Крест
Ромка, накинув халат, незаметно юркнул в палату к матери. Делал он это тихонько, приходил когда ему было удобно, а не в часы посещений, поскольку в это время он убирал в трёх классах за мать, которая работала в школе уборщицей. Болели плечи, ныла спина, но он не подавал виду, что ему трудно, чтоб не расстраивать больную. Городишко у них был маленький, все друг друга знали хорошо, поэтому врач от него не стал утаивать, что «дни матери сочтены, случай безнадёжный, ну если только Господь Бог вмешается»…и, повернувшись, пошёл прочь, бурча что-то о заслуженном наказании. Ребёнок ничего не понял, он только слышал, что раньше у матери была высокая должность, хорошая зарплата, не пьющий муж, и что с ними жили её родители. В этот раз она не спала, явно ждала Рому.
– Покаяться хочу, сынок перед тобой, скоро уйду из жизни и останешься сиротинушкой, папка алкаш не в счёт.
– Не говори, пожалуйста так, он нас любит, переживает, пьёт, потому, что слабый. Я его покормил и сюда побежал… плачет он по тебе.
– Прости! И его жалко. Всем жизнь поломала. И дочерью плохой оказалась, родителей своих обидела и прогнала.
– Мам, но ты ведь любишь всех как умеешь, и жалеешь, что так всё получилось, значит, все тебя простят…
– Хочу тебе всё открыть сама, чтоб никто ничего потом не переврал, в чужую душу ведь не заглянешь – и Степанида грустно улыбнулась и подняв глаза – а если родители видят меня сверху и слышат, может и простят свою непутёвую дочь. Ты спрашивал как-то, почему чернявый, ты весь в моего папу, Рамира, и характером тоже. Я вот только глазами. Он на половину цыган. Его отца вывезли откуда-то из Черногории, потомок древнего рода, православной веры. Он вырос в таборе, женился на дочери барона, а Рамир их сын. До войны он жил кочевой жизнью, уже имел жену и детей. А когда началась Отечественная, вся семья его с табором погибла разом под бомбёжкой. На войне он познакомился с моей мамой, по окончании вернулся к ней, в наш городок. Был кавалером ордена Красной Звезды. Герой. Появился на свет мой брат. Потом отца посадили как предателя, в то время многие так пострадали (раскрылось одно обстоятельство, якобы он с командиром разведроты неделю пропадали у немцев в тылу, но вернулись, а после войны тот пропал). Мама пыталась помочь ему, но командира так и не удалось найти, как в воду канул. От горя она сильно болела, а братик не выжил. В 1953 году отец вернулся. А в 1955 родилась я, поздний ребёнок. Родители очень меня любили, баловали, берегли, и никогда мне о том, что было с отцом после войны, не рассказывали, и про братика молчали. Рамир был хорошим человеком, очень трудолюбивым, за что ни брался, всё оживало в его добрых, волшебных руках. Нет ни одного двора в городе, где б он ни помог в послевоенную разруху. Спокойно отдавал «последнюю рубаху», «кусок хлеба». Все вокруг удивлялись, что имея в жилах горячую, цыганскую кровь, он был человеком очень спокойным, честным, уравновешенным, отзывчивым. В нашем провинциальном городке его уважали и не считали чужаком. Всегда был молчалив. После девятого класс 1971 год, я уехала в Ленинград, поступила в Полиграфический техникум, на печатное отделение, вступила в комсомол. Учёба давалась легко и общественная работа мне нравилась, хоть родители были против комсомола. Но я считала их дремучими невеждами, замшелыми провинциалами и не прислушивалась к их словам. Письма писала редко, и то, в основном, когда нужны были деньги. Практику проходила на одном из передовых предприятий Ленинграда, где мне потом и предложили работу. Родители звали сюда, отец даже место выхлопотал, но я не вернулась. Мне дали угол в общежитии, у меня была хорошая должность и зарплата, одной пока хватало. Со мной работал Серёга, мы и техникум вместе кончали. Когда ещё учились, у нас с ним была любовь, он стал моим первым мужчиной, я даже сделала от него втихаря аборт, потому, что впереди была защита диплома, карьера, вся жизнь… и ребёнок пока не входил в мои планы. Потом мы как то разбежались, у него были свои симпатии, у меня свои. В городишко наш я не приезжала, родителям о себе ничего не докладывала, мне хотелось пожить на полную катушку, узнать все прелести жизни, ведь она так коротка. Завела роман с женатым мужчиной из партийного аппарата, через него хотела по быстрей получить «место потеплей и кусок пожирней». И в 1977 году мне предложили работу в ГДР, но отправляли туда только семейных. Вот тогда то мы и сошлись опять с Сергеем, твоим отцом. Мы были не брезгливы, и ради карьеры и денег, закрыв глаза на наши романы, расписались, считая этот шаг выгодным для нас обоих. Мой «протеже» сказал, какие документы нам теперь осталось до собирать, и через два месяца все наши мечты сбудутся… И опять я ничего не сообщала родителям, вспоминая их заунывные нравоучения. «Они там вдвоём, кусок хлеба есть, крыша над головой тоже, живы, здоровы, а значит, совесть моя чиста, напишу из Германии» – так я себе говорила. Но через две недели меня срочно вызвали в партком Василеостровского района, и …Там я узнала впервые про то, что мой отец сидел, как предатель Родины. Со мной была истерика, я кричала, что это ошибка, что этого не может быть… Меня оставили в кабинете с каким-то человеком, который сказал, что был особистом в полку моего отца, лично знает все детали дела, хоть того и реабилитировали и отпустили в 1953 году, командир его, Степан (а вы Степанидой наверно в его честь названы) так и не найден ни среди живых, ни среди мертвых, поэтому органы могут заинтересоваться, почему мне так хочется попасть в ГДР. И ещё он добавил, что со Степаном вырос в одном дворе, что их родные погибли в блокаду, и что он друга отцу не простит. Я этому человеку стала объяснять, что уже шесть лет не видела родителей, они даже не знают, что я собираюсь на работу за границу, если надо, я могу от них отказаться… На него это так подействовало. Видно было, что человек этот очень был доволен моими словами, взгляд был ликующий, ухмылка во весь рот. Голос сразу подобрел, дав мне свой носовой платок утереть слёзы, он пробурчал, потирая хищные (да, да, именно хищные) руки, что подумает, как мне помочь. А потом пригласил к накрытому журнальному столику у уютного дивана, которые находились за неприметной дверью. Только тогда я заметила на его левой скуле старый безобразный шрам в виде креста. На столе стояли бутылки «Шампанское» и «Водка» (розлив на экспорт) и красное вино» Алазанская долина», были фрукты, бутерброды с красной и чёрной икрой, сырокопчёной колбасой и швейцарским сыром. Коробка дорогих шоколадных конфет (тоже на экспорт) и большое блюдо с фирменными пирожными из ресторана «Север». Поняв, что от меня хотят, сказала себе «для дела!». Старикашка, смотри не рассыпься, от меня не убудет, я победительница (уже празднуя победу, говорила я себе. Наивная!).
Конец ознакомительного фрагмента.