Дореволюционное взморье
Эдинбург, Майоренгоф, Дуббельн
В начале ХХ столетия на взморье, или, как его тогда называли, штранд, можно было уехать с вокзала Рига-2, который находился в районе нынешней улицы 13 Января. Слава курорта год от года росла и незадолго до начала Первой мировой было открыто прямое железнодорожное сообщение – Москва – Кемери.
Умеренный климат, невысокие цены, близость от Москвы и Петербурга – все это притягивало отдыхающих. Здесь побывали Максим Горький и Леонид Андреев, адвокат Кони и Николай Лесков, звезда русской эстрады, певица Анастасия Вяльцева и легендарный авиатор Сергей Уточкин. На целых девять летних сезонов вторым домом стало Рижское взморье для автора «Обломова» – Ивана Александровича Гончарова.
Но, давайте, заглянем на штранд начала столетия. А помогут нам в этом старые газеты, путеводители, воспоминания старожилов.
Река Лиелупе называлась тогда Аа, а первая взморская станция – теперешняя Лиелупе – Буллен. Как писал старинный путеводитель, «дач здесь немного и стоят они дорого».
Следующая станция носила длиннющее название – Билдерлингсгоф. Нетрудно догадаться, что это – нынешние Булдури. «Местность отличается обилием соснового леса. Вдоль дюн тянется Мариинский парк, очень удобное место для прогулок».
Взморье тогда разделялось как по социальному, так и по национальному признаку. Бильдерлингсгоф был вотчиной исключительно немцев. В Майоренгофе – нынешнем Майори, который тогда находился в частной собственности барона Фиркса, запрещалось селиться евреям.
Дзинтари именовались очень романтично – Эдинбург. По свидетельству современников, сюда приезжали люди богатые, искавшие увеселений и любовных интриг. А вот что писал об Эдинбурге Леонид Андреев, отдыхавший на взморье в июле 1901-го: «…аристократический уголок, немного скучный и сонный, дачи все собственные, женщины все породистые и красивые, мужчины все вежливые. Ездят все в первом классе и притом обязательно в отделении для некурящих.»
Самым шумным, самым популярным поселком взморья был Майоренгоф. Необычна история названия поселка и станции. В середине ХVII века эта местность перешла в собственность барона Фиркса. Барон был майором в армии польского короля и очень гордился своим воинским званием. Его поместье стали называть поместьем майора, а затем название распространилось на окрестную территорию.
«…самый пестрый городок, – пишет о Майоренгофе Андреев. – Тут и крупная разноплеменная буржуазия, и разночинец, поставивший ребром последнюю сбереженную копейку, и так неведомо кто – просто люди, которые хотят и здоровья, и повеселиться, людей посмотреть и себя показать».
Газеты отмечают наплыв отдыхающих – жаркое лето манит к морю. Ежедневно даются концерты. Выступает Вяльцева, в саду Горна, который располагался на месте нынешнего кинотеатра «Юрмала», играют Вагнера и Чайковского. По вечерам на майоренгофском пляже устраиваются фейерверки.
Главной артерией поселка была, конечно же, улица Йоменская – средоточие рестораций, кафетериев, бакалейных лавок.
К Дуббельну – так назывались когда-то Дубулты – улица Йоменская переходила в Рижскую.
Как курорт Дуббельн имеет старые традиции. Еще в первые десятилетия ХIХ века там отдыхали русские офицеры – участники кампании 1812 года. Была там дача Барклая – де – Толли.
Дуббельн любили и литераторы. Дача Гончарова находилась на тогдашней Господской улице, в доме Посселя. В советское время в этом месте был построен Дома творчества писателей. На концертах в Дуббельнском кургаузе частенько можно было увидеть и Лескова – известный писатель снимал дачу неподалеку, в Карлсбаде.
Пумпури и Меллужи именовались тогда одним словом – Карлсбад. Правда, взморский Карлсбад был не чета знаменитому европейскому тезке – здесь отдыхали люди небогатые – учителя, пасторы, мелкие торговцы. «Дачи в Карлсбаде дешевы, но местность сыровата. Имеется парк, кургауз, аптека, рынок и несколько пансионов…»
В одном из таких пансионов у отставного прусского унтер-офицера и останавливался в июне 1879-го Лесков, а спустя еще два десятилетия, в 1901-м, в Карлсбаде, на улице Екаба, снимал комнату Леонид Андреев.
Последней станцией у моря, где в начале века снимали дачи, был Ассерн. Нетрудно догадаться, что так звучали когда-то нынешние Асари. Асари были известны своими клубничными плантациями. Первые саженцы клубники на взморье появились именно здесь – их привез из Франции поданный этой страны некто Кортезье. Ягоды пришлись по вкусу начальнику станции Гайлису и ее с дозволения местных властей начинают высаживать на участках.
Булдурская Америка
Знаете, кому Булдури обязаны своим названием? Йохаму Булдерингу – рыцарю Ливонского ордена. В 1516-м магистр Вальтер фон Плеттенберг пожаловал своему приближенному эти земли.
Спустя сто с лишним лет их выкупил герцог Екаб, они перешли в госсобственность, и их лишь сдавали в аренду. По данным 1783 года, здесь насчитывалось 8 крестьянских хозяйств. Располагались они ближе к Лиелупе и занимались там, главным образом, рожью. По взморью тогда ходила поговорка: пусто, как у булдурских крестьян с рожью. Первые участки под дачи здесь начали продавать в 1840–м. Среди владельцев был и рижский купец Алифанов. В 1875 году в поселке, который тогда назывался Бильдерлингсгоф, насчитывалось около 400 дач. Строились они и поблизости от моря – по обеим сторонам нынешнего проспекта Булдуру, и у реки. Отдаленные участки отдыхающие прозвали Америкой и Австралией. Между прочим, в Австралии находилась дача рижского архиепископа. В 1880–е в Бильдерлингсгофе преимущественно селились немцы – оттого и называли район "немецкой крепостью". В отличие от Майоренгофа, Эдинбурга и Карлсбада, здесь даже не было кургауза для концертов – местная публика хотела полного покоя. Однажды тогдашние шоумены попытались устроить праздник – пригласили музыкантов, однако дачникам это не понравилось. Пошли письма по инстанциям, и поселок оставили в покое. В эти же годы в Бильдерлингсгофе построили первую гостиницу. Называлась она по имени хозяина Буловского. В 1907–м деревянное здание горело, в том же году поднялось новое. Разбили и сад. Буловский все – таки "прорвал" неуступчивых немцев – с 1911–го в саду начал играть оркестр. Во время революции 1905–го, когда латыши стали "мочить баронов в сортире", именно Билдерлингсгоф был взят под особую охрану. До 1908 года здесь дежурил эскадрон драгун. Среди первых столичных гостей, побывавших в поселке, был и великий князь. В 1886–м он отправился в поездку по Северо – Западу России и не мог упустить случая, чтобы не заехать на взморье. "Поезд Их Высочеств остановился у Бильдерлингсгофской станции с тем, чтобы Августейшим Гостям проследовать в экипаже к Дуббельнскому вокзалу вдоль всех трех мест купаний, расположенных одно подле другого, и ознакомиться с общим их характером, – писал придворный литератор Константин Случевский. – Прибывших сопровождало целое шествие разнообразнейших экипажей и упряжей, из которых многие были очень нарядны. Аркам, поставленным вдоль пути, не было числа, равно как и вензелям. Стал накрапывать небольшой дождь, и сквозь глубокие сумерки обрисовывались причудливые балкончики и веранды дач самыми яркими красками бенгальских огней. На пути стояли дачники…" И сегодня в Булдури сохранились симпатичные деревянные дачи с балкончиками и верандами – уже перестроенные и реконструированные. В одной из них – на проспекте Булдуру, 17, – до войны находилась гостиница Casino. Среди интереснейших каменных зданий довоенной поры, конечно же, Villa Marta и лютеранская церковь. Последняя была построена в 1889 году по проекту архитектора Хилбига. В советское время Булдури тоже выделялся архитектурой на фоне остальной Юрмалы. Достаточно назвать лишь ресторан "Юрас перле", построенный в 1965–м. Хватало и знаменитых отдыхающих. В августе 1961–го в санатории "Белоруссия" жил выдающийся физик, лауреат Нобелевской премии Лев Ландау, в 1987–м у своих близких в санатории "Булдури" бывал Андрей Миронов. Булдури был центром курортной жизни взморья: санатории "Циня", "Булдури" с десятками корпусов, "Белоруссия", пансионат "Лиелупе"… В стенах редакции газеты "Юрмала" на проспекте Межа прошла и первая пресс – конференция организаторов эстрадного конкурса "Юрмала". В тесном помещении собрались Алла Борисовна, Евгений Болдин (в то время супруг певицы), Хазанов, Константин Райкин.
Первый поезд на взморье
26 мая 1877 года – особый день в истории Рижского взморья. В 8.15 утра из Риги отправился первый поезд на курорт – до Майоренгофа (Майори).
Возведение железной дороги на штранд – Риго – Тукумской – началось в 1873 году. Концессию на строительство получил член рижской Ратуши Фалтин. Железнодорожная линия передавалась концессионерам сроком на 81 год. Предварительная смета составляла почти 4 миллиона рублей. Ветку начали прокладывать со стороны Тукумса. В 1875–м приступили к самому сложному этапу – строительству моста через Аа (нынешнюю Лиелупе). Возводили мост на 8 опорах. Весной 1877 года, когда можно было открывать сообщение, случилось ЧП – линия между Майоренгофом и Дуббельном (Дубулты) из – за половодья оказалась под водой. Поэтому в первое время конечная была в Майоренгофе. Оттуда пароходом пассажиров везли до Дуббельна. Дачников, которым нужно было ехать дальше, развозили извозчики и омнибусы – кареты, запряженные лошадьми. Как писали старые газеты, в первый год между Дуббельном и отдаленными поселками бегали 2 омнибуса. В 1877 году из столицы ходило 6 поездов. Фактически это были экспрессы – первую остановку делали лишь в Бильдерлингсгофе. Пролетали мимо Торенсберга (Торнякалнса) и Зассенгофа (Засулаукса), хотя там тоже имелись станции. Стоило завершиться курортному сезону – поезда пошли по всей линии. 21 сентября – уже до Тукумса. Через два года на взморье было 13 железнодорожных станций. В 1879–м перроны оборудовали барьерами, возле которых билеты проверяли контролеры. Безбилетник практически не мог выйти из поезда. Появляются и молочные вагоны – в них жителя взморья отправляли в столицу бидоны с молоком, а также вещевые – с бельем для стирки. Путешествие в поезде было, конечно, комфортнее и быстрее езды в экипаже или пароходом – самые скоростные "ракеты" приплывали в Дуббельн не раньше чем через 2,5 часа. И все же многие дачники, не говоря о местных жителях, по – прежнему предпочитали традиционный транспорт. Слишком дорогими были билеты на поезд. К примеру, в 1890 году билет в 1–м классе до Дуббельна стоил 1 рубль 20 копеек, во 2–м – 90 копеек, в 3–м – 55 копеек, а на пароходе в 1–м классе – 30 копеек, во 2–м – 20. Владельцы железной дороги вынуждены были поднимать тарифы из – за высоких затрат на содержание полотна – почти каждую весну из – за половодья размывало берега реки между Майоренгофом и Дуббельном. Государство тоже кое – что подбрасывало железной дороге. Так, в 1888 году на капитальный ремонт опор моста было предоставлено 60 тысяч рублей. И все же это не спасло концессионеров от финансовых проблем. В конце концов в начале XX века дорога перешла в руки государства. Сразу же начинается прокладка второго пути. В 1910–м он был проведен до Шлокена (Слоки). А в 1913–м в самую "санаторную часть" – Кеммерн – пошли прямые поезда из Москвы и Петербурга. Хватало среди отдыхающих и рижан. В тот год в воскресные дни рижские железнодорожные кассы продавали в среднем по 13 тысяч билетов. Вернуться к былой популярности Рижскому взморью удалось лишь спустя долгие десятилетия – в конце 1940–х, как бы ни приукрашивали улманисовский период довоенные летописцы. Были тут и объективные причины. Обе войны не прошли бесследно для инфраструктуры курорта. Сгорело много дач, дважды – в Первую мировую и во Вторую – взрывали мост через Лиелупе. 1 ноября 1945–го по нему вновь пошли поезда, а 19 июня 1950 года – электрички. На закате советской власти мост еще успели реконструировать – в 1988 году. Вот такой подарок от "оккупантов".
От Эдинбурга до Дзинтари
Нога Его Величества никогда не ступала на взморскую землю, но владельцы поселка решили, что это не имеет никакого значения: герцог Эдинбургский стал супругом дочери Александра Второго – Марии. В Петербурге узнали о благородном шаге подданных, и император не остался в долгу. Эдинбургу выделили 100 тысяч рублей. На эти деньги там разбили парк. Он и сегодня украшает поселок.
История сохранила точную дату рождения взморского Эдинбурга – 1874-й. А годом ранее в этой местности была построена первая дача.
Вскоре появляются первые улицы и проспект. Проспект, как и полагается, Эдинбургский. Улицы назвали просто, но со вкусом – линиями. Отдыхающим из Петербурга это напоминало родной Васильевский остров.
В 1890-е Эдинбург становится особенно популярным среди русской аристократии, до этого предпочитавшей Дуббельн (Дубулты). Старый справочник отмечает в Эдинбурге массу великолепных дач. Одна из уцелевших – на проспекте Дзинтару, 52/54. Особняк, стилизованный под феодальный замок, построили по проекту самого хозяина – Кристапа Морберга. Морберг – один из немногих латышей, «свивших гнездышко» в самом аристократическом уголке взморья. В детстве он в лаптях пришел в столицу за птицей счастья. Начал учеником на строительстве. Скопил деньжат и вскоре поехал в Берлин учиться на архитектора. На склоне дней Морберг стал богатейшим человеком Латвии. Достаточно сказать, что ему принадлежала гостиница «Рим» (на этом месте сейчас «Рига»). Морберг никогда не кичился своим богатством. Все имущество он завещал Латвийскому университету.
Трудно представить Эдинбург без кургауза, располагавшегося на нынешней улице Турайдас. Вот что писал о нем справочник начала ХХ века: «Здесь есть гостиница и ресторан. Устраиваются балы- маскарады; даются русские оперетты. Электрическое освещение, великолепный парк – с зарубежными оркестрами, на открытой эстраде – варьете. В центре парка – театр и павильон с террасой, обращенной к морю. С террасы открывается неповторимый вид на пляж, который особенно оживлен и наряден по вечерам…»
В 1936-м на месте старого кургауза построили Дзинтарский концертный зал, а крытая эстрада, известная шоу-тусовками, появилась в 1960-м.
На той же улице – на противоположной стороне – когда-то находился знаменитый деревянный ресторан «Лидо». Построили его в 1930-е по проекту одного из самых известных
архитекторов ульманисовской Латвии Сергея Антонова. До войны в «Лидо» специально ездили из Риги.
Доминантой старого Эдинбурга была православная церковь Казанской Божьей Матери, возвышавшаяся на той же ул. Турайдас. Деревянный храм по просьбе русских дачников возвели в 1896-м, а снесли в 1960-е, при Никите Сергеевиче. Позднее на этом месте построили выставочный зал «Дзинтари», но он оказался не жилец – то пожары, то грабежи. Видно, на небе долго терпят, да больно бьют.
А поселок, получивший название в честь герцога Эдинбургского, переименовали в Дзинтари при Карлисе Ульманисе. Но на довоенных открытках с видом здания железнодорожной станции еще долго продолжали набирать привычное название – «Эдинбург».
Из когорты чеховских врачей
Среди самых известных дореволюционных здравниц Рижского взморья был санаторий Максимовича. Находился он в Эдинбурге, в дюнной зоне, за нынешним концертным залом Дзинтари.
Здравница открылась в 1905 году. Ее основателем был выпускник Харьковского университета, доктор Михаил Михайлович Максимович. К моменту открытия санатория он уже имел за плечами богатую практику: был земским врачом, фабрично-заводским, работал в Париже под руководством знаменитого профессора Шарко. Знания он блестяще применил и в новой для себя области – курортологии. «Жителям Риги, проживающим летом на так называемом штранде, известна, конечно, прекрасная лечебница доктора М. Максимовича, – писал „Рижский Вестник“ в 1908 году. – Красивое стильное здание, высящееся на эдинбургских дюнах, невольно привлекает внимание публики, прогуливающейся по берегу моря. По отзыву компетентных людей, лечебница оборудована по последнему слову науки. Она состоит из ванного отделения (мужского и женского), гидротерапевтического зала с римской баней и кабинета для врачебной гимнастики и массажа. Ванны отпускаются самые разнообразные: из морской воды, серные, грязевые, с прибавлением щелочей, железа, экстрактов…»
Санаторий стал первым на взморье, где можно было отдыхать круглый год. Приезжали сюда не только из столиц, но из уездных городов. Самым известным пациентом «Максимовича» был один из виднейших поэтов Серебряного века Валерий Брюсов. В Эдинбург он приехал в декабре 1913 года, вскоре после трагической гибели молодой поэтессы Надежды Львовой, покончившей с жизнью. За «эдинбургский месяц» Брюсову удалось прийти в себя. На взморье он много пишет. Вот строки из стихотворения «Зимнее возвращение к морю»:
«Успокой, как летом, и обрадуй Бесконечным рокотом валов, Беспредельной сумрачной усладой Волн, идущих сквозь века веков!»
Стихотворение было написано 18 декабря 1913 года. В рукописи кроме даты рукой поэта отмечено: «Санаторий доктора Максимовича». Покидая Эдинбург, один из томов стихотворений Брюсов подарил тому, кто «поставил его на ноги», с дарственной надписью.
Во время Первой мировой войны Максимович устраивает в здравнице лазарет для раненых, организует сбор пожертвований для населения, пострадавшего во время военных действий. Это не была дань моде – Максимович был идеалом «чеховского земского врача». Еще в начале столетия он много сил отдает борьбе с холерой, ведет активную просветительскую работу среди простого населения. Позже, после того как Латвия стала независимой, по его инициативе в Московском фортштадте была создана амбулатория для оказания помощи неимущим. Потом она превратилась в хорошо оборудованную больницу. В Русском народно-демократическом союзе, который возник в начале 1920-х, Максимович становится председателем комитета помощи.
Но сердце самого врача не выдержало. В 1923 году газета «Сегодня» сообщала: «Тяжелую утрату понесли русские врачи – не стало доктора Максимовича… Он без устали работал, спешил, как будто чувствовал, что мало дней ему осталось… Нет больше среди нас прекрасного товарища и отзывчивого врача».
В последний путь Михаила Михайловича провожали из его квартиры – в Риге, на улице Алберта, 4. Похоронили его на Покровском кладбище, за часовенкой архиепископа Иоанна Поммера.
А в тех корпусах, где когда-то работал Максимович, в советское время открыли новый санаторий – «Балтия». После Атмоды старые здания снесли, на этом месте сейчас нечто «офисно-жилое» из стекла и пластика.
Эдинбургский преферанс
Перед Первой мировой войной российские любители азартных игр ехали не только в далекий Баден – Баден, но и поближе – на Рижское взморье.
Туда – на рулетку, к нам – на преферанс. И трудно сказать, что было круче. Ведь в царской России "азардные игры", как называли их тогда, были запрещены. В 1910 году в Эдинбургском кургаузе с дозволения генерал – губернатора Звегинцева учредили "Общество казино". Законы давали губернаторам такое право, но существовал перечень запрещенных азартных игр. К ним и относился преферанс. Запретный плод, как известно, сладок. Преферанс (между прочим, русская карточная игра, еще в 1841 году заменившая вист) был очень популярен в высшем свете. В Эдинбург потянулись со всей России не только любители морских ванн. Как отмечал современник, столов было много, играли на большие суммы. Забытое ныне слово "азардовать" – рисковать – тогда на штранде было не менее повторяемым, чем "купаться". Случались и скандалы, когда проигравшие обвиняли победителей в шулерстве. Дошло до Столыпина, петербургские газеты запестрели заголовками о "подпольном Баден – Бадене" на Рижском штранде. Звегинцев издал распоряжение "закрыть адовые игры", хотя не прошло и недели, как в Эдинбурге вновь стали азардовать. Звегинцев делал вид, что ни о чем не знает. Губернатор прекрасно понимал, кто именно оставляет на взморье большие деньги. И не в последнюю очередь "адовым играм" взморье было обязано росту популярности. Если в 1909 году сюда приехало 46 тысяч отдыхающих, то в 1910–м – 54 500! В 1911–м подпольные азартные игры захватили и Майоренгоф. В следующем году была предпринята попытка частично легализовать азартный бизнес – открылся игорный клуб. Но генерал – губернатор его тут же закрыл – зачем проблемы на свою голову. Лучше пусть играют в подполье, а мы ничего не видим. Совсем как сегодня с "массажными салонами" в Риге. А Эдинбургу не случайно суждено было стать рижским Баден – Баденом. "…Аристократический уголок, – писал о нем отдыхавший здесь писатель Леонид Андреев. – …Женщины все породистые и красивые, мужчины все вежливые… В общем, народ сытый, довольный и, конечно, беззаботный…" Андреев пишет о "постоянных, ежедневных концертах, "морских праздниках", фейерверке на главной улице, местами освещенной электричеством, неустанном движении веселой разряженной толпы; роскошных и относительно дорогих пансионах и флирте, флирте… То он тяжеловесный немецкий, когда флиртующий напоминает собой медведя на канате, степенный и рассудительный, вносящий строгий порядок даже в самое прелюбодеяние, иногда наивный, но всегда самодовольный; то меланхолический русский с вопросами, запросами, сомнениями, колебаниями, угрызениями, душевными разговорами и стыдливостью…" …Жаль, что на рижском штранде времен подпольного азарта не побывал второй Достоевский. А появись "Игрок" о здешних нравах – глядишь, и взморью была бы обеспечена на весь мир слава второго Баден – Бадена. Хотя и сегодня есть возможность ненавязчиво рассказать о малоизвестной страничке из прошлого. Около нынешнего Дзинтарского концертного зала, на месте которого когда – то был Эдинбургский кургауз, – поставить памятник дореволюционному игроку преферанса. Тому, кто проложил дорогу нынешним казино города – курорта. А средств на его установку у игорного бизнеса Юрмалы, уверен, хватит. Было бы желание.
Храм на Турайдас
Не так давно ко мне попала старинная открытка – деревянный православный храм в Эдинбурге – на границе нынешних Дзинтари и Майори. Захотелось узнать подробнее о нем – ведь сегодня православных храмов здесь нет.
Тем, кто бывал в Юрмале, наверняка известен большой металлический глобус на улице Турайдас. Рядом и находилась когда – то церковь Казанской Божьей Матери. Освятили ее в 1896 году – 23 августа. Прекрасный образец деревянного зодчества, вписывающийся в архитектуру тогдашнего взморья. Церковь Казанской Божьей Матери стала второй православной в центральной части взморья. В 1867–м в Дубулты была освящена каменная церковь Святого князя Владимира. Возведение обоих храмов финансировало рижское православное Петро – Павловское братство. Сохранилась смета строительства церкви в Дзинтари – 6297 рублей 70 копеек. В первое время богослужения в Дзинтари велись только летом – вне сезона на взморье проживало около 200 православных. Но уже с 1909–го службы проводятся круглый год. Настоятелем храма в Дзинтари был настоящий подвижник – Николай Шалфеев. Его сын Борис вошел в историю города как "рижский Гиляровский". Заведующий историческим отделом газеты "Сегодня" в 1930–е, он оставил ряд блестящих очерков о прошлом города. Николай Шалфеев был настоятелем храма до начала Первой мировой войны – в 1914–м он эвакуировался в глубь России. В Москве поступил в Духовную академию, из рук патриарха Тихона получил одну из высших духовных наград – на него была возложена палица. В 1920–е в Риге отец Николай становится настоятелем Ивановского прихода. Среди коллег он выделялся тем, что был завзятым театралом. Не случайно именно его Рижский русский театр приглашал в начале сезона служить молебен. Николай Шалфеев умер в 1941–м – при немцах. Незадолго до этого ходатайствовал перед новой властью о похоронах танкистов, погибших при отступлении Красной армии. Отцу Николаю, свободно говорившему на немецком, не стали чинить препятствий. Но вскоре самого вызвали в гестапо – у немцев появилась информация, что священник помогает детям из Рижского гетто. Через два дня после беседы Шалфеев умер… В советское время действующим оставался лишь православный храм в Дубулты. А в 1962 году за сутки церковь в Дзинтари была уничтожена. Сейчас говорят – по команде Хрущева, хотя решение подписало партийное руководство Латвии. Истину установить сложно, но то, что нынче модно всех собак вешать на Москву, – факт. В 1970–е на месте храма построили выставочный зал. Выставками, честно признаюсь, он не запомнился, а вот кафе в нем было. Проходили там и встречи с известными гостями курорта – в День работника торговли их для подчиненных устраивало руководство Юрмальского управления торговли. Выставочный зал – тоже уже история. Здание сгорело. А церковью, которая связана с именем Николая Шалфеева, можно любоваться лишь на старых открытках. Они очень редкие. На оборотной стороне той, что попала ко мне, можно увидеть печать: "Оскарс Цинкс". В советское время это был самый известный коллекционер старинных открыток. В 1990–е он умер. А открытки из его бывшей коллекции продолжают жить и рассказывать нам о прошлом Риги и Юрмалы.
Уличные торговцы Майори
Знаете, почему на Йомас полно уличных торговцев, а в соседних Дубулты, Дзинтари, Булдури их практически не увидеть, хотя и там летом море народу? Традиции. В Майори вплоть до 1870–х годов запрещалось открывать магазины, поэтому коробейники и облюбовали главную улицу поселка. Тем временем соседние Дубулты процветали. Здесь ограничений не было. Не случайно они на долгие годы становятся центром курортной жизни. Табу на открытие в Майори магазинов ввел хозяин местной земли – барон Фиркс. Юдофоб, он и магазины считал "частью еврейского заговора". В конце концов под давлением дачников пошел на уступки. Первый магазин – Каровина – был открыт на углу нынешних Йомас и Тиргоню, там же появилась хлебопекарня. В 1877–м заработала первая аптека, в 1882–м – почта и телеграф. Впрочем, победа лавочников была относительной: барон душил их высокими пошлинами. Этим не преминули воспользоваться уличные торговцы. Писатель Петр Боборыкин, приезжавший в 1880–е на взморье из Петербурга, вспоминал: "Вы сидите на террасе в теплый вечер на взморье. До вас доносятся протяжные, чисто русские звуки: "Сахарное мороженое!" По песчаным переулочкам, где за заборами приютились дачки, настроенные немцами и онемеченными латышами, разъезжает ярославский или тверской мужичок, сидя на двухколесном коротком ящике, где помещается несколько форм. С утра до позднего вечера разъезжает он так по улицам и улочкам штранда, и целый день у него есть покупатели. Остзейская культура не доработалась до такого вида кондитерского промысла; а наш мужичок принес его готовым и усовершенствовал: он уже не таскает на голове тяжелейшую кадку с двумя формами, он выдумал свой двухколесный ящик; но лошадь у него в русской упряжи и дуга расписана яркими красками. Мороженое у него действительно сахарное, в пять и десять копеек за формочку. Не одни дети, и взрослые рижане объедаются этим мороженым… Утром вы слышите беспрестанно крики разносчиков, предлагающих ягоды, овощи, фрукты. Это опять ярославцы, промышляющие вдали от своей родины, или русские из Остзейского края, большей частью раскольники… И так промышляют разносчики полотен, кружев…" Большинство продавцов по – немецки знает одну – две фразы, и бюргерские жены вынуждены говорить по – русски – "упражняться в неприятном для них диалекте". Не хотите "упражняться" – езжайте за товаром в Ригу. К 1880–му, когда в Майори приехал Боборыкин, они уже стали "немецкой дачной колонией". А самыми первыми дачниками были русские – семьи рижских купцов Поповых и Камариных. Впервые они сняли дачу в 1845–м – на границе с нынешними Дубулты. Приезжали много лет подряд. На Лиго "выписывали" прусских музыкантов – с оркестром из 4–5 человек разъезжали по Лиелупе на лодках, разукрашенных цветами и дубовыми венками. Заворачивали к рыбакам. Взрослых угощали снедью, табачком, детей – сладостями, игрушками. Наследник этих рыбаков – Екаб Путниньш – на рубеже веков становится одним из самых состоятельных латышей на взморье – строит судно, на котором привозит по Лиелупе пиломатериалы для поднимающихся окрест дач. К тому времени проблемы с торговлей в Майори уже сняты: в 1894–м барон разрешил открыть даже продуктовый рынок. …Давно ушли в прошлое табу Фиркса. Магазины на Йомас на каждом углу. Но как и сто лет назад, на главной улице поселка по – прежнему можно увидеть уличных торговцев. Теперь это не ярославцы или тверичи, а самые что ни на есть латыши. Но как и тогда, отдыхающих завлекают по – русски: "Сахарная клубника! Сахарная черника!" Потому что как бы ни изголялись языковые инспекции, торговцы знают: на русском их поймут и рижане, и москвичи, и петербуржцы.
Пушкину – от барона Мирбаха
В июне 1899 года улица Йоменская превратилась в Пушкинскую.
То была инициатива главного полицмейстера курорта барона Мирбаха, решившего увековечить память Александра Сергеевича в день его 100–летия. Правда, "прожила" Пушкинская всего три дня. Мирбах стал главным полицмейстером Рижского штранда в 1897 году. Немецкий барон, он был человеком русской культуры, настоящим ревнителем православия. На его личные пожертвования провели реставрацию храма Святого князя Владимира в Дубулты. Барон не только выделил деньги, но и нашел строителей, с немецкой педантичностью следил за ходом работ. Немало сделал он и для благоустройства взморья. При нем на месте старого дубултского рынка появился новый, была проведена телефонная линия к 20 магазинам взморья. Мирбах ввел купальные костюмы на пляже, приказал снести допотопные купальные будки. В 1899 году полицмейстер взялся за переименование улиц. Первым делом отдал дань уважения прославленному генералу Ермолову: вместо Эдинбургского проспекта появился Ермоловский. А в июне Йоменская стала Пушкинской. Можно представить, каково было негодование другого немца – русофоба барона Фиркса, когда он вышел на Йомас и увидел другое название. А ведь этот поселок был его собственностью. Фиркс наказал владельцам дач "за сутки вернуть прежнее название". Выполнить распоряжение разгневанного барона владельцам дач помогла собственная экономия – название "Пушкинская" они оформили на старых табличках. На этот раз, вооружившись клещами и молотками, просто перевернули их другой стороной. На следующий день, гуляя по Майори, барон убедился, что его распоряжение выполнено в точности. "Йоменская останется Йоменской вовеки, пока эта земля будет принадлежать благородному роду Фирксов", – изрек он. Но и Мирбах не собирался так просто сдаваться. Дело дошло до российского Сената, а тот оставил последнее слово за Фирксом – собственником территории. В 1914 году была предпринята вторая попытка вернуть Пушкинскую в Майори – на сей раз к 300–летию дома Романовых. Инициатором выступило майоренгоф – дуббельнское общество благоустройства, идею благословил генерал – губернатор Лифляндии. К тому времени старшего Фиркса не было в живых, но его наследники были непоколебимы. Не помогли и патриотические манифестации. И слава богу! При всем уважении к поэту Пушкинских улиц хватает, есть и в Риге. А Йомас только одна. Между прочим, по одной из версий, Фирксы любили романы Вальтера Скотта, а одним из их персонажей был веселый английский фермер Йомен. По другой версии – более реальной – название связано со старинным прусским словом Jomen. Так назывались длинные рвы в торфяных болотах, даже в сильный зной редко высыхающие. Вот такой отвратительный "йомен" тянулся когда – то на месте известной улицы.
Терапия Нордштема
На Рижском взморье работало немало известных врачей, но знаменитым был один – доктор Нордштем. Николай Лесков даже посвятил ему рассказ.
Принято считать, что первые здравницы появились в Кемери. Это не совсем точно. Действительно, в 1838 году после высочайшего разрешения в Кеммерне(так тогда именовались Кемери) открыли ванное заведение. Но первый санаторий поднялся не там, а на границе нынешних Майори и Дубулты. Здравницу назвали «Мариенбад» – в честь супруги Александра II. Вскоре о ней становится известно в Петербурге. Жители Невы вместо шумного Баден-Бадена все чаще склоняются в пользу Рижского взморья: ближе, дешевле и самое главное – не хуже.
Росту популярности курорт под Ригой обязан в немалой степени и доктору Нордштему. В Лифляндию он перебрался из Кронштадта, где имел долголетнюю практику флотского врача. Участок земли у моря врач приобрел в 1870-м.
Так чем же удивил столичных шишек доктор Нордштем? Вот что писал Николай Лесков в рассказе «Колыванский муж»: «Чудесный старик-немец…Больных заставлял ходить по берегу то босиком, то совсем нагишом. В аптечное лечение не верил нисколько и над всеми докторами смеялся…»
Подагру, ипохондрию и другие тогдашние «модные болячки» Нордштем лечил физической терапией и закаливанием: распиливание и рубка дров, долгие прогулки по берегу и дюнам. Глядя на измотанных господ, возвращающихся с «терапии», окрестные крестьяне только качали головами – «не санатория, а тюрьма». (Между прочим, чуть раньше в Москве соотечественник Нордштема врач Христиан Лодер основал лечебницу несколько иного профиля – пациенты пили минералку и потом совершали небольшой моцион. Наблюдая через ограду за праздно гуляющей публикой, московские простолюдины называли такое лечение «гонять лодера», а самих больных – лодырями).
У пациентов Нордштема «гонять лодера» времени не оставалось.
В терапию входило и морское купание. Только если сильному полу дозволялось принимать морские ванны в заливе, то слабому – воду грели. Нелегкой была подготовка к процедуре: в начале воду ведрами таскали в емкости, устроенные в дюнах. Затем ее подогревали на огне, и потом по трубам вода поступала в ванны. Так вот: водоносами были сами пациенты лечебницы.
Среди тех, кого «чудесный старик» поставил на ноги, были такие знаменитости, как Иван Александрович Гончаров, приезжавший в Дуббельн девять сезонов подряд, Николай Лесков, адвокат Кони, популярный тогда писатель Боборыкин. Не говоря уже об «их сиятельствах» и «ваших благородиях», которых с каждым годом на взморье становилось все больше.
Что касается Лескова, то он приехал на Рижский штранд в 1879-м и снял комнату неподалеку от «Мариенбада» – в Пумпури, которые тогда назывались Карлсбадом. Нордштем остался в памяти писателя не только как самобытный врач.
«Жил он холост, – пишет Лесков в рассказе. – Брак считал недостойным и запоздалым учреждением…ходил часто без шапки, с толстой дубиной в руке, ел мало, вина не пил и не курил, и был очень умен».
А Майори с открытием «Мариенбада» из обычного поместья с лугами да лесом превращаются в престижный курорт. Лишь в 1870-ые там появляются первая гостиница, рынок, парк и концертный зал. О последнем – стоит сказать особо. Находился он на Йомас, на том месте, где сегодня Юрмальский дом культуры и назывался – концертный зал Горна. По имени хозяина. В концертном зале выступали лучшие симфонические оркестры из Хельсинки, Берлина. На рубеже столетий там выступала и знаменитая Анастасия Вяльцева – звезда российской дореволюционной эстрады. В 1896-м в саду прошел первый на взморье сеанс «живой движущейся фотографии» – кинематографа. За год до начала Первой мировой в Майори вспыхнул сильнейший пожар – сгорели все деревянные постройки улицы Йомас. Не пощадил пожар и сад Горна. В 1960-е на этом месте построили кинотеатр «Юрмала», который сейчас переименован в Дом культуры.
…Если вы бываете в Майори, не поленитесь дойти до Юрмальской думы – улица Йомас 1\5. Прямо за ней – старинные каменные ворота. Это все, что осталось от знаменитого санатория «Мариенбад». Через эти ворота проходили Гончаров, Лесков, Кони и «чудесный-старик немец» по фамилии Нордштем. С него, по существу, и начинались наши Майори.
Завещание барона Фиркса
Когда – то немцы называли Дубулты Юденбургом. До революции это был единственный взморский поселок, где имели право селиться евреи. Черта оседлости в Юрмале – изобретение местных поборников чистоты крови. Во второй половине XIX века большая часть взморских земель переходит в собственность барона Фиркса, который и наложил табу на проживание евреев. Дубулты оставались вне баронских владений. Поэтому именно в этом поселке появляются молельный дом, три синагоги. Их благородиям, в том числе великому князю Николаю Николаевичу и начальнику III отделения генералу Середе, до этого регулярно приезжавшим из Северной столицы в Дубулты, становится неуютно от такого соседства, и они спешно переезжают в Эдинбург (Дзинтари). Но история рождения поселка связана не с немцами и евреями – еще в XV веке здесь была корчма латыша Дубултса. В 1533 году магистр Ливонского ордена Вальтер Плеттенберг дарит эти земли рыцарю Ламберту Старку. В документах упоминается и корчма Дубултса. Во время войны 1812 года это название фигурирует в донесениях в Санкт – Петербург. Контр – адмирал Молер сообщает морскому министру: "14 сентября на судах мы проплыли по реке Аа (ныне Лиелупе) до Бильдериньского поместья… 15 сентября достигли Дубултской корчмы, 16 сентября – Шлокена (Слоки)…" Вскоре после войны 1812 года в поселке появляются дачники – участники военной кампании. Среди них – Барклай – де – Толли. По одной из версий, он и построил самую первую дачу в Дубулты. Корчма тоже никуда не исчезла. Хозяин Ансис Дубултс превратил ее в гостевой дом. Обычно здесь останавливались те, кто ехал в Курляндию. Зимой ямщики поджидали, пока соберется целый санный поезд, – окрестные леса кишели волками. В 1841–м поселок получает официальное название – Дуббельн. Дачные колонии вырастают и по соседству – в Карлсбаде (Меллужи, Пумпури), Ассерне (Асари). Эти поселки тоже становятся собственностью Фирксов со всеми вытекающими последствиями. В 1848–м выходит царский указ о выделении земли под дачи по обеим сторонам нынешнего проспекта Дубулту. Местным извозчикам вменялось в обязанность привозить к обустраивавшемуся тракту не меньше трех возов хвороста. В 1820–е дачников доставляет из Риги дилижанс, а в 1830–е наступает эра пароходов. Пристань находилась недалеко от дубултской бани. В 1870–м в Дубулты и Майори "бегали" семь пароходов. Их имена и сегодня сохранились в названии некоторых улиц курорта: Ундине, Омнибуса, Атра… В 1877–м приходит время железной дороги. Впрочем, вплоть до начала ХХ века пароходное сообщение было в пять раз дешевле! Виновата… Лиелупе, которая нередко выходила из берегов, затопляя железнодорожные рельсы и вокзал. А средства на усмирение реки собирали с помощью высоких железнодорожных тарифов. Лишь в 1901–м Лиелупе успокоили: вдоль берегов – от Дубулты до Майори – соорудили бетонные дамбы. Удильщики, сегодня оккупирующие полоски суши, и не подозревают, что это тоже памятники истории курорта. "Люди приезжали на отдых с деньгами и ценили наше взморье за его простор, сосновый лес, простоту нравов и сравнительную дешевизну жизни, – писал в 1932 году в газете "Вечернее время" очевидец дореволюционного уклада взморья. – На лето наезжали десятки псковичей и ярославцев, разносчиков по дачам зелени и других продуктов. На все было требование и были деньги… А теперь в Дуббельне в магазине появляется шикарно одетая дама с громадными ценностями в ушах и на пальцах и покупает… полфунта белого хлеба, селедку и луковицу… В былые времена народ был более изнежен, но умел лучше приспосабливаться как к одежде, так и в жизни… Словом, год от года наш дачник мельчает, а дачевладельцы медленно, но верно нищают". О старом Дуббельне – поселке рыбаков, князей и евреев – сегодня мало что напоминает. Корчму Дубултса снесли в 1930–е, а на ее месте (проспект Дубулту, 4) построили двухэтажный домик, сохранившийся и поныне. Железнодорожный вокзал прожил дольше – современный построили в 1978–м. Здание старинной синагоги на улице Цериню, 12, уже в новые времена перестроили в крытый рынок. Впрочем, следы еврейского Дуббельна еще встречаются. На фасадах старых домов иногда можно увидеть рекламу с именами еврейских ремесленников и фармацевтов… А наследники Фирксов еще долго сохраняли черту оседлости на взморье. В 1907–м наследство клана перешло к Георгу фон Фирксу, приехавшему из Австрии. В далекую Лифляндию он пожаловал в сопровождении жены – артистки цирка и двух негритят. Жили шумно, и вскоре с австрийцем случился удар. В завещании детям и этот барон строго наказал выполнять наказ пращуров, помешанных на "еврейском вопросе". Лишь в 1920–е годы ограничения упразднили, но еще долго старожилы продолжали называть Дубулты Юденбургом.
В Дуббельн на…кумыс
Когда – то взморских отдыхающих собирались лечить кобыльим молоком – кумысом. Напротив Дуббельна, на лиелупских лугах, построили конюшни, выписали татар для ухода за лошадьми и приготовления кумыса. Однако "лекарство" не имело успеха у дачников.
Превратить взморье в "кумысный курорт" посоветовал один из так называемых купальных врачей. Эту должность ввели в 1837 году, и с того времени каждое лето на штранде полагалось находиться "купальному врачу". Назначал его главный полицмейстер Риги. Первым стал выпускник Дерптского университета Карл Содовский. Через два года он написал брошюру о лечебных свойствах Рижского взморья – Das Seebad zu Dubbeln("Купальный курорт в Дуббельне"). Спустя несколько десятилетий на взморье появляются и частные врачи. Самым известным был флотский доктор Нордштем, переехавший из Кронштадта. В 1870–м он купил участок земли на границе Дубулты и Майори, а вскоре построил санаторий – "Мариенбад". После смерти Нордштема "Мариенбад" перешел в руки некой Китты – Киттель, а затем доктора Бетишера. Здравница продолжала держать марку лучшего санатория не только Лифляндии. В 1908–м там появилось автономное электрическое освещение, в 1913–м – центральное отопление. К тому времени перестроили главный корпус на берегу моря – появился второй этаж с 23 новыми комнатами для пациентов. Были у Нордштема и конкуренты. Доктор Тило – построивший "гимнастическое и массажное заведение" на Йомас, Циммерман и Соколов, открывшие водолечебницы в Старом и Новом Дуббельне. В каждом поселке работали и "заведения морских ванн". Вначале отдыхающих лечили холодными ваннами, затем – теплыми. Первые "ванны" были примитивными будками в дюнах. В 1898 году полицмейстер Рижского взморья Мирбах распорядился снести их и построить новые. Одно за другим вырастают "ванные заведения" в Майоренгофе и Дуббельне, Бильдерлингсгофе, Карлсбаде, Ассерне. На рубеже столетий в Асерне открывается и санаторий – Красного Креста. Лечились там дети – сироты, солдаты, пострадавшие в ходе боевых действий. В 1905–м в Асари привезли большую группу раненых – участников русско – японской войны. Медики приезжали на штранд и на научные конференции. В 1904 году на встрече русских врачей профессор Чиж назвал взморье лучшим курортом страны, его коллега – Жуковский – рекомендовал его в первую очередь детям. "То, что дала ему природа, – прекрасно", – говорил он. А что не дала, пыталась привнести. Так, в 1878–м решили сделать взморье "кумысным курортом". Но затея провалилась. Отдыхающим "юрмальский кумыс" не нравился и в 1883–м магазин в Дуббельне, где им торговали, закрылся.
Меллужи далекие и близкие
Помню, как одна из дачниц, объясняя происхождение названия «Меллужи», сказала: «Вероятно, от мелких луж». Это, конечно, шутка. Если серьезно, то историки полагают, что названием поселок обязан чернике, которой славились окрестные леса. По- латышски черника «mellene».
Первое упоминание Меллужи встречается в 1693 году в церковной книге – «zu Melluschen in Curland». Самым приметным сооружением рыбацкого поселка была корчма. В 1827 году на смену историческому названию приходит новое – Карлсбад. Эти земли были вотчиной Карла фон Фиркса, который решил обустроить здесь купальное место – построил кургауз для дачников. А назвал его в честь себя – Карлсбад. Вскоре Карлсбадом стали называть всю округу – не только нынешние Меллужи, но и Пумпури.
С конца 1830-ых барон начал продавать земли под дачи – в районе нынешней улицы Капу. В 1881-м в Карлсбаде открывается заведение «тепловых морских ванн», в 1887-м – аптека. За почтой дачники в начале приходили в кургауз, затем ее стали разносить по домам, а в 1910 открылось почтовое отделение.
Утверждения о том, что Меллужи – издавна были немецким или латышским местом отдыха – ошибочно. Среди первых дачников было немало русских, в том числе – людей известных. В 1879 году в Карлсбаде отдыхал Николай Лесков. «Скуки здесь вдоволь, а грубо циничного немецкого разврата еще более», – писал он. Леонид Андреев, снимавший дачу на нынешней улице Екаба в 1901 году, наоборот, не мог скрыть восторга: «Я долго глядел на сверкающую пену прибоя, на нежные и чистые краски воды, неба и зеленого берега – и никак не мог поверить, что все это правда».
Было здесь и немало собственных русских дач. С 1910-го в течение четырех лет в гости к своей бабушке приезжал будущий классик советской литературы, тогда еще гимназист, Всеволод Вишневский. Дом, который принадлежал бабушке драматурга находился на Учительской улице. В мемуарах он вспоминал, что многие дачи вокруг принадлежали русским. В 1930-ые Меллужи тоже считался районом, где было много русских дач – там отдыхала русская рижская интеллигенция. Об этом в своей книге «Как мы жили в довоенной Риге» вспоминает архитектор Дмитрий Анохин.
Во время Первой мировой войны большая часть деревянных зданий Карлсбада сгорела – кургауз, эстрада в парке, морской павильон, аптека… В начале 1920-ых поселок возвращает историческое название – Меллужи. Правда, первое время были станции Меллужи I и Меллужи – II, а потом для одной из них придумали новое имя – Пумпури.
Меллужи 1970-ых – теперь тоже история. Когда-то напротив парка был кинотеатр «Меллужи», а рядом магазин красок и строительных материалов. Дальше, в сторону Асари, рынок, напротив – столовая. Кажется, пельменная. Это была обыкновенная советская тошниловка, хорошо поесть можно было в чебуречной и, конечно, в ресторане «Лайкс», которые располагались еще дальше по проспекту. Ресторан построили до войны. Тогда он назывался «Калнс», была там и кондитерская. В советское время ресторан переименовали, а в 1990-ые снесли. В памяти о Меллужи 1970-ых остался книжный магазин – низенькое деревянное здание у дороги, и пункт обмена газовых балоннов. Там вы могли встретить знакомого, которого «тысячу лет не видели» – менять 5-литровые газовые баллоны приезжали со всей Юрмалы.
Моя любимая улица была рядом с проспектом Меллужи – Капу. На долгие километры тянулась вдоль дюн – до Вайвари. Здесь были самые красивые деревянные дачи – со старинными башенками и флюгерами. А место, рядом с морем, поэтичным и неповторимым. Не случайно этот район для своей дачи облюбовал и Раймонд Паулс – только была она не в Меллужи, а в Асари.
Это было у моря
В шестидесятых годах мои родители на лето снимали комнатушку в Меллужи, на улице Капу. Тихие, утопающие в яблоневых садах дачи начала века, с мансардами и причудливыми башенками, скрипучие лестницы и особый неповторимый запах минувших десятилетий – все это будило воображение. Именно здесь, по соседству с Капу, на неприметной улочке Екаба, когда-то именовавшейся Якобштадтской, прямо у моря, в 1901 году жил один из любимейших моих русских писателей – Леонид Андреев. В меллужском парке, на концертах музыки в восьмидесятые годы ХIХ века можно было встретить Ивана Александровича Гончарова.
Как сейчас помню хозяйку нашей дачи – высокую строгую даму в пенсне – Ольгу Николаевну. По вечерам, когда солнце садилось, ее можно было увидеть прогуливающейся по берегу – под зонтиком, в белых атласных перчатках, обмахивающуюся веером из перьев. Отдыхающие – а их в Меллужи было немного – с интересом разглядывали даму, казалось сошедшую прямо со страниц старинного романа, и почти всегда оборачивались ей вслед.
Иногда Ольга Николаевна присаживалась на скамейку и раскрывала потрепанную книжицу – томик стихов Игоря Северянина.
Однажды Ольга Николаевна пригласила меня в свою комнату. Я попал в самый настоящий музей, повествующий о прошлом взморья. Здесь стояли плетеные кресла, в каких дачники начала ХХ века сидели у воды, железнодорожные расписания двадцатых-тридцатых годов, билеты того времени, старинные открытки с господами в смешных купальных костюмах и дамами в чепчиках и даже, что произвело на меня особое – настоящий граммофон с огромнейшей трубой.
– А вот в таких вагончиках когда-то отправлялись купаться, – Ольга Николаевна подвела меня к фотографии, на которой была изображена повозка на колесах. – Я хорошо помню, как отец запрягал в вагончик лошадь и подобным оригинальным манером мы въезжали в море.
И неожиданно для себя я услышал целую историю о том, как купались на Рижском штранде в конце ХIХ столетия, о купальных порядках, которые сегодня вызывают улыбку.
Отец Ольги Николаевны был действительным членом Дуббельнского купального общества, которое возникло в 80-е годы ХIX века. Общество следило за порядком на взморье, собирало специальный «купальный налог» с каждого дачника. На эти средства содержался полицейский аппарат, который следил за соблюдением правил купания.
Забавно, но на каждой станции штранда существовали свои, особые порядки купания и нормы приличия. Так, к примеру, Дуббельн был своего рода обителью «разврата» – ведь там дамам и господам разрешалось совместное нахождение на пляже в купальных костюмах. В Меллужи, как, впрочем, и в большинстве других взморских поселков, купание в костюмах долгое время было раздельным для лиц обоих полов. Дачники купались до 10 утра, дачницы и их чада – с 10 до 13. За соблюдением правил строго следили городовые, которые, словно огромные чайки, расхаживали по пляжу в своих белых кителях. Правила соблюдались строго: тот, кто нарушал их в первый раз, штрафовался тремя целковыми, во второй – шестью, а на третий вовсе удалялся за пределы курорта.
Конец ознакомительного фрагмента.