Наш влюбленный Пушкин. Документальные поэмы (Е. Н. Егорова, 2012)

Студёный петербургский вечер.

Под фонарями снег блестит.

Гуляя по каналам, ветер

То завывает, то свистит.

Из тёмной выси небосклона

Заиндевелая луна

На мир взирает отрешённо,

Своими мыслями полна.

Скрипит колёсами карета,

К Фонтанке сделав поворот,

В салон Олениных поэта,

Младого Пушкина, везёт.

Литературный цвет столицы

Туда съезжается порой

Новинками пера делиться,

Развлечься модною игрой

В провербы, фанты и шарады.

Карета въехала во двор.

В знакомом доме гостю рады:

Он здесь любим с лицейских пор.

Снимая боливар широкий,

В уютный зал идёт поэт,

Кудрявый, стройный, невысокий,

В моднейший чёрный фрак одет.

Гостиную окинув взглядом,

К приятелю садится он.

В разгаре фанты и шарады,

Но Пушкин пылко увлечён

Прекрасной юной незнакомкой,

Пленившей нежной чистотой.

На грациозной шее тонкой

У дамы крестик золотой.

Большие бархатные очи

Блистают, взор к себе маня.

Таится в них загадка ночи

И свет безоблачного дня.

Она, его не замечая,

Сидит у дальнего стола,

Где басню ей Крылов читает

Про слишком честного осла.

Весьма комично выраженье

Его добрейшего лица.

Она внимает с увлеченьем,

И до вертлявого юнца

Ей дела нет. На фраке лацкан

В раздумье Пушкин теребит.

«Послушай, друг мой Полторацкий, —

Соседу тихо говорит, —

Та незнакомка у камина

Прелестней Леды. Кто она?»

«Анета Керн, моя кузина

И генеральская жена.

Недавно с пожилым супругом

Она в столицу прибыла

И с радостью часы досуга,

Пока он ходит по делам, —

Приятель говорит поэту, —

Проводит здесь моя сестра,

У тётушки Елизаветы».

«Черты, достойные пера», —

Вздыхает Пушкин, с интересом

Следя глазами за игрой

Анеты милой: в краткой пьесе

Ей Клеопатры дали роль.

Идёт последняя картина:

В очаровательных руках

Она несёт цветов корзину,

Изображая смерть в глазах.

Подходит он небрежно к сцене,

Взглянув в корзину, молвит ей,

Указывая на кузена:

«А он, конечно, будет змей?»

Считая, что намёк нескромен,

Анета молча отошла.

Подали вскоре ужин в доме.

Усевшись близ её стола,

Он комплимент ей молвит лестный,

Слегка откинувшись назад:

«Как можно быть такой прелестной?!»

И пламенный бросает взгляд

На профиль девственно красивый,

На светлый локон на виске…

Заходит разговор шутливый

О рае, аде и грехе.

«Есть много женщин в безднах ада,

Весьма хорошеньких на вид.

Там можно поиграть в шарады», —

Лукаво Пушкин говорит.

«Спроси у Керн, – толкает друга, —

Не хочет ли она туда».

Но Анна отвечает сухо,

Что не желает никогда.

Приятель хитро вопрошает:

«Ну как же, Пушкин, ты теперь?»

Поэт мгновенно отвечает:

«Я передумал и, поверь,

Не жажду в ад, где дам немало,

На вид хорошеньких притом…»

Окончен ужин запоздалый,

Все гости покидают дом.

С кузеном Анна уезжает,

И Пушкин, стоя у дверей,

Их долгим взглядом провожает.

«Зачем не я в карете с ней», —

Он думает, воображая,

Что друг остался у ворот,

А он, от наслажденья тая,

Домой красавицу везёт…

В июне псковские просторы

Пленяют мирной красотой:

Холмов лесистых косогоры

Покрыты мягкою травой.

Меж ними Сороть лентой вьётся,

И голубеет гладь озёр

В лучах ласкающего солнца.

Шумит листвой дубовый бор,

Видны крестьянские избушки,

Тропинки узкой поворот…

Любуясь сельским видом, Пушкин

Пешком в Тригорское идёт,

Одетый без претензий просто,

С железной палкою в руках.

Два пса его в посевах проса

Пугают лаем мелких птах.

От веток сосен у развилки

Играют тени на лице

Поэта. Скоро год, как в ссылке

В Михайловском, своём сельце,

Живёт он, коротая время

Вдали от шумных городов,

Надзора забывая бремя

Средь поэтических трудов.

Он скрашивает быт унылый

Визитами в уютный дом

Прасковьи Осиповой милой…

И вот он виден за прудом,

Роскошным садом окружённый.

Меж сочной зелени ветвей

Белеют весело колонны.

Подходит Пушкин. У дверей

Оставив двух собак пушистых,

Идёт в столовую поэт

По анфиладе комнат чистых.

Недавно подали обед.

Вокруг Прасковьи молодые

Уселись дочери гурьбой:

Алина, Анна, Евпраксия —

Одна прелестнее другой.

Но он не внемлет оживлённой

Беседе остроумных дев

И взор бросает изумлённый

На гостью, сразу оробев:

Пред ним забытый и желанный

Прекрасный облик, милый взгляд

Той самой несравненной Анны,

Что встретил он шесть лет назад.

Поэт осведомлён, конечно,

Что репутация уж год,

Как у неё не безупречна

Из – за того, что не живёт

Со старым взбалмошным супругом.

Она прошедшею зимой

С Родзянкою, сердечным другом,

Сошлась и вместе с ним письмо

Прислала ссыльному поэту,

В восторге от его стихов.

Но видит Пушкин, что при этом

На Анне нет следа грехов,

И кажется, как прежде, чистой

Её небесная краса,

Лишь затаилась грусть в лучистых

Огромных ласковых глазах.

Хозяйка, сидя с нею близко,

Тотчас представила его.

Он Анне кланяется низко,

Не говоря ей ничего.

В его улыбке и движеньях

Нежданно скованность видна.

Красавица молчит в смущенье:

Давно желала и она

С поэтом знаменитым встречи,

Кумиром страждущей души.

И час настал, но в первый вечер

В далёкой от столиц глуши

У них не ладится беседа.

Минуты медленно текут.

По окончании обеда

Его в гостиную зовут.

Алина, сев за фортепьяно,

Играет вальс и менуэт.

Поёт романс любимый Анна

Под нежный аккомпанемент,

Сначала исполняя соло,

Потом с кузиною дуэт.

И звуки дивной баркаролы

С волненьем слушает поэт…

Гостя в Тригорском, Пушкин часто

То дерзок с ней, то, молчалив,

Сидит в сторонке безучастно,

То шумно весел, и игрив,

И остроумен, и любезен,

Вдруг тешит байкою друзей,

То скучен и неинтересен.

Не сразу подружившись с ней,

Ревнует он: за милой Анной

Ухаживает не один —

И Рокотов, помещик странный,

И Лёша Вульф, хозяйки сын.

То в парке все они гуляют

И в обществе её кузин

Танцуют вальсы на поляне,

То Пушкин бродит с ней один,

У Сороти любуясь ивой,

Листы купающей в струях,

И елью, царственно красивой,

Берёзой с «креслом» в двух стволах.

Красавице поэт влюблённый

Показывает чудный вид,

Где старый дуб уединённый

Могучим витязем стоит.

Однажды вечером для Анны,

Взяв в руки чёрную тетрадь,

Поэму новую «Цыганы»

Он начинает вслух читать.

Ему, как некогда Крылову,

Она внимает чуть дыша:

От поэтического слова

Блаженствует её душа.

А голос Пушкина певучий

Звучит, как сладостный поток,

Передавая строй текучий

Поэмы гениальных строк…

Совсем немного после чтенья

Проходит незабвенных дней.

Расстаться наступает время:

Вернуться в Ригу нужно ей

Мириться с нелюбимым мужем.

Уже кончается визит

Поэта на прощальный ужин.

У Пушкина печальный вид.

Тогда Прасковья предлагает

В Михайловское ехать всем.

В карету Анну он сажает,

На множество приятных тем

Беседует, с ней сидя рядом:

О красоте родных лесов,

О ночи, дышащей прохладой

И ароматами лугов.

Он вдохновенно возвещает

Луне под звоны бубенцов

Хвалу за то, что освещает

Её прекрасное лицо.

Карета к дому подъезжает.

Вокруг всё тихо и темно,

Лишь озабоченно мерцает

Сквозь листья нянино окно.

Они гуляют вместе в парке

Среди запущенных аллей,

Где ветви образуют арки,

Хитросплетения корней

Ужами вьются по дорожкам.

Поэт ей руку подаёт,

Её усталым нежным ножкам

О них споткнуться не даёт.

Они бредут по узким тропам

До пруда Чёрного вдвоем,

Он веточку гелиотропа

На память просит у неё.

Любуясь озером со склона,

Луной, посеребрившей гладь,

Как у Олениных в салоне

Когда – то Анну повстречать

Имел он счастье вспоминает

С восторгом юным без конца…

И после взглядом провожает

Карету, стоя у крыльца.

Поэт росистым утром ранним

Вновь до Тригорского идёт

И на прощанье дарит Анне

Своих трудов великих плод —

Главу бессмертного романа

На неразрезанных листах.

Найдя меж них посланье, Анна

С улыбкой милой на устах

Читает в нежном упоенье

Стихи небесной красоты:

«Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты…»

Зима. Метель в ажурной шали

Кружит по тёмной Моховой,

А в ярко освящённой зале

Елизаветы Хитрово

Шумит в безудержном веселье

Великосветский званый бал,

Где флирта лёгкого накал

Всё выше. Словно в карусели,

Мелькают пары в модном танце.

Огнём глаза мужчин блестят,

Ланиты дам горят румянцем,

Сердца в такт музыке стучат.

Кто не танцует, обсужденьем

Последних занят новостей.

Подносит вежливый лакей

Мороженое им с почтеньем.

О чём – то шепчутся старушки.

Про них забыли. Окружён

Вниманием всеобщим Пушкин.

Из ссылки воротился он

В столицу признанным поэтом:

Сам царь простил ему грехи,

Его чудесные стихи

Оценены надменным светом.

И профиль африканских предков,

И темперамент южных мест,

И дар стихосложенья редкий —

Всё возбуждает интерес

К поэту. Пушкин очень живо

Ведёт с хозяйкой разговор,

Меж тем бросая беглый взор

На ножки барышень игриво.

Средь них две, маленькие очень,

Невольно выделил поэт.

Полёт их легок и отточен,

Они, ступивши на паркет,

Скользят уверенно, изящно

И вновь, как бабочки, летят.

Их обладательница взгляд

Пленяет внешностью блестящей:

Упруго локон светлый вьётся,

В кудрях синеет бирюза,

Задорно девушка смеётся.

Большие ясные глаза

Полны таинственного света…

Аккорд последний отзвучал.

Поэт красавицу узнал:

«Ужель Оленина Анета?!

Мне помнится, она малюткой

Была смышлёной и живой».

А девушкой, к вниманью чуткой,

Замечен долгий взгляд его.

Ей, без сомненья, лестно это:

Стихами Пушкина она

Давным – давно увлечена.

И к знаменитому поэту

Идёт Оленина несмело,

Сокрыв смущение своё,

Зовёт его на танец белый.

По залу кружит он её

Пушинкой лёгкой белоснежной,

Исполнив ловко ряд фигур,

Заканчивает с нею тур

И к маменьке ведёт небрежно.

Непринуждённо с ним Анета

О бале тихо говорит:

Она небрежностью задета,

Но не показывает вид.

Её другие приглашают.

Она чарующе мила

И, словно птичка, весела.

Потом и Пушкин выбирает

На танец бойкую Анету,

Галантно девушку зовёт.

Она с улыбкою поэту

Любезно руку подаёт

И радуется этой чести,

Достоинства не уронив.

Изящной парою они

Фигуры выполняют вместе…

Проходят дни. Анетой милой

Всё больше Пушкин увлечён

И часто вдоль Невы застылой

Спешит к Олениным в салон.

Кареты мимо едут, дрожки.

Поэт идёт по мостовой,

Воображая, как порой

Здесь ходят маленькие ножки.

Хозяева к нему радушны,

Раскован он в кругу друзей

И рад взглянуть неравнодушно

В глаза Олениной своей,

Беседовать за чаем с нею,

Шумящий слушать самовар

И чувствовать, как в сердце жар

Горит сильнее и сильнее…

Накинув полушубок белый,

Зима, сердита и мрачна,

Руси покинула пределы.

Пришла весёлая весна

В столицу хмурую державы.

Недавно стаял хрупкий лёд.

Струи лазурные несёт

Нева, тиха и величава.

Она зеркально отражает

Могучей крепости ансамбль

И, чудится, слегка качает

Его, как сказочный корабль.

Природа солнышком согрета,

Живыми соками полна…

На вид чудесный из окна

Задумчиво глядит Анета.

Она сидит, тоской томима,

Не рада свету вешних дней.

«Я не любима… Не любима.

Не проявляет Алексей

Ко мне особого вниманья,

Со мною, как со всеми, мил.

Зачем он сердце мне пленил?

Напрасны все мои старанья.

Хоть он хорош, высок и строен,

О нём подруги говорят:

«Не верь ему: он зол, он фат».

Любви он, может, не достоин.

Рассудком зная недостатки,

Всё ж отдаюсь мечтам моим,

Она с улыбкой отвечает,

Тоску упрятав глубоко,

Плащ элегантный надевает,

С Крыловым в сад идёт пешком.

Прозрачен Летний сад в апреле:

Свободно взгляд уходит вдаль

Сквозь юной зелени вуаль.

Как на старинной акварели,

Скульптуры стройные белеют

Античных мраморных богинь,

Звенят синицы: «Синь – синь – синь!»

Гуляют пары по аллеям

Господ, наряженных и чинных,

Резвится шумно детвора…

Для вдохновенного пера

Весьма заманчива картина.

Блестят лихих гусаров шпоры,

Кумиров барышень младых.

Ведут шутливо разговоры

И Пушкин с Вяземским средь них.

Поэт, томленьем сердца движим,

Глядит кого – то меж дерев

И повторяет нараспев:

«Где Бренский? – Бренского не вижу!»

(Он реплику такую снова

Из пьесы Озерова взял.)

Узрев Оленину с Крыловым,

С улыбкой Вяземский сказал:

«Вон Бренская идёт к калитке.

Наш баснописец тоже с ней».

К ним устремляется скорей

Обрадованный Пушкин прытко.

Цилиндр подняв по этикету,

Крылову кланяется он,

Целует ручку у Анеты.

Поэт, лишь ею поглощён,

Оставив с другом баснописца,

Под руку девушку берёт,

Вглубь сада быстро с ней идёт

Туда, где Карпин пруд искрится.

Он в рифму говорит остроты,

Ведёт дорожкой вдоль реки,

Читает новые стихи

И сочиняет ей экспромты.

Она смеётся, восхищаясь,

Кокетничает с ним слегка,

На шутку шуткой отвечает,

Забыв о горестях пока:

Его ей слушать интересно.

И, кажется, сердечных бед

Уже следа в помине нет

На личике её прелестном.

Игриво луч заката медный

По стенам комнаты скользит,

Унылой, маленькой и бедной,

Лицо поэта золотит,

Неярким светом освещает

Икону тёмную в углу,

По картам брошенным гуляет

И туалетному столу.

Сидит в задумчивости Пушкин.

Пред ним открытая тетрадь,

Рыжеет на его макушке

Кудрей взлохмаченная прядь,

В руке перо застыло. Ныне,

«Полтаву» вновь начав писать,

Он думает, какое дать

Уместно имя героине,

В Мазепу грозного влюблённой,

Красе украинских степей:

Быть может, «дочерью Матрёной

Гордится славный Кочубей?»

Другая мысль приходит сразу:

«Он горд Натальей молодой…»

Но тут же быстрою рукой

Поэт зачёркивает фразу.

«И подлинно, прекрасной Анны

Милее нет…» – он записал,

И образ девушки желанной

Пред взором мысленным предстал,

Не героини, страстной, грешной —

В воображении возник

Олениной прелестный лик,

Как ангел, чистой, безмятежной.

В морской прогулке до Кронштадта

Поэт встречался утром с ней.

На фоне волн голубоватых

Ещё воздушней и нежней

Ему Анета показалась.

Он похвалы ей говорил,

Она же, стоя у перил,

Пейзажем зыбким любовалась,

На воду взгляд бросая скромно.

Он ей посланье сочинял,

Меж тем его портрет в альбоме

Искусно Дау рисовал.

Критично оглядев рисунок,

Художнику в стихах поэт

Вдруг вдохновенно дал совет

Писать черты Анеты юной…

Забыв на время о поэме,

Поэт перевернул листок.

И воротясь к любимой теме,

Он записал те двадцать строк

Из стихотворного посланья,

Что на прогулке родились.

Непроизвольно понеслись

К Олениной его желанья.

Пора оставить заблужденья

Беспечной юности ему

И, вняв сердечным угрызеньям,

Былых грехов развеять тьму.

В семейный круг свой путь тернистый

Мечтает Пушкин повернуть,

Усталым сердцем отдохнуть

Близ девушки, душою чистой.

Пером, обглоданным и хрустким,

Такими мыслями согрет,

Поэт выводит по – французски:

«Olenina… Poushkine… Annette…»

…Она к нему то благосклонна

И рада от души стихам,

То внемлет вдруг насторожённо

Его восторженным речам.

Болтая с Вяземским игриво,

Она тому назад дня три

Кружилась в модном «попурри».

Глядел на них поэт ревниво.

И червь сомненья сердце точит:

Должно быть, искренне влюблён

В Анету безнадёжно он.

Рука зачёркивает строчки:

С литературной героиней,

Любви послушною рабой,

В ней сходства нету и в помине,

Хоть хороша она собой,

Резва, умна и своенравна.

И пишет далее поэт:

«И то сказать: в Полтаве нет

Красавицы, Марии равной…»

Всё ближе северное лето,

Всё ярче и светлее дни.

Душе мятущейся поэта

Не принесли покой они:

Грозит ему в Сибирь изгнанье.

Элегия «Андрей Шенье»

Тому виною. В тишине,

Предвидя горечь расставанья,

Сидит он на скамейке дальней

В тенистом парке, и, спеша

К Анете думою печальной,

Стихами говорит душа.

Потом уныние сменилось

Вдруг утешительной мечтой,

Когда он ясно вспомнил, что

На «ты» Анета обратилась

К нему, невольными словами

Надежду в сердце оживив.

И Пушкин нежными стихами

Ей снова пишет о любви.

Олениной в конце недели

Везёт стихи за Охту он.

Тесня дорогу с двух сторон,

Плывут берёзки, клёны, ели…

Их величавое движенье,

Листвы и хвои свежий дух

Врачуют сердце. Птичье пенье

Поэту услаждает слух…

Вот показался меж ветвями

В сиянье солнца золотом

В Приютине кирпичный дом

С распахнутыми в сад дверями.

Вокруг знакомые картины:

Трудами занята дворня,

Гуляют важные павлины,

Хвостами дивными маня.

Кружок знакомый в полном сборе:

Оленин, Вяземский, Крылов,

Мицкевич, Гнедич и Козлов…

Текут неспешно разговоры:

Все хвалят виды, речку, сосны

И дома здешнего уют,

Ругают комаров несносных,

Гоняют их, нещадно бьют.

«Подобных полчищ в мире нашем

Не видел раньше никогда.

Забавно, право, господа:

Мы все «камаринскую» пляшем», —

Так шутит Вяземский. Нападки

Лишь Пушкин сносит не ропща

И повторяет: «Сладко! Сладко!»

Весь в окровавленных прыщах,

Он наблюдает в упоенье,

Как, сжав поводья в кулачке,

На тонконогом рысаке

Анета скачет в отдаленье.

С такого расстоянья крошкой

Поэту видится она.

Изящно маленькие ножки

Сидят в упругих стременах.

Ей встречный ветер платье лижет.

Движением руки она

Бег усмиряет скакуна

И подъезжает ближе, ближе…

Анета спешилась. По саду

Пройдясь, улыбкой всех дарит.

«Red Rower, добрый день. Я рада

Вас видеть», – тихо говорит

Поэту: прозвище такое,

Недавно Купера прочтя,

Дала ему она, найдя

В нём сходство с пламенным героем

Корсаром. Пушкин с ней напевно

Заводит речь в тени берёз:

«Вы ангел, Анна Алексевна.

Я снова Вам стихи привёз».

«Благодарю. Прошу Вас очень:

Впишите их ко мне в альбом.

Я их одна прочту потом», —

Она в ответ, потупив очи.

К столу слуга зовёт радушно.

Хозяева, друзья, родня

Заходят в дом. Совсем не скучно

Здесь провести остаток дня:

Читать поэмы, басни, стансы,

Провербы шумно представлять,

Под фортепьяно танцевать

И слушать нежные романсы.

Анета, резвое созданье,

Для всех играет и поёт

И обществу очарованье

Особенное придаёт.

Весь вечер Пушкин наш за нею

Ухаживает напролёт,

«Драгунчиком» её зовет,

Мечтая называть своею…

Прохладно. Серенькие тучи

Укрыли неба синеву.

В туманной дымке тают кручи,

Ласкает ветерок листву.

На дрожках снова едет Пушкин

В приютинский приветный дом.

Почти не слышно птиц кругом,

Лишь дятлов стук да крик кукушки

Тревожат лес. Петух в деревне

И тот не хочет прокричать…

Надеясь Анну Алексевну

В унылом парке повстречать,

Поэт вдруг отпускает дрожки

И, не доехав до ворот,

К усадьбе медленно бредёт

Её излюбленной дорожкой.

Тоски развеивает узы

Краса приютинской глуши.

Поэту мнится: тайно музы

Живут «в неведомой тиши»…

Безлюдно. Под могучей сенью

Валун торжественно застыл.

Дубок когда – то посадил

Здесь юный Николай Оленин.

Пришла война. С французом споря,

Погиб он под Бородином.

В тот год засох – видать от горя —

Дубок в имении родном.

Тогда отцовским руками

На память славного конца

На месте пня от деревца

Был установлен этот камень.

Поэт пред ним остановился,

И, пальцы длинные скрестив,

Он в размышленье погрузился

О жизни бренной… Вдруг мотив

Донёсся из открытых окон,

Как в опере из – за кулис:

Запел изящный вокализ

Анеты голосок высокий.

И Пушкин быстрым шагом к дому

Проходит вдоль пустых аллей.

Романс услышав незнакомый,

Он замирает у дверей.

В гостиной композитор Глинка

Даёт ей музыки урок.

Анета, глядя на листок,

Поёт о горестях грузинки.

Почудилась поэту в нотах

Знакомая до боли грусть.

Трепещет сердце отчего – то,

Воспоминанья щемят грудь.

Созвучья россыпью хрустальной

Звенят по залу в тишине.

«Не пой, волшебница, при мне

Ты песен Грузии печальной…» —

Рождаются мгновенно строки,

Воображение влекут,

Волною вдохновенья токи

По жилам сладостно текут.

Он видит образ идеальный

И сочиняет, как во сне:

«…Напоминают мне оне

Другую жизнь и берег дальний…»

Июльским вечером дождливым,

Присев тихонько в уголке,

Забыв о мире суетливом,

Анета пишет в дневнике.

Альбом в сафьяне тёмно – красном

С тисненьем золотым пред ней.

Не сводом светских новостей,

Не описаньем беспристрастным

Дневник Анета наполняет:

Она с волнением в крови

О смысле жизни размышляет

И неудавшейся любви.

«Что Бог мне в будущем готовит?

Счастли′ва ли моя звезда?

Во мне теперь уж никогда

Не будет девственной любови.

На сердце хлад. Былые грёзы

Разбиты жёсткою рукой.

Любви супружественной проза,

Быть может, принесёт покой.

Родителям я много стою.

Пора, пора мне со двора, —

Анета кончиком пера

Выводит, маленькой рукою

Развитый локон поправляя, —

Но не заменит, вот в чём суть,

Всего, что здесь я оставляю,

Супруг, хоть ангелом он будь.

Обязанностей трудных море

Несёт достоинство жены —

Терпенье, нежность здесь нужны,

А сколько ждёт и слёз, и горя!

Как часто будет муж со страстью

Любить других, а не меня!

Но я перенесу несчастья

И, клятву верности храня,

Не преступлю законов долга.

Хоть мир давно лежит во зле,

Страданье наше на земле

В сравненье с вечностью недолго.

Я положусь, душой тоскуя,

На Бога только одного,

Заменит всю любовь земную

Любовь небесная Его.

Лишь Он Своею высшей властью

Надежду светлую несёт

На лучшее, лишь Он даёт

Блаженство вечное и счастье…»

Наутро прежние печали

Исчезли, как ночной туман:

О встрече с Пушкиным на бале

У Хитрово писать роман

Анета начинает смело,

И сочинительством она

До вечера увлечена.

Потом ей это надоело…

Недели две прошло. Встречает

В гостях у тётушки своей

Она каза′ка. Изливает

Всю душу юноша пред ней.

Хорунжий Алексей Чечурин

Светловолос, собой хорош,

На идеал её похож

Высокой стройною фигурой.

В Сибири вырос он холодной

На величавом Иртыше,

Приняв строй мыслей благородный.

Храня доверчивость в душе,

Неизбалованной и чистой,

Анете он по простоте

Рассказывает, как в Чите

Он видел ссыльных декабристов.

Она сочувственно внимает,

В саду присевши на скамье,

В свой дом радушно приглашает

Его, представив всей семье.

Хорунжий нравится Анете.

Стирая влагу с дивных глаз,

Не повторять другим рассказ

Во избежанье зла и сплетен

Она даёт ему советы:

«Иначе Вам беда грозит».

Казак, в восторге от Анеты,

Её за всё благодарит,

Растроган искренним участьем.

В Приютине в кругу друзей

Он согревает душу ей

Своей наивной, нежной страстью

И поведением несмелым.

Казак теперь её герой.

Не то дневник, не то новеллу

Она в журнал заносит свой

По вечерам при тусклой свечке,

Склонясь плечами и челом

Над полированным столом.

Возникло в девичьем сердечке

К нему нежнейшей дружбы чувство:

Казак Анете словно брат.

Он проводить с ней время рад:

Сплести корзиночку с искусством,

Послушать речи девы умной,

О декабристах рассказать,

Их письма тайно показать,

Укрывшись от компаний шумных.

В семье Олениных, всецело

Не разделяя их идей,

Жалели декабристов смелых

И ждали трепетно вестей

Из дальних волостей суровых.

Анета, в храм войдя, порой

Молилась пылкою душой,

Чтоб сняли с них скорей оковы.

В общенье, играх, развлеченьях

На даче месяц пролетел.

И двадцать первый рожденья

Анеты вихрем отшумел.

Прохладой тянет предосенней

Из приоткрытого окна.

За столиком сидит она,

Записывает впечатленья

В альбом, воображеньем ярким

Событий оживляя ряд:

Беседы, шуточки, подарки,

Свой ослепительный наряд,

За ужином забавы, песни…

Упоминает всех гостей,

Явившихся на праздник к ней,

В особенности интересных:

«Приехали на день рожденья

Голицын, Гнедич, брат мой Львов

И Пушкин, по обыкновенью,

За ними Глинка и Крылов.

Red Rower, как я называю

Поэта, кажется, влюблён

В Закревскую. Толкует он

Мне всё о ней, не преставая,

Заставить ревновать желая,

Но сам же тихим голоском,

Предмет любимый оставляя,

Мне молвит нежности притом.

Но был любезный, добрый, милый

Казак героем дня сего…

И лишь доверчивость его

Мне беспокойство приносила…»

Анета, записью довольна,

Закрыв дневник, идёт к окну,

Вдыхает чистый воздух вольный,

Недолго смотрит в вышину,

Внимая сказке звёздной ночи,

И, успокоившись душой,

Ложится на диванчик свой.

Смежает сон ей тихо очи.

Желтеют меж зелёных сосен

Берёзки, клёны вдоль дорог.

К ним тихо прикоснулась осень,

Едва ступивши на порог,

И начинают падать листья.

Чуть голубеет свод небес.

Багрянцем украшают лес

Рябин нетронутые кисти.

Звенит бубенчик под дугою —

Неутомимый балагур.

В именье, сердцу дорогое,

Поэт, покинув Петербург,

Вновь едет. Ныне приглашенье

Олениных он получил,

В Приютино к ним поспешил,

Важнейшее приняв решенье.

Он долго думал перед этим,

Сомненьем тягостным томим,

И образ ангельский Анеты

Всё время оживал пред ним.

Поэт объятий Аграфены

Забыл мучительную сласть:

К Закревской он иную страсть

Питал, мечтая сокровенно

Всё ж на Олениной жениться,

Найти родную душу в ней,

Семейным счастьем насладиться

И быть во всём опорой ей.

Хоть маменька её, конечно,

Себя сурово с ним ведёт,

Её отец его поймет:

К поэту относясь сердечно,

Радушный Алексей Оленин

Его ценил и привечал.

В восторге от его творений,

Заглавный лист нарисовал

Он для «Руслана и Людмилы».

Умён старик и даровит.

Быть может, дочь благословит

На брак Оленин, добрый, милый?

Поэт готов Анеты ради

Жизнь холостую изменить.

Ему б с родителями сладить,

Её он сможет покорить.

Она признаний избегает,

Благоразумна и горда,

Но с ним приветлива всегда

И нежных слов не отвергает…

Так размышлял дорогой тряской

Поэт, надеждой обольщён.

К дверям подъехала коляска.

В переднюю заходит он,

Идёт в столовую с волненьем.

Закончен без него обед.

Ведёт хозяин в кабинет

Его к себе для объяснений.

И Пушкин после извиненья,

Оставшись с ним наедине,

Заводит речь без промедленья:

«Вам всё известно обо мне.

Я Вашу дочь люблю безмерно.

Хоть не служу и не богат,

Но труд и признанный талант

Мне принесут достаток верный.

Назвать женой её мечтая,

Молитвы к Богу возношу.

Я сердце Анне предлагаю,

У Вас руки её прошу».

Он, кончив пылкие признанья,

Ответа ждёт. Глаза живым

Огнём блистают голубым,

Полны любви и упованья.

Лицо Оленина, обычно

Светившееся теплотой,

Овеял холод непривычный.

Поэту молвит он: «Друг мой,

Талант ваш, гордость всей отчизны,

Я уважаю и ценю,

Но Вам любимицу мою

Я не отдам. Ваш образ жизни

И достоянье, что ж лукавить,

Рождают опасенья в нас.

Я дочку не хочу заставить:

Анета ведь не любит Вас.

Кощунственной «Гаврилиадой»

От всей души возмущена,

Не хочет и моя жена

Отдать Вам дочь. Наш дом не надо

Всем этим более тревожить».

Поэт, скрыв горе и печаль,

Сказал с достоинством: «Ну что же,

Мне, право, очень – очень жаль».

Потом, откланявшись поспешно,

В столицу едет он домой.

Отказ, жестокий и прямой,

Наполнил сердце тьмой кромешной.

Отвергнутый и нежеланный,

Обидой Пушкин уязвлён.

Душа болит, болит от раны.

В друзьях разочарован он.

Смеркается. Трясясь в карете,

Не может глаз сомкнуть поэт,

А месяц равнодушный свет

Льёт слева – по дурной примете.

Март. День ненастный, хмурый, стылый.

Туман окутал всю Москву.

По саду бродит ветр унылый,

Закрыли тучи синеву,

И в плотно запертые двери

Холодный дождь стучит. Камин

Протоплен. У огня, один,

Печален Пушкин. В «Англетере»

Теперь он поселился снова,

В Москву приехав наконец.

Вчера в собранье Гончарову

Он встретил. Чистый образец

Невинной прелести Мадонны

Являла Натали собой.

Но станет ли его судьбой

Любовь к ней? Или непреклонно

Ему откажут? Очарован

Он ею был на Рождество.

Влечёт Наташа Гончарова

Красой божественной его:

Необычайно поэтична,

Великолепно сложена,

Неизбалованна, скромна…

И образ девы романтичный,

Небесно – чистый, милый, нежный,

Поэта, чудится, зовёт.

Есть для него ещё надежда!

Он неприступный Карс возьмёт!

Дал крепости турецкой имя

Поэт возлюбленной своей

И, жизнь навек мечтая с ней

Соединить, он всё предпримет,

Чтоб согласились Гончаровы

На свадьбу Таши. В этот раз —

Нет! – не получит он суровый,

Как у Олениных, отказ…

Полузабытая обида,

Нанёсшая удар душе,

Не мучит так его уже.

Оленину случайно видел

В дороге Пушкин: та ж причёска,

Улыбка, шубки белой дым.

Любви ушедшей отголоски

Нежданно овладели им…

Анета говорила скромно,

Не поминая о былом,

Просила написать в альбом,

Слегка смущая взглядом томным.

Он показал ей «Посвященье»

К «Полтаве». Девушка прочла

И не скрывала восхищенья —

Настолько тронута была.

Писал «Полтаву» вдохновенно

Он прошлой осенью. Порой

Чертило между строк перо:

«Annette», «A O», «A P», «Ettenna»…

Стихи текли, текли рекою,

Но миг раздумья наступал, —

Поэт умелою рукою

Анеты профиль рисовал.

А память живо возвращала

Его в тот день, когда их дом

Он покидал, и голоском

Приветливым она сказала:

«Пусть ждёт Вас добрая дорога.

И да сопутствует Вам Бог!»

Тогда, прощаясь у порога,

Поэт сдержать тоски не мог…

Теперь, пылая нежной страстью,

Он девой ослеплён другой,

Олениной же всей душой

С другим найти желает счастье…

Согревшись у камина, Пушкин

К буфету быстро подошёл,

Хлебнул глоток чайку из кружки,

Задумавшись, присел за стол,

Испытывая вдохновенье,

Листок случайный подхватил

И начал так: «Я вас любил…» —

Чудесное стихотворенье!

Закончен пост сорокадневный,

Великий праздник Рождества

Христа – Младенца Чистой Девой

Вступил в законные права.

Гуляет ныне вся Москва,

И в песне калик богомольной,

И в перекличке колокольной

На улицах Первопрестольной —

Мотив святого торжества.

В столице древней хлебосольной

От века Святки веселы.

Широкой радостью раздольной

Прославились её балы.

И в доме Иогеля на Бронной

Из окон плещет свет свечей,

Берёз заснеженные кроны

Искрятся в радуге лучей.

За окнами мелькают пары —

В изящном танце юность там

Свои пленительные чары

Являет строгим москвичам.

Поэту вспоминать отрадно,

Как мальчиком был здесь влюблён.

Чуть задержался он в парадном,

Былой мечтой заворожён.

Где ныне Сонечка Сушкова?

В Москве её простыл и след:

«Подруга возраста златого»

В замужестве уж десять лет.

Порой легко, порой серьёзно

Он многих дам любил потом

И ясноглазым русским розам

«Цветы любви» писал в альбом.

Совсем недавно в чувстве нежном

Поэт Олениной Аннет

В стихах признался. Безуспешно! —

Её семья сказала «нет»…

Теперь он пережил страданье,

И чувство теплится едва.

И новое любви желанье

Рождает старая Москва.

Ведёт седой танцмейстер Иогель,

Прославленный маэстро строгий,

Весёлый юношеский бал.

Заходит Пушкин в светлый зал

И на танцующих с порога

Рассеянный бросает взор:

Хорошеньких девиц здесь много,

Они милы как на подбор…

Вдруг встрепенулся он душою,

Услышав серебристый смех

Той девы, что одна собою

Всех выше и прекрасней всех.

Она в воздушном белом платье

Психеей лёгкою парит.

И чудится, – какое счастье! —

Его улыбкою дарит,

Такой доверчивой и скромной.

Она взглянула только раз,

Невинной женственностью томной

Сверкнули изумруды глаз.

Назвать её сильфидой? нимфой?

Нет – нет, сравнение не то.

Сияет драгоценным нимбом

В причёске обруч золотой,

На нём огни свечей зарделись…

Лицо, стан, локон завитой —

Всё в деве грация и прелесть,

Затмила чистой красотой

Жеманниц юных и кокеток,

Поблёкли рядом с ней они…

Её представили поэту,

В кругу подружек перед ним

Стоит Наташа Гончарова,

Склонив, как лилия, чело,

Едва промолвила два слова,

Смущённая его хвалой.

А Пушкин ею очарован,

От счастья кругом голова.

Приобрела над сердцем снова

Любовь священные права,

Теперь он только ею дышит.

А Натали? Ещё она

Не сознаёт, что влюблена,

Что их судьбу решил Всевышний,

Соединив их имена.

Шли месяцы. Любовь не гасла.

Два раза сватался поэт

К возлюбленной. И не напрасно:

Желанный получил ответ.

Хотя не знал он, что склонила

Она расчетливую мать

Благословение им дать,

Согласье воодушевило

Поэта. Радостно и лестно

Ему любимую назвать

Теперь при всех своей невестой

И о приданом хлопотать.

В столичной суете докучной

Тоску души чтоб утолить,

Он вспоминает, как в Нескучном

Гулял с прекрасной Натали,

В театре с ней сидел воздушном

И, ручку пожимая ей,

Велению любви послушный,

Ловил ответный взор очей…

Однажды он, томим разлукой,

Зашёл на Невском в магазин

И с потаённой нежной мукой

Увидел образ средь картин

Мадонны Перуджино. Боже!

На Деву Чистую лицом

Как дивно Натали похожа!

И будет рядом под венцом

Стоять она, его Мадонна,

И обойдёт с ним аналой,

Склоняясь девственной главой!

Поэт глядит на лик влюбленно

И верит, что на Рождество

Ему ниспослана Мадонна,

В ней возрождение его.

Бывая часто в магазине,

Прекрасной Натали портрет

Он видит в Деве Перуджино.

Купить картину денег нет,

Но Пушкин большего не просит,

Творца за всё благодарит…

И скоро Болдинская осень

Святую музу окрылит.

Свежий запах яблок в Болдине

Дедовский овеял парк.

Дымка светлая, как пар,

Вьётся над тропою, пройденной

Столько раз порой осеннею

Пушкиным туда – сюда.

Под златой кленовой сению

Он глядит на гладь пруда.

Отраженье там зеркальное —

Словно очи Натали,

Изумрудные, печальные,

Что влекут его вдали.

Легкоструйно обрамление

Веток бронзовых берёз —

Будто на балу кружение

Локонов её волос…

Бабье лето шаль набросило

Пёструю на свод дубов.

Вдохновительницей – осенью

Освящаются любовь

И разлука, Богом данная.

Единенье двух стихий

Дарит Пушкину приданое —

Прозу, сказки и стихи.

Прохладной ночью предосенней

Спокойно Павловское спит,

Лишь ёжик, пробираясь в сени,

Листвой опавшею шуршит.

Помещик Павел свет Иваныч

В соседней комнате храпит

Привычно на большом диване,

А Пушкин, гость его, сидит

За столиком у тёплой печки

В уютной сельской тишине

И пишет в чутком свете свечки

Письмо красавице жене.

Он третий год женат и счастлив,

Любовь всё глубже и сильней,

И весточки как можно чаще

Послать старается своей

Ревнивой иногда Мадонне,

Скучая о семье, о доме:

«Ты, ангел мой, не угадаешь,

Откуда я тебе пишу.

Из Павловского. Вспоминаешь

Рассказ мой? Я здесь не грешу.

Обрадовался, как родному,

Павел Иванович, добряк,

Меня встречая из Бернова.

Упрёк не заслужу никак.

В поместьях Вульфовых уныло,

Ни барышень нет, ни улан.

Подруга – белая кобыла —

Не так строптива, как была.

На ней в Малинники я съездил.

Евпраксий, Саш, Маш и Аннет

Сейчас там и в помине нет…

А ты прославилась в уездах!

И в городах, и в деревнях

Расспрашивают все меня,

Блондинка ты или брюнетка,

И правда ли так хороша,

Плотна, худа ли, как одета…

Довольна ты, моя душа?»

Успех жены поэту в радость:

Его Мадонны строгий взгляд

Смирит и «ветреную младость»,

И светской зрелости разврат.

В Торжке обедая, беспечно

Мадам Пожарской комплимент

(Не за красу её, конечно,

А за отменный вкус котлет)

Он молвил, а ему она,

К воротам проводив, пеняла,

Что замечать, мол, не пристало

Чужих красот, когда жена

Сама красавица такая,

Что невозможно описать.

Вдали от дома проезжая,

Приятно это услыхать…

Зафыркал кто – то у порога,

И Пушкин ёжика впустил,

Из чашки молока немного

Ему в тарелочку налил.

Потом закрыл за гостем дверцу

И дальше жёнке написал:

«Вельяшева здесь по соседству

Живёт, но к ней не заезжал,

Тебе ведь это не по сердцу.

Она в стихах воспета мной,

Но это было уж давно…

Прорезался ли зуб у Машки?

И помнит ли меня? У ней

Каких – то новых нет затей?

Здоровы ль все? Как рыжий Сашка?

А золотухи нет теперь?

Подрос за эти дни он, верно…

Я здесь веду себя примерно,

И дуться не за что тебе.

Вареньем чудным объедаюсь,

В вист проиграл лишь три рубля…

Целую крепко и прощаюсь,

«Брюнетка плотная» моя.

Ты ныне в зеркало гляделась?

Уверилась ли, моя прелесть,

Что нет на свете ничего

Лица прекрасней твоего?

А душу, ангел мой, твою

Я более лица люблю».

Закончил Пушкин и на лист

Поставил энергичный росчерк.

Письмо наутро к Натали

Почтовый повезёт извозчик.

В окошко светит ясный месяц,

Хозяйский пёс на мышь ворчит,

Дородный кот, хвост рыжий свесив,

Блаженно дремлет и мурчит.

Лампада тлеет у иконы,

Поэт лелеет в нежных снах

Свою прекрасную Мадонну

С младенцами на двух руках.

Любимый образ греет душу —

Земной, но посланный с небес…

Ещё их счастья не нарушил

Шуан развратный Жорж Дантес,

И сны поэта золотые

Его не омрачает тень,

Но он уже в пути к России —

Приедет на Натальин день.

Свеча горит у Распятия

В молельне у Натали.

Домашние знают: пятница —

День памяти и молитв.

В окне – закат догорающий…

Трёх дочек увёл Ланской —

Печаль её понимающий

Муж – любящий, золотой.

Все дети притихли старшие.

Готовит Саша урок,

Мария и Гриша с Ташею

Ушли читать в уголок

Гостиной. А мать – затворница,

Слезы не стерев с лица,

Об упокоенье молится

Великого их отца:

«Очисти, Господь, грехи его

От юных до зрелых дней.

Погублен адской стихиею

Певец Твой. Прости и мне

Кокетство моё беспечное,

Мрачившее жизнь ему.

Упокоение вечное

Даруй рабу Твоему.

Небес Святая Привратница,

В чертог Свой его всели…»

До гроба каждая пятница —

День скорби для Натали.