1989
Пути к консолидации: участь номенклатуры и личные судьбы «бюрократов»
Бюрократия – власть конторы, бюрократы – захватившие власть аппаратчики. Таковы буквальные значения слов, употребляемых в последние годы для обозначения якобы главного зла советской общественной системы. Реже, но тоже весьма дружно ругают и государственный характер управления. Всё, дескать, у нас обюрокрачено, всё огосударствлено, отсюда проистекают все наши беды.
Слышны и резонные возражения. В том духе, что без контор, без делопроизводства, без канцелярий, без аппарата управления – нельзя. Функция требует специализации, профессионализации ради эффективности. А с государством и того яснее: даже самая образцовая демократия есть государство. Не дошло еще человечество до тех рубежей, когда властные функции перестают быть политическими по существу и государственными по форме осуществления. Такие возражения опрокидывают поверхностное понимание бюрократии и государства, заставляют поглубже поставить вопрос о природе явлений и процессов, обозначаемых этими понятиями.
Начну с того, что на Западе (в буржуазно-демократических обществах), когда говорят о бюрократизме, имеют в виду нечто иное, чем мы в СССР. Там жизнь общества регулируется законами, то есть общество является правовым. Чьи интересы преимущественно отражают и защищают законы, – другой вопрос. Нам важно сейчас отметить, что законы не только написаны и приняты, но и действуют, имеют верховенство в системе управления. Разнообразные органы и институты власти призваны осуществлять правопорядок, поддерживать инициативу, свободные действия и противодействия в рамках законных норм. Бюрократизм в этих условиях возникает и существует как извращение в деятельности органов и институтов власти: отдельные чиновники или даже целые властные структуры начинают манипулировать законом, ставить себя выше закона, своекорыстно интерпретировать закон и правовые нормы. В результате таких действий возникает как бы параллельная властная структура, «примесь» к правопорядку, неформальная функция, извращение правила. Норма правового общества состоит в верховенстве закона, которое осуществляется через административную и – как часть ее – конторскую деятельность. Отступление от нормы, когда оно происходит, проявляется прежде всего и главным образом в том, что наряду с отправлением через контору властных и административных функций появляется незаконная власть самой конторы, выражающая не законную норму, не интерес законодателей, а интерес конторы, противопоставленный закону.
Наше общество – все еще неправовое, в нём нет верховенства закона в регулировании всех сфер жизни. Система управления по-прежнему в значительной мере является не демократической, а командно-карательной[8]. Даже если закон писан и принят, он не имеет верховной силы. Поэтому-то и пишется закон обычно в форме внутриведомственной инструкции или общей декларации. Реальной является власть, сознательно ставящая себя выше закона. То, что в правовом обществе – исключение из правила и существует неформально, прячется от общественного внимания, у нас – правило, существует как фактический принцип государственного строя, афишируется как естественное и неотъемлемое свойство системы управления. Здесь действует реальный механизм отчуждения народа от власти. Долгие годы этот механизм упорно называли демократическим централизмом, хотя в нем нет ни грана демократии. Сейчас называют бюрократизмом. Правильное ли это название? Думаю, нет, неправильное. Но если уж мы привыкли так обобщенно называть пороки нашей системы управления, то давайте хотя бы ясно осознавать смысл, вкладываемый у нас в понятие «бюрократизм».
Кстати сказать, в нашей стране о бюрократизме давно говорят не в нейтрально-управленческом смысле, а в социально-политическом – как о противоположности социалистической демократии в сфере управления. Но вот странное дело: в годы перестройки, как я замечаю, усилилась тенденция трактовать наш бюрократизм как раз на западный манер, как некое отступление от правила, как явление не политическое и даже не социальное, а скорее как ржавчину, плесень, неполадки в механизме управления. Это, по-моему, не случайность. Такой подход к бюрократизму становится объяснимым в более общем контексте – в истолкованиях характера существующей системы общественных отношений и управления, причин кризиса нашего общества и направлений его преодоления. Этот общий план не станем здесь рассматривать подробно, отметим только самое ключевое в нем.
Говорить о бюрократах и бюрократизме на западный лад (то есть как об отклонении от нормы правового государства, а не как о норме нашего неправового общества) выгодно тем, кто не желает или не готов радикально менять политическую систему, характер управления в обществе и в хозяйстве.
Им желательно представлять сложившуюся систему как в основе своей социалистическую, но только нуждающуюся в серьезной модернизации. Надо отсечь или перестроить то, что безнадежно устарело и стало «механизмом торможения». Но глубинная основа, дескать, вполне доброкачественна, отвечает принципам социализма. Бюрократизм, получается, – это то, что устарело и нуждается в отсечении или модернизации. Основа же сложившейся общественной системы бюрократизмом якобы не поражена, испытывает от него неудобства. К примеру, государственная собственность на средства производства не может проявить свои социалистические преимущества из-за бюрократической зацентрализованности управления; распределение по труду также блокируется уравниловкой и мелочной опекой со стороны центра; демократический централизм испытывает нехватку самостоятельности низовых звеньев. И так далее.
Своеобразно повели себя в условиях перестройки «борцы за чистоту марксизма» из числа схоластов и догматиков, еще недавно пропагандировавшие брежневскую действительность как реальный социализм, как будто бы состоявшееся укрепление в нашей жизни не просто социалистических, а общекоммунистических начал. Сейчас они зовут к искоренению бюрократизма, к обезвреживанию конкретных бюрократов. Наверное, им кажется, что именно отдельные бюрократы держат под спудом могучие силы общекоммунистических начал. Каждому понятно, что таким способом отыскивается ограниченный контингент виновников кризиса, чтобы можно было направить активность масс в русло борьбы с отдельными бюрократами. По принципу: «Если кое-где у нас порой…» А система управления, строй общественных отношений остаются при этом в неприкосновенности, вне очистительного воздействия активизации трудящихся. Уместно напомнить, что для В.И.Ленина механизм борьбы с бюрократизмом и победы над ним был однозначно ясен: только массовая активность трудящихся (как на производстве, так непременно и политическая) способна блокировать и победить бюрократизм и бюрократов (привилегированных лиц, оторванных от масс и стоящих над массами).
Важно, пожалуй, отметить, что концепция сведения борьбы с бюрократизмом к борьбе с конкретными людьми в аппарате, замены плохих аппаратчиков на хороших, старых на новых находит принципиальную поддержку со стороны либерально настроенных кругов и прагматически мыслящих хозяйственников. Даже левацкие радикалы поддерживают по существу эту концепцию, подначивая массы к огульному нигилизму в отношении бюрократов, аппаратчиков, чиновников.
Что же объединяет все эти, разные, казалось бы, социальные силы – от консерваторов до умеренных прогрессистов и радикальных леваков? Больше всего, пожалуй, две вещи. Во-первых, неприятие по-настоящему глубинного, качественного обновления общества, сужение содержания перестройки до задач обновления аппарата власти, но при сохранении всё же прежнего каркаса (схемы) этой власти. Во-вторых, боязнь допустить массы трудящихся к настоящему историческому творчеству, созидательной деятельности, реальному народовластию. Даже левацкие радикалы, буквально «заводящие» народ на решительные акции, отводят этому народу роль средства разрушения без созидания, активизируют массы на разрушительных идеях, а не на созидательных. Народ, по их мысли, должен решительно действовать в соответствии с лозунгами, указанными вождями. В случае, если вожди выбрасывают лозунги типа «Бей!», «Долой!», «Гнать в шею!», масса сейчас готова идти за ними. Но куда идти? С каким сердцем, с какой душой?
Революционный подход к перестройке противостоит всем другим. И в набольшей мере это относится к названным выше двум проблемам. Первая – глубина обновления общества и системы управления. Масштаб преобразований понимается как смена типа общества: тоталитаризм (сталинизм) должен уступить место демократии, социалистической демократии; командно-карательная система руководства должна быть заменена демократическим управлением. Решение второй проблемы – движущих сил революции – видится столько же четким: демократическую революцию, выход из казарменного «социализма» как исторического тупика может совершить только народ, трудовая сознательная масса. Отсюда и задача: покончить с отчуждением народа от власти, завоевать реальное народовластие.
Сказанного, полагаю, достаточно, чтобы окончательно обозначить альтернативность подходов к бюрократизму и бюрократам.
Один подход, объединяющий тех, кто не приемлет перестройки или же не доводит её до революции и реального народовластия, определяет понимание бюрократизма как отклонения от принципов, искажения основ существующей системы управления. Сами основы и принципы при этом рассматриваются как доброкачественные, социалистические. Бюрократизм – нарост на живом теле социализма, надо его убрать. А как? Надо определить тех конкретных бюрократов, которые повинны в крайностях, в вопиющих извращениях, и отстранить их от должностей, заменить новыми кадрами. Другие, не столь глубоко погрязшие в бюрократизме, должны перестроиться. С них надо и спросить, и помочь им войти в перестройку. Наконец, надо выдвинуть новые силы, найти их среди активистов и инициаторов хороших перестроечных дел. Во все этой работе следует обратить внимание на изменение стиля и методов работы. Например, отказаться от командования, запугивания людей, шельмования, меньше заседать и писать решений, а больше действовать, бывать в трудовых коллективах, вступать в диалог и т. п. Словом, надо осуществить комплексное обновление аппарата власти, чтобы сделать наш социализм демократическим.
Другой, революционный подход определяет совершенно иное решение всех этих вопросов. Начиная с того, что «наш социализм» – не социализм, так как народ отчужден от власти, не имеет возможности самостоятельно строить свою жизнь. И то, что у нас принято называть бюрократизмом, – не отклонение от добротной в общем-то основы, а сама основа, сам стержень казарменного псевдосоциализма. Это командно-карательная власть, осуществляемая устойчивой социальной группой – номенклатурой. В отличие от бюрократии, этого изъяна, характерного для правового общества, номенклатура есть закономерная составная часть социально-кастовой структуры тоталитарного общества. Она – не нарост на социалистической основе, а сама основа несоциалистического общественного организма, узурпатор власти народа. Суть революции – в переходе от власти номенклатуры к власти народа. Острие борьбы должно быть направлено именно на перемену глубинного характера власти, ибо только такая перемена делает небессмысленной работу по замене одних учреждений другими, старых аппаратчиков – новыми. Без замены же власти номенклатуры властью народа произойдет лишь омолаживание номенклатурной власти, переоснащение и совершенствование командно-карательных методов управления.
Из революции любят делать пугало, стращать ею склонных к испугу. Между тем в революции всегда заложен огромный созидательный заряд, способность разрешить проблемы практически всех здоровых социальных сил. Правда, для этого требуется обеспечить мирный ход революции. В СССР мы уже подошли к рубежу, когда вопрос о мирном развитии перестройки стал центральным политическим вопросом. Шанс мирного движения вперед есть. И, кстати сказать, в решающей мере использование этого шанса зависит от поведения номенклатуры. Борясь с бюрократизмом и бюрократами, следует отказаться от узколобой идеи сведения счетов с бюрократами, их обзывания, смещения с постов, запугивания. Есть смысл думать, как обращаться с власть имущими, чтобы на пути к народовластию обошлось без кровопролития, без разорения страны. Стоит думать, ибо задача имеет решение.
На чем основано убеждение, что мирное развитие перестройки реально возможно?
Отчуждение народа от власти и властей от народа проходит, несомненно, свои стадии и имеет свои ступени, как и всякий противоречивый (живой) общественный процесс. Крайняя стадия отчуждения – враждебное противостояние, отношения законченных антагонистов, исключающих друг друга из своего желаемого будущего. По моим наблюдениям и оценкам, в нашей стране до такого уровня отчуждения дело, к счастью, еще не дошло. Все еще возможны диалог, сотрудничество, взаимодействие народа и властей. Не буду приводить многих аргументов в подтверждение этого вывода. Нет среди них абсолютно доказательного, да и быть не может, ибо только реальное дело, реальное взаимодействие народа и властей может подтвердить мою гипотезу. И все же попытаюсь аргументировать, чтобы было яснее, о чем и в связи с чем идет речь.
Бросается в глаза, что наш народ не ставит, как говорится, крест на властях, не считает закономерными и понятными события и действия вроде тех, что произошли 30 октября 1988 г. в Минске или 9 апреля 1989 г. в Тбилиси. Разнообразные несуразности в решении хозяйственных вопросов относятся и до сих пор на счет неких «вредителей» или «бюрократов», то есть не на счет властей в целом, а чаще все-таки на счет отдельных лиц. Очень охотно передаются слухи и поддерживаются мифы о прогрессивных людях в руководстве, об их противостоянии консерваторам. Не зная ровным счетом ничего о взаимоотношениях между высшими руководителями, о различии или сходстве их взглядов, более того, слыша только утверждения о коллективном руководстве и о монолитной сплоченности высшего руководства, народ все же придумывает отдельных носителей зла, возлагает на них персонально ответственность за неурядицы.
Именно это помогает удерживать распространенное убеждение, что нами правят друзья народа, озабоченные нашими нуждами и думающие только о том, как бы направить жизнь к народному благу, поддержать все ценное, интересное, полезное. На самый крайний случай и сегодня готово объяснение необъяснимого: высший руководитель не знает о безобразиях, ему не говорят, от него скрывают. Из всего этого проистекает волна писем и инициативных записок снизу вверх с надеждой «открыть глаза», помочь, подсказать и т. п.
Со стороны властей отношение к народу складывается по схеме, по сути своей схожей с описанной. Как бы ни многочисленны были протесты или недовольства, пусть даже они будут массовыми, власти склонны видеть в них лишь заблуждения легковерного народа, на время утратившего правильную ориентировку, поддавшегося влиянию антисоветски, антисоциалистически настроенных элементов. Зато даже отдельные «правильные» высказывания или оценки не только пропагандируются, но – я уверен – искренне воспринимаются властями как голос народа, как его подлинное мнение. Власти тверды в своем убеждении, что они едины с народом, а народ с ними.
Полагаю, что такое настроение народа по отношению к властям и властей по отношению к народу оставляет в наше время возможность для мирного политического взаимодействия, сознательной совместной работы народа и властей, уменьшения и сокращения отчуждения, обнаружения и обезвреживания самых глубоких его корней. Осуществить это непросто, но возможность мирного развития социальной революции, именуемой перестройкой, есть. Пока еще есть. И было бы преступлением эту возможность не использовать.
Реальность мирного развития социальной революции зиждется на том, что общественные процессы очень сложны и состав факторов, влияющих на формы протекания исторического процесса, весьма многообразен. В жизни всегда открывается множество вариантов. Наша общественная наука, к сожалению, бывает склонна к немалому схематизму при описании причин и возможных результатов развития. Связано это с тем, что марксизм-ленинизм прекрасно вскрывает крупные, коренные противоречия, определяет основные причины и на этой основе указывает магистральную линию перспективного развития. Не менее сильна наша идеология и при разработке тактики, но к этим потенциям марксизма-ленинизма мы обращаемся очень уж редко. В итоге получается определенная «плакатность», излишне крупный мазок. А вопрос о мирном способе преобразования власти в демократическую требует очень тонкого, скрупулезного подхода.
Давайте вникнем в существо проблемы. Формула «отчуждение народа от власти», применяемая в партийных документах для оценки современной ситуации в нашей стране, научно точна и глубока. Но она достаточно ясна лишь для того, чтобы обрисовать масштабность задач предстоящей революции как демократической по своему существу. Должно быть устранено отчуждение народа от власти, от нынешнего типа власти надо перейти к народовластию. Вот смысл обозначения противостоящих сил – народа и современной власти. Но как сложатся и как по-разному могут сложиться взаимоотношения этих сил в ходе становления народовластия, об этом общая формула (при всей её точности и глубине) не говорит.
В самом деле, что такое «народ» и что такое «власти» (или «элита», «номенклатура», «аппарат» – дело не в названиях)? Для обозначения генеральной расстановки борющихся сил в демократической революции эти понятия подходят. Народ – основная движущая сила такой революции, единство этой силы в ее коренном интересе, заключающемся в переходе к народовластию. Аппарат (власти, отодвинувшие народ от политики) – основная консервативная сила, пружина механизма торможения. Но реально и «народ» и «аппарат» – не монолиты, а социальные общности, состоящие из весьма разных людей, социальных групп и группировок. Это нетрудно подтвердить фактами.
Известно, что перестройка у нас на своем начальном этапе пошла как революция «сверху», то есть при больших усилиях и участии «аппарата». Значит, не все в аппарате консерваторы. По мере развертывания перестроечных дел появились активные сторонники и поборники перестройки на среднем уровне аппарата. В то же время народ ведет себя вовсе не однотипно. В Прибалтике, где революционные процессы пошли в 1988–1989 гг. дальше, чем в ряде других республик, создались и активно действуют народные фронты и противостоящие им движения. На Пушкинской площади в Москве ведут свою агитацию «Демократический союз» и его полная противоположность – националистическая «Память». На первом Съезде народных депутатов СССР одни избранники народа (подчас входящие в номенклатуру) защищали интересы демократизации, а другие (нередко рабочие и колхозники) – интересы аппарата. Словом, в действительной жизни участники политических обсуждений и событий не разбиты так четко и жестко на «команды», как на футбольном поле, и притом не носят формы своей политической «команды». И это не потому, что маскируются, а потому, что положение людей, их интересы, моральный потенциал, ценностные ориентации весьма различны и накладывают сильный отпечаток на политическое поведение.
Отсюда вывод, подтверждаемый практикой: не все, относящиеся к народу по своему положению и коренному, объективно обусловливаемому интересу, – твердые и последовательные сторонники демократизации. Точно так же не все состоящие на номенклатурных должностях – консерваторы, противники демократизации. Вот почему антиперестроечная пропаганда подчас не без успеха действует на «низы». А пропаганда демократизации, попытки сплочения перестроечных сил должны быть обращены и к «верхам», номенклатуре. Не может она быть абсолютно глуха к демократическим призывам и абсолютно безучастна при прогрессивных действиях.
Линия отчуждения народа и властей проходит не только там, где коренятся объективные интересы больших социальных групп. Эта линия проходит и через индивидуальные судьбы, субъективные интересы и жизненные позиции. Люди могут выбрать свое будущее исходя не только из сегодняшней принадлежности к тому или иному социальному слою. Они могут предпочесть интересы народа, связать свою судьбу с его интересами. Человек в состоянии преодолеть то, что отчуждает его от интересов народа, приобщиться к народу и его перспективам. Вот как об этом сказал на Съезде народных депутатов М.С.Горбачев, занимающий несколько самых высших номенклатурных постов в стране: «У меня, как у Генерального секретаря, Председателя Верховного Совета, нет другой политики, кроме перестройки, демократизации и гласности, и я еще раз заявляю Съезду, трудящимся, всему народу о своей непоколебимой приверженности этой политике, ибо только на её основе мы сможем консолидировать общество и двигаться вперед. В этом я вижу смысл своей жизни и своей работы»[9].
Давайте все же различать номенклатуру как правящую касту казарменного «социализма» и конкретных людей, состоящих в этой касте. Сущностная характеристика номенклатуры как правящей касты деформированного тоталитаризмом общества – конечно же, насилие, произвол, узурпация власти. Воспроизведение этих свойств – закон движения номенклатуры, ее глубочайший интерес. Реставрация сталинизма – номенклатурный идеал прогресса, наиболее последовательная реализация на практике сущности, предназначения, кастового интереса номенклатуры. Но тождественны ли с этим интересы и устремления конкретных людей? Нет, точнее, совсем не обязательно.
Человек, включенный к систему командно-карательной власти как исполнитель тех или иных конкретных её функций, может осознавать или не осознавать свое истинное место в истории. Думается, что глубочайшая драма прозрения искренне переживается значительной частью исполнителей сталинских преступлений, а в более поздние годы вплоть до наших дней – других командно-карательных акций. Мы не можем отказать ни «афганцам», ни психиатрам – карателям брежневской эпохи, ни участникам карательной акции 9 апреля 1989 г. в праве на осознание своих действий как соучастия в преступлениях против человечности, в праве на покаяние. Но знаем, – осознание своей деятельности как соучастия в преступлениях против гуманизма заставляет многих настаивать на оправдании прошлого любой ценой, доказывать, что черное есть белое. Это трусость, это жажда пощады без покаяния. Это и соучастие в вызванной ранее совершенными преступлениями поддержке сознательных человеконенавистников, планировавших и осуществлявших преступления, вовлекавших в них массы людей. Втягивание масс в механизм подавления – характерная черта «почерка» командно-карательной власти.
Человек может быть включен в систему тоталитарной власти и не понимать истинный смысл своей деятельности в истории. Наука, вскрывая существо тоталитарной власти, помогает человеку своевременно понять, что он делает на самом деле. Своевременно в том смысле, что человек может «прозреть», увидеть себя в действительно реальном историческом контексте не на закате дней, а когда еще остается время для исправления, недопущения личной трагедии. Человек, включенный в номенклатуру, может внутренне порвать с ней, противопоставиться ей и её делам. Это шаг к спасению.
Историческая судьба командно-карательной власти однозначна: эта власть обречена на уничтожение, на вечный позор без забвения. Нельзя победить народ, его можно лишь подавить, иной раз надолго. Но ведь для исполнителя командно-карательной власти не может не быть, существенным, что это его народ, а если даже чужой, то тень исторически черного дела падает на его страну. Какую же страницу впишет каждый из нас в историю своей Родины? Какая память будет о наших делах? «Мгновенья раздают кому позор, кому бесславье, а кому – бессмертие». Вечный позор не может не быть страшен. Именно на этом основана гуманистическая мысль о необходимости объяснения людям, входящим в номенклатуру, исполнителям функций тоталитарной власти всей неприглядности и бесперспективности их роли в истории.
У нас в СССР для развертывания такой работы возможности огромны. Процесс десталинизации страны не только ещё не завершен, но и начат-то не так давно. Мы все ещё робеем в объяснении, что осуждение преступлений сталинской эпохи и деятельности Сталина – самая простейшая, относительно поверхностная акция десталинизации. Мы ещё идем к нашему «Нюрнбергскому процессу» над сталинизмом как преступной идеологией и системой тоталитарной власти. Но такой высший суд непременно произойдет, как произошел он, например, над опричниной. Наши современные сознательные и бессознательные сталинисты должны увидеть себя в контексте осуждения историей, неотвратимого осуждения. Нельзя позволить им закрывать глаза на ответственность перед народом. Без срока давности за содеянное.
Трудность, конечно же, состоит в том, что сталинизм, как и всякая преступная идеология и практика, глубоко аморален и тем самым отравляет сознание и души людей. Но шанс всегда остаётся, и надо бороться за каждого в номенклатуре, не ставшего еще нёлюдем. Революция проявляет в этом свою добрую волю, свой гуманизм. С нелюдями у нее иные отношения.
Что это – запугивание? Нет, это информация к ответственному размышлению, это призыв к активизации во имя собственного спасения, к покаянию и доброму действию, к возрождению. Для номенклатуры как общественного механизма спасения нет, но каждый её «кадр» или соучастник может вернуться к народу, к его делам и интересам. Путь не закрыт.
Сколько себя помню, столько слышу эти слова: сокращение штатов. В литературе доказывают, что задачу совершенствования управления так ставить неверно, в чем-то даже абсурдно. Но пишут одни, а занимаются кадрами другие. И десятилетиями решают одну и ту же задачу сокращения штатов.
Если задача долгое время не решается, то тому могут быть две причины: либо решают спустя рукава, либо неверно ставят задачу. У нас причина в основном вторая.
В самом деле, почему столько внимания отдаётся сокращению численности управляющих? Разве управление даёт сбои из-за того, что мешают «лишние»? Можно подумать, что оставшиеся после сокращения будут руководить превосходно, эффективно. Упорная установка на сокращение изобличает неспособность изменить управление, его схемы, формы и методы по существу, качественно. Отвлекается внимание от главного – от негодных методов, от негодного стиля управления. Вот что пора бы понять.
А вместо этого конторы гудят и нервничают по поводу сокращения части их персонала. Приказано думать о количестве, а не о качестве. Большинство уже не раз убеждалось, что сокращения не давали особого эффекта, хотя всем понятно, что ту же работу можно делать и с меньшей численностью. Выходит, наша кадровая политика бьет мимо цели, стратегически неэффективна.
Годы перестройки вновь подняли волну сокращения штатов. Но на этот раз мероприятие вызвало вопросы о социальной защищенности работников аппарата, В самом деле, оказались неподготовленными механизмы переквалификации, трудоустройства. В первую очередь это коснулось работников министерств и ведомств, органов управления среднего уровня. Проблема была осознана и поставлена. Но она только часть более общей проблемы.
Если обозначать общую проблему в достаточно полном объеме, то надо вести речь о социальном положении и социальных проблемах высшего слоя управляющих (тех самых «бюрократов») в обстановке демократизации управления, то есть ухода с исторической сцены номенклатуры как социально-кастового образования. Объективно требуется и все настойчивее даёт о себе знать необходимость изменить характер власти в обществе и в хозяйстве. Что происходит в условиях десталинизации управления с корпусом руководителей? Как вести дело, чтобы проблемы личной трудовой судьбы «бюрократа» не стали фактором укрепления, консервации старых порядков? Все эти вопросы из той же темы – о мирном развитии перестройки. Рассмотрим их на примере руководителей хозяйственных звеньев.
Своеобразное место хозяйственных руководителей в обществе и их своеобразные интересы определены спецификой их социально-профессиональной роли. В их деятельности неповторимо сочетаются организаторские, социально-политические, распорядительные, контрольные, аналитические и другие функции. Объект руководства – деятельность трудового коллектива в её полном или существенном объеме. И поскольку трудовой коллектив есть ячейка общества, имеющая свои конституционные и законные права, обязанности и свободы, постольку функции хозяйственного руководителя непременно носят социально-политический характер. Это ставит их в прямую зависимость от характера отношений, существующих в обществе. Вот почему основные актуальные проблемы хозяйственных руководителей как социально-профессиональной группы нашего общества могут быть поставлены, обсуждены и решены не по аналогии с проблемами их коллег в капиталистическим обществе, а на основе правильного понимания характера, содержательных противоречий и реальных альтернатив развития современного советского общества.
Особенности общественного положения хозяйственного руководителя в течение нескольких десятилетий определялось тем, что реальная и определенная законом структуры власти не совпадали. По закону и по любым писаным решениям руководитель имеет определенные права и несет ответственность, фактически же эти права постоянно ограничиваются вмешательством местных партийных и вышестоящих хозяйственных органов в решение вопросов, отнесённых к компетенции руководителя. Такая практика имеет место и в годы перестройки.
Расхождение правового и реального статуса хозяйственных руководителей существенно деформирует их права и обязанности, свободу действий и ответственность. Типичными оказываются ситуации, когда реальные права не обеспечивают надежное выполнение должностных обязанностей, а реальная свобода действий намного уже, нежели требуемая для принятия конкретных решений, осуществления тех или иных маневров, мер, необходимых для достижения параметров, за которые руководитель несет ответственность. Тем самым хозяйственный руководитель неизбежно оказывается в ситуации выбора: либо действовать исходя из интересов дела, но при этом нарушать некоторые правила хозяйствования, законы или руководящие установки, либо добиваться соблюдения и необходимого расширения своих прав и свободы действий.
В первом случае руководитель переходит на режим поддержки, то есть в положение человека, которому в любой момент могут быть предъявлены обвинения, но не предъявляются, пока он ведёт себя послушно. Поддержка – эта специфическая категория управления в условиях казарменного псевдосоциализма – есть форма беззакония, манипулирования законом, включения или отключения закона по усмотрению органов, осуществляющих командно-карательное управление.
Во втором случае хозяйственный руководитель оказывается в положении человека, не устраивающего органы реальной власти, не соответствующего их требованиям.
Имеются примеры, когда хозяйственный руководитель добивается тем или иным способом поддержки на уровне, более высоком, чем уровень непосредственно руководящих им отраслевых или местных органов. Тогда он и его трудовой коллектив оказываются в особо выгодном положении (по терминологии 30-40-х годов, «гремят на всю страну»), с них предлагается брать пример всем, хотя это заведомо невозможно.
Результатом описанного общественного положения хозяйственного руководителя является его социальная незащищенность, фактическая зависимость от вышестоящего руководителя (или органа). Спутником социальной незащищенности неизбежно оказывается социальная безответственность хозяйственного руководителя, то есть ответственность исключительно перед вышестоящим руководителем (или органом), а не перед обществом.
Смысл революционной перестройки системы управленческих отношений состоит в демократизации управления, восстановлении демократического централизма, сломе командно-карательного управления. Для хозяйственных руководителей это будет означать кардинальное изменение их общественного положения. Главная перемена – становление надежной социальной защищенности руководителя и его социальной ответственности. Ввиду их особой важности определим эти ключевые понятия.
Социальная защищенность есть система необходимых и достаточных гарантий со стороны общества и государства определенных законодательством прав и свобод. Применительно к хозяйственным руководителям как к социально-профессиональной группе социальная защищенность означает реальную, гарантированную действиями общества и государства возможность выполнять свои должностные обязанности в полном объеме на основе законных прав и свобод, защищаться от ущемления этих прав и свобод в судебном порядке. Судебная защита воплощает в себе равноправие, равенство перед законом управляющего и управляемого, что несовместимо с командно-карательными методами и формами руководства.
Социальная ответственность – ответственность перед обществом, перед народом. Применительно к хозяйственным руководителям как социально-профессиональной группе она означает неотвратимость ответственности за нарушение норм и правил хозяйствования, хозяйственного законодательства. Социальная ответственность несовместима с практикой «поддержки» как своеобразной амнистии, как бы выведения хозяйственного руководителя из зоны действия закона.
Кардинальная перемена в общественном положении хозяйственных руководителей, которая произойдет, если удастся восстановить демократический централизм, по-новому поставит и уже начинает ставить ряд привычных, казалось бы, вопросов. Рассмотрим некоторые из них, наиболее актуальные.
Вопрос первый. Взаимоотношения хозяйственного руководителя с трудовым коллективом в условиях демократизации. Опыт введения выборности руководителей поучителен. Он доказал неуместность попыток применить непосредственную, прямую выборность для руководителей всех уровней. Прямые выборы руководителя подчиненными уместны в тех случаях, когда руководитель трудится «на глазах» и каждый из подчиненных может компетентно судить о всем круге выполняемых руководителем функций. Пример таких случаев – бригадир и бригада. Но уже начальника цеха, руководителей отделов заводоуправления, руководителей предприятия и объединения немыслимо выбирать прямым голосованием всего состава подчиненных. В тех случаях, когда в 1986–1987 гг. выборы были не фарсом, трудовые коллективы превращали их по существу в конкурс программ действий и выбирали не руководителя, а по сути дела стратегию хозяйственного развития. Этим самым были доказаны зрелость трудовых коллективов, их высокая готовность к подлинной демократизации. Именно практика 1986–1987 гг. стала решающим аргументом в пользу отказа от примитивной демократии (прямого всеобщего голосования, которым легче манипулировать) и утверждения принципа выборности на конкурсной основе (за исключением выбора руководителей низовых трудовых коллективов).
Сейчас можно констатировать, что и на подбор руководителей распространился процесс демократизации. Правда, сделаны лишь пробные шаги, не подкрепленные изменениями взаимоотношений с вышестоящими органами. По действующему закону, избранный руководитель утверждается вышестоящим органом, который может и не утвердить избранника. При этом обязанность неутвердившего – всего лишь объяснить трудовому коллективу причину неутверждения. Не предусмотрена судебная защита от необоснованного неутверждения. Процедура утверждения без права судебной защиты есть не что иное, как смягченная форма недемократичности подбора кадров хозяйственных руководителей. Такой процедурой хозяйственный руководитель в ещё большей мере, чем прежде, ставится в двойственное положение. Он должен поладить и с трудовым коллективом, и с вышестоящими инстанциями. Если коллектив становится требовательнее к соблюдению прав трудящихся и правил хозяйствования, а вышестоящие органы задерживаются с перестройкой своих методов работы, то можно ожидать тенденции отказа от должностей хозяйственных руководителей, нежелания идти на эти должности. Тем самым тормозится приток способных кадров на ключевые роли в хозяйстве, возможно качественное ухудшение состава руководителей.
Укрепление законности и правопорядка обостряет проблему соблюдения на предприятиях трудовых прав. Сейчас имеют место частые нарушения КЗоТ, особенно относительно ограничения сверхурочных работ, порядка увольнения, перетарификации, отвлечений в порядке шефской помощи и т. п. Профсоюзы пока не перестроились, и это как бы спасает руководителей. Однако в обстановке демократизации положение постепенно изменится. Следует загодя подготовиться к возможным конфликтам, приведя деятельность администрации в строгое соответствие с законами. К началу забастовочного движения это не было сделано, и немало руководителей попало в сложное положение. Теперь возникли новые рабочкомы, забасткомы и независимые профсоюзы. Создается новая ситуация.
Наконец, советы трудовых коллективов воспринимаются сейчас многими хозяйственными руководителями как покушение на полноту их прав и свобод, как ненужное осложнение в работе, как подрыв принципа единоначалия. Приходится констатировать, что многие руководители не способны пока увидеть и извлечь огромную помощь, которую им может предоставить деятельность советов трудовых коллективов. С правильной постановкой работы этих советов в значительной мере может быть связано формирование системы социальной защищенности и социальной ответственности хозяйственного руководителя.
Отмеченные проблемы не остались незамеченными. Правительство СССР признало свои ошибки в регулировании взаимоотношений руководителя и коллектива, в том числе и в вопросе выборности директоров. Но оно внесло законопроект, убивающий, на мой взгляд, как раз здоровые ростки демократизма, пробившиеся в первые годы перестройки[10]. Смею надеяться, что народные депутаты не дадут повернуть вспять процесс демократизации на производстве.
Вопрос второй. Взаимоотношения хозяйственных руководителей с вышестоящими органами. В 1986–1987 гг. местные партийные и центральные хозяйственные органы проявляли бездеятельность, пассивность в делах перестройки. Лозунги демократизации, развития самоуправления стали интерпретировать как курс на самоустранение от выполнения функций, возложенных на руководящие органы. Стала складываться своего рода доктрина «отделения предприятия от государства». Такая позиция вышестоящих органов вредит делу, ибо оборачивается промедлением в решении ряда назревших и обострившихся общехозяйственных и социально-политических вопросов. Общественная среда функционирования предприятий создаётся не предприятиями, а руководящими органами. Есть большая опасность, что повторится ситуация реформы 1960-х годов, которая была сорвана исключительно бездеятельностью, консервативностью вышестоящих органов управления.
Сегодня главная битва за перестройку хозяйствования ведётся на поприще признания закона верховным регулятором в хозяйстве и в обществе. К сожалению, задерживаются общедемократические реформы, а командно-карательный стиль получает новые формы своего развертывания. В среде хозяйственных руководителей сосуществуют настроения демократизации и укрепления командных методов руководства. Все ещё силён и ощутим конфликт между служебными обязанностями, правами и свободами и партийной дисциплиной. Такой конфликт означает противоречивость процессов перестройки, но его надо разрешать, а не углублять. Движение должно идти в сторону единоначалия в рамках законов и правил хозяйствования, партийные органы призваны сами стать застрельщиками отказа от командно-карательных методов. Вместо этого они освоили новую схему сохранения своего приоритета перед законом. В обстановке слабой работы правительственного центра партийные органы (вместо того, чтобы заняться налаживанием работы исполнительных органов) объявляют острую проблему дефицита мыла, порошка и т. п. политической проблемой и начинают решать её, как принято говорить, политическими методами, то есть так, как бывало прежде.
Весьма существенную помощь в противостоянии командно-карательным методам могут оказать советы трудовых коллективов (СТК). Их решения в пределах установленных законом полномочий обязательны для хозяйственных руководителей. Настаивая на выполнении своих решений, СТК должен делать это не чисто формально, а разбираться в мотивах поведения хозяйственного руководителя. Если вышестоящие органы оказывают нажим на руководителя, СТК может и должен вставать на защиту, требовать управы на бюрократа или на чинящего произвол, подталкивающего хозяйственного руководителя к нарушениям.
Вопрос третий. Профессиональная честь хозяйственного руководителя и ее защита. Из сказанного выше следует, что общественное положение хозяйственного руководителя весьма сложно, неустойчиво, чревато несправедливым к нему отношением, непониманием подчиненными всей сложности реального положения. Права руководителя как человека и профессионала особенно часто нарушаются в процессе назначения (утверждения при избрании) и «снятия» с работы.
Гласность – если это, конечно, не тенденциозное, а правдивое информирование масс о положении дел – помогает осознанию обществом проблем хозяйственных руководителей. Следует напомнить, что в 1986 г. средства массовой информации, особенно телевидение, пытались представить директоров в роли консерваторов и ретроградов, не понимающих даже того, что понимает любой рабочий. Это был период подталкивания масс к примитивной демократии. Он миновал благодаря зрелости масс.
Учеными высказан ряд ценных идей относительно первых шагов по пути к созданию надежной социальной защиты профессиональной чести хозяйственных руководителей. Отметим лишь некоторые из них:
– необходимо законодательно регулировать взаимоотношения трудового коллектива и руководителя. При выборности правильно было бы ввести заключение трудового договора руководителя с избравшим его коллективом, в котором оговаривались бы конкретно права, обязанности и формы ответственности договаривающихся сторон. Надо создать руководителю возможность доказать (в том числе и в судебном порядке) свое соответствие должности в случае, если претензии коллектива субъективны, необоснованны;
– следует обеспечить единство профессиональных требований к руководителям в масштабах народного хозяйства. Целесообразно отделить процессы оценки деловых качеств от процесса занятия должности. В связи с этим разумно было бы наладить вневедомственную аттестацию руководящих хозяйственных кадров (скажем, в учебных заведениях, в научных или методических центрах);
– целесообразно создать профессиональное сообщество хозяйственных руководителей (типа ассоциации), а может быть, и отдельный профсоюз. Цель таких организации – содействовать профессиональному общению, формировать и поддерживать принципы профессиональной чести, защищать профессиональную честь хозяйственных руководителей;
– надо восстановить институт отставки, имея в виду обеспечение хозяйственному руководителю реальной возможности использовать отставку как форму сохранения профессионального достоинства и чести в случае его несогласия с линией вышестоящего руководства. В условиях борьбы с командно-карательными методами это могло бы сыграть немалую роль и способствовало бы становлению социальной защищенности руководителей.
Любят у нас вкрадчивое «люди устали…». Журналисты и партработники особенно беспокоятся, как бы перестройка не переутомила людей. Дескать, как давно уже перестраиваемся, пора бы и отдохнуть, объявить перерыв, а еще лучше – конец перестройки. Товарищи, я думаю, выражают при этом только свое личное мнение, может быть, интерес своей социальной группы. Народ не устал. И не устанет. Доведенный годами сталинизма и брежневщины, демагогией казарменного псевдосоциализма до состояния летаргии, апатии, тяжелого гипнотического забытья, народ начинает просыпаться, оживать, чувствовать свои силы и осознавать свое неотъемлемое право на власть.
Есть силы и идеологии, пытающиеся либо вновь усыпить народ, либо спровоцировать его на неосторожные, необдуманные действия. Например, почувствовать себя уставшим от всей этой политики, перестройки и т. п. Или устроить погром номенклатуре. Ни того, ни другого нельзя допустить. Заснуть вновь народ уже сам не захочет. А вот стать в резкую конфронтацию с властями – этот вариант возможен и опасен. Надо искать мирный ход развития. Искать и со стороны народа, и со стороны властей.
Немалым вкладом в эти поиски будет внимательный, дифференцированный подход к людям, исполняющим функции руководства в обществе и в хозяйстве, входящим сейчас в номенклатуру. Не надо их пугать и запугивать народом и народным слепым бунтом. Ведь и вправду могут испугаться и сплотиться на антиперестроечных позициях, сознательно пойти войной против собственного народа. Никому это не нужно – ни народу, ни номенклатурным товарищам. У них есть опыт, знания, умения. Без всего этого демократизация невозможна. Спрашивают иногда, а захотят ли они по-настоящему включиться в народное дело. А почему бы им не включиться? В конце концов, наша номенклатура – это ведь не потомственные цари, князья и графы. Вышли из народа и вернутся в народ. Путь не закрыт. А дел срочных, трудных дел – много.
Печатается по публикации в журнале «Вопросы экономики», 1989, № 12, с. 56–68.