Возрождение
В ночь перед православным Рождеством метель разошлась не на шутку. Она вихрила позёмкой по хрусткой от мороза дороге, развлекалась, загоняя послушный ей ветер в сугробы, и тот барахтался в них, взметая тучи маленьких колючих искр, горстями бросала ажурные снежинки в лицо потемневшему небу и завивала кольца пурги вокруг застрявшего в снегу вездехода, за лобовым стеклом которого белели человеческие лица.
А с холма неподалёку на эту кутерьму глядела женщина. Страшная буря не колыхала тёмных одежд, свободно свисавших вдоль тела, и, казалось, странная незнакомка совершенно не чувствует холода. Она разглядывала завязшую машину, а исхудалые пальцы её теребили крупный медальон, напоминающий свастику.
– Что я им скажу? – бормотала она. – Как сумею объяснить, что никому не причиняю вреда, а лишь выполняю свою работу?
Работу? Когда-то сопровождение людей в стан предков не было для неё тяжким трудом. Те знали, куда их ведут, и, держась за руку спутницы, весело шагали вперёд, чтобы вскоре возвратиться на Землю, помня свою прошлую жизнь.
– Они мне не поверят, – перекрывая вопли ветра, неожиданно закричала женщина, – и, как остальные, уйдут туда, где я не сумею их отыскать. Что же мне делать?! Что делать?
– Тебе мало шума, – прозвучал вопрос, произнесённый низким басовитым голосом, – чтобы добавлять ещё? Что с тобой, почему ты плачешь?
– Ты? – удивилась отирающая слёзы собеседница, глядя на вынырнувшего из белесой хмари высокого бородатого мужчину в огромном тулупе. – Зачем ты здесь?
Тот хмыкнул.
– Похоже, ты забыла, что сейчас моё время, и я обхожу дозором свои владения. Что стряслось?
Женщина кивнула на промёрзший вездеход.
– Я не знаю, как убедить их пойти со мной. Эти люди не верят в нас, они стремятся туда, где нет ничего, кроме страха и мрака…
Бородач изумлённо вытаращил глаза.
– Да какое тебе до этого дело? Когда народ забывает о своих корнях, его участь – чернота Нави3. И пусть. Придя в мир в следующий раз, они не единожды подумают, во что стоит верить…
Послышался стон:
– Ты не понимаешь, что говоришь, Мороз4. Даже если им удастся вернуться, они ничего не вспомнят, и снова уверуют не в то и не в того. А мы… ещё несколько столетий, и мы окончательно растворимся в вечности. Посмотри на меня…
Женщина скинула капюшон, обнажив лицо, кожа которого так обтянула кости, что оно казалось черепом мертвеца.
– Ты помнишь, какой я была когда-то? А сейчас… сейчас люди перед уходом видят меня такой – устрашающей, а не умиротворяющей. И этот ужасный символ…
Смерть подняла косу, перепачканную кровью жертв.
– Я должна провожать их к пращурам, а не отсекать от Земли, отправляя неизвестно куда.
Морозко фыркнул.
– Чудна твоя речь, Мара5. Что тебе до них? Ты слишком…
– Она права, – донеслось из буранной мглы.
Раздвинув вьюжные завитки, к собеседникам шагнул кряжистый мужик с густой бородой и козлиными рогами.
– Морена права, – повторил незнакомец. – Мы не должны бросать наших детей, какими бы они ни были, во что бы ни верили. Тёмная Навь не для светлых славянских душ. Сейчас я им всё растолкую.
Шагнув к машине, он прошёл сквозь тонкую стенку и исчез внутри. Но вскоре появился вновь в сопровождении призрачных фигур, словно сотканных из мерцающих нитей.
– Они готовы, сестра. Веди их.
Морена преобразилась. Вмиг исчезло тёмное облачение, и одежды её, отороченные белыми, как облака, мехами, засияли небесной голубизной. Глаза заблистали, лицо округлилось, обретя былую красоту, и богиня протянула изящные тонкие руки к испуганным теням.
– Идём, РОДные, – певучим голосом произнесла она, – я отведу вас туда, где нет боли и бед, туда, где вас ждут и любят.
И, прежде чем исчезнуть, шепнула:
– Благодарю тебя, Велес6!
А оставшиеся посреди бурана боги долго смотрели ей вслед, и лица обоих цвели улыбками, исполненными надежды и веры в грядущее возрождение.