Юность
Воспоминания Клары Алексеевны Лизовской – подруга, заслуженная учительница, ветеран труда, Минск.
…В Псков Наташа, как и я, попала случайно. Мы приехали в Ленинград, в Герценовский пединститут. Но в 1948 г. демобилизовали молодых со средним образованием фронтовиков – и они ринулись в пединституты и другие вузы, и их приняли с любыми оценками, лишь бы пришли на экзамен и был документ о среднем образовании. И вот мы, сдавшие экзамены на «пятёрки», кроме одной «четвёрки», не были приняты. Нам предлагали вузы другого профиля, мы не хотели. Там сидела представительница Псковского пединститута – набирала почти отличников. Я сначала возмутилась: «В такую дыру?! «Ревели все. Но потом… И мы сдали документы. Я поехала домой – в Пярну Эстонской ССР, где служил тогда отец начальником политотдела 30 – го корпуса, который освобождал Ленинград и участвовал в Параде Победы. Он сказал, что переведёт меня из Пскова в Ленинград, и я поехала в Псковский пединститут. Он размещался в дореволюционной учительской семинарии. Жили мы в общежитии в старой деревянной школе барачного типа, в 2—3 – х км. от института, ходили пешком. На первом курсе жили в актовом зале (около 60 человек!), сплошные кровати и между каждой парой – тумбочка, одна на двоих, узкие проходы. Лампочка под потолком горела всю ночь: всегда кто – то что – то делал, приходили, кто когда хотел. Одолевали клопы. Bсе приспособились: полночи все спали на одной стороне – клопы к ним, полночи на другой – клопы добирались до своих жертв только к утру. Пора вставать. На всех одна кухня. Завтрак =? обед – в студенческой столовой – всё без мяса, винегрет. Рядом был ресторан – комплексные обеды (34 коп.) – всё то же – тощее, но чистенько. Потом он освободился от студентов… Нам с Наташей было ещё хорошо – мы сразу получили стипендию, а после первой сессии – повышенную. С Наташей я попала в одну группу, но в разные по иностр. языку. Я – немец. язык, в школе его преподавала настоящая немка – мне хватило знаний на весь первый курс. Я опоздала к 1 сентября, и меня исключили из списков. Но я была смелой девушкой – прямо к ректору, ему это понравилось, и он взял меня. Направили в общежитие, но без места… Сдвинули 2 кровати, и я спала между ног двух студенток… Набралась вшей… еле избавилась. Потом, зимой кого – то отчислили, и я получила место. В умывальнике вода только холодная. Очередь. Вставали пораньше, мылись до пояса… Со 2 – гокурса мы жили с Наташей в одной комнате – 17 человек, никаких столов и стульев, туалет, конечно, на улице. Он до сих пор мне снится в кошмарных снах: света не было, собирались по несколько человек, со спичками… На ногах резиновые боты, в них туфли, а у многих только туфли на всю зиму, а грязь, снег… Утром бегом на лекции, потом допоздна – в библиотеке. К нашему счастью в институте было немало хороших преподавателей, тесно связанных с Ленинградом: наша любимая Софья Менделевна Глускина (история русского и древнерусского языка). До сих пор для меня нет ничего интереснее! У меня есть «Избранник», я его до сих пор перечитываю. С. М. была образцом не только в своём предмете, но и высоконравственным человеком. Она не представляла, как мы можем чего – то не знать, слукавить, что – то не исполнить. Она нас не отчитывала, только посмотрит своими библейскими глазами – и всё ясно. Мы любили её беззаветно, и очень многие занимались в лингвистическом кружке.
Мы приглашали Камберского, прототипа Кораблёва из «Двух капитанов» Каверина, он до нас преподавал в ин – те, в частности, у моего мужа, который учился на год раньше. И ещё мы приглашали опального Творогова, большого знатока древнерусской истории и литературы. Он был до войны репрессирован, на Соловках отморозил ноги, ходил очень плохо, строгое лицо римлянина, седые длинные кудри, бедно одет, но при бабочке. Жил он в коморке при «Поганкиных палатах», где был музей. Когда встречали его в городе, он сильно волновал наше воображение.
Творогов доказывал, что «Слово о полку Игореве» написано стихами, у него были целые таблицы. И вот мы пришли к нему в хибарку и пригласили в институт на заседание кружка. Это был большой риск, но мы об этом не думали. Он пришёл со своими таблицами, но у него от всего перенесённого была нарушена речь, и понять его было непросто. Когда читаю старые русские произведения под редакцией Д. Лихачёва, кумира нашего времени, и нахожу комментарии и подготовку текста Творогова, очень радуюсь – мы его знали! Он выстоял!
Нашим куратором был Павел Семёнович Рейхман.
Была у нас прекрасная преподавательница русской литературы 19-го века Мария Титовна Ефимова, преподавал политэкономию Дувидович, тоже большой дока в своём деле.
Ещё был эпизод: нам не читали логику, но обязали сдавать экзамен – мы бунтовали, но сдавать пришлось, учили всю ночь, получила «хорошо» – лишили «Сталинской стипендии», меня спасал отец – мог помогать. На 2-м курсе к нам пришёл Ягодинский – настоящий учёный, с окладистой бородой, высокий, красивый. Он продолжал вести наш лингвистический кружок, но вскоре умер.
С 1949 г. я стала дружить с Лисовским Славой (с исторического ф-та), моим будущим мужем, с ним проводила всё свободное время, а Наташа – с Риной Олютиной, которая часто была без стипендии, и Наташа ей во всём помогала… Потом они потеряли друг друга, Наташа её долго искала, даже по интернету, но Рина уже умерла…
Мы работали на восстановлении послевоенного Пскова, рядом с пленными немцами. Конечно, в свой единственный выходной день. На копке картошки в совхозе «Диктатура», что в 10 км. от Пскова. Нам выдавали какие-то трофейные ботинки, и мы спозаранку тащились в совхоз, целый день копали картошку – и к ночи – опять домой. Однажды не знали, как дотащиться – невозможно устали. Тогда очень весёлая девушка Валя Лаберко, скомандовала: «Стройся! Запевай! «И мы грянули: «Шагал по Уралу Чапаев – герой»… и со свистом – дошли, благополучно. Мылись холодной водой, да ещё и на танцы…
У нас в институте были прекрасные тематические вечера, их устраивали по очереди разные факультеты. Новый год тоже встречали на вечере, приходили многие преподаватели. Много танцевали. Ходили в драмтеатр им. Пушкина (очень хороший театр), в кино. К выборам – мы все в агитбригадах, обязательно на демонстрациях. В общежитие возвращались только спать. Идти было страшно – темно, развалины – по одному не ходили.
Было ещё большое событие. В 1950 г. мы организовали экскурсию в Михайловское, Пушкинские горы, Тригорское, Были на могиле Пушкина. Ехали туда 150 км, в кузове грузовика. Мы встречались со знаменитым Гейченко, который был назначен директором разрушенного заповедника. Он – без руки, но сам помогал восстанавливать – во всём!…
В неустроенности быта трудно было с гигиеной, аккуратностью, но мы старались поддерживать чистоту во всём, хотя институтом жили с утра до позднего вечера ежедневно. Баня была очень далеко, но мы регулярно ходили, голову мыли в общежитии – всегда были с ухоженными волосами, в чистой одежде. Мы не ныли, не скулили, были энергичны, веселы. Главным для нас с Наташей была учёба, наука. Мы были трудолюбивы, целеустремлённы и вместе думали об аспирантуре. Наташа добилась этой цели! А мне «помешала» любовь: на выпускном курсе я вышла замуж, потом мои родители пригласили зятя к себе на лето, и я, конечно, поехала с ним, а не в Ленинград. Потом мы с мужем 4 года работали в деревне Псковской обл., в школе. А когда переехали в Минск, я пыталась поступить в аспирантуру в университет, но встретили меня, как чужака. На последний экзамен я уже не пошла – умер отец, мы остались неустроенными, без квартиры.
…Со студентами – псковичами мы общались мало, кроме Фриды Марат, которая воевала на фронте, вышла замуж за лётчика – он погиб, рос сын. Наташа бывала в их семье… Переписку с Наташей мы восстановили в 50-летие нашего вуза, я – первым делом – к Софье Менделевне! Помню – привезла ей в подарок гречневую крупу, ведь был сплошной дефицит! И она мне рассказала про Наташу и дала её адрес. Так мы нашли друг друга снова!
…И ещё кусочек из письма Наташи П. Л. (1951 г.): началась серия отчётно-выборных собраний, в институте до позднего вечера, совсем нет времени для учёбы. Ни за что толком ещё не бралась, а семинары уже в разгаре. Главное – диалектология. Вытерпеть 2 недели. А там практика, колхозы, экзамены. Ох, горе. Но в комнате весело и дружно…
Этюды юности
Лидия Николаевна Засорина-Попова
– доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник факультета психологии СПбГУ.
Когда мы были… Это удивительные годы —1952 —1955.Посчитаем нумерологически: 8 – 20, итого 1. Я уже пользуюсь буквочётом.
Что такое 1? Это едИница, в переводе на русский *единит ся.
Так и запишем: нам было по 22—23 года. Самое время единить себя, выравнивать вертикаль жизни.
И какие же блистательные возможности открывались перед нами!
Закончилась первая семилетка после окончания Великой Отечественной войны = *победа! Вступили во второе семилетие восстановительности. Тут, правда, уже было более «ударно» – умер И. В. Сталин, нам он был ОТЕЦ родной. Сердечный центр потрясен. Но подъемная волна вскоре выносит в Космос Ю. Гагарина!!! А он родился в г. Гжатске, и меня туда возила Наташа.
После окончания вуза, а Наташа после Псковского педагогического, приняли нас в аспирантуру. Помню, что я плакала, просила не зачислять меня на кафедру общего языкознания, ведь я русист. Но суждено было пройти по этому маршруту – защитилась в 1956 г. и работала по этому направлению в ЛГУ – до 1974 г.
А Наташу принял в свои руки профессор Б. А. Ларин. Он был кумиром не только русаков, но и всех филологов. Красивый, статный, высокообразованный по стандартам индоевропейской школы. Наследовал генетически духовную культуру – он из семьи священнослужителей (кстати, и академик В. В. Виноградов – также).
После разгрома марристов в 1953 г, к которому приложил руку Сталин, как известно, возник дефицит кадров среди лингвистов. Появилась аспирантура, приглашали молодых в эту сферу. Ларин как специалист по истории русского языка принял нескольких аспиранток по этой тематике. И Наташа рискнула. Думаю, что фундаментальной подготовки по этому предмету в Пскове не давали. Тему ей утвердили – «Язык сатирических повестей XVII века». И на протяжении последующих лет работы по диссертации легкий юмор всегда сопровождал ее разговоры по материалу исследования.
В первые годы аспирантуры мы очень сблизились. Наташа часто бывала, и ночевала у меня на ул. Жуковского, в уютной 18-тиметровой комнате. Сколько было важнейших и интимных тем, бесед обо всем. Надо было открыть родные пенаты, близких родственников, места обитания, текущие контакты и проч. А общая линия аспирантских хлопот – зачеты, экзамены, сроки представления частей диссертации и т. д. Да еще мы были активистками. Я была секретарем аспирантского комсомольского бюро. Обе мы были членами партии.
Особые страницы бесед, конечно, касались самого, самого девического – влюбленности, первого большого чувства. Наташа была по уши влюблена в какого-то друга по Гжатску. Он отслужил на флоте. Конечно, был высоким, сильным, рослым. Среди ребят-юношей флот занимал первое место (тогда еще не было военно-десантных войск), и у девушек моряки были самыми модными героями.
Как-то не сложилось с первой любовью, и у меня, и у Наташи. Хотя эта романтика юности остается на всю жизнь в глубокой памяти.
А потом, по ходу «пьесы», мягко, и увлекательно сменился вектор влюбленности. Наташа сдружилась с Риммой Николиной (она тоже была крутой общественник, из семьи первого секретаря горкома г. Луги). Интересы переместились в аспирантское общежитие, в котором в те годы было множество иностранцев. Со всех факультетов Ленинградского университета, в их числе и геологи. Римма вышла замуж на Сашу Игошина, а в его группе учился Франтишек Мрня.
Меня стали приглашать на Новый год в общежитие, я там уже чувствовала себя Золушкой. Веселье, жизнь кипела ключом. Были и поклонники.
Хорошо помню новогоднюю ночь на 1 января 1955 года. Наташа уже была «отдана» Франтишку. видно было по танцам. Она по внешнему складу, да и не только, отражала чисто русскую натуру. Фигура у нее выразительная – с тонкой талией, высокой грудью. Сама гибкая – как Рыба. И ведь Франт – тоже Рыба. Браки в таких парах всегда счастливые. Так и сложилась та ДВОИЦА в год Двойки (1955).
Мне было заметно, насколько поменялись образы героев в представлении Наташи. Франтишек – невысокого роста, кисть руки травмирована, но такой ласковый, внимательный, внутренне светлый, доброжелательный. А к русским особо благосклонный в те послевоенные годы.
И никакие материальные стеснения того времени не могли затмить счастья двух сердец, обрученных навеки своими душами. Это был рубеж нового периода жизни.
Наташе нелегко было начать расставание с родиной, Ленинградом, университетом. Помню ее слёзы и переживания по поводу того, что пришлось сдать в райком партийный билет. Единственно утешали слова Франтишка о том, что через пару лет границы СССР и Чехии будут сняты. Вот такой порыв мечты юношеской царствовал тогда в наших умах.
Так и завершился наш период аспирантуры – сложились молодые семьи. Тут уж простительны задержки по срокам защиты диссертации. Наташа провела защиту уже в Пражском университете. Счастливо сложилась и ее филологическая карьера: она обучала русскому языку чехов. И настолько быстро и талантливо овладела чешским, что создала свою авторскую методику обучения, с учетом тонкостей чешского языка. И до последних дней пользовалась спросом на свои уроки. И не только среди богемистов, но и среди диспетчеров аэропорта.
Наша дружба после аспирантуры продолжалась по всем направлениям. Много фотографий осталось на линии детства – милейшие мордочки Павлика (названного в честь любимого шурина.) и Милана попали в наш альбом. И сколько впечатлений от поездок по миру – Франтишек работал и в Африке, и на Кубе. И Наташа раскрыла все свои материнские таланты любящей супруги, в счастливой межнациональной, славянской семье.
Но под сердцем была упакована Россия. Поэтому так много сил было отдано организации поездок в Прагу родственников, друзей. Сама она не мыслила себе отложить приезд к родителям, к сестре, которую очень любила (видимо, как вторую маму), в Питер, к подругам.
Удивительный природный дар общительности, дружеской эмпатии, сердечной теплоты отмечали все, с кем встречалась Наташа. Имя Натали (*родная) не случайно было выбрано родителями. Внешне она очень похожа на свою маму. А внутренне, и физиогномически – на отца. С него часто брала образец решения трудных вопросов жизни, социальных проблем, которые постоянно оставались в поле зрения. И, возможно, так и не были завершены до конца дней.
В целом облик моей самой сердечной подруги юности остается богатым кластером информации, говоря учеными терминами. Всё прожитое закреплено навсегда, с огромной благодарностью судьбе, с добрыми воспоминаниями и готовностью развертывать производные веточки, оставленные Наташей в ее детях, родственниках, близких и не очень, её друзьях и знакомых.
2007 год – год прощания, завершения большого цикла жизни, не только в личном плане, но и в измерении планетарном. Вот почему мне так долго не удавалось написать и записать воспоминания о Наташе. Умом событий не понять, память хранит живое, меняются только временные вибрации. Прошлое, настоящее и будущее – единая троица, единит ся.
Слова несут энергемы смысла. Энергия отдается без возврата, но регистрируется в рекордах мира. Заканчиваю этот небольшой круг – душа с душою говорит.
Римма Петровна Игошина, Заслуженный работник культуры РСФСР.
В 1952—1955 гг. мы вместе с Наташей Орловой были аспирантками филологического факультета Ленинградского государственного университета. Наташа – на кафедре русского языка, я – на кафедре советской литературы. И проживали мы в одном общежитии на Мытнинской набережной, неподалёку от Университета. Но познакомились мы только на второй год занятий в аспирантуре, в которую Наташа поступила после окончания Псковского педагогического института, а я – после филфака ЛГУ.
На втором курсе аспирантуры, освободившись от комсомольской работы и сдав кандидатский минимум, я стала регулярно посещать Публичную библиотеку им. М. Е. Салтыкова – Щедрина («Публичку», как мы тогда говорили) для работы над диссертацией и больше времени проводить в общежитии, ближе знакомясь со своими соседями. И тогда—то моя однокурсница, аспирантка кафедры общего языкознания Лида Попова (в замужестве Засорина) познакомила меня с Наташей.
Наташа так же, как и я, жила в комнате на четверых, и мы стали навещать друг друга. Вместе ходили на аспирантские собрания и другие мероприятия. Но чаще встречались в Публичке. Садились за один стол с настольными лампами под уютными зелёными абажурами и занимались каждая своей работой. Ходили вместе обедать в столовую библиотеки, а вечерами там же – пить чай. Наташа работала над темой о языке сатирических повестей русской литературы 17 века, а тема моей диссертации была посвящена особенностям поэзии периода Великой Отечественной войны.
Надо сказать, что работали мы очень старательно, просиживая часами над необходимой литературой, источниками, постоянно обращаясь к каталогам. Библиотека предоставляла для этого широкие возможности, и работать в ней было очень удобно. Но конкретно о содержании научных занятий друг друга мы знали мало, так как темы диссертаций у нас не имели никаких точек соприкосновения, и мы посещали обсуждения и заседания только своих кафедр. Знаю лишь, что работала Наташа над своей темой с увлечением и очень почитала своего научного руководителя профессора Бориса Александровича Ларина.
Вспоминая о работе в Публичке, нельзя не сказать добрых слов о её столовой в то время. За 3 рубля в ней можно было получить хороший обед, а за 5 рублей – очень хороший, просто замечательный. Но особенно нам нравились вечерние чаепития. В буфете стоял большой самовар, из которого приветливая, радушно встречающая всех буфетчица заваривала великолепный душистый чай с лимоном, а к чаю подавалась очень вкусная свежая булочка с марципаном. Всё это располагало нас к отдыху, к задушевным беседам и способствовало всё нараставшему сближению. Библиотека и совместная жизнь в общежитии сдружили нас с другими нашими товарищами по аспирантуре: философами, филологами, юристами, восточниками… Вспоминаю сейчас Катю Панфёрову, Валю Алексееву, Сергея Катькало, Бориса Новикова, Николая Яшкина, Лилю Даниленко, Леонида Радека и других.
Говоря о нашей жизни в общежитии, надо сказать, что оно имело свою особенность. Вместе с нашими студентами и аспирантами в нём проживали иностранные студенты и аспиранты, главным образом – из стран Восточной Европы или, как тогда говорили, стран народной демократии: поляки, чехи, словаки, венгры, болгары, румыны, албанцы, но были также и немцы из ГДР и Западной Германии, были китайцы и корейцы. Например, в моей комнате во второй год занятий в аспирантуре вместе со мной проживали полька Зося, немка Урсула и кореянка Ким Ден Сук. Жили мы очень дружно. Такая же обстановка была и в комнате Наташи. А у меня, ещё до знакомства с Наташей, завязались дружеские отношения со студентами – геологами из комнаты 131. У моего однокурсника и приятеля Сергея Игошина я познакомилась с его братом Александром, студентом геологического факультета, а через него со всеми его соседями по комнате. Всего их было шестеро, но наиболее тесные дружеские отношения у меня установились с близкими Сашиными друзьями Виктором Головенком и Франтишком Мрня, студентом из Чехословакии. С Сашей и Франтишком мы были в близкой возрастной категории, они были старше своих соседей, Виктор был помоложе, но тянулся к старшим товарищам.
С Наташей наши отношения настолько окрепли, что мы решили на следующий третий год занятий в аспирантуре обязательно поселиться вместе. И случай помог нам получить комнату на двоих уже в конце второго учебного года. Это было, конечно, исключением, но, как говорится, повезло. А когда мы с Наташей вдвоём в одной комнате, перейдя на третий курс аспирантуры, друзья – геологи, ставшие студентами пятого выпускного курса, зачастили в наш уютный уголок.
Вечерами, после дневных занятий, мы стали всё чаще встречаться у нас за дружескими ужинами. Были они самыми простыми: отварная картошка (рассыпчатая – «имени Наташи» и немного недоваренная – «имени Риммы»), солёный огурчик, душистый свежий чёрный хлеб и пельмени. Кстати сказать, очень качественные, вкусные и дешёвые пельмени продавались тогда в городе, послужившие добрым подспорьем в питании, наверное, для многих студентов и аспирантов того времени. Но иногда Саша приносил от своей тёти великолепные домашние котлеты, которые она специально готовила для племянников, и сказочно вкусный компот с клюквой и пряностями. Появлялись на столе маринованные и солёные грибочки, которые собирал и готовил мой отец, заядлый грибник. Виктор спешил нас побаловать разносолами из Морозовки, после поездок туда к родным. На этих встречах за ужином всегда было очень весело, тепло и сердечно. Памятливый Виктор сыпал остроумными цитатами из просмотренных кинофильмов, мы с Наташей и книгочей Саша делились впечатлениями о прочитанном, Франтишек привлекал к себе всеобщее внимание своей душевной мягкостью и тонким юмором.
В ответ на наше гостеприимство друзья – геологи, имевшие абонементы в столовой Университета, приглашали нас туда на «званые обеды». А однажды прочитали в своей комнате для нас с Наташей своего рода лекции по минералогии с показом любопытных образцов. Постепенно весь свой досуг мы стали проводить вместе. Ходили в кино, в театр, и все знали, что любимая опера Наташи – «Травиата», а Риммы – «Евгений Онегин». Ездили за город в посёлок Антропшино к родителям Саши кататься на лыжах. Отмечали сообща дни рождения. Любили вместе гулять по городу, любуясь его достопримечательностями. Участвовали в праздничных демонстрациях в колонах Университета. Всегда при этом много фотографировались, а потом с увлечением проявляли плёнки и печатали фотокарточки.
Новый 1955 год мы встречали нашей дружной компанией в большой комнате студентов – геологов. Была украшена красивая ёлка и помимо застолья подготовлена развлекательная программа. Один из её номеров был такой: каждый старался изобразить полюбившегося ему литературного или театрального героя, принять соответствующую ему позу, а другие должны были отгадать, какой герой имеется в виду. Конечно, Наташа стремилась напомнить всем о вызывающей её расположение Виолетте, а я – о Татьяне Лариной. Были споры, насколько это нам удалось, но по проявленным потом фотографиям было достигнуто согласие, что что—то похожее получилось
Свою компанию мы очень ценили, дорожили ею и называли «наша дружная семья». Но постепенно в ней определились ещё более тесные линии притяжения: Наташа и Франтишек, Римма и Саша. А вот у Виктора, которого мы справедливо считали самым привлекательным среди нас, были только переживания. Он влюбился в студентку физического факультета Люду Долгушеву, очень красивую девушку высокую, с выразительным лицом и изумительными косами, но она не ответила на его чувство. Это казалось нам совершенно невероятным, и мы с Наташей даже встречались с этой девушкой для того, чтобы рассказать ей, какой наш Виктор хороший. А он действительно был ещё и умницей, по окончании Университета был рекомендован в аспирантуру, в своё время защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Но – увы! Вскоре Люда отдала своё сердце студенту из Румынии. А Виктор остался с нами, а мы – с ним. Рядом с Виктором оставалась и Галя Анастасенко, его добрый друг, которая всё чаще присоединялась к нашей дружной компании и надолго подружилась с Наташей и Франтишком.
В 1954 году вернулась в Ленинград из-за границы, из ГДР, моя близкая подруга по Университету Валя Ильина (Терещук), которая находилась там на преподавательской работе в Советской группе войск. Вернулась вместе с мужем, подполковником Советской Армии. Они тоже вошли в наш дружеский круг, бывали у нас, а мы – у них. Валя тоже стала преданным другом Наташи и Франтишка.
К весне, когда мы все завершали своё пребывание в Университете, отношения двух пар, Наташи и Франтишка, Риммы и Саши, настолько определились, что встал вопрос о свадьбах. Нельзя не отметить, что к Наташе и Франтишку судьба оказалась тогда благоприятной, ибо только незадолго до их знакомства были разрешены браки между нашими гражданами и иностранцами. А до этого разыгрывалось немало драм, когда близкие люди, полюбившие друг друга, вынуждены были расставаться, когда один из них возвращался к себе на Родину.
Регистрации браков и свадьбы состоялись у нас в мае 1955 года. Мы с Сашей в окружении друзей побывали в ЗАГСе Петроградского района 17 мая, а Наташа и Франтишек – 24—25 мая. Это двойное число возникло потому, что кто-то из них (кажется, Франтишек) в первый приход забыл в общежитии паспорт, и пришлось придти ещё раз, на другой день. Рядом с нами были друзья: «наша дружная семья», а также Лида Попова и Галя Анастасенко. Всё было просто и обыденно, без пышной церемонии, белых платьев, лимузинов и моря цветов. Но была радость, теплота и участие друзей, их сияющие глаза и добрые улыбки.
Моя свадьба была более массовой и шумной, так как рядом в Луге и Антропшино у нас были родители, а в Ленинграде добрые тётушки, которые помогли нам всё организовать. Свадьба состоялась в просторной квартире моих родичей, помимо родственников на ней было много студентов – геологов и аспирантов-филологов. Были, конечно, Наташа и Франтишек и все наши друзья.
У Наташи и Франтишка всё было скромнее. Помнится, что собрались мы у Наташиной тёти Нюры в небольшом дружеском кругу (комната 12 м, в коммунальной квартире). Помогали Наташе провести праздник её родственники – Ева Филипповна (свекровь сестры Ани) и её сын Гена (подросток). (Наташа рассказывала, что мама – Ева Филипповна – продала на рынке вещи – одежду Франтишка, чтобы накрыть свадебный стол, а он благодаря её кулинарному таланту был достойным такого события.) А самым лучшим подарком Наташе и Франтишку в этот знаменательный для них день были горячие и искренние пожелания большого семейного счастья от их преданных и любящих друзей. И надо сказать, что все эти пожелания сбылись. Наташа и Франтишек составили прекрасную пару, создали столь гармоничную семью, какие редко встречаются в современном мире. С какой любовью, вниманием, уважением и сердечностью на протяжении всей жизни относились они друг к другу! И как помогли им построить такую семью душевная мягкость, чуткость и удивительно тонкий юмор Франтишка, доброта, такт и умение Наташи строить отношения с людьми и поддерживать их долгие годы. Наташа и Франтишек смогли реализовать себя в жизни, вырастили двоих сыновей, обеспечили их всем необходимым, заботились о молодых семьях, о внучках. Прожили яркую, богатую событиями жизнь, побывали на Кубе, в Африке, во многих европейских странах. И никогда не забывали друзей, страну, где они познакомились и получили путёвку в совместную жизнь.
После свадеб мы поехали в гости к моим родителям в г. Лугу, в 142 км. от Ленинграда. Были там сердечные беседы за гостеприимным столом о видах на наше будущее, добрые нам пожелания. Стояла в Луге тогда прекрасная погода, и мы вчетвером отправились гулять в лес в окрестностях дома отдыха им. Воровского, хорошо мне знакомых. Природа создала там удивительно красивые и радующие глаз пейзажи. Уезжали из Луги просветлёнными, с добрыми надеждами на будущее.
Наташа и Франтишек уже вдвоём побывали у родителей Наташи в Гжатске. Знаю, что Наташина мама поначалу очень сокрушалась: как же это так, государство дало Наташе образование, А она поедет в другую страну (кстати, Наташа ранее собиралась работать в Китае – учить русскому языку, влюбить в него детей и молодёжь. А любовь к Франтишку спасла ей жизнь: в этот период там обострялись антисоветские настроения, пострадали наши специалисты). Но Наташа оптимистично отвечала, что наши страны будут всё более сближаться, и границы уже не будут их резко разделять. Вначале так оно и было, но и, когда положение изменилось, до последних дней жизни Франтишка, жизни Наташи, не прерывалась их связь с родными и друзьями, которые оставались в России. Была постоянная переписка, были встречи в С.-Петербурге, в Ижевске, в Гагарине (Гжатске), в Москве и Праге. Наша с Валей Терещук поездка в Прагу к Наташе и Франтишку в 1989 году в памятные дни «бархатной революции» останется с нами навсегда. Несмотря на тревогу, связанную с происходящим вокруг, наши друзья уделили нам столько внимания, проявили столько тепла и заботы, что поездка стала для нас праздником. Они помогли нам глубже узнать и полюбить их Прагу.
Что касается наших диссертаций, то в отличие от меня Наташа, молодец, свою защитила, уже работая в Праге. А я смогла опубликовать по своей теме статью в Учёных записках Кызильского педагогического института, но до защиты в силу ряда причин дело не дошло. Мы с Сашей после Университета уехали по его распределению в Тувинскую автономную республику и её столицу г. Кызыл, где Саша с рядом своих однокурсников работал в горной экспедиции, я преподавала в педагогическом институте. Через 7 лет мы вернулись в Ленинград, я нашла себя в издательской деятельности, а Саша продолжал работать геологом.
Если вернуться к теме «нашей дружной семьи» университетских лет, то Саша первым ушёл из жизни в 1987 году, затем ушёл Франтишек, потом – Виктор, и наконец – Наташа. Осталась только я. К счастью с 1991 года у меня есть надёжный друг и муж Куприященко Григорий Никитич, которого Наташа знала и с которым также была дружна. И последним аккордом этой темы для меня прозвучали глубоко тронувшие меня строки одного из недавних писем Наташи. В октябре 2006 года она писала мне: «…Ты ведь – это кусок, самый счастливый – моей жизни, поэтому тебя вспоминаю очень, очень часто, всё время. И в последние годы стала просматривать старые фотографии, а там опять – все мы, как мы говорили – наша семья. Как давно всё это было, но память держит всё, со всеми подробностями. И твоих родителей, и наши поездки в Лугу – всё очень ясно помню».
Наташа была для меня не только дорогой сердечной подругой, но я всегда ценила в ней редкого, замечательного человека, о чём уже писала Ане ранее в своём письме.