эманации?
– Кали говорит, что так не только скоро можно будет делать:
– Все со всеми, – но вообще, как выпить стакан воды:
– Вместе со всеми друзьями, а возможно, и не только.
– Всё будет просто? – спросил, отвернувшись от приборов наведения на местность Пит.
– Твое дело работать, не отвлекайся, – мягко рявкнула Ще.
– Если это не только удовольствие, но и работа – хочу, чтобы мне платили, по крайней мере, заплатить за этот круиз придется.
– Что ты хочешь? – спросила Щепка.
– Кое-что.
– Кое-кого?
– Можно и так сказать, ибо это Вещь – одушевленная.
– Вещи – неодушевленные.
– Многие так думают, но большинство ошибается.
– Мне нужен бриллиант.
– Бриллианты друзья только девушек, – ответила Кувырок. – Ты не девушка?
– Это вопрос?
– Нет, нет, скорее всего, прямой ответ.
– Ты не знаешь, чего он хочет, – перебил Ма.
– Ах, это! – сразу догадалась Ку – от слова: от-Ку-тюр, что значит:
– Кувыркаться – так во всем хорошем, – и главное, всегда в разном.