Анна
По дороге в Дартфорд, 1 января 1540 года
Хуже некуда. Я полная дура. Хорошо, что путешествую в паланкине, сидеть неудобно, зато наконец я одна. Как мне надоели все эти люди: внешне благожелательны, а втайне смеются надо мной, обсуждают катастрофу – первую встречу с королем.
Нет, правда, в чем я-то виновата? У него был портрет, Ганс Гольбейн мне не польстил, король мог внимательно рассмотреть, изучить, раскритиковать мою внешность, он прекрасно знал, как я выгляжу. Это у меня не было его изображения, я, как и все, представляла его юным принцем, занявшим трон в восемнадцать лет, прекраснейшим королем в мире. Конечно, я знала, что ему почти пятьдесят. Знала – выхожу замуж не за прекрасного юношу, даже не за прекрасного принца. Знала – он мужчина в расцвете лет, даже старше. Но я не знала, как он выглядит. У меня не было нового портрета. И я не ждала… такого.
Может, он не так уж и плох. Легко представить, каким он был. Широкие плечи украшают мужчину любого возраста. Говорят, он по-прежнему ездит верхом, охотится, когда не беспокоит рана в ноге, по-прежнему деятелен. Сам объезжает страну, не передает власть более энергичным советникам, его ум остался при нем, насколько можно судить. Но у него маленькие поросячьи глазки, капризный рот, круглое, как луна, лицо заплыло жиром. Должно быть, и зубы гнилые, потому что изо рта пахнет. Когда он схватил меня в объятия и поцеловал, вонь была нестерпимой. Он отлетел от меня и чуть не расплакался, избалованное дитя, да и только. Сказать по правде, оба мы были не на высоте. Я тоже вела себя не лучшим образом, раз оттолкнула его.
Господи, но зачем же я еще и плюнула?
Плохое начало. Ужасное, недостойное начало. Почему он сразу начал приставать? Легко теперь говорить – он любит переодеваться, маскироваться, притворяться обычным человеком, но так, чтобы его с легкостью узнавали. Надо было предупреждать. Наоборот, мне каждый день вбивали в голову: при английском дворе соблюдаются формальности, все делается по строгим правилам, я должна изучить порядок старшинства, нельзя по ошибке обратиться к младшему члену семьи раньше, чем к старшему, такие вещи важнее всего в жизни. В Клеве мне каждый день повторяли: английская королева должна быть безупречна, полна достоинства, холодна, никакой фамильярности, тем более легкомыслия, чрезмерного дружелюбия. Твердили: жизнь английской королевы зависит от ее незапятнанной репутации. Угрожали: меня ждет судьба Анны Болейн, если буду такой же распущенной, влюбчивой, страстной.
И что я должна была делать, когда толстый старый пьяница полез ко мне целоваться? Разве я могла подумать, что этот урод – король? Все же, видит Бог, несмотря на отвратительный вкус во рту, не надо было мне отплевываться.
А может, все не так плохо? Сегодня утром он прислал мне в подарок собольи меха, очень дорогие, отличного качества. Малютка Екатерина Говард оказалась умнее меня – не узнав короля, она сердечно приветствовала его и получила золотую брошь. Сэр Энтони Браун сопроводил подарки приятной речью. Оказывается, король поехал вперед приготовиться к нашей официальной встрече, она состоится в пригороде Лондона, это место называется Блэкхит. Дамы заверили меня – до тех пор больше неожиданностей не предвидится, можно расслабиться. Оказывается, переодевание – любимая забава короля. Когда мы поженимся, надо быть готовой – он явится с фальшивой бородой или в огромной шляпе и пригласит меня на танец, а мы все притворимся, что не узнаем его. Я улыбнулась, сказала: как мило, – но про себя подумала: какая глупость, какое ребячество, какое тщеславие! Неужели в такого, каким он стал сейчас, можно влюбиться с первого взгляда? Возможно, когда он был моложе и привлекательнее, его любили просто за красоту и обаяние, даже не зная, что он король. Но сейчас, через много-много лет, нужно ли изображать восхищение? Но я не выдала своих мыслей. Сейчас лучше помолчать, одну игру я уже испортила.
Девушка, которая любезно приветствовала короля и тем спасла положение, – моя новая фрейлина Екатерина Говард. В суматохе сборов, насколько позволил мой английский, я ухитрилась поблагодарить ее за помощь.
Она присела в реверансе, и Лотти перевела ее бойкий ответ:
– Она говорит, что счастлива оказаться полезной. Раньше она не бывала при дворе и действительно не узнала короля.
– Почему же она заговорила с незнакомцем, явившимся без приглашения? – Я озадачена. – Не надо было обращать внимание. Подумаешь, влез какой-то невежа.
Лотти перевела, в глазах девушки ясно читалось: нас разделяет не только язык. Словно мы из разных миров, словно я прилетела на белых крыльях из снежной дали.
– Was? – удивленно спросила я по-немецки и протянула к ней руки. – Что?
Она придвинулась ближе и, не сводя с меня глаз, что-то зашептала Лотти на ухо. Я глядела на них с улыбкой. Милая девушка, хорошенькая, как куколка, и такая серьезная.
Лотти, едва сдерживая смех, повернулась ко мне:
– Она говорит, короля нельзя не узнать. Кто еще мог пройти мимо стражи? Кто еще такой высокий и толстый? Но при дворе все играют в эти игры, притворяются, что не узнают, считают прекрасным незнакомцем. И пусть ей только четырнадцать и бабушка считает ее дурой, она знает, что все мужчины в Англии жаждут, чтобы ими восхищались, и с возрастом они становятся только тщеславнее, а разве в Клеве мужчины не такие?
Смеюсь над ней и над собой.
– Скажи ей, Лотти, мужчины везде одинаковы, а настоящая дура – это я. Пусть и дальше дает мне советы, хоть ей всего четырнадцать и что бы там ни говорила ее бабушка.