Дорога к Богу
Так уж получилось, что и начало, и окончание моей работы над докторской диссертацией, совпали с жесточайшими войнами, в которые я была втянута помимо своей воли.
Начало работы над докторской совпало с войной, которую мы вынуждены были вести в защиту Нечаева Геннадия Александровича и «Дзержинца», а окончание работы выпало на разгар боев, которые велись вокруг Щетинина Михаила Петровича.
Тогда, в середине 80-х, имена педагогов-новаторов Щетинина, Шаталова, Амонашвили были у всех на слуху. Они взрывали костную, беспощадную к ребенку и учителю педагогику, названную авторитарной и своей новаторской практикой показывали, как сделать непростой процесс обучения увлекательным походом в страну знаний, а отношения учителя и ученика сделать доверительным содружеством старшего и младшего. Эта педагогика сотрудничества делала ненужной всю Академию педагогических наук, бывшей со времен отца народов научным столпом авторитарной школы. И конечно же, академики от педагогики дружно мобилизовались на защиту своих позиций. А лучшая защита, как известно, нападение.
И приемы при этом верные и испытанные – найти компромат, ошельмовать и опорочить. И легче всего было отыграться на М.П.Щетинине, поскольку, будучи директором экспериментальной школы на Белгородчине, он числился научным сотрудником самого агрессивного института Академии педнаук, который возглавляла тройка известных и самых яростных академиков, прославившихся еще травлей Василия Александровича Сухомлинского. Тогда, в начале семидесятых, они обвинили Сухомлинского во всех смертных грехах, самым тяжким из которых было приклеивание его пронизанной гуманизмом и любовью к ребенку педагогической системе ярлыка буржуазного индивидуализма, несовместимого с советским коллективизмом. Отбиваясь от яростных нападок академиков, Василий Александрович написал удивительную по мудрости и человечности книгу «Мудрая власть коллектива», которая вышла после его смерти, и где он объяснил своим критикам: «Я хочу, чтобы ребенок чувствовал себя в коллективе не прутиком в венике, а цветком в букете». Но, неуслышанными были его слова и незамеченной была его позиция. Его затравили и раньше времени свели в могилу.
Теперь дошла очередь и до Щетинина. Как водится, в его школу была направлена команда пристрастных проверяющих, которые, конечно, постарались на славу, и началось. Тогда было принято такие судилища устраивать публично, на общих собраниях коллектива, куда сбегались и стар, и мал. В желающих выступить отбоя не было. Выступающие в выражениях не стеснялись, попытки Щетинина объясниться раздраженно прерывались выкриками с места. И он, в конце концов, обреченно замолчал.
Я к тому времени, будучи членом этого злополучного коллектива, сидела в дальнем углу и потрясенно наблюдала за публичным избиением несчастного Михаила Петровича. Собрание под председательством маститых академиков клокотало без малого четыре часа. Наконец народ устал и начал выдыхаться, собрание уже решено было закрыть, и тогда я попросила слово. Мне дали всего три минуты. И я смогла только сказать, что такое поведение не украшает нас как ученых и научные дискуссии в таком тоне не ведутся. Но этого было достаточно, чтобы мстительные академики взяли меня под свой прицел и отрыли боевые действия против меня.
Самое неприятное состояло в том, что все эти баталии развернулись накануне защиты моей докторской диссертации, когда я уже вышла на финишную прямую и должна была делать доработку замечаний после последнего обсуждения.
Шло лето 1988 года. Мы с приятельницей сняли чудесную дачу, уютный двухэтажный деревянный домик, в живописном дачном месте села Троицкое, под Истрой. Мой институтский режим работы с двумя присутственными днями в неделю позволял мне быть на даче с пятницы по понедельник включительно. И таким образом, я имела четыре свободных дня для работы над докторской.
Но, увы, мне было не до работы и не до докторской. Наторевшие в интригах академики устраивали мне за эти два присутственных дня, когда я должна была находиться в институте, такую красивую жизнь, что я в пятницу приезжала в свое Троицкое буквально невменяемая, не способная не только работать, но и спать, есть и разговаривать. Очень возможно, что проведи я в таком состоянии еще месячишко, дело кончилось бы нервным срывом с самыми неприятными последствиями для здоровья. И тогда, умудренная жизненным опытом приятельница, видя мое состояние, повела меня прогуляться до ближайшего храма, старинной церкви, стоящей на пригорке в окружении вековых деревьев.
К моему теперешнему стыду, это было мое первое посещение храма. Воспитанные искренними атеистами в пионерских и комсомольских отрядах, мы смотрели на религию, как на опиум для народа.
Рассматривая старинные иконы, я обошла храм и остановилась около иконы Божьей Матери Троеручницы. Миловидное, с затаенной грустью лицо молодой женщины приковало мое внимание, я остановилась и начала ее внимательно рассматривать. И от этого созерцания мне становилось все спокойней и легче на душе, я словно исцелялась и выдыхала из себя все ядовитые отравления, проникшие в меня от моего враждебного окружения. И так я простояла, испытывая все более овладевающее мною давно забытое душевное спокойствие, минут 30–40. Но самое удивительное, я заметила, что лицо молодой женщины, изображенной на иконе, буквально на глазах постарело, обозначились впадины губных складок, залегли тени под глазами, будто она приняла на себя всю мою душевную смуту и черноту. Я подумала, уж не чудится ли это мне, но подошедшая приятельница подтвердила произошедшие с иконой перемены.
И хотя академики не унимались, были они теперь уже не так страшны. Всякий раз, как я приезжала в Троицкое, я шла к своей спасительной иконе, восстанавливала свое душевное равновесие и принималась за работу. Баталии продолжались еще какое-то время и потребовали от меня немало усилий и нервных затрат, но в конечном счете все разрешилось благополучно, вражеские силы иссякли и диссертация была успешно защищена.
Встреча с этой чудодейственной иконой в такое критическое для меня время не прошла бесследно, я приняла решение креститься, и так начался мой путь к Богу.
Когда человек делает шаг к Богу, Бог тоже идет навстречу человеку. И моя судьба сложилась так, что мне удалось побывать в наших главных христианских святынях. И прежде всего, в Сергиевом Посаде, монастыре, основанным Сергием Радонежским, духовная сила и святость которого положила начало единению разрозненных и враждующих русских княжеств и одержать историческую победу русского воинства, предводимого Дмитрием Донским на знаменитом Куликовом поле. С этого исторического сражения в 1380 году, на которое благословил русских воинов Сергий Радонежский, началось освобождение древней Руси от 250-летнего татаро-монгольского нашествия.
Удивительна судьба этого святого и удивителен духовный подвиг, совершенный им. 25-летним юношей удалился он для уединенной жизни и молитв в лес, и 10 лет длилось его добровольное отшельничество, когда креп и просветлялся он духом, и потянулись к нему люди. Вначале присоединилось 12 братьев монахов, основавших вместе с Сергием Радонежским монастырь на Маковце, а затем, за советом и благословлением, стали приезжать со всех русских земель и князья, и простые смертные. И сам Сергий с сумой и посохом обошел немало городов и весей, освятив почти сорок монастырей, которые, как грибы, начали подниматься по всей земле русской, единить и укреплять народный дух.
Тяжелое, гибельное это было время для русских людей. Помимо татаро-монгольского ига раздирали земли русские тяжелейшие междоусобицы с кровопролитием, взаимным разорением сел и городов, княжеским коварством и предательством. Пожары и чума опустошали города русские, Москву и Тверь, Суздаль и Владимир. От этих бесконечных бед и напастей дичал народ и грубели нравы, и, казалось, неоткуда было ждать спасения.
Не имея ни рычагов власти, ни прессы в теперешнем понимании, позволяющей доносить высказанные мысли в разные уголки страны, ни просто почты, только с Божьей помощью и силой духа, влиял Сергий из своего монастырского уединения на умы, сердца и волю своих соотечественников. И прозревали русские люди, и забывали про старые распри и междоусобные войны, и собирали единое воинство, и крепли духом.
И не раз потом Сергиево-Посадская лавра становилась оплотом, в самые трагические и кризисные периоды российской истории. Юный царевич Петр спасался здесь от расправы взбунтовавшихся стрельцов, подстрекаемых царевной Софьей.
А еще раньше, в начале XVII века, когда поляки, предводительствуемые Лжедмитрием, хозяйничали в Кремле, отсюда, из Троице-Сергиевой лавры, уходило сражаться за Москву, за Россию народное ополчение, собранное в Нижнем Новгороде Мининым и Пожарским.
И сейчас в возрожденную Лавру приложиться к мощам Сергия Радонежского стекаются люди со всей России. И потому живет надежда, что будет преодолена очередная российская смута, которая пришла не с иноземным нашествием, а вкралась незаметно, исподволь, когда под лозунгами демократических свобод, по которым стосковался и в которые поверил народ, к экономической и политической власти пришли олигархи, коррупционеры и просто криминальные элементы. И в который раз был обманут доверчивый и романтичный российский народ.
Религий много, Бог один. И религия не только путь к Богу, она как бы помогает человеку осознать высшие ценности и делает более доступным для человеческого понимания это непостижимое, в конечном счете, понятие БОГ. Конечно же, для современного цивилизованного человека, само собой разумеющимся является веротерпимость, признание права другого человека на свободный выбор вероисповедания, уважение к религиозным чувствам человека.
И все-таки, и все-таки, я не могу не согласиться с Даниилом Андреевым, когда, в своей знаменитой книге «Роза мира» он писал о том, что католицизм инвольтирован Дьяволом. А как иначе объяснить эти кровавые крестовые походы, совершаемые с именем Христа, эти изощренные пытки инквизиции, эти, полыхавшие по всей Европе без малого пять столетий костры, на которых публично сжигали ведьм. Разве все это имеет что либо общее с личностью Христа и его учением? «Возлюби ближнего как себя самого», – заповедовал Христос. Любовь и мир нес Он людям, за что и был распят фарисеями, которые ждали от миссии восшествия на царский трон во всеоружии силы и власти, покоряющей все новые и новые народы. Призывы к любви и милосердию были признаны книжниками как неслыханное смутьянство, заслуживающее самого страшного наказания – распятия на кресте.
Долгое время мне, уже окрестившемуся человеку, не верилось в то, что Христос существовал в реальности, казалось, это миф, красивый, благородный, заслуживающий всяческого уважения и очень нужный человечеству, но все-таки миф. И убедило, что это вовсе не миф, а абсолютная реальность, только посещение Израиля и святых мест, бережно сохраненных первыми христианами, начиная от Вифлеема, где родился Христос, Назарета, где рос в семье Марии и Иосифа, реки Иордан с ее зелеными водами, где Он принял крещение из рук Иоанна Крестителя, Галилеи и Галилийского озера, где совсем недолгий срок, три коротких, но навсегда вошедших в историю человечества, перевернувших ее, три коротких года проповедовал Он и творил свои чудеса. И наконец, Иерусалим, с камнем в Гефсиманском саду, на котором молился Он, зная, что не избежать мучительной и искупляющей человечество казни. И крестный путь к Голгофе, по узкой улочке восточного города, тесно уставленной лавчонками с пестрым восточным товаром. И Голгофа, и распятие, и воскрешение, и купол Храма Гроба Господнего над местом его последних смертных страданий.
И больше всего поразило то, что в том же Храме Гроба Господня, под одним куполом – шесть пределов разных христианских церквей, когда католический предел находится рядом, без всяких перегородок, с православным. Словно хочет тем самым призвать Господь людей к миру и согласию, несмотря на все их национальные и религиозные различия. И в соседних кварталах, рядом с христианской святыней – Стена плача – иудейская святыня и мусульманская мечеть – место паломничества мусульман. Три святыни трех разных народов и религий, и все рядом. И опять, Господь словно говорит: один Бог, а религии разные, но не должно это мешать людям жить в мире и согласии.
Простая и понятная эта истина, но как непросто доходит до нее человечество.
Идеи любви и милосердия, за которые Христос заплатил распятием, не погибли, а проросли и воскресли вместе с первыми христианами, последователями Христа. Дорогой ценой платили эти первые смельчаки, принявшие заповеди христианства, их жестоко преследовали, подвергали пыткам, казнили, но не отрекались они под пытками и страхом жестокой насильственной смерти от веры христовой, и вера завоевывала все новые сердца все новых поколений.
Но коварен и силен Искуситель и, не победив христианство страхом пыток и казни, он, как всегда, начал действовать хитростью и расколол христианский мир; появилось католичество, с его иезуитскими пытками и кровавыми крестовыми походами, которое мечом и огнем насаждало веру Христову и искажало Божий промысел.
Грубели нравы, черствели человеческие сердца, и люди теряли человеческий облик, в средневековой Европе, покрытой мраком иезуитского мракобесия. В знаменитом Бельведерском дворце, в Вене, есть стена с миниатюрными портретами горожан XV–XVI веков. Посетители предпочитают не задерживаться перед этой стеной, уж очень удручающее впечатление производят изображенные на портретах физиономии, которые и лицами-то нельзя назвать, столь искажены и по-звериному грубы их черты.
И вот в этой огрубевшей и потерявшей человеческое лицо средневековой Европе наступает эпоха Возрождения – необъяснимое чудо, ниспосланное Господом. Как могли в одно и то же время, не раньше и не позже, появиться эти титаны —
Рафаэль и Микеланджело, Тициан и Леонардо да Винчи. Где брали они модели для своих прекрасных художественных полотен и скульптур, как вдохновлялись на столь бессмертные шедевры?
«Красота спасет мир», – говорил Ф.М. Достоевский. И Господь послал этих титанов, наделил их талантом и силой духа, чтобы своими прекрасными и бессмертными произведениями – Сикстинской Мадонной, Моной Лизой с ее непостижимо загадочной улыбкой, скульптурой совершенного и мощного Давида и всеми другими, созданными ими совершенными творениями, вернуть заблудшее человечество к истинному пониманию своего назначения, создавая которое по образу и подобию своему Господь наделил душой, чуткой к красоте, истине и справедливости.
За эпохой Возрождения последовала эпоха Просвещения, с ее французскими философами просветителями, неистовым Вольтером и, подкупающим детской непосредственностью, Жан Жаком Руссо, которые разбудили спящие умы своих современников и поселили в обществе неприятие жестокости и религиозного фанатизма.
И еще столетием позже Европа получила мощный стимул к духовному развитию в лице целой плеяды выдающихся композиторов и музыкантов – Бетховен, Моцарт, Бах, Паганини и позже – Шопен, Лист, Шуман, Штраус-отец и сын. Вена – музыкальная столица того времени, притягивала к себе как магнит и будоражила сердца и души чарующими звуками, рожденными ее музыкантами и композиторами.
Из средневекового мракобесия Европа выбиралась не столько благодаря католической церкви, сколько вопреки ей. Достаточно вспомнить, что отголоски крестовых походов можно увидеть и в 20-м веке, когда на пряжках ремней нацистских молодчиков значилось «С нами Бог».
Для Европы спасительным оказался путь к прогрессу, прежде всего, через достижения культуры и искусства. Но и этот путь, не одухотворенный божьим промыслом, может стать губительным и становится губительным, что в полной мере доказал XX век со своим разнузданным навязыванием через СМИ, телевиденье, шоу-бизнес морали насилия, вседозволенности, половой распущенности. И здесь Искуситель нашел возможность противостоять Богу и совращать души людей, и прежде всего молодых.