На острие пера
1
Событие, которое память во всех подробностях хранит до сих пор, произошло в бытность мою студенткой одного из ростовских ВУЗов. И было мне от роду 20 лет. Осенью, в пору паутинно-оранжевого бабьего лета, улучив небольшой перерыв в занятиях, я поехала в город Нальчик, в гости к добрым знакомым нашей семьи, которые за долгие годы общения стали практически родными.
Тётя Таня и дядя Серёжа были уже достаточно пожилыми людьми, но глядя на эту пару, у которой, как в ранней юности, по-молодому блестели глаза, и во взглядах, которыми они одаривали друг друга, читалась такая светлая и искренняя любовь, – невозможно было представить, что они уже 40 лет живут вместе. И вправду, жили они – душа в душу. Вот только детей у них не было. Не случилось. Зато всю свою добросердечность, ласку и заботу они дарили своей племяннице – Тамаре. С Томой мы были одногодки: и переписывались, и во время каникул встречались: короче, – дружили. Поэтому и мне перепало и доброты, и заботы от этих славных людей. К сожалению, Тамару я не застала: она по распределению после техникума работала в другом городе.
Как-то незаметно, за отсутствием подруги, я сблизилась с ребятами, которые квартировали у дяди и тёти во флигеле: вечерами делились мы новостями; собираясь в садовой беседке, слушали гитарные переборы новоявленного барда Коли, сами подпевали; иногда баловались картишками – проигравшего «дурачка» заставляли отрабатывать проигрыш – то прокукарекать, то промяукать, то проблеять овечкой. Вот такие были наши «курортные» развлечения.
Днём же все были при деле: дядя Серёжа шоферил, тётушка отвечала за сад с огородом, да за кухню, а уж хозяйка она была – отменная! Коля преподавал физкультуру в школе, Лёша вкалывал на заводе, а красавчик Ахмет – балкарец из горного аула – работал на мебельной фабрике мастером-краснодеревщиком.
Доброжелательный, улыбчивый, обаятельный Ахмет прямо-таки располагал к дружбе. Для парня из сельской глубинки он был на редкость серьёзен и целеустремлён: постигнув одну из самых востребованных в тех местах специальность, он ещё и учился на заочном факультете института, постигая все премудрости современных технологий. Этот прелестный мальчик явно симпатизировал мне – даже, заикаясь от смущения, сделал предложение руки и сердца. Но я, к тому времени уже обручённая с очень достойным юношей и верная своему слову, ждала его возвращения из армии.
Буквально через неделю Ахмет, радостный и непривычно-торжественный, по секрету сообщил мне, что посоветовался со своими родителями и те обещали, что непременно купят для молодой семьи хорошую корову, лишь бы ещё не знакомая им избранница сына дала согласие на этот брак. По-видимому, мои слова об уже состоявшейся помолвке с солдатом срочной службы не возымели никакого действия – вроде их и не было. Я, ошарашенная этим, даже не нашлась, что ответить, – сославшись на поздний час, сказала юноше, что не расположена сейчас обсуждать эту тему, т. к. завтра рано утром собираюсь на экскурсию в соседний курортный посёлок Долинск.
Это очаровательное местечко расположено всего в получасе езды от центра. Погода стояла великолепная: тёплое, как и положено ему быть в пору бабьего лета, солнышко не обжигало, а лишь ласкало кожу. Природа не спеша прощалась с летом: листья с тихим шелестом устилали парковые дорожки; заботливо ухоженные клумбы радовали взоры последними осенними цветами, а старые раскидистые дубы и клёны, как и другие представители кавказской флоры, радовали всё ещё яркими – от охры до багрянца – красками. Дышалось вольно и сладко: воздух, насыщенный ароматами хвои и близким дыханием гор Большого Кавказа, бодрил и, казалось, вливал новые силы в и так молодое и сильное моё тело.
На фоне всей этой красоты таким естественным и гармоничным показалось мне ненавязчивое внимание юноши, который прогуливался неподалёку и время от времени бросал на меня восторженные взгляды.
Экскурсионные группы всё прибывали и каждый гид добавлял в копилку моих знаний множество интересных сведений по истории Северного Кавказа, о природе и достопримечательностях этого замечательного края.
Восторженный юноша, наконец, решился и подошёл ко мне. При ближайшем рассмотрении «юноша» оказался достаточно зрелым молодым человеком, одетым современно, но как-то не совсем опрятно, что ли: обувь не вычищена, ворот на пиджаке залоснился, сорочка – не выглажена, волосы взъерошены. Взгляд его практически, кроме моего лица, ни на чём не задерживался, руки не находили себе места и поневоле привлекли моё внимание. Как оказалось, они были практически испещрены наколками (это уже потом узнала, что каждый рисунок на коже имел своё условное, понятное лишь посвящённым, значение).
Этот человек вызвал во мне не только подозрение, но и самый настоящий животный страх. Пришлось мне все эти эмоции спрятать поглубже и постараться не выдать своё истинное состояние. Уж не помню, что я отвечала на его многочисленные вопросы, которые обычно задаются при знакомстве, но, не приученная к вранью, рассказала, кто я и откуда. Назвался незнакомец Русланом и я ещё горько усмехнулась про себя: мол, надо же – Руслан и Людмила – как в поэме, у Пушкина!
Улучив момент, когда молодой человек отошёл покурить, я постаралась незаметно скрыться от назойливого ухажёра, не без основания опасаясь преследования с его стороны. Бежала я так быстро, как только может бежать от преследующего её хищника молодая, здоровая лань. Передохнуть я смогла только на остановке автобуса. Преследователя не было видно, но я на всякий случай спряталась за бочкой с квасом. Завидев подходящий автобус, я метнулась к нему, как к долгожданному спасителю, и испуганным зверьком забилась на сиденье в конце автобуса.
До следующей остановки я успокоилась и облегчённо вздохнула. Но триумф мой был недолгим: перед самым закрытием дверей в автобус не вошёл – ворвался Руслан! Одного беглого взгляда хватило моему преследователю для того, чтобы радость моя от «успешного» побега мгновенно улетучилась. Стараясь, по возможности, не привлекать внимания пассажиров, он уселся рядом и, крепко стиснув мою руку в запястье, не сказал, а выдавил: «Вздумаешь бежать – убью! „Перо“ у меня острое!» Потом он (незаметно для окружающих) вынул нож (думаю, что это была, как в читанных мною детективах, – финка), и приставил его прохладное остриё к моему боку.
Передать свои ощущения в тот момент трудно и сейчас: панический ужас, истинно животный страх, жалость к себе, такой ещё юной, но совершенно незащищённой, к тому же только недавно потерявшей маму; обида, недоумение и боль от царапнувшего кожу лезвия!
И – сверлящий мозги вопрос: «Что дальше?» Скосив глаза на соседа, я увидела абсолютно спокойное, невозмутимое лицо, – только глаза были странно прищурены.
Молча доехали до Нальчика. На конечной остановке Руслан железной хваткой взял меня под руку и повёл к остановке городских автобусов. Силой усадив меня на скамью, он опять достал свою «игрушку» – финский нож – и снова приставил его, но уже к другому боку. Мои ощущения (см. выше) повторить не берусь. Зато Руслан вошёл в «раж»: ему хотелось говорить и выступать, как в «Театре одного актёра», передо мной – единственный зрителем, не могущим не только аплодировать, но вообще что-либо понимать.
Как мог, новоявленный ухажёр дал мне понять, что только недавно он «откинулся с зоны», т. е. освободился из тюрьмы. Уставший от многочисленных «отсидок» за разбойные нападения, он решил, наконец, «осесть», т. е. жениться. На роль жены он, после недолгих исканий, выбрал, а точнее – «назначил» – меня.
Всё это было донесено до моего сведения тоном, не допускающим ни возражений, ни какой-либо альтернативы. И первым шагом к новой жизни, по мнению Руслана, должен был стать визит его к моим дяде и тёте, знакомство с ними, и, как следствие – наша первая брачная ночь! Моё мнение по поводу создания с ним семьи этого бандита абсолютно не интересовало. Он для себя уже всё решил.
Как только я представила возможную встречу этого «отморозка» с дорогими моему сердцу людьми, сердце забилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из грудной клетки. Я лихорадочно прокручивала в голове всевозможные сценарии собственного спасения – от громких призывов на помощь до резкого рывка к автобусу в последний момент перед его отправлением. Но мёртвая хватка, коей сдавил мою руку Руслан, не ослабевала, а лезвие ножа явственно холодило мне бок. Пришлось идти на переговоры.
Чтобы не травмировать моих гостеприимных родственников, я стала упрашивать своего мучителя поверить мне на слово и отпустить меня до вечера домой. В 7 часов он мне назначил свидание, практически уверенный в том, что он достаточно запугал меня своими далеко не шуточными угрозами, и я, полностью зомбированная, явлюсь к нему покорною овечкой, чтобы стать его заложницей, и наложницей – тоже.
Этот кабардинец, похоже, вообразил себя никем иным, как падишахом, вольным распоряжаться судьбами и жизнями других людей по своему усмотрению. Даже невооружённым глазом было видно, как ему не хотелось отпускать меня, как он колебался, и всё-таки отпустил. Не помня себя, я метнулась к автобусу и через полчаса явилась домой – на ватных ногах и с бледным, как мел, лицом.
Уже один мой внешний вид произвёл на домочадцев такое впечатление, что мне пришлось «расколоться» и, размазывая слёзы по лицу, рассказать в подробностях о том, что случилось в это, так прекрасно начавшееся, утро бабьего лета. Но, кроме сочувствия родных, мне нужна была их помощь: ведь в тот же вечер, часом раньше назначенного «падишахом» свидания, мне предстояло явиться на городской переговорный пункт для разговора с братом, который он заказал из Ростова. А пункт этот располагался аккурат напротив той остановки, куда я должна была прибыть на встречу со своим мучителем.
Короче, на домашнем совете с участием квартирантов было решено, что на переговоры я отправлюсь в сопровождении четырёх «телохранителей» – трёх квартирантов и дяди Серёжи. Особенно взволновался Ахмет – он не отходил от меня ни на шаг, утешал и убеждал, что не даст меня в обиду: этот юноша, небольшого росточка и довольно хрупкого телосложения, был настроен весьма решительно – по-моему, не совсем верно представляя реально исходящую угрозу со стороны моего преследователя.
Надев для маскировки тётину «огородную» широкополую шляпу, полностью скрывавшую причёску и пол-лица в придачу, её же юбку до пола и огромные чёрные очки, я стала неузнаваемой не только для окружающих, но и для себя, (что естественно – после коротенькой утром юбчонки и копны роскошных каштановых волос). Впятером мы отправились «на дело».
Всю дорогу от автобуса до переговорного пункта я шла, глядя себе под ноги, не смея поднять глаз, и до смерти боясь увидеть бывшего зэка, и только умоляла Господа не допустить роковой встречи. Но всё прошло благополучно: разговор с Ростовом предоставили сразу, без задержки. Брат, сразу оценив серьёзность ситуации, попросил моих «телохранителей» завтра же, за любые деньги, посадить меня на поезд и отправить восвояси, что они благополучно и выполнили.
Перед расставанием Ахмет пытался что-то нашептать мне на ушко, но я не в состоянии была воспринимать его напутствия. Я вообще ничего не видела и не слышала от непосильного напряжения. Бледная от страха и волнения, я всю дорогу до родного города находилась в таком нервном возбуждении, что у меня тряслись руки; к еде я так и не притронулась: всё время казалось, что неожиданно в вагон может ворваться Руслан – почему-то с финским ножиком в зубах.
По прибытии поезда на ростовский вокзал я, в изнеможении, буквально выпала из вагона на руки брата и накопившееся нервное напряжение выплеснулось на него потоком горячих слёз облегчения от того, что всё самое страшное – позади, что я – дома. Правда, кошмарное видение преследовало меня ещё много ночей после пережитого.
Квартирант Ахмет, этот чистый и романтичный юноша, ещё долго писал мне письма на ломаном русском языке, – с год, наверное, но так и не получив от меня согласия на брак с ним, постепенно остыл. На память от него остался изящный маленький кошелёк с его крохотной, сделанной для комсомольского билета, фотокарточкой, подписанной коротко и выразительно: «Люби меня, как я тебя. Твой друг Ахмет».
2
Это случилось в ту пору, когда всё, что производилось в Ростове предприятиями пищевой промышленности, непременно отсылалось в столицу для достойного пропитания ее жителей. На прилавках же наших магазинов красовались лишь неизменные пачки соли, банки с жёлтыми пересоленными огурцами, да страшное китовое мясо, которое народ так и не смог освоить, а тем более – полюбить.
Сыну моему было в то время лет десять и его растущий организм, естественно, нуждался в нормальной пище – с белками да с витаминами. И каждый день я решала свой трудный вопрос: «Чем его, этот организм, накормить?»
К тому времени я уже благополучно разошлась со своим супругом и поэтому отвечать на этот вопрос, кроме меня, было некому. Рабочим кое-что из продуктов ещё перепадало, номенклатурные работники тоже не бедствовали, а таким, как я, «работникам умственного труда» не спалось ночами. Вот и придумали эти умные головы так называемые «экскурсии», а по сути – «набеги» в ближайшие, более благополучные, города соседней Украины.
Итак, субботним утром сразу несколько не самых комфортабельных автобусов часа четыре по не самым лучшим дорогам России и, по несколько более укатанным – украинским, везли охочий до покупок люд на «экскурсию». Отсидев все части тела, которые только можно отсидеть, страждущий «десант» вываливался из автобусов и словно муравьи, расползался по улицам Донецка.
Кто-то, не сильно нуждающийся в продуктах, летел в универмаг; кто-то, предпочитая маленькие галантерейные магазины, отоваривался в них болгарскими дешёвыми шампунями, пахучим туалетным мылом, махровыми полотенцами, детской одежонкой; кто-то бежал в кондитерский за конфетами «к празднику».
У меня же был свой маршрут: на автобусе или на такси (тогда это было вполне доступно) я мчалась в далёкий от центральных улиц огромный кулинарный магазин, где отоваривалась «по полной программе». Я «хапала» всё: колбасу «московский хлебец», которою местный народец брезговал, а москвичи о существовании оной даже не подозревали, и так называемую – «чайную»; а если совсем уж повезёт, – то и «докторскую». Не было колбасы – брала «зельц». Сама я его в рот не брала, но ребёнок почему-то его любил (видимо, за неимением лучшего!).
А уже после отдела колбас я бежала в отдел полуфабрикатов: там маленьких котлеток по 8 копеек я набирала штук 30, а для себя – запечённого карпа. Счастливая, увешанная сумками, я по дороге к автостанции умудрялась пробежать по уже частично опустошённым коллегами промтоварным магазинам, чтобы накупить подарки близким на предстоящие у них дни рождения, т.к. в Ростове ничего приличного тоже нельзя было купить. Что поделать, коли пришлось жить в эпоху тотального дефицита?
Казалось, только на ушах не висели сумки, когда безумно уставшая, но по-матерински счастливая, возвращалась я в свой автобус с жёсткими не в меру сиденьями. Что творилось в ближайший после его отправления час!
Возбуждённые беготнёй по магазинам и удачными (так им казалось!) покупками, женщины пускали по всему автобусу обновы для всеобщего обозрения: кто-то восхищался, кто-то расстраивался по поводу не-встречи с таким замечательной вещицей, кто-то сразу засыпал, сражённый усталостью от стояния в очередях и перетаскивания тяжеленных сумок. А кое-кто, жадно отрывая зубами куски колбасы и отламывая грязными руками ломти вкусно пахнущего украинского хлебушка, запихивал в голодные рты долгожданные «деликатесы».
О том, как потом, обременённые поклажей, женщины добирались до дома – можно писать отдельный рассказ. Лично я, уже не в силах забраться в переполненный троллейбус, брала такси с доплатой водителю «за доставку» на 3-й этаж, после чего, «порастыкав» по полкам холодильника приобретённое с таким трудом добро и едва усев принять душ, сваливалась замертво на диван.
Растягивая, по возможности надолго, привезённые продукты, я жила относительно спокойно в некоем благостном состоянии: сын накормлен, учится прилично, спортом занимается – значит, всё хорошо.
Однажды, когда из драгоценных припасов оставался только кусок колбасы граммов на 400, я, придя с работы домой, обнаружила дома голодного зарёванного сына в порванной рубашке. Почувствовав неладное, стала расспрашивать ребёнка, что же такое произошло с ним в моё отсутствие. После долгих уговоров мальчик, явно не желавший возвращаться к неприятному эпизоду, всё-таки, волнуясь и путаясь в словах, рассказал о том, что, ожидая моего возвращения, он, не посмотрев в «глазок», открыл дверь Виктору – соседу, который никогда дотоле не бывал у нас в квартире и общение с которым осуществлялось только на уровне: «здрассьте-здрассьте».
Парень этот происходил из явно неблагополучной семьи: папа – прочерк, мама – алкоголичка. Я ещё застала её, обитательницу полуподвальной квартирки в задрипанной «хрущёвке», где двумя этажами выше проживала и я со своим сыном.
Мамаша Виктора – Маруся – женщина со следами былой красоты, вечно опухшая внешне и душевно опустошённая изнутри, улыбалась при встрече почти беззубой улыбкой и, шаркая ногами, медленно «уползала» в свою «норку». Так она выглядела в свои неполные 40 лет, а вскоре и умерла от неизлечимого недуга. Мальчик-подросток, сын, очень любивший свою непутёвую мать, сильно горевал поначалу, но потихоньку и сам пристрастился к выпивке.
В его квартире стали собираться подозрительные личности, из-за которых соседи чувствовали себя очень неспокойно. А потом стало известно, что Виктор неравнодушен и к наркотикам. И вот я узнала, что именно этот молодой человек решил навестить нашу квартиру в поисках закуски для себя и своих «друзей».
Слегка наподдав моему мальчику и пригрозив худшей расправой за сопротивление, он бесцеремонно выгреб из холодильника всё съестное, в том числе и тот злосчастный, последний кусок колбасы, и, прихватив, как и подобает «настоящему» интеллектуалу, – книгу (как сейчас помню – «Порт-Артур»), преспокойно удалился восвояси.
Когда после рассказа, вновь заставившего сына пережить неприятный визит, я заторопилась к двери, – мальчик буквально повис у меня на руках, умоляя не ходить к этому страшному для него человеку для «разбора полётов». Как могла, я объяснила, что только заберу нашу книжку (одну из любимых книг моей покойной мамы) и вернусь.
Страха во мне не было нисколько. Наверно, так бывает со всеми матерями, когда им приходится защищать своих чад перед обидчиком. На мой звонок в дверь Виктор вышел на площадку. Был он не сильно, но достаточно выпивши.
Я разъярённой кошкой набросилась на него, в запале выкрикивая свои обиды, а заодно и обиды всех женщин, обречённых в одиночку, в не самые лёгкие советские времена, воспитывать своих отпрысков. Вылила на парня столь сильный поток эмоций, что он некоторое время стоял столбом и молчал.
Когда я обозвала его мерзким вором, трусом и гнидой, он внезапно «ожил» и, недолго думая, достал из кармана нож-финку, с которым я, в силу некоторых жизненных обстоятельств, уже была знакома. И точно так же, как во времена моей юности, я почувствовала лёгкий укол в левый бок и леденящую кожу прохладу острого лезвия.
И всё-таки, – того прежнего животного страха во мне уже не было. Видно, сказался приобретённый жизненный опыт. Времени на размышление не было. Рискуя в порыве агрессии быть пронзённой страшным ножом, я как-то интуитивно подняла руку и погладила этого несчастного по голове.
От неожиданности парень на мгновение замер, продолжая держать нож в том же положении. А я, продолжая гладить его по волосам, стала говорить Виктору, что помню его очаровательным малышом, гордо шагавшим с тогда ещё молодой и трезвой его мамой в первый класс. И что в то время я никогда бы не подумала, что он, став взрослым, будет способен обидеть мальчика, который, как и он сам, рос без отца.
Я спросила, как бы прореагировала его мама, узнай она о таком неблаговидном поступке любимого сына. Говоря так, я уже сама по-матерински жалела этого обиженного жизнью парня, обделённого в пору своего взросления не только любовью близких ему людей, но и тогда, и впоследствии, – простым человеческим вниманием.
Совершенно неожиданно для меня Виктор как-то внезапно обмяк, расслабился и, как следствие, я уже не почувствовала холодного касания острия ножа о моё тело. Виктор отстранился и внимательно посмотрел мне в глаза. Видно было, как быстро наступало его отрезвление.
А когда я, не отводя взгляда, сказала, что считаю его низменный поступок случайностью и уверена, что на самом деле он не таков, каким хочет казаться окружающим – этаким крутым безбашенным парнем. Я-то знаю, что он, Виктор, – хороший, светлый человек, просто заблудившийся на жизненной дороге и стоящий пока на распутье. Я сказала, что помогу ему, если только он сам этого захочет.
Не успела я закончить последнюю фразу, как этот, едва протрезвевший, практически потерянный для общества человек, обнял меня и, – буквально по-детски разрыдался у меня на плече. Всё думанное-передуманное, всё выстраданное этим юношей за его недолгую жизнь, вылилось мне «в жилетку». Я стояла, совершенно растерянная и опустошённая, не ожидавшая подобного финала.
Да это и не было финалом. Виктор, придя в себя и убрав, наконец, в карман ножик, сказал мне, глядя прямо в глаза, следующее: «Мать, прости меня и скажи своему пацану, что если кто его тронет, – будет иметь дело со мной: уж я найду, как защитить его! Он мне теперь – братан! Прости, мать! – Дурак я, подонок!»
И опять в его глазах заблестели слёзы. И тогда, когда, казалось бы, всё уже было сказано, я дала понять парню, что в любой момент, если ему понадобятся мой совет или уши, чтобы выслушать его, он может зайти к нам. Стоит ли говорить о том, что назавтра провинившийся сосед наш вернул украденную книгу и принёс вдобавок, неизвестно откуда добытый им, целый батон «докторской».
К моему величайшему изумлению после этого нашего разговора Виктор действительно стал мало-помалу выправляться, вернулся на работу, в течение года перестал пить, а потом и курить «травку». Изредка заходил он похвалиться положительными изменениями в своей судьбе, расспрашивал моего сынишку об учёбе, об увлечениях, а однажды, с премии, купил ему настоящий новый велосипед. Мы с сынишкой от души порадовались успехам и нежданному подарку новоявленного «родственника»
У Виктора появились новые друзья, а вскоре он познакомился с хорошей, очень симпатичной девушкой Викой, на которой впоследствии и женился. Уезжали мы из города, когда молодая пара – Виктор и Виктория – уже ждали своего первенца.
А как бы сложилась жизнь этого молодого человека, не случись та история с «докторской» колбасой?