Марина
– Ну ни хренна себе, – послышалось из темноты. Кто-то из членов экипажа прокомментировал очередной удар волны.
После удачного разворота на обратный курс Иван старался не оглядываться назад где волны стена за стеной поднимались из темноты и десятки тонн, срываясь с гребней, обрушивались на палубу юта, а иногда даже и на шлюпочную палубу.
Хорошая морская практика- задраить все по походному до выхода судна из порта в рейс. Неожиданные погодные сюрпризы могли бы им сейчас дорого обойтись. Даже не значительно не до закрытый люк вентиляции грозил попаданием воды внутрь какого либо помещения, коротким замыканием проводки и пожаром. Нам этого сейчас не надо, – думал Иван.
– Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет, – старший помощник пытался разрядить обстановку.
– Что там чиф? – спросил капитан.
– Нормально Кэп, – ответил старший помощник, – скорость возросла до 15 узлов.
– Пятнадцать это хорошо, – сказал Иван.
– Раньше встанешь раньше выйдешь, – второй помощник также повеселел.
– Ну что дети мои? – Иван глянул на часы, – время кушать, а мы еще не спали,?
Раздался дружный смех.
– Трое высококвалифицированных штурманов, да и почти весь экипаж на мосту одновременно, это большая роскошь для судовладельца, поэтому всем отбой, – продолжал Иван, – завтра, то есть уже сегодня для экипажа выходной. Все могут отдыхать не раздеваясь, кроме вахты.
Скрипнула дверь, растягивая пружину гидравлического амортизатора и шоркая подошвами один за другим, моряки покидали рулевую рубку.
– Послушайте чиф.
– Да господин капитан.
– У тебя дети есть?
– Двое, а что? Иван Васильевич вы меня пугаете, мы же не собираемся згинуть здесь в водах Атлантики?
– Нет конешно, ничего чиф, просто так спросил, – глаза Ивана поблескивали каждый раз, когда луч на экране радара пересекал отметку курса, – небось, скучаешь за ними?
– Обычное дело Иван Васильевич, – ответил чиф, – а у вас?
Иван задумался.
Работа и карьера были его устремлением. Он любил море и за всю свою прошедшую жизнь он еще пока не встретил той, которая стала бы его надежным тылом. Хотя нет, была одна, которая тронула его сердце.
Это случилось давно, когда он уже вышел из того мальчишеского возраста влюбленности в свою учительницу или старшеклассницу. Он тогда уже понял, что не личико главное в девушке, а ее характер и душа. А душу можно увидеть только через глаза человека, да и то сделать это не каждому дано.
Что-то подобное было в Марининых глазах, что-то пленительное. К тому же была она прекрасна лицом и стройна телом, покрытым нежной бархатной кожей. Но это было давно. И почему было, наверное также и осталось, наверное так оно и есть, в настоящее время.
Они познакомились в Керчи на набережной. Его судно грузилось металлоломом в рыбном порту. А что еще можно было вывозить из Украины в те горбостроевские времена – только обломки прошлого советского величия. Он был в начале своей карьеры – третий помощник капитана. Звучало гордо для простой керчанки. А тем более для простой деревенской девушки он был как властелин колец из какого то другого, непонятного и фантастического мира. Прилив любви и нежности он испытал, когда увидел ее одиноко стоящую у парапета набережной.
Багровый диск остывающего солнца медленно опускался за мыс Панагия и яркие цвета окрашенных местным мэром жилых домов района Аршицево, постепенно тускнели в наступающих сумерках. Легкий дневной бриз слабел с каждой минутой, но даже это слабое дуновение ветра прижимало ткань ее ситцевого платья так, что обводы стройной девичьей фигуры создавали подобие ангела. Чистого и не порочного. Этот бриз трепал подол ее платья обрамленного снизу кружевом. Она стояла прямо, слегка облокотившись своими нежными руками на парапет, свежеокрашенный мэром в белый цвет. Светло русый волос спадал волнами из под ее недорогой косынки.
Такие косыночки Иван видел в местной церкви Ивана – старинном храме древнегреческой постройки, возраст которому историки определили в две тысячи лет.
Возможно верующая, – тогда подумал Иван. Ее задумчивый взгляд был устремлен вдаль, где за синевой Керченского пролива тонкой полоской была видна Тамань, когда то воспетая великим Лермонтовым. Иван на мгновение взглянул в том же направлении и невольно улыбнулся. Там на горизонте, еле заметной тонкой нитью тянулась коса Тузла – предмет временных раздоров меж Украиной и Россией.
Он усмехнулся тому, что каким он тогда был наивным мальчишкой, когда во время из – за ничего разгоревшегося конфликта он сын русского офицера, поддавшись местной пропаганде, готов был идти воевать против России. Против Великой России, откуда происходили его корни по линии отца.
Если бы ни отец, который сказал тогда просто: «Посмотри сынок на ту сторону, там родина деда твоего, по ту сторону в окопах будут твои двоюродные братья Илюша и Андрюша. Вы будете себя калечить, в то время как Хабрамович будет набивать свои карманы нефтедолларами, а посмотри на огромные суда с бездонными трюмами принимающие тысячи и тысячи тонн донецкого угля, и представь потоки угле-долларов текущие в карманы Мамедова и Мануковича. Пойми сынок, – говорил тогда он, – Тузла это отвлекающий внимание трюк, они им пользовались еще в начале горбостройки когда крутили наперстки здесь в Керчи на местном автовокзале.
– Какой я был наивный, – вслух произнес Иван.
– Что? – спросила Ангел, повернувшись к нему лицом.
В такие голубые и бездонные глаза ему еще ни когда не приходилось заглянуть в своей жизни. Он хотел что то сказать, но застыл. Вероятно в этот момент он выглядел нелепо, потому что незнакомка ему улыбнулась, понимая причину его конфуза.
Нет, она не насмехалась над ним, она улыбалась ему как ребенок радуется теплому и ясному солнцу. Ее глаза сияли. Растянувшись в улыбке, ее алые губы приоткрывали блеск ряда ровных как у голливудской актрисы белых жемчужин.
– Извините это я так, – его голос немного дрожал. Он боялся говорить громко, чтобы от его голоса это прекрасное и хрупкое создание не исчезло и не рассыпалось на мелкие фрагменты, как в американских фильмах рассыпается зеркало от резонанса звуковых волн.
– Аа, – задумчиво протянула она, и ее взгляд снова стал грустным.
– А вы наверное верующая? – более нелепых слов Иван еще не произносил из своих уст.
– Аха! – она снова улыбнулась и нежным жестом ее изящные руки указали на косынку, – нет, нет. просто это старинный головной убор и мне нравится носить ее иногда, когда становится грустно.
– Грустно? – Иван по глупому, не понимающе хмыкнул. – В такой теплый летний день?
– Вечер, – поправила она его и снова стала серьезной.
– В таакой теплый летний вечер, – он произнес по слогам не спеша и отрывисто.
– Не смешно, – сказала она и заговорила быстро, как щебечет птичка, – Я здесь живу не далеко. В общем километров сорок, старинная русская казачья станица Новониколаевка, еще раннее ее название было Кучан. В давние времена, когда дул северо восточный ветер, над станицей шел странный гул, оттого и название Кучан. А это был просто полу разбитый горшок древнегреческой амфоры на турецком валу, вот он то и гудел. Смешно, не правда ли.
Она также усмехнулась и внезапно замолчала. Усмехнулась, возможно тому что она сказала, а возможно тому, как она это сказала.
– Вы наверное любите историю? – снова нелепо спросил Иван.
– Нет! Я просто опоздала на последний автобус, – она снова защебетала, – то есть да, я люблю историю, но мой последний автобус ушел и мне очень грустно осознавать то, что здесь в Керчи у меня никого нет, и мне придется бродить по этому древнему Понтикопею всю ночь.
– А такси? – «какой же я дурак», подумал Иван, а если у нее нет денег то, задавая этот вопрос я поставил ее в неловкое положение. Но бедность не порок, здесь нечего стыдиться. Просто когда вокруг столько богатой рекламы и вип пижоны, вип мажоры, недоделанные педики и педички из бомонда шоу бизнеса, да просто богатые всякого недоношенного пошиба, на их фоне действительно почувствуешь себя ущербным уродом, когда нет и гроша в кармане.
– Простите, – Иван поторопился исправить себя.
– Нет, что вы, – она была находчива, – в наш край такси не ходит, так как обратно клиентов просто нет.
То есть нужно платить вдвойне, – снова чуть было не выпалил Иван.
Сумерки уже перешли в ночь и дневной бриз перестал трепать фалды подола ее платья. Дневная жара постепенно охлаждала свой пыл, хотя нагретые за день солнцем камни мостовой продолжали излучать тепло в невидимом для глаза человека инфракрасном диапазоне.
Мэр города зажег уличные фонари и на освещенную набережную стали выходить малыми группами жирные от еды и красные от загара отдыхающие. В основном это были москвичи- ну прям как американцы.
Еще немного и ночной бриз начнет сгонять с горы Митридат сначала теплые потоки воздуха обратно в море, потом потоки станут все прохладнее и прохладнее. Так уже миллионы лет природа заботилась о температурном режиме Земли до тех пор, пока человек со своей деятельностью не вмешался в эту хрупкую экосистему. Всем понадобились крутые машины, вонючие сигареты, и пиво с дохлыми от консервантов бактериями. Ради этого человек стал загонять в глубины земной коры трубы высасывающие кровь Земли. Сжигая эту жидкость, человек использовал полученную энергию для производства невообразимо огромного количества мусора, чтобы красиво жить и тусоваться. Наверное, человеку впоследствии придется дорого заплатить за все это. Счет, который в конце может выставить матушка природа, возможно превысит платежные возможности человека и цивилизация исчезнет, просто уйдет в небытие.
Они брели по остывающей мостовой в сторону канала. Справа тихо стояли доки судоремонтного завода прихватизированные мэром в смутные времена горбостройки. Им хватило наглости когда то прибрать все это к своим рукам, но не хватило образования и ума чтобы продолжить их работу и их развитие. Пока дерибанили остатки великого советского могущества, турки под боком развили мощное судостроение. Да не только турки, весь мир восхищался нашей плановой экономикой, выстоявшей натиск Гитлеровской Германии, мир восхищался бесплатной медициной и образованием. Но однажды бывшая партийная элита захотела сама стать богатой. Учитывая жадность как человеческий фактор заложенный в людей со времен дикой природы, американские институты исследовавшие причины быстрого развития страны советов подкинули нам идею шоковой терапии. Возможно, даже использовали и простой подкуп высших должностных лиц, ведь этот метод они уже долгие годы практиковали по всему миру. Во всем огромном мире оказалось лишь только несколько лидеров, которые смогли противостоять соблазну подкупа, это президент Панамы и президент Венесуэлы, которых в последствии просто ликвидировали спец службы.
Слева из окон ресторанов вместе с неоновым светом лилась музыка, аккомпанирующая грубому голосу примадонны. Девяносто лет. В книге рекордов Гиннесса ее семьдесят лет на эстраде вписаны в назидание потомкам. Такому творческому долголетию позавидуют даже именитые звезды Голливуда и прочие деятели шоу бизнеса.
– Мы так и не познакомились, – констатировал Иван.
– Да? – ее гнутые как крылья стрижа брови приподнялись в изумлении. – а мне кажется, что мы с вами уже знакомы давно.
– Иван, – слыша свой робкий голос, Иван по глупому протянул ей правую руку.
– Марина, – она протянула ему свою руку как в средние века дамы подавали для поцелуя, но не требуя этого.
– Возможно вы голодны и хотите кушать? – Иван жестом левой руки указал на неоновый источник музыки.
– Нет, нет спасибо, – ответила она. В действительности желание перекусить она придавливала своей волей. Во времена горбостройки голод в крестьянских семьях был частым спутником их жизни. Казалось бы в деревне нехватка продуктов- абсурд какой то. Но это факт. В бандитском государстве бритоголовые молодчики нагло загоняли комбайны на поля фермеров, а пробиться к колоде на местных рынках из за мафии мясников простому крестьянину вообще не было возможности. Бедные старушки, вывозя немного овощей на местный рынок, дорого оплачивали место и аренду весов.
– Но я все же настаиваю, – сказал Иван и потянул ее за руку.
– Неет, – почти закричала она.
– Я прошу вас, – Иван про слабел ее руку, – прошу вас не волнуйтесь, я угощаю и это не значит, что вы мне потом после этого чем то будете обязаны, совсем нет.
– Нет, нет, – упиралась Марина, – не то что я не хочу вас обременить, нет что вы, я просто не привыкла к таким местам, там все такие люди, все такие богатые, мне просто будет не ловко.
– Богатые? – вопросительным тоном повторил ее слова Иван, – да дерьмо там, простите меня, одно гуляет, пижоны да мажоры, которым деньги не куда девать, в то время как остальной народ перебивается. Нет, я просто вас хочу покормить, вы такая худенькая и… – тут он хотел сказать красивая, но не решился.
Становилось прохладно.
– Марина?
– Да.
– Этот ресторан при гостинице «Керчь», – Иван смотрел в ее блестящие глаза с которыми он не хотел расставаться, – тогда позвольте мне вам купить номер, чтоб вы могли спокойно отдохнуть?
– У меня нет с собой паспорта, – с грустью ответила она, – конешно же я не буду всю ночь бродить по холодному городу, так, отсижусь где не будь на вокзале, там люди есть.
– Ну уж нет, – возразил Иван, – на вокзале всегда шпана всякая околачивается, я даже помню одну песенку мальчишками мы пели в мореходке, что то вроде и только слышится в ночи, эй парень ты в Керчи.
Они дружно рассмеялись и не заметили, как оказались в объятиях друг с другом. Он не пытался прижать ее к себе. Не пытался поцеловать ее в губы, которые уже были так близко. Он просто смотрел в ее бездонные глаза и не мог оторваться.
На лице ее не было косметики. Ее бархатная кожа лишь немного была румяна на ее щеках. Льняного цвета волос нежно спадал на ее белые плечи и какой то приятный аромат исходил от этих волос. Иван не мог понять что это, он не мог вспомнить этот дурманящий запах, от которого его голова шла кругом. А два упругих комочка мягко прижимались к его груди так, что через ткань их летней одежды он чувствовал тепло ее тела. Он нежно прижал свою щеку к ее горячей щеке и вдохнул глубже этот аромат ее волос и тела. В ответ ее руки обвили его шею и не давали ему возможности уйти от ее поцелуя.
Иван с начала поцеловал ее горячие щеки, лоб, затем глаза, в то же время ее губы следовали за ним, пытаясь найти его губы. Наконец их губы нашли друг друга и соединились. Иван почувствовал их нежную и влажную сладость. Тело девушки вздрогнуло в момент, когда ее руки сильнее и сильнее прижимали его и из ее уст вырвался сладкий стон.
– Что же мы делаем? – тихо сказала она.
– Не знаю, – ответил он, опуская свои руки на ее талию. Она попыталась вырваться из его объятий, но его руки снова не отпускали ее.
– Не знаю, – повторил он и усилием воли прослабил свои руки, давая ей возможность большей свободы. И как шустрая девчонка, она тут же не замедлила воспользоваться моментом и втянула свои руки между ними, положив свои ладони ему на грудь.
– Прости, – тихо прошептал Иван.
– Нет, это вы меня простите, – отвечала она, – наверное, я дала повод, обычно женщины виновны в том, что делают и совершают мужчины.
Он улыбнулся.
– Откуда в таком милом создании такие мысли, – спросил Иван.
– Мне так говорила моя мама, – она склонила на бок свою правильной формы голову и сдвинувшаяся с головы на шею косынка, теперь скорее напоминала ему пионерский галстук. Ее тело дрожало то ли от холода, то ли это была нервная дрожь. Но и в действительности прохлада ночи от непокрытого облаками неба быстро накрывала Пантикапей. Остывший ветер с крымских степей, обходя гору Митридат, уносился в море.
– Нет документов в гостиницу, на вокзале не безопасно, а на улицах еще много шпаны, да и холодно, – вслух трезво рассуждал Иван, но инстинктивно в мыслях он все же был голодным самцом, эгоистом и продолжал, – конечно я не уверен что у нас получиться…
– Что получится? – Марина испуганно спросила его, и давление ее ладоней на его грудь снова усилилось.
– Я хотел сказать, что не уверен, что мы сможем пройти проходную порта, – продолжал он, расслабив свои руки и, что бы она не пугалась, отпустил ее тело на волю. При этом он продолжал наблюдать реакцию на ее красивом и выразительном лице.
Она не скрывала своего расстройства и стояла молча перед ним такая тонкая как рябина и хрупкая как хрустальная ваза, а ее руки словно плети провисли и безжизненно болтались на ветру. Они бились об ее бедра, напоминавшие ему греческую амфору, которую он сегодня видел в местном историко-археологическом музее. Она стояла перед ним как перед небесным властелином, который внезапно спустился с небес и громом, и молниями вмиг поразил ее волю. В ее испуганном взгляде она покорно ждала его решения, его вердикт, его приговор, к которому она в силу своего юного возраста пока морально еще не была готова.
Подол ее ситцевого платья, обрамленный белым кружевом, трепетался на ветру, то открывая то прикрывая голени ее ювелирно созданных природой красивых, стройных и сильных ног. Наверное, этот ветер, подчиняясь открытым еще в середине прошлого века учеными законам аэродинамики, вихревыми потоками вился вокруг этих стройных ног и сейчас спиралями поднимался вверх, где между двумя высокими башнями он с наслаждением обдувал тот мостик с небесным садом, внутри которого находились сокровенные ворота, половинки которых прикрывают дорогу в рай.
Как бы я хотел быть этим ветром, – подумал Иван.
И он стал этим ветром в ту ночь, когда Ангел покорно смирилась с решением Властелина и прошла на борт его судна стоявшего у причалов древнего порта- города под экзотичным древнегреческим названием Пантикапей.
Усатый охранник с округленными от удивления глазами смотрел на свою собственную руку, которая вопреки приказу начальника ВОХРА Виктора Шинкаренко за номером 227, как щупальца осьминога свернулась, сгребая со стола центрального контрольно пропускного пункта номер один десяти долларовую купюру, предложенную Иваном- простым украинским с русскими корнями парнем, третьим помощником капитана Балушкина Геннадия Александровича командующего теплоходом Павел Постышев, на корме которого гордо развивалось полотнище жовтоблакытного флага.
При лунном свете их теплоход как огромная древнегреческая галера, слегка накренившись на правый борт, медленно покачивался на волнах у причала и казалось бы опрокинулся, если бы не швартовные концы которые держали его корпус. На приливной волне и при свежем ночном бризе эта галера этой ночью была готова унести обоих влюбленных в неведомую даль, где нет жирных правителей с их жадными аппетитами страдающей экономики. Но давно не видевшая достойного снабжения, усталая от долгих морских переходов галера толстыми и старыми полуистлевшими швартовными канатами накрепко была привязана к своему родному многострадальному берегу.
Поднимаясь по трапу, Иван взял ее на руки. Он нес это тонкое и легкое создание по мокрой от перелитого балласта палубе, боясь уронить и разбить эту хрупкую хрустальную вазу.
Боясь уронить эту жемчужину, он бережно ступал по воде на ржавой стальной палубе, которая шумными потоками водопадов сбегала по ватервейсам и шпигатам за борт, где она снова соединялась с ее родной стихией – массами Черного моря.
Оттуда, еще пол часа назад, великий человек взял ее свободную и пытался поместить в свои тесные, душные и ржавые танки – цистерны.
Балластировку судна как элемент остойчивости судна человек использовал уже не одну тысячу лет. Но в древние античные времена использовались лишь камни. Так длилось и в средневековье. Морскую воду стали использовать в качестве балласта лишь когда появились стальные корабли. В двадцатом веке корабли становились все больше и больше, и им требовалось все больше и больше балласта. И все больше и больше чистой и свободной воды пропускалось через ржавые балластные танки- где пораженная затхлыми завонявшемися остатками льял, она снова выбрасывалась в море. Человечество, оправдывая свой грех, придумывало всяческие договора и конвенции, чтобы показать свою заботу о природе, но на самом деле оно лишь прикрывало свою жажду жить в свое удовольствие, получаемое от благ цивилизации.
Нет, все таки древние предки все же были мудрее нас – они бережно относились к окружающей среде, наверное потому, что они не верили в распятое как криминальный преступник мертвое тело. Они верили во множество богов. Они просто считали, что человек не один живет на этой планете и не только он один пользуется благами природы, что вместе с ним живет и земля, и вода, и воздух, и огонь. И все они хотят жить вместе, и в мирной гармонии. Ведь все в мире относительно, а мысли разумного существа зависят от его мировоззрения сложившегося в силу обстоятельств его образования и развития.
Есть такая у ведов притча, когда одной лягушке жившей в тесном колодце сказали, что существует в мире большой океан. Тогда лягушка спросила, – что такой большой, как два этих колодца? В ее не развитом мозгу и стесненном мировоззрении ни как не укладывались те миллиарды и триллионы колодцев. Так и человек не мог поверить тем странным, не от мира сего первым чудакам утверждавшим, что Земля круглая. И инквизиция казнила вольнодумцев, сжигала их заживо на кострах. Представьте себе, где бы мы уже были сейчас, если бы не уничтожали вольнодумство, если бы подсунутое врагам Израиля христианство не уничтожило бы прогрессивную на то время Элладу, а затем и великую Римскую империю и культуру.
Да, далеко в древность и не нужно ходить, вспомните каждый себя в своем детстве – как мы удивлялись тому что нам говорили старшие дети, ведь мы также не верили что земля круглая, Как могут люди жить там вниз головой ведь они просто упадут, покинув землю – так мы и думали. Но прошло немного лет учений и жизненного опыта и мы легко поняли и осознали, что в окружающем нас великом космосе нет ни верха ни низа. Но мы же осознали все это не сразу.
А как мы смеялись над старшими ребятами которые пытались нам объяснить, что стекло не сплошное как мы его видим и ощущаем, а с дырочками между молекул. Мы всё не могли понять тогда, почему зеленая из под советского лимонада бутылка не течет как решето. Позднее юношей, уже учась в Херсонском морском кадетском корпусе и имея кое какой жизненный опыт, я с удивлением представлял атом водорода где электрон, как малая горошина, очень быстро летает на расстоянии в сто метров от арбуза – ядра атома, создавая сферу шара диаметром в двести метром. Он так быстро мечется, что проникнуть внутрь сферы не представляется возможным. Это же тысячи кубометров пустоты, которую оккупирует всего один арбуз и маленькая горошина вместе. Оказывается, что та материя, которую человек видит и ощущает, на самом деле просто дутая пустота.
И все это живет и не просто живет, а создает и совершенствует свои формы и разум. Почему это человек, с точки зрения пространства фактически лягушка – почему он возомнил себя царем природы, дозволяющим себе уничтожать ее. Почему ученые даже в двадцать первом веке не могут объяснить тот факт, что простой электрон выпущенный физиками из электронной пушки, летит сквозь отверстие экрана как частица. Но лишь только стоило ученым мужам поставить видеокамеру, тот же электрон превращался в волну. Он как сознательное существо, понимал тот момент, что за ним наблюдают. Не просто наблюдают глазом, а всего то не живой камерой, которая только записывает информацию на цифровой неживой диск. И уже потом, в каком то будущем, возможно когда электрон потеряется среди другой материи- только тогда человек будет следить за его движением. Но электрон все это уже знает на перед, как знаменитая Ванга и заранее превращается в волну, чтобы человек не смог распознать его. А может великая природа таким способом и пытается скрыть свои тайны от вездесущего и везде сующего свой любопытный нос человека. Пока не достоин он всего этого лишь только по тому, что этот человек наносит вред природе и ее материи.
Ведь материя пока еще хочет мирно отдыхать после того великого взрыва, сотворившего наш мир. Она просит покоя, а вот уже ее беспокоят ядерные взрывы атомных и нейтронных бомб. Это для человека они где то далеко- на островах, или в морских толщах, или глубоко под землей. А для природы это не далеко – это прямо на ней, да против ее воли происходят гигантские разрывы рвущие ее ткань на части. И не нужно сравнивать их с вулканами или реакцией на солнце – то природа делает сама, и она сама это знает, и к этому она готова, а тут на тебе бах под боком, а потом трах в печени. Думаю- любой бы разозлился.
А вода? – основа всей органической жизни. Представьте как человек по крупицам отрывает от нее детей своих, сжимает мощными насосами, и по тесным трубам бросает в смывной бочек. Там, бедные ее дети часами ждут своей участи, когда человек откроет сливной клапан и мокнет их, смывая свое вонючее дерьмо, произведенное царем природы после неразборчивой пищи сдобренной С2Н5ОН – алкоголем, а потом польет еще и ядами из пластмассового утенка, да перемешает водопадом в канализационной трубе.
Ведь всем известен круговорот воды в природе. Выпаренная из океанов она дождем окропляет сушу, смывая всю грязь произведенную человеком, обратно в океан. То есть потом в конечном счете изгаженные, униженные и поруганные ее дети возвращаются в лоно своей большой матери, где она пытается их отмыть и очистить, выслушивая их миллиардные жалобы. Представьте себе, что испытывает мать.
И великая мать – вода начинает собирать свои силы, чтобы защитить своих детей, что бы уничтожить источник их опасности. Ни чего, что человек построил дамбы в Дарданеллах. Уже с обратной стороны этих дамб текут ее переполненные от обильных дождей реки, и она – мать все равно защитит себя и своих детей.
Эти мысли пронеслись у Ивана лишь за мгновение, когда с Ангелом на руках он перешагнул коммингс входной в надстройку двери. Там ее робкую он и поставил на деревянную палубу.
– Это не то что ты думаешь, – сказал Иван вахтенному матросу Андрею Тункину, который не заметно для Ангела пытался показать одобряющий жест, свернув кулак правой руки с вытянутым вверх большим пальцем.
Марина ни когда еще не ступала своей ногой на палубу настоящего морского судна. С нижней палубы механиков слышны были голоса и валил сквозняком легкий сигаретный дым. Этот дым змейками медленно тянулся вдоль подволока, но быстро впрыгивал в круглые потолочные диффузоры, всасываемый мощной вытяжной вентиляцией Эти голоса снизу не были отчетливы и различимы на фоне какого то всеобщего шума и гула, исходящего сквозь переборки машинного отделения.
Часами Марина могла наблюдать с набережной, как вдали караванами торговые суда красиво и тихо плывут по Керченскому проливу. А здесь старый, пропитанный никотином пластик добавлял в ее душу нотки разочарования. Но все ровно ей было очень интересно и с неудержимым желанием ей хотелось все осмотреть. Но Иван, зная строгий характер своего капитана, поскорее спрятал ее в каюту.
Он сразу пожалел о том, что как настоящий кавалер пропустил даму вперед – теперь в узком проходе он пытался быстро стянуть с натянутой у иллюминатора рыболовной лески, свое нательное белье, сушившееся после стирки. Процесс немного задержался, так, как пришлось сдергивать несколько раз из за крепкой прищепки, подаренной ему боцманом Савиным.
– Прости, – пытался он отвлечь ее внимание, – у меня не убрано.
– Ни чего, – быстро ответила она, – я не принцесса на горошине. А к мужскому белью я привыкла, ведь у меня есть старший брат и отец, а маме я всегда помогаю. Я знаю как не легко отстирать эти пятна.
Она умышленно сделала ударение на ЭТИ. Получилось неловко. Так, что Иван почувствовал тепло от того, как побагровели его щеки.
Здесь внутри каюты было тихо, но все же гул был, среди которого иногда выделялось цоканье компрессоров и временами жужжание включающегося гидрофора пресной воды. За переборкой из соседней каюты доносились ритмичные скрипы и стуки, потом глухие сладострастные стоны и потом тишина.
– Прям какой то дом терпимости, – с испугом не ловко пошутила она.
– Не обращай внимание, – сказал Иван-,это электромеханик со Светой обычная нормальная морская практика.
– Со Светой? – её прекрасные глаза вопросительно посмотрели на него, словно за переборкой сейчас была ее сестра Света.
– Да, – сказал Иван, – не волнуйся Марина, так зовут его жену. И вообще это всякого рода народные сказки, что моряк имеет в каждом порту жену. Да если честно сказать моряку просто некогда. Даже реальные жены иногда становятся помехой для отдыха, когда при напряженной работе приходится выкраивать хоть пару часиков для сна.
– Ааа, – многозначительно протянула она, все равно не веря в то что им было сказано.
– Нет правда Мар, – спешил он ее уверить, – это на картинке, или в рекламном ролике красиво судно идет разрезая форштевнем волну. На самом деле нужно уйму времени потратить чтобы приготовить каргоплан, посчитать остойчивость, спланировать переход, составить вояж-план, подобрать карты и пособия, сделать корректуру, принять груз, описать груз его количество и качество, откатать балласт, замыть и зачистить трюма, сдать льяльные воды, принят воду, топливо, продукты и снабжение. А здесь нежданно всякие инспекции, пограничники, таможенники, санитары, пожарники, зеленые, потом порт-контроль, аудит компании или регистр…
Он замолк в изумлении от того как Ангел, запрыгнула на его кровать и скрестив по турецкий свои изящные ноги, демонстративно загибала на своих руках пальцы, считая все его перечисления.
– Вот! – она выбросила вперед обе пятерни веером дважды, – более двадцати позиций.
– Это не просто воот, – возразил Иван покручивая кистями рук своих как это делают в цыганских танцах, – Когда это касается твоей безопасности, твоей работы и твоей карьеры. Когда как дамоклов меч со всех сторон грозят штрафами и увольнением. Когда эти наглые сволочи реально отбирают у тебя твои нервы, здоровье и в конце концов деньги. Реальные деньги из реального твоего правого кармана.
– У меня нет денег в правом кармане, – с грустным видом сказала она.
– Извини Ангел, я это образно сказал, всегда завожусь, когда заходит разговор про негодяев.
А это мысль, – подумал Иван, – наверно стоить наполнить ее правый карман. Не гоже быть Ангелу и без денег. Но как это будет выглядеть? И согласится ли она? Если она согласится, тогда вся сказка пропала- подумал он. Хотя и судить то ее не за что. Когда то в лихие девяностые здесь же в Керчи одни родители привезли на борт свою дочь- бред какой то. А может и нет- ведь съедали же детей своих во времена голодомора, в сравнении с этим продажа своего тела вовсе и не грех получается.
– Ладно Маар, – сказал Иван, – ты, прошу ни куда не выходи а я мигом на камбуз.
– Кудаа? – она спросила с таким испугом, будто боялась потерять его навсегда.
– На камбуз Маар, – повторил Иван.– то есть на кухню, по морскому называется, и не спорь пожалуйста. Никаких само отводов я не приму.
Своим жестом вытянутой вперед правой руки, он показал свою решимость и что спорить с ним, будет бесполезно.
Покидая каюту он слышал тихий и расстроенный голос Ангела -… самоотводов, камбуз, не приму… хм…?
Иван неудачно загремел посудой, когда торопился собрать что осталось. Торопился не потому, что пару соток долларов открыто лежали в его шкафу и не потому что календарь с голыми девками продолжал висеть на переборке над его столом. Просто он уже не мог жить и минуты без этого взгляда и без этих глаз. Без этой улыбки растянутых и сладких губ. Без льняных волос ниспадающих из под косынки. Без этих теплых и нежных рук, и этих изящных башен ног уходящих под небесный кружевной купол ситцевого платья.
Роясь в холодильнике, он почувствовал растянувшуюся улыбку на своем лице от таких сравнений и воспоминаний.
– Что? Там не покормили? А? – это был голос повара.
Людмила Федоровна не молодая, пышная как и положено хорошему повару женщина, пришла работать на флот из приемной начальника Херсонского морского торгового порта Тутушкина Юрия Ивановича. Там она временно подменяла секретаршу красавицу Иру, ушедшую в декрет для рождения ребенка. А до этого Людмила долгое время работала поваром в детском саду номер один. Поэтому, не смотря на скромный по деньгам рацион, ее блюда удивительным образом оставались всегда вкусными и питательными. Она была одна женщина на борту, и каждый старался с ней обходиться бережно и деликатно.
Из за значительной разницы в их возрасте Иван не мог судить о красоте этой скромной и доброй женщины. Но судя по огромным очередям грузчиков в турецких портах, ожидавших хоть на мгновение увидеть луналикую блондинку на борту украинского судна, то наверное да, она была красивой.
Может в силу того, что мусульманские критерии женской красоты заставляли их часами сидеть и со слюнявым выражением лица пытаться увидеть хоть часть этой заморской красоты сквозь стекла маленьких круглых судовых иллюминаторов. Когда это все надоедало кому то из членов экипажа, тогда и начинались всякие подколки на ломаном турецком, типа.
– Эй чего вылупился да слюни пускаешь или джёк гюзэль (очень красива)? – кричали им.
– Ой джёк гюзэль! Ой джёк гюзэль! – отвечали усатые загорелые лица, качая от восхищения головой и слизывая языками свои губы.
– Би тана Башка йокма (одна такая, больше нет) – продолжали шутить наши моряки.
– Вай джёк гюзэль, — продолжались ликования у борта.
– Эвет, тузла бешь килограмм (да, попона пять килограмм), – показывая тыльную часть ладошки с распятыми пальцами, сами прикольщики громко заливались смехом.
Это был флотский юмор. Но теперь Ивану было не до него.
– Выручай Федоровна, – сказал Иван высовываясь из холодильника – Выручай дорогая, жрать хочу словно тысяча чертей сидят у меня в глотке перекрикивая друг друга дай.
Ее круглое как луна лицо еще больше растянулось в улыбке. Наверное в тот момент у Ивана был вид как у нашкодившего кота, пытавшегося только что стянуть сосиску со стола и застигнутого врасплох. Но Людмила всегда была рада, когда кто-либо просил у нее добавки. Тогда и не нужно спрашивать о том, вкусно ли получилось блюдо.
– Что касатик? Да вижу что на берегу женщины не очень были щедры на еду, – многозначительно поднимая вверх свой пухлый указательный пальчик добавила, – кризис понимаш ли.
– Да, да дорогая точно кризис, – повторял за ней Иван, – большой кризис постиг нашу матушку родную землю то.
– А жрать хочется, – перекривляла она его.
– Точно.
– Как тысяча чертей?
– Да уважаемая чтоб мне на этом месте провалиться, сто пудов пороху мне взад, – тараторил Иван.
– Ладно, ладно мне, заслуженной флагманской поварихе, лапшу то на уши вешать. Там на верхней полке, под самой морозилкой, за пачками масла спрятала я твою порцию, чтоб эти пьяницы с главной палубы по правому борту механики не пустили ее на закуску.
– Спасибо уважаемая, – пробегая мимо нее с полными тарелками в руках, Иван по сыновьи чмокнул ее в правую щеку.
Как птицу его несли ноги по трапу вверх и лишь удаляющийся и затихающий голос поварихи бубнил ему вслед.
– Я знала, чем заканчиваются эти сходы на берег, сто пудов пороха мне в….
Чтоб не придерживаться этикета и не смущать голодного Ангела, Иван поставил тарелки на столе и вышел из каюты. На палубе юта он присел на банку у огромного стола, который члены экипажа используют во время перекура на коффетайм. Он протянул руку к нардам и привычным, годами от тренированным движением, эффектно подбросил костяшки вверх. Звонким ударом о фанерную доску костяшки еще не раз подпрыгнули и с жужжанием завертелись на доске. Когда они остановились на верху было шесть шесть.
– Мой день- тихо сказал себе под нос Иван.
– Или ночь? – промелькнуло в его мыслях.
Когда он вернулся, тарелки не просто были пусты. Они были вымыты и аккуратно сложены на краю стола.
– Я хочу пи, – сказала Марина.
Иван молча достал из под стола бутылку минеральной воды.
– Нет, – сказала она, – не пить а пипи, где тут у вас туалет?
Его забавляла ее простота.
– Не туалет, а гальюн по флотски называется, – сказал Иван, – но он сейчас закрыт санитарными властями.
Иван как и любой моряк не был лишен чувства юмора.
– Как закрыт?
– На судне как и на железнодорожном транспорте это обычное дело когда приходишь в порт, – он видел что глаза Ангела все еще не верили ему, – ну как бы тебе сказать. Ну подобно тому, как закрывают туалеты в поездах на станциях или в санитарных зонах.
– А как же вы? – все еще с сомнением спросила она.
– А вспомни что делают пассажиры в таких случаях, конечно же бегут в станционный и в итоге отстают от поезда, дело не хитрое, – продолжал шутить Иван, – по твоему почему моряк сходит в порту на берег. Ну конечно! Ха! для того чтобы оправиться. На берегу столько туалетов.
– Глупости какие то, – Ангел не сдавалась, – а по моему в Керчи только один туалет и можно найти в районе рынка. Как же ваш экипаж найдет рынок ночью, да в незнакомом городе?.
Ему становилось жаль эту стройную фигурку, от нетерпения переминающуюся с ноги на ногу, нежные ручки которой бережно придерживали нижнюю часть своего живота, как бы предохраняя ее от неминуемого разлива.
– Ладно так уж и быть, скажу тебе, но только по секрету, – Он приблизил свои губы к ее уху, чтобы под видом секрета просто снова вдохнуть этот нежный и странный аромат свежести ее льняных волос, и тихо сказал, – Когда санитарно карантинные власти закрывают и пломбируют наши гальюны, мы используем наши каютные умывальники. Так, что прошу не стесняйтесь, коли вам пришлось посетить нашу ладью.
И он пригласительным жестом левой руки указал направление, где за ширмой Марина только что мыла свои руки и тарелки после еды.
– Господи! Отвернись хотя бы, – чуть ли не взмолилась она.
– Конечно, конечно, – Иван сел на диван и повернул голову к окну.
На лице его сияла победоносная улыбка. Он слышал, как Марина с грохотом подвинула к умывальнику каютный стул и стала на него ногами. Когда видимый Ивану силуэт, отраженного в стекле иллюминатора стройного тела подбирая полы платья принял характерную позу, он как порядочный мужчина прикрыл глаза. Не смотря на свое желание подсмотреть интимный процесс, он все же не хотел обманывать Ангела. С закрытыми глазами он слушал эту мелодию по известной причине переменного тона журчания струи, так как изначально умывальник не был предназначен для этого. Использованная для гигиены салфетка зашуршала и с характерным влажным звуком шлепнулась в нержавеющую корзину. Затем хлесткий звук резинки нижнего белья, и грохот возвращающейся на место мебели сообщили Ивану об окончании процесса.
– Можно уже повернуться? – спросил Иван, пытаясь подавить свою улыбку, чтобы его лицо повернулось с уже серьезным выражением.
– Нет, еще одну минуточку.
Фыркнул своим носиком турецкий флакон жидкого мыла, и полившаяся с из крана на омываемые руки вода, теперь звучала совсем другим тоном. Когда он повернулся, Марина уже вытирала его любимым махровым полотенцем свое румяное, то ли от стыда, то ли от весенней свежести лицо.
Это любимое Ивану полотенце он всегда старался взять с собой в рейс и использовал его лишь только после бритья. А теперь его использовали так сказать не по назначению. Но он простит все Ангелу, он уже простил и глубоко в своей морского волка душе даже пожелал бы, чтобы стоящая перед ним невинная и не порочная красота промокнула бы им и другие части своего прекрасного тела.
Мягкое по качеству, полотенце с голубыми фигурками матросиков с обеих сторон было соткано давно, еще на знаменитом в Советском союзе Херсонском хлопчатом бумажном комбинате где пятьдесят тысяч женщин ежесуточно в три смены своими нежными руками, изогнувшись в пикантных позах над станками свои тела, вкладывали свою душу в создание качественных тканей для половины населения великой державы.
Женщины во все времена были ходовым товаром. Сотни лет крымские татары набегами на южную Русь уводили их в полон и бойко продавали на суда, которые грузили этот ценный товар здесь же в Пантикапее (Керчи) или в Кафе (Феодосии) для его дальнейшего поругания в невольничьем османском рабстве. Даже великому Петру не удалось решить этот вопрос. И лишь матушка Екатерина раз и навсегда покончила с этим безпределом.
Не важно, что она была немкой – главное, что она сделала для России. Спустя двести лет горбостройка вернула все на круги своя. Теперь вместо знаменитого Херсонского хлопчатобумажного комбината стоит лишь пара супермаркетов мадам Гэрэги (женщина – бизнесмен). А пятьдесят тысяч женщин добавились к той миллионной безработной армии слабого пола, не по своей прихоти и воле ушедших по миру торговать своим телом. И в какие только страны не заходил наш моряк в этом порочном мире – везде, везде ему было противно слушать о том, какие хорошие наши женщины, что однозначно означало какие плохие наши мужчины, что позволили допустить все это.
Цена на женщин во все времена была высока. Даже пираты, как поется в песне брали лишь груз и женщин, а остальное все на дно. Все изменилось после горбостройки когда вместе с капитализмом, с базарным диким рынком и интернетом, с запада огромными потоками пришла к нам и порнография. Мой отец, старой закалки человек, сильно плевался читая первые извращенные объявления в газете «Из рук в руки», когда мужчина желает познакомиться с мужчиной при этом выставляя свои приоритеты – лучше с курсантом или солдатом. Иван понимал, что такие гомики – душевно больные мужчины, то есть они и не мужчины вообще а фактически женщины, которые однажды проснувшись с ужасом обнаружили болтающийся странный и не нужный им прибор между своих ног. Он понимал их, но все равно не принимал их и относился к ним с противной брезгливостью и не приязнью.
Другое дело – лесбиянки. Тут он не был брезглив и не был противником. Обе красивые телом, обе нежные создания, таких и даже в порно не противно посмотреть. Однажды, наблюдая за женами, встречающими своих мужей моряков он сделал неожиданный вывод, с которым совсем не давно он смело поделился со своими коллегами. В те времена еще было на борту волго – балта двухместные каюты, где жили матросы и мотористы.
В основном моряки все аккуратный и чистоплотный народ. Но вот попались два нерадивых, прям два сапога пара грязнули. Сколько старпом с капитаном не предупреждали и не давали им замечаний по поводу плохого санитарного состояния их каюты- ничего не менялось. Из-за постоянных пьянок, у них ни когда не было времени и сил прибраться. Черное постельное белье, грязь на полу и на столе, с засохшими извините слюнями умывальники. Одежда на них всегда была грязная, лица по долгу не бриты ну прям застсыкки какие то.
И идут по причалу две молодые красивые женщины сгибаясь под тяжестью сумок, что бы подняться на борт и встретить, и покормить домашним этих нерях, которые даже денег после пьянки не довезли до семьи. Эти неряхи уже заранее придумали истории с завышенными ценами на то, что они купили и не смотря ни на что, все таки довезли до родины. И вот тогда Иван сказал своим коллегам, что понял как один из вариантов откуда берутся лесбиянки – на примере тех двух. Зачем этим двум прекрасным молодым женщинам любить и обнимать эти грязные и вонючие тела в их антисанитарных условиях логове. Когда они два красивых и чистеньких создания обнимая друг друга могут больше себе доставить удовольствия, принести друг другу больше радости и счастья. При чем в бюджете они так же не потеряют сэкономив на спиртном, бездонное количество которого потребляют их уроды. Не смотря на шуточные выводы – всем эта версия очень понравилась…
– Ну вот, – сказал Иван, – теперь ты знаешь, как из-за бюрократических законов иногда не просто моряку приходится с его бытом.
– Не просто? – с игривым возмущением сказала она, – да у нас в селе даже части таких как здесь в каюте благ нет.
– Да я и не жалуюсь, – сказал Иван, – лично меня это вполне устраивает.
Он мог сказать и больше, что не пальцем деланный и знает что такое удобства во дворе, а его капитан Балушкин по этому поводу уже не единожды выражался на ходовом мостике, что Тот не начальник кто не сс..л в умывальник. Но правилами хорошего тона такие рассуждения в присутствии дам давно уже были запрещены.
– Хотя, – видя его замешательство и, показав свою осведомленность для сельской девушки, Марина пришла к нему на помощь, – хотя между прочим, дикие по нашим понятиям японцы, по причине своей бережливости и культуре отношения к среде давно используют вторичную воду для… ну для этого. В смысле для смыва.
Её румяные щеки вспыхнули еще ярче, произнося слово этого.
Готовясь ко сну Иван перенес свою постель на диван, застелив кровать свежо выстиранным и проглаженным чистым комплектом из шкафа. Для Ангела этот маленький каютный шкаф наверное показался каким то магическим, потому как не смотря на его маленькие размеры этот высокий, красивый и стройный Властелин кают, которого она уже успела полюбить, как из бездонного волшебного сундука уже достал много нужных и полезных вещей, и куда даже скрылись те две помытые ею тарелки, освобождая красоту красного дерева, покрытого яхтенным лаком стола.
Он снова отвернулся в окно когда она раздевалась, но теперь он не прикрывал свои глаза и как через волшебный экран он с трепетом наблюдал ее зеркальное отражение в стекле судового иллюминатора. Все ему было интересно в ней. Процесс раздевания всего двух элементов занял не более минуты – ситцевое платье она сняла через голову и аккуратно повесила на спинку стула. Щелкнул замок бюстгальтера и просунув руки через отпрыгнувшие бретельки, она также сняла верхом и положила на свое платье. Иван замер в момент, когда она чуть присев и расставив свои длинные ноги быстрым и привычным движением своей правой руки что то сдвинула, и поправила в своих трусах. Подобно горной козочки она запрыгнула в постель, и ее красивое тело скрылось под покровом советских времен зеленого верблюжьего одеяла.
Настала тишина. Иван сидел у окна иллюминатора в полном оцепенении. Он был как кусок льда примерзшего к покрову дивана. Как огромный айсберг он не мог сдвинуть свое тело с места. Но внутри этого айсберга уже кипела талая вода от огня, занявшегося в его сердце. В его, итальянского производства джинсах, вдруг стало туго и как то очень тесно. Усилием воли он медленно как Титаник все же повернулся, стараясь не смотреть на то сокровище, что удостоило его такой чести быть рядом в одном замкнутом пространстве. Он также осознавал и о той большой ответственности противостоять соблазну, которая теперь легла на него.
Пройти через всю каюту и погасить свет с не замеченной выпуклостью на его брюках теперь уже не было возможным.
– Маар, – тихо позвал ее Иван.
– Да, – ответила Ангел.
– Ты можешь погасить основной свет рядом с койкой и если хочешь, то над твоей головой включи прикроватный светильник. Или даже все можешь погасить.
– Нет, – ответила она с тревогой и даже возможно соврала, – дома я всегда сплю со светом.
Щелкнул выключатель прикроватного светильника и прикрывая простынею половинки своей груди Ангел приподнялась и в каюте наступил полумрак.
Иван не раздеваясь лег на диване, прикрывшись одной простынею.
На тех старых пост советских судах переживших горбостройку еще не было кондиционеров и нагретый, наколенный на солнце металл создавал внутри помещений подобие русской бани. Иван просто удивился накинутому в такую жару Ангелом одеялу, но может это просто защитная реакция из за боязни на присутствующего рядом чужого и не знакомого ей человека.
Как будто читая его мысли, зашуршало зеленое одеяло откинутое под стенку переборки. Окончив процедуру с одеялом, ее тонкие и нежные руки опустились вдоль ее тела как у бравого солдата по стойке смирно. Своим весом они натянули ткань простыни.
Облегая ее тело, белая простынь подчеркивала ее формы и создавала подобие фантастического ландшафта. Два маленьких остреньких и симметрично расположенных холмика снисходили в низ к покатому плоскогорью и, огибая еще один треугольной формы холмик, две ложбинки сходились пропадая в каньоне, где пряталась и сама райская долина счастья.
Иван улыбнулся своим эпитетам. Он вздохнул и повернулся на бок, чтобы не подвергать себя ещё большему соблазну.
За стеклом иллюминатора гремели вагоны и гудели портовые краны. Корпус судна вздрагивал от очередной массы остатков былого советского величия, превращенного не образованной элитой в металлолом и сброшенной портальным краном в трюм этого ржавого река-горе (мор. класс река- море) теплохода. Незаметно как это обычно бывает для людей Иван погрузился в глубокий сон, где он гулял по незнакомому саду и в конце которого среди зеленой листвы он сорвал налитое, вкусно пахнущее яблоко. Он хотел попробовать вкус этого зрелого плода. Но в миг все куда-то исчезло, и он вздрогнул, проваливаясь в невесомость.
Он проснулся от странных звуков похожих на плач исходящих из угла каюты.
Иван быстро вскочил и с беспокойством подбежал к кровати.
Как под лунным светом исходящим от прикроватного светильника весь фантастический ландшафт бесконтрольно вздрагивал как маленькое землетрясение в Спитаке (когда-то разрушенном городе на Кавказе).
– Ну што ты Маар, что еще случилось?, – он присел на край судовой койки и стал гладить рукой ее льняные волосы, – ну што ты заяц?
Ее красные от слез веки не открывали те бездонные голубые глаза, радостное сияние которых Иван хотел бы сей час снова увидеть. Слезы, переполняя веки, тонкими струйками сбегали вниз по ее щекам.
– Я, а, – она заикалась, всхлипывая в такт своих рыданий, – я не кра си ваяя.
И приступ новой серии толчков землетрясения по шкале Рихтэра снова начал трясти ее тело. Иван так и не понял, то ли это было сказано утвердительно, то ли с вопросом, на который срочно необходимо было кому-то дать ответ. И Иван не замедлил с ответом. Он взял нежно ее прекрасное лицо в свои руки и стал целовать эти мокрые глаза и щеки.
Не смотря на то, что Иван не любил закатки и соленья, теперь эта соленая горечь ему была так сладка, так сладка, что он не мог ею насладиться.
– Ну што ты Ангел, ну што ты Солнце мое, – успокаивал ее Иван, – поверь мне, старому морскому волку, пожалуйста. Да сто пудов пороху и селитры тому в…, в общем тому, кто скажет что я не прав, что до сих пор я еще не встречал на свете красивее создания чем ты.
– А, хмм, – рыдания на мгновение стихли, хотя доступ к бездонным глазам еще не был дозволен и заикаясь она продолжала, – конечно же ты обманываешь меня, я ведь не такая красивая модель как те, что на твоем календаре.
– Ну же глупенькая моя, – Иван снова поцеловал ее мокрые глазки, – Ну же Сезам, откройся и снова покажи свои бездонные глазки.
– Если бы я я была таакаая, – всхлипывая и моргая она открыла свои глаза. Теперь мокрые от слез, как два голубых бездонных колодца эти глаза еще более завораживающе блестели под лунным светом судового прикроватного светильника.
– Ну што ты за глупости говоришь Солнце мое, – Иван улыбнулся на встречу этим глазам, – с кем нашла себя сравнивать, да ты в сто раз красивее этих пустых размалеванных кукол. Эти крашенные, не живые от непосильных диет и избалованные деньгами создания и в подметки тебе не годятся.
– Правда? – два колодца пытливо смотрели в его глаза ожидая положительного ответа.
– Да как ты могла подумать такое, – Иван давал волю излить свои чувства, – Ты, со своим льняным волосом, без косметики, с голубыми глазами полными шарма и бездны. Ты со своими изящными, тонкими и нежными руками. Сладкими губами. Да как ты могла сомневаться в своей красоте, сравнивая себя с истощенными плоскими досками, которые от био – йогуртов не смогут даже родить. Твоя красота другая, твоя красота в другом. Ты Аа нгел. Подумай сама, ну как они могут сравниться с Ангелом.
И он поцеловал ее сладкие губы.
– Ты просто не шел ко мне и не шел, – продолжала плакать Марина, – а я все ждала и ждала тебя, а потом мне стало так грустно, что я и заплакала.
– Ну что ты Ангел, – уверял он, – я просто боялся вспугнуть тебя и боялся что ты уйдешь от меня, или улетишь от меня далеко, далеко на своих крыльях, что я потом снова полжизни потрачу что бы найти тебя. Мне просто и так хорошо с тобой. Лишь от того хорошо, что ты рядом со мной, такая чистая и красивая. Что ты такая нежная, сейчас спишь в моей постели. Мне хорошо от того, что Ты трогала мое полотенце, пользовалась моим умывальником, касалась своими нежными руками и других вещей в моей каюте, которые я потом буду бережно хранить как память о тебе. Я влюбился в тебя еще тогда, как только заглянул в твои глаза там, на набережной. Но я просто боялся дать волю своим чувствам желаниям. Ведь не я, а ты есть Ангел и если только ты будешь снисходительна ко мне, и лишь если только будет твое дозволение мне поцеловать твою руку, я уже не говорю про остальные мои тайные желания, о которых я могу только помечтать.
– Приляг со мной мой, капитан, – тихо сказала Ангел, – можно я тебя так буду называть?
– Я не тот плохой солдат, который не хочет стать генералом, – сказал Иван, – возможно я когда ни будь им точно стану.
– Только разденься.
Сняв футболку и джинсы Иван остался стоять в одних полосатых семейных трусах советского производства Херсонской трикотажной фабрики Большевичка, когда-то разграбленной партийной элитой. Выброшенные на улицу работницы этой умирающей фабрики также пополнили армию уборщиц, нянечек престарелым людям Европы, а кто из них был помоложе гордо стали проститутками там за бугром.
Иван нелепо стоял ожидая дозволения Ангела и когда простынь приподнялась, и открыла ее прекрасное тело, он нырнул под нее и прижавшись другу к другу, их молодые тела замерли, ощущая как каждая клетка их кожного покрова наслаждались встречей друг с другом.
Их тела слились воедино. Это великая Природа соединила их, и Иван познал глубину души этих бездонных глаз, красоту и нежность ее тела.
Когда все закончилось, ее поруганное тело неподвижно лежало на судовом матрасе каютной койки как затопленная шхуна, которой уже больше никогда не суждено было подняться на поверхность.
Но Марина не была так несчастна, как это представлялось Ивану, созерцавшему картину Репина шхуна на дне. Ведь это она его использовала, а не он ее. Счастливая, она задумчиво смотрела сквозь потолок его каюты в звездное небо, откуда великая бесконечность шептала ей великую тайну о том, что внутри нее зачала новая жизнь.
А в это позднее время в Киеве, под покровом ночи тайное собрание масонов на Банковой обсуждало планы дальнейшего разграбления этой бедной страны, до мелочей разрабатывались планы по уничтожению многострадального народа.
– Что ты хочешь мой капитан? – тихо шепнула она.
– А что хочет мой Ангел? – ответил вопросом на вопрос Иван.
– Ангел хочет узнать те потаенные желания о которых говорил мой капитан, – она своими руками противодействовала его нетерпеливым движениям.
Иван чувствовал, как стыдливо занялись пламенем его щеки, румянец от которого, наверное достиг его шеи.
– Честно Ангел, мне боязно и стыдно даже произнести эти слова, – с улыбкой на своем лице шептал он ей на ухо.
– Ну же, смелее капитан, – подзадоривала она, – ты же обещал выполнять мои желания.
– Правда, раз обещал то я их и выполню, только мне все же не ловко сказать о том, что я хочу, – тут он смущенно сделал паузу и прошептал, – если Ангел позволит мне руками и губами исследовать ее прекрасное тело.
– Прям везде, везде? – переспросила она.
– Да Ангел мой, именно и без исключений, это и есть мое тайное желание.
– Господи теперь я сама в огромном смятении и смущении.
– Почему так?
– Ведь мой последний душ был сегодня только утром, а после жаркого летнего дня проведенного мною в пыльном городе, боюсь некоторые интимные места даже у Ангелов могут дурно пахнуть.
– Не смейся мой дорогой Ангел, но именно этого я и хочу.
И они повторили все снова и снова.
А за тысячу километров на Банковой, возрастающие аппетиты масонов все меньше и меньше оставляли жизненного пространства коренному народу. Их постановы кабмину бюрократическими препонами должны будут противостоять свободному развитию местного населения. Только свои Хереги должны развиваться а не это русскохохлятское быдло. Быдло должно бегать по инстанциям и платить деньги судьям, прокурорам, нотариусам, мэрам и прочим херам, чтобы узаконить свои 6 соток земли, акты которых впоследствии признают нотариусы недействительными и, недоживши до светлого дня, они в наследство оставят ноль своим детям и внукам.
Быдло оно и есть быдло, материал для нашего развития – так рассуждали они, разрабатывая хитрые схемы механизмов грабежей и откатов. И лишь только один среди них иногда обращал свое внимание на подволок, за которым звезды с великим вселенским негодованием смотрели вниз. Звезды знали, что ненасытные аппетиты ошибаются в своей уверенности с помощью денег и вооруженного беркута задавить народ…
Огромной силы удар волны вывел Ивана из воспоминаний прошлого. Многотонные массы воды с треском сорвали бот с найтовов шлюпочной палубы. Разбившись в дребезги, он теперь оранжевой бесформенной массой сползал за борт в океан, в глубинах которого он вскоре найдет свое последнее пристанище.
– Мы теряем спасательное оборудование, – с горечью констатировал старпом.
– Вижу чиф, вижу, – сказал Иван, – да, а на счет детей своих, я только догадываюсь. Наверное чиф, я плохой отец что не знаю, а только…
– Смотрите кэп, смотрите, – старпом с волнением протягивал свою руку, указывая куда то влево по курсу.
Там, где то далеко на горизонте, сквозь непогоду и мглу, утренние гражданские сумерки освещали тонкую полоску белых скал – их надежды.