5. Падинское
– А здесь вообще черт значит что стало происходить. – Коротко махал рукой Михаил Дерюжный, радуясь возможности списать на форсмажоры все собственные неудачи и недоделки.
Он махал короткой рукой в балке у бурового мастера на 21-ой скважине, одной из нескольких проблемных на Падинском месторождении, которые стояла задача реанимировать.
Падинское открыли и разведали несколько десятков лет назад. Как это нередко случалось в те далекие годы, когда скважину «консервировали», отцы и деды-буровики обошлись с ней покруче, чем если бы ее и вовсе ликвидировали. Накидали, видимо, туда всякого бурового лома, разбитого ловильного инструмента и еще метров на полста выше положенного добавили раствора в цементную пробку, изолировавшую скважину от пластовых флюидов. И для тех, кто спустя много лет повторно вошел в скважину и вызывал ее к жизни, испоганившие ее злые духи земли устраивали сюрприз за сюрпризом.
Но еще хуже было то, что на это ОАО АРБУР ни в чем нельзя было положиться.
– А что стало происходить? – жестко спросил Грек.
Дерюжный был странной фигурой в буровом деле. Однако имел прямой выход на Тихарева. В АРБУРе у него вообще было странное амплуа – «координатор»…
– Ну, во-первых. – Одышливо мельтешил тот. – Вспомни случай по зиме, когда нам нарисовали штраф за то, что мы здесь двести га самозахватом себе прирезали. То статейки пошли – что ДЕЛЬТАНЕФТЬ перекрывает пути миграции оленьих стад. То – что ядовитые все вещества не утилизируем, а в землю засовываем…
– Так то же ДЕЛЬТАНЕФТЬ, не ваша головная боль…
– А мы ваши подрядчики. Как же не наша…
В балок с мороза вошел буровой мастер Шалымов. Огромный и болезненно толстый, он возложил живот на рабочий столик с бумагами и компьютером. Грека всегда впечатлял этот животище, который не могли охватить ни свитер, ни майка. Нижняя его часть оставалась нараспашку при любой погоде.
Грек сердился:
– Вы мне по производству рассказывайте, а не грузите эмоциями. Вы же знаете, что Тихареву эти ведомства – как бабочки… сачком переловит… Лучше скажите – какая проходка за ночь.
– Да ты погодь, Грека. – Придавил его руку к столу Шалымов и тяжко хрипел простуженным басом: – После того как эти ненцы позавчерась попередыхали, как кролики, нам тут два дня житья не давали туристы в погонах…
– ???
– Ну, мильтоны – начиная с участкового и кончая полковником. Какая-то прокурорчиха из Усинска. Орава целая. Работать мешают – туда с ними пойди, сюда пойди…
– Так что им надо было? Гнали бы… – Разыгрывал полную неосведомленность Грек, а сам тем временем послеживал за Дерюжным краем глаза. Ведь почему-то даже и не заикнулся об этом вчера в телефонном разговоре.
Кислые воспаленные глаза Дерюжного подрагивали в ресницах, а сам он нервно теребил свой приплюснутый широкий нос, словно пытаясь из него вылепить тонкий – с аристократической горбинкой… От природы его нос, видимо, не был таким вмято-курносым и безобразным, а приплюснули ему его где-нибудь в драке. Ясно, что не на ринге, на боксера он никак не тянул характером.
– Дык как прогонишь? – Изношенный дизель бронхов Шалымова тарахтел и дребезжал мелким сипом. – Они и понаехали сюда – как ненцы те передохли все, как кролики… Какая уж тут работа…
И он коряво пересказал содержание трагедии, о которой Харлампиди впервые сообщили вчера утром.
– И что же – вы-то когда об этом узнали? – спросил Грек.
– Дык позавчерась еще утром. Они еще мимо нас на Арьеган тогда своих возили. Сначала на Толву, а потом на Арьеган…
Грек молча перевел глаза на Дерюжного. Карий – с метисинкой – взгляд Валерия Харлампиди мог становиться пронзительней любого – даже и происходящего из голубой или холодно-серой радужной.
– Да когда мне докладывать? – Изображал спокойствие Дерюжный. – Да и забылось как-то…
Чины из органов приезжали дознаваться – не известно ли им чего и не используется ли метиловый спирт в технологических цепях на станке КРС.
– Да если б и было чего – не сказал бы, – дребезжал пробитыми басами буровой мастер.
– А что – есть? – пытливо мигнул Грек.
– А и тебе не скажу. Дык и не могло оно отсюда утечь. – Весомым аргументом навалил живот на хлипкий столик Шалымов.
Что-то уже прояснилось. Из этого разговора стало ясно, что Дерюжный по какой-то причине скрыл то, что в любой подобной ситуации без упоминания не оставил бы, ведь это для него бы был вид «отмазки», способ спрятать огрехи производства за случайные события…
– Жалко, конечно, оленеводов…
– А ночью почему стояли? – Грек заглядывал в буровой журнал одним глазом. – Вы за два дня прошли полметра.
– Дык не дается ж. Мы уж и печать два раза спускали. Там по центру в бетоне какой-то штырь торчит.
Пучеглазый и потный Шалымов, у которого и подбородок-то казался небольшим животиком несоразмерно робко покосился на Дерюжного.
Понял – что у тебя за тормоз, – глазами сказал ему Харлампиди.
В это время Дерюжному позвонили, и Шалымов быстренько предложил:
– Ладно, пойдем к ребятам. Посмотришь – что у нас.
Когда оба вышли, оставив Дерюжного у коробки спутникового телефона, Грек неожиданно спросил:
– Слушай, Шалымыч, а ведь этот чум… он ведь от вас и от Толвы тоже недалеко…
– Дык знамо недалече. Они там на толвинской петле стоят.
Да ты их знаешь хорошо. Там еще лесок такой душевный над речкой.
– Это они ж на ДЕЛЬТАНЕФТЬ в прошлом году накатывали. Ну, не сами – а через них. Помнишь, с ними еще телевизионщики какой-то сюжет снимали.
– Ну-ну. – Качнул животом буровой мастер. – Потом по ящику показывали. Ребята видели, когда с вахты воротились. По какому-то центральному каналу показывали. Сам не видел. В общем ДЕЛЬТАНЕФТЬ оленеводству вредит, природу загрязняет… лес под сейсмопрофиля рубит… Про КУЛОЙЛКОМИ небось никто такого не покажет…
– Что ж, значит они…
– Ага… – Кивал буровой мастер, не вполне понимая, почему Харлампиди акцентирует.
А что если… – думал Грек, – что если не на ДЕЛЬТАНЕФТЬ это накат… что если наоборот…
Эта догадка, впрочем, потерялась в потоке рабочей информации. Буровой мастер Шалымов был, пожалуй, единственным мужиком в арбуровской шайке-лейке, на которого можно было положиться. Поэтому все вопросы Грек предпочитал решать с ним. Но так получилось, что между ними где мог почему-то встревал этот «координатор», этот ненужный Дерюжный, как звал его про себя Грек. Порождение эпохи и деловой практики Нила Тихарева, которые вот-вот должны были закончиться, чтобы уступить место следующему этапу капиталистического строительства, да все никак не заканчивались…
– Дак что у вас там за ЧП в полете случилось?
– Да обстреляли нас на подлете к Арьегану. Такого здесь вообще никогда не было. Маразм какой-то…
– Ага, не поймешь – то маразм, то терроризм…
Разговор у них шел на ветру за одним из хозяйственных балков. Дерюжный, как договорит, сразу кинется к площадке буровой за ними. А они пока спокойно тет-а-тет потолкуют.
Шалымов закурил «приму» без фильтра.
– Уходить я хочу, Грека, от них. Ну их на хрен совсем. Пять лет на них здоровье гнобил – а теперь невмоготу. И деньги у них есть – а все одно, и нам недоплачивают, и оснастку не закупают. Долота и те все какие-то ворованные в земле крутим. Вот нехорошо тебе как заказчику своих закладывать… а ты спроси – какой щас в пятнадцатой скважине буровой раствор…
– Как какой? – удивился Грек. – Только утяжеленный. И только с превенторами – иначе нельзя. Я же сам верстал программу расконсервации и бурения.
– Да там уже три дня как инженера по растворам не было. То ли запил где, то ли что… Прикинь…
Из-за балка высочил Дерюжный.
– А… вот вы где шушукаетесь… Ты шо, Шалымыч, скидываешь информацию тут втихую? – он ядовито хохотнул. Дыхание у него было смрадное, Грек и предпочитал с ним общаться вне помещения – где мороз перебивал могильный тлен, шедший у того изо рта.
Харлампиди хотел сказать ему что-то злое, но сдержался.
Для капремонта скважин АРБУР использовал два старых уралмашевских станка на шасси «урагана» – древнего многоколесного ракетовоза, еще «при Советах» таскавшего межконтиненталки. Один из них сейчас и стоял на скважине № 21 небольшого месторождения, названного Падинским. Все лучшее на нем было заменено изношенным и плохим, поэтому поломки сыпались одна за другой.
Если бы капремонт не был отдан на откуп «левакам» – подрядчикам из АРБУРа – и если бы не были разбазарены буровые активы самой ДЕЛЬТАНЕФТИ, не было б ни простоев, ни отставаний от планов, а главное – не тратились бы силы на разборки с подрядчиком…
Грек это знал, но вынужден был с этим мириться, потому что знал еще и другое – на чьей стороне Нил Тихарев. Он на стороне своих старых дружков – таких же мордастых, шкафоподобных и приземистых, как сам он, покорителей недр Республики Коми… Покорители недр они, конечно же, в кавычках. Уместнее было бы сказать «гробокопатели». Тоже покорители недр своего рода…
И все же иногда, когда стрелка негодования начинала зашкаливать за десять атмосфер, Валерий Харлампиди, начальник отдела бурения и КРС нефтяной компании ДЕЛЬТАНЕФТЬ, взрывался, не думая о последствиях. Случалось, он вступал в открытую ругань с гендиректором – если один на один у того в кабинете. Или протестовал против неразумной практики на производственном совещании – когда при всех.
А в общем такое случалось редко, что его и выручало. Ни безупречная репутация, ни личные заслуги и ни связи не спасли бы, случись ему озвучить свои протесты, когда Тихаревым овладевали драконы гневливости – иногда беспричинной. Тот терпел его взрывы только из показного патриаршего великодушия – выказывая, каким терпимым и великодушным он может быть с подчиненными.
Но Греку, пожалуй, единственному это сходило с рук. Тихарев про себя ценил особое устройство души Валерия Харлампиди, в других он не находил оправдания идеализму. Грек и в самом деле сочетал в себе несхожие черты: он был по-мужски тверд и непробиваем в убеждениях, но эта кольчуга была на нем поверх тонкого сукна – его внутреннего благородства.
Чего не знал Валерий Харлампиди, как не узнал бы и никто другой, так это того, что Нил Тихарев был своего рода коллекционером человеческих душ. Ему нравилось, что у него в директорате и в числе начальников отделов были люди неординарные – либо в своей неумеренной фактурности, острохарактерные, либо в плане личностной своей реликтовости.
Валерий Харлампиди представлялся ему порой неким Ланцелотом, персонажем из рыцарских романов, которые одни он только и читал когда-то. На самом донце тихаревской души угасала мечта о благородном и прекрасном, так и не скомпенсировавшая жестокости и вероломства, которыми была начинена его жизнь в начале-середине девяностых.
Да, у Грека было как минимум полдюжины поводов отматерить и Дерюжного, и Шалымова, но, единственный из буровиков в крае, он не умел материться. Хотя и умел быть требовательным.
Грек спросил что-то у бурильщика, работавшего на площадке буровой у пульта, потом вернулся к буровому мастеру и «координатору»:
– Поднимай из скважины инструмент. Меняй фрезу. Этот парень запорет обсадную. Или сам становись к пульту.
Мастера разобрала злость. Он сдернул с дымящегося потного затылка самовязную шапчонку и хлестко хлопнул ей о колено.
– Дык… ну ты че, начальник? Где же я тебе лучше-то найду? Они с утра до ночи на морозе с трубами валандаются. А сколько они за это имеют – спроси… Где ж лучше взять?
Грек резанул взглядом по рыхлому лицу «координатора», тот стоял в стороне. Потом подвел его за рукав к буровому мастеру.
– Хорошо, тогда вы, Михаил.
Тот отпрянул, высвобождая руку:
– Да вы что, у меня другие функции. Я вообще другим делом…
– То есть, вы не буровик?
– Нет, но я…
– А кто?
– Как кто? Я координатор…
– И что вы координируете? Зачем вы здесь?
Дерюжный отступил еще и набычился:
– Как что… я координи… Да я вообще буду жаловаться на ваше поведение директору. Своему директору, – уточнил он.
– Отлично, – согласился Грек. – Жалуйтесь – хоть в союз художников. Это ваше право.
Шалымов вновь натянул шапочку на слипшийся и все еще дымящийся растительный покров и засеменил за Греком вниз. В этот момент он жмурился от удовольствия.
– Не спеши пока уходить от них, Шалымыч, – кинул через плечо Харлампиди. – Тут ведь и у нас что-то перемениться может…
Сверзаясь вниз по лестнице вслед за ним, буровой мастер скрипел сапожищами о железные ступени.
– Дык понял я… оно и до нас тут долетает…