ГЛАВА ПЕРВАЯ
Апрельские сумерки не спешили с приходом. В этой ленивой неспешности была некая томная грусть, которую Евгения Галкина чувствовала так же отчетливо, как в иные дни – собственную неприкаянность. Апрель всегда будил в ней ощущение мучительной незавершенности, которое исходило тихим отчаянием, обрывалось в пустоту, закипало надрывом. Так что ее обычная стервозность была сметена и повержена, как первый весенний дождь прибивает к земле вихрящуюся пыль. Была в этом накатывающем волной чувстве и своя сладость, медленная, вальсирующая тоска, некое мазохистское упорство в признании своего неизбывного одиночества.
Женя была, что называется, устроена в жизни. Нет, ее папа не был толстосумом, мама – бизнесвумен, заведующей продмагом или работником дипломатической службы. Женя сама пробивала себе дорогу своим талантом, умом и усердием. Окончив филфак, она не пошла работать в школу, решив, что возня с детьми не для нее, а, закончив компьютерные курсы, поступила секретарем в коммерческую фирму. Она неплохо знала английский, так что вскоре стала незаменима на своем посту. Исполнительная, подтянутая, строго соблюдающая правила субординации – что еще можно было пожелать работодателю от служащей? Но фирма через два года развалилась, и перед Женей снова встала проблема трудоустройства. На этот раз она пошла работать в казино, ее бойцовский характер прямо-таки требовал трудностей и барьеров, в преодолении каковых ей виделся смысл жизни. При упоминании казино, ее сознание живо нарисовало ей отвратительные картины всеобщей продажности, грязных махинаций, наглого мошенничества, циничного распутства. Но вскоре, посчитав эти картины рвами и преградами, которые нужно преодолеть, она пересмотрела свое мнение, доверившись подруге, которая посоветовала ей стать крупье.
Женя была хороша собой. У нее было все, чтобы пленять старых и молодых: пара длинных ног, тонкая талия, упругая грудь, плавная походка, красивое, не испорченное косметикой лицо. Яркая внешность часто оказывала ей дурную услугу – к ней цеплялись все кому не лень – но порой и помогала. Она знала, что сексапильна, нравится мужчинам и, не чуждая самоиронии, удивлялась, как при такой привлекательности не стала сердцеедкой. Видно, помогло строгое родительское воспитание.
И все-таки, несмотря на этот успех, весной, а именно в конце апреля, когда деревья принимаются шелестеть свежепоявившейся, глянцевитой листвой, она всегда чувствовала себя не в своей тарелке. Эмоциональная, хотя и привыкшая скрывать эмоции под маской приличной, погруженной в работу девушки, Женя недоумевала по поводу этой весенней пустоты, свившей гнездо в ее странно обеспокоенной душе. Замирая от какого-то горестного восторга, она шла по тротуарам, ловила на себе заинтересованные взгляды мужчин и поражалась собственной холодности и отстраненности. А еще она изумлялась своей непростой и сложной натуре, и это изумление мигом перерастало в тщеславную гордость.
Так было бы и на этот раз, если бы не то новое тревожное чувство, которое грозило стать манией, однажды поразив ее впечатлительную душу. Она уже стала сомневаться – все ли нормально у нее с психикой? Навязчивость страха, его омерзительная нагота и неуязвимость заставляли ее испытывать к себе отвращение. Она подолгу изматывала себя разными дурацкими вопросами, желая убедиться в собственной рассудочности. Дело в том, что Жене с некоторых пор стало казаться, что за ней кто-то следит. Один раз она даже побежала, ей почудилось, что шедший сзади мужчина «пасет» ее. И она испытала настоящий ужас, когда шедший ей в тот момент навстречу парень, погрузив руку во внутренний карман пиджака и неотрывно глядя на нее, вдруг резко ускорил шаг. Она решила, что тот непременно держит ладонь на рукоятке ножа или пистолета. Женя представила, как холодное лезвие проникает в нее, как ее беззащитная плоть трепещет и обмякает, сочась темной кровью. Пару раз она посещала психотерапевта, который истово убеждал ее в необходимости вспомнить свои детские впечатления, считая, что нынешнее положение вещей связано с забытой ранней травмой, ставшей причиной неосознанного страха перед мужчинами.
Женя мысленно послала куда подальше врачевателя душ – у нее был бой-френд, и она еще умудрялась наставлять ему рога – этого требовала ее неоднозначная натура. Не желая быть оболваненной толстым лысым фрейдистом, она обратилась к экстрасенсу. Уж он-то должен разобраться в ее причудливом внутреннем мире, она представляет исключительный случай, ею должны заинтересоваться. Магия, гадания, пророчества – это впечатляет, это способно выдернуть из мрака удаленные закоулки ее экзотической души. Женя виделась самой себе великолепными джунглями, а усилия экстрасенса в ее представлении были полезной человеческой практикой, цель которой состояла в том, чтобы освоить эти непокорные леса, сохранив при этом их неповторимую красоту. И в виду того, что эта формулировка несла душевный уют, Женю не смущала ее парадоксальность.
С удовольствием подставляя лицо теплым солнечным лучам, Женя подошла к подъезду своего дома, перед которым на несколько мгновений задержалась, чтобы открыть кодовый замок, установленный на металлической двери. В полумраке подъезда она поднялась на третий этаж, достала из сумочки ключ и вставила его в прорезь замка. Механизм щелкнул с сухим хрустом, и Женя замерла на пороге со смешанным чувством негодования и досады, обозревая открывшуюся перед ней картину.
Дверца шкафа-купе была отодвинута, и все что находилось когда-то внутри, в страшном беспорядке валялось на полу. Причем было такое ощущение, что хулиган или вор – это было первым, что пришло ей в голову – не просто выкидывал шмотку за шмоткой, а тщательно осматривал каждую из них. Но шубка из чернобурки была на месте, дорогое кашемировое пальто – тоже, и Женя тут же засомневалась в правильности своего первоначального предположения. Она мягко переступила через одежду и двинулась в гостиную. Там было не лучше. Все, что могло быть открыто, было открыто, и все, что могло быть вынуто – вынуто. И не просто вынуто, а к тому же вывернуто буквально наизнанку. «Ну я им покажу!» – едва переводила она от гнева дыхание. И вдруг мозг обожгла мысль: «Золото!» У нее были кое-какие украшения, правда не много, но вполне приличные, которые она покупала, когда удавалось скопить или выцыганить необходимую сумму у приятеля. С замиранием сердца и дрожью в ногах она добралась до шкафа, где хранилась маленькая, из красного дерева шкатулка с драгоценностями. Дверца была нараспашку, и на полке, где за бельем была спрятана шкатулка, ничего не было. «Ну все, кранты!» – решила она, нервно оглядываясь по сторонам. «Дура, ой какая же я дура! – шептала Евгения, сдерживая слезы, – говорила же Тамарка, чтобы поставила стальную дверь». Телевизор, видик и музыкальный центр стояли на своих местах и это хоть немного успокоило ее. «Нужно посмотреть в спальне», – мелькнула мысль, но сейчас же и затухла сама собой. Сердце едва не выпрыгнуло у Жени из груди, когда под ворохом простыней, наволочек и пододеяльников она заметила уголок деревянной коробочки. Буквально плюхнувшись на белье, она схватила шкатулку трясущимися руками и раскрыла ее. Она не поверила своим глазам. Все, с чем в душе она уже распрощалась, было на месте. Женя высыпала украшения на какую-то тряпку и стала по одному складывать их назад в шкатулку, тщательно рассматривая каждую вещицу.
Она не успела еще задаться вопросом: «Кто же устроил у нее в квартире Варфоломеевскую ночь?» или просто еще не сформулировала то, что с самого первого мгновения крутилось у нее в мозгу. Вообще не прошло еще и тридцати секунд с того момента, когда она очутилась в прихожей и осознала, что в ней кто-то побывал. Женя продолжала заниматься своими драгоценностями, когда на кухне что-то упало, заставив ее вздрогнуть всем телом. Оставив золотишко на белье, она порывисто поднялась, машинально схватив индийскую латунную вазу с узким горлом, валявшуюся тут же на полу, и двинулась на кухню. Страха не было, а только готовность защищать свое добро от любого посягательства. «Никто, ни один сукин сын не имеет на это права», – произнесла она почти вслух, крепко сжимая вазу за горлышко.
То, что она увидела на кухне, было повторением бардака, царящего в прихожей, гостиной, а может, и в спальне, до которой она еще не добралась. Ни одной кастрюли, ни одной тарелки, ни одной емкости для сыпучих продуктов, которые Жене так нравились, не стояли на своих местах. Все, что могло быть открыто, было открыто нараспашку. Крупы, сахар, мука, макаронные изделия вперемешку были рассыпаны на столе и на полу. Рядом валялись осколки красивой японской тарелки с веточками пихты на ободке. Посреди всего этого безобразия стоял человек, которого Женя знала, но увидеть в это время у себя в квартире никак не ожидала. И уж тем более не ждала она, что он может выкинуть такой финт, сотворить такой разгром! Все внутри у нее заклокотало от невиданной наглости.
– Может, объяснишь, какого черта тебе здесь нужно? – перехватив поудобнее вазу и еле сдерживая гнев, спросила Женя. – Или я сейчас же звоню в милицию…
Ей не удалось выслушать признания налетчика, а тем более подойти к телефону, чтобы исполнить обещанную угрозу. Тяжелая чугунная сковорода с ручкой, на которой так удобно было жарить картошку, с металлическим звоном опустилась ей на голову. Жуткая мгновенная боль пронзила все тело Евгении до самого копчика, на секунду задержавшись в шейном отделе позвоночника, затем похолодели кончики пальцев, руки сами собой разжались и ваза загремела, ударившись о большую кастрюлю из нержавейки, валявшуюся рядом. Потом стало тепло и уютно как в материнской утробе, голову окутал влажный быстро сгущающийся туман, поэтому глаза, хотя и остались открытыми уже ничего не видели. Она упала на колени, когда еще один удар сковороды заставил душу окончательно покинуть ее молодое красивое тело. К счастью, этот удар не причинил ей боли, потому что она уже ничего не чувствовала. Повалившись на бок она замерла, откинув голову и устремив глаза куда-то в потолок, и осталась так лежать среди кастрюль, тазиков для варенья и разбитой посуды.
Яна Борисовна Милославская – сыщик-экстрасенс – вела, не сказать, что спокойную, но довольно уединенную жизнь. Просыпалась она, если не было каких-то неотложных дел, часов в десять-одиннадцать и позволяла себе еще немного понежиться в постели, если этого хотелось. Джемма – ее преданная овчарка-среднеазиат, ложилась тогда на коврике рядом с диваном хозяйки и поглядывала на нее своими большими умными глазами, спокойно ожидая, когда та соизволит подняться и насыпать ей корма из большого цветного пакета.
Сегодня был один из таких дней, когда особых дел не предвиделось, и Яна потягивалась на постели, радуясь солнечному свету и теплу, проникавшему в спальню сквозь неплотно прикрытые шторы. Был у нее, правда, один клиент, вернее клиентка, которой казалось, что кто-то ее преследует, но Яна, пообещав непременно заняться ее проблемами, который день не могла заставить себя усесться за магические карты. Впрочем, особой беды Яна в этом не видела: мало ли у людей маний и фобий, к тому же, как раз сегодня она и попробует что-то сделать для этой молодой женщины.
День сегодня, в общепринятом понимании, был не совсем обычный – Первое мая – день то ли солидарности с кем-то и в чем-то, то ли весны и труда, как сейчас его, кажется, называли, но для Яны он ничем не отличался от других таких же праздников, включая Восьмое марта, День непонятно от кого независимости, День непонятно для кого конституции и так далее, исключая, пожалуй, лишь Новый год. Тогда она вешала на растущую перед окнами сосенку гирлянду электрических лампочек, запекала в печке гуся с яблоками, пила шампанское и красное вино. Короче говоря, государственные да и церковные праздники вносили в ее жизнь лишь неудобства, связанные с расследованием того или иного дела, так как в эти дни закрывалось большинство предприятий, и найти нужных свидетелей можно было только дома или где-нибудь на природе. Настоящий же праздник – праздник души, как она его называла – Яна могла устроить себе в любой день, когда для этого было подходящее настроение. Тогда она готовила что-нибудь вкусненькое и откупоривала бутылку красного вина или хорошего коньяка или отправлялась в какое-нибудь уютное кафе, где звучала легкая музыка и была приятная обслуга.
Магическим картам было безразлично, какой сегодня день недели – выходной, рабочий день или календарный праздник. Для работы с ними требовался лишь небольшой предварительный отдых.
– Подожди, моя собачка, – Яна опустила руку и потрепала Джемму по загривку, – сейчас мамочка задаст тебе корма. – Она разговоривала с Джеммой как с человеком, иногда ей даже казалось, что она улавливает Джеммины мысли.
Милославская поднялась, прошла в прихожую, где стояла миска Джеммы и наполнила ее кормом. Удостоверившись, что решетка на двери, закрывающая лаз, через который собака могла в любое время выйти из дома во двор, дабы сделать свои собачьи дела и вернуться обратно, поднята, она прошлепала на кухню и, включив чайник, принялась молоть кофе.
Закипевший чайник автоматически отключился. Яна засыпала в серебряную джезву тонко помолотый кофейный порошок и сахар и, залив кипятком, поставила на маленький огонь, поджидая, пока пышная золотисто-коричневая пенка поднимется шапочкой. Кофе и сигарета составляли обычный завтрак Яны, к которому с некоторых пор она стала прибавлять овсянку, сваренную на воде и приправленную небольшим количеством масла. Сегодня с овсянкой возиться она не стала, ограничившись двумя чашками кофе.
Вторую чашку она забрала с собой в гостиную, где на журнальном столике лежала колода карт и визитка, которую оставила клиентка. Поставив кофе на угол стола, она взяла колоду и тщательно перетасовала ее.
«Галкина Евгения Юльевна», – она мысленно представила себе клиентку и нашла в колоде карту «Взгляд сквозь пространство».
Правая ладонь Милославской лежала на карте. Яна закрыла глаза, ожидая, когда наступит необходимое состояние, но ничего не происходило. «Господи, не может быть!» – прошептала Яна, приготовившись к самому худшему. Такое могло произойти только в одном случае – когда человек был мертв, и невозможно было уловить его энергетику. «Неужели Галкина была права, когда говорила, что за ней кто-то скрытно наблюдает?» – Яна снова перемешала карты и выбрала ту, которую называла «Царство Аида».
Проделав с ней те же самые манипуляции, что и с первой, она смежила веки.
Милославская поняла, что «находится» в квартире. В квартире, по которой словно пронесся тайфун, сметающий все на своем пути. Казалось, не было ни одного предмета, не сдвинутого со своего места. Прихожая, гостиная, спальня – везде одно и то же. Мысленно управляя своим внутренним взором, Яна направилась на кухню, заметив по пути раскрытую шкатулку с золотыми украшениями. Труп, с неестественно вывернутой головой лежал на полу среди поверженной кухонной утвари. Рядом с телом Яна увидела высокую вазу индийской работы, которая лежала в ногах жертвы. У Милославской возникло такое ощущение, что бедная женщина пролежала в таком положении не один час, а может, и не один день.
Яна открыла глаза, сняла ладонь с карты и тяжело вздохнула; каждое такое обращение к карте отнимало большое количество энергии, которое потом приходилось восстанавливать. К примеру, Яна не могла использовать подряд больше двух карт, к тому же, между сеансами ей была необходима двухчасовая передышка. Исключение составлял лишь «Джокер», отнимавший вдвое меньше энергии.
Сделав глоток кофе, Яна откинулась на спинку кресла и закурила. Неужели она виновата в том, что не начала работать по заказу Галкиной на несколько дней раньше? Возможно, тогда Евгения осталась бы в живых. Милославская вспомнила разговор, произошедший несколько дней назад.
Галкина пришла днем, предварительно позвонив, но не объяснив по телефону цель своего визита. Уловив в ее голосе тревожные нотки, Милославская согласилась на встречу, но обещать ничего не стала, как впрочем и всегда.
Открыв дверь, Яна увидела на пороге стройную молодую шатенку двадцати с небольшим лет, с короткой мальчишеской стрижкой, прямым, немного крупноватым носом, пухлыми губами и большими серыми глазами, в которых бегали какие-то нервические искорки.
– Здравствуйте, я – Галкина, – она покосилась на Джемму, замершую у Яниной ноги.
– Добрый день, – Милославская жестом отправила собаку в гостиную и шагнула в сторону, освобождая посетительнице дорогу, – пожалуйста, проходите.
– Даже не знаю, с чего начать, – сказала Женя, судорожно теребя в руках сумочку, когда они устроились в креслах и Яна приготовила кофе. – Такая необычная ситуация.
– Если хотите, можете курить, – Милославская вынула сигарету для себя и пододвинула пачку к Галкиной.
– Спасибо, – Женя достала сигарету и, сунув ее в уголок рта, прикурила.
Некоторое время они молча курили, пили кофе, и Милославская исподволь поглядывала на потенциальную клиентку, стараясь обрисовать для себя ее психологический портрет. По ее движениям, взглядам, манере сидеть, держать сигарету и прочим мелким деталям, обычно ни о чем не говорящим не специалисту, Яна решила, что перед ней не вполне уравновешенная личность, склонная к аффектации, но старающаяся держать себя в руках и, именно поэтому, еще более агрессивная. Впрочем, эту нелицеприятную характеристику можно было дать четверти, если не трети населения страны.
– Как вы узнали обо мне? – спросила Милославская, пытаясь таким простым вопросом настроить Галкину на положительный лад.
– Знаете, это так странно, – улыбнувшись уголком рта, произнесла Галкина, – когда я подумала, что со мной творятся какие-то необъяснимые вещи, мне под руки попалась старая газета со статьей о вас. К счастью, ваш телефон оказался в телефонном справочнике. Вы думаете, это провидение?
– Возможно, – Яна не стала возражать. – Так что вас беспокоит?
– Мне всегда казалось, что я нормальный в психическом отношении человек, – Галкина затушила сигарету и снова начала теребить в руках сумочку, – ну, – она снова слабо улыбнулась, – возможно, с некоторыми отклонениями, но у кого их нет?
– Во всяком случае, – подбодрила ее Милославская, – ваша самооценка и самоанализ делают вам честь. Продолжайте, пожалуйста.
– Хочу предупредить, – она несколько раз моргнула и почесала кончик носа, – что у меня нет абсолютно никаких доказательств того, о чем я хочу вам рассказать.
– Поэтому-то вы пришли ко мне а не в милицию, – догадалась Милославская.
– Конечно, – согласилась Женя. – Это началось дня три-четыре назад, то есть, я хочу сказать, мне стало казаться это дня три-четыре назад, – поправилась она.
– Хорошо, – кивнула Яна. – И что же вам стало казаться?
– Что за мной кто-то следит.
– Вы можете это как-то объяснить?
– В том-то и дело, что нет, – Галкина покачала головой, выпятив пухлые губы.
– То есть, – пыталась помочь ей Яна, – вы не видели никого или ничего подозрительного?
– Да, то есть, нет, то есть, я думаю, что может быть, эта машина…
– Какая машина?
– Два или три раза я замечала белые «Жигули-сто десять», – растерянно произнесла Евгения, – но…
– Но вы не уверены, – подсказала ей Милославская, – что это именно та машина, из-за которой вы чувствуете себя не в своей тарелке.
– Правильно, – подхватила Галкина, словно боясь, что нужная мысль улизнет от нее так и не сложившись во фразу. – Но это только мои предположения. Я ничем не могу их подтвердить.
– Вы никого не видели в салоне этого автомобиля? – Яна не стала говорить Жене, что та повторяется, а просто продолжала задавать наводящие вопросы.
– Дважды я оглядывалась и мне казалось, что я вижу эту «стодесятку», но она была далеко и я ничего не могла рассмотреть. Последний раз, это было утром, два дня назад, я прошла мимо этого автомобиля, когда выходила с работы. Мне показалось, что там никого не было, но я в этом не уверена, потому что стекла у этой машины такие блестящие, непрозрачные с внешней стороны.
– Почему вы думаете, что это именно тот автомобиль?
– Не знаю, – Галкина пожала плечами, – я просто поняла это, вот и все.
– Ага, поняли, – кивнула Яна, – это замечательно. Может быть, вы случайно запомнили номер этого автомобиля, ведь в этот раз вы были совсем рядом?
– Я записала, – Галкина начала торопливо копаться в сумочке, достала оттуда визитку, на обратной стороне которой был записан номер автомобиля. – Вот, – она протянула визитку Милославской, – там есть и мои координаты, если понадобятся…
– Хорошо, – похвалила ее Яна, – я попробую что-нибудь предпринять, но ничего определенного обещать вам не могу. Кстати, где вы работаете?
– Казино «Большая игра». Знаете?
– Знаю, – кивнула Милославская. – И что же вы там делаете? Здесь написано «старший крупье», – покрутила она в руках визитку. – Вы имеете какое-то отношение непосредственно к деньгам?
– Нет, – Галкина покачала головой, – мое дело следить за работой крупье, координировать их графики работы, менять при необходимости, когда кто-то слишком много выигрывает. Разбирать конфликты между крупье и клиентами, если они возникают.
– Думаю, вы понимаете, почему я спрашиваю об этом? – Милославская подняла на Евгению вопросительный взгляд. – Я хочу знать, не могут ли вас преследовать из-за денег, если вас действительно преследуют? Но раз вы говорите – «нет»… – она замолчала, пристально глядя на Галкину.
– Нет, – еще раз подтвердила та. – Значит, вы мне верите?
– Пока это не имеет значения, – Яна достала новую сигарету. – Давно вы работаете в казино?
– Почти год, сначала просто крупье, а недавно меня повысили.
– Поздравляю.
– Спасибо.
– У вас хорошие отношения с коллективом, с начальством?
– Ну, с начальством скорее «да», а с коллективом… тоже нормальные, – после некоторой паузы добавила Галкина.
– Что ж, – улыбнулась Милославская, – больше у меня к вам вопросов нет. Пока… Если вы хотите, чтобы я занялась вашим, так сказать, делом, с вас триста рублей. Это аванс.
– Когда я буду знать результат? – Женя достала из сумочки деньги и положила их на стол.
– Через пару дней, – убедительно сказала Милославская, – я поработаю и позвоню вам, чтобы сообщить, что у меня получилось.
– Может и не получиться? – настороженно спросила Галкина, поднимаясь.
– Все может быть, – Яна тоже встала, чтобы проводить гостью, – особенно в нашей стране. Шутка, – добавила она, видя, как напряглась ее клиентка, – обычно у меня получается.