3
1 января 2001 года
Пока били куранты, Воронцов озадаченно переводил взгляд с Дика на Лию и обратно. Все было не так, как обычно, не так, как должно быть. Чуждый мир заполонил его дом. Его любимое кресло делили незнакомая девица и едва знакомый пес. Такая встреча Нового года сулила не самые спокойные триста шестьдесят пять остальных дней.
Николай Васильевич внимательно посмотрел на Лию, словно размышляя, что с ней теперь делать.
– Из дома удрала? – спросил он. – С родителями поссорилась?
– У меня нет родителей.
– Давно?
– Давно.
– С кем-то ведь ты жила?
– С бабушкой.
– Ну – вот.
– Она умерла на прошлой неделе.
Воронцову стало неловко от своих же вопросов. Гэбист проснулся: как звать, как фамилия. Тьфу. У человека горе. Разве такая красавица стала бы чахнуть в Новый год с первым встречным стариком, ежели бы не особенные обстоятельства? Чтобы замять паузу, он прошелся к столу и снова плеснул себе водки в стакан.
– Можно и мне? – робко попросила Лия.
– Давай. Плохо-то не станет с непривычки?
– Хуже не станет, – пробормотала Лия. – Тост будет? Или вы не любитель?
Воронцов был совсем не любитель. Но девчонка мужественно сдерживала слезы и захотелось ее пожалеть. То ли потому, что все у нее умерли, а он очень хорошо понимал, каково это. То ли потому, что она была похожа на его подружку из далекого детства.
– Все у тебя еще будет хорошо, вот увидишь, – не очень уверенно пообещал он Лие.
– И у вас тоже, – слегка стукнув своим стаканом о его, отозвалась девушка.
– А я-то при чем?
– Вы, похоже, тоже сирота.
– Я уже старый сирота. Мне положено.
– Вы – старый? – удивилась Лия и лукаво добавила: – Что это вы о себе возомнили?
Взгляд девчонки обжег его вызовом, и Воронцов на минутку забыл о том, сколько ей лет. Или – сколько лет ему.
– Водички бы – запить, – попросила Лия.
– Ты давай на кухню, за водой. А я в холодильнике пороюсь. Не сидеть же голодными.
Он достал палку краковской колбасы, кусок сыра, консервированные огурцы, копченую курицу и, словно охотник добычу, бросил все это в центр стола. Сервировать должна женщина, коли уж она есть. Пусть похлопочет.
Лия вышла из кухни с большой тарелкой, с которой едва не сыпались маленькие румяные пирожки.
– А говорили сирота, – подмигнула она Воронцову.
– Да это… – Воронцов поначалу совершенно искренне удивился.
– Чего там! – махнула рукой Лия. – Не сами же напекли с утра. Они еще теплые. Скажите прямо – бывшая жена заходила…
– Нет! – догадался наконец Николай. – Это домработница.
– Какой сервис!
– Честно говоря, сам не ожидал, – пожал плечами Воронцов.
– Симпатичная?
– Домработница?
– Ну не я же!
– Не знаю. Никогда ее не видел.
– Зажмуриваетесь, когда она приходит? – впервые за вечер улыбнулась Лия.
– Нет… Долгая история, – отмахнулся Воронцов.
– А вы расскажите. Ночь длинная, – попросила Лия, устраиваясь поудобнее и не спуская с него глаз.
– Да, собственно, и рассказывать нечего, – отчего-то смутился Воронцов. – Друг мне ее подсунул. У него знакомая живет в этом доме и очень нуждается в деньгах. Я согласился, чтобы она у меня прибирала и готовила ужин, но с условием: деньги оставляю на столе, а когда прихожу – чтоб даже след ее простыл.
– Вот, значит, вы какой – женоненавистник.
– Совсем наоборот, – ляпнул Николай Васильевич и осекся.
Лия молча улыбалась и, прищурившись, смотрела Воронцову в глаза поверх своего пустого стакана.
– Еще немного?
– Гулять так гулять.
Удивительное дело – они проболтали всю ночь, приглушив звук телевизора. Воронцов рассказал ей и о том, как попал в КГБ, и про Афган. Она слушала так, что хотелось рассказывать еще и еще. К утру, когда на улице зажужжал поток машин, Николай спросил Лию:
– Ну, какие планы на грядущий день?
Он был совершенно уверен, что она поблагодарит его за компанию и исчезнет навсегда, не оставив телефона. Собственно, это и правильно. Людям порой хочется выговориться перед незнакомым человеком, но, разумеется, с тем условием, чтобы больше никогда его не встречать.
– Завалиться спать, – отозвалась Лия.
Воронцов кивнул и принялся деловито сгребать со стола остатки вчерашнего пира. Лия усмехнулась, подошла к окну, провела ногтем по стеклу и, не оборачиваясь, тихо спросила:
– Можно я останусь у тебя? – к утру они были на «ты».
Воронцова бросило в жар. Ему весь вечер казалось, что этим кончится, но он вспоминал, что ему – пятьдесят пять, что девочка годится ему в младшие дочери, и гнал эту шальную мысль. «Скорее всего, она имеет в виду что-нибудь совсем другое, – успокаивал он себя. – Не хочет возвращаться в пустую квартиру или…»
Лия медленно шла от окна, не сводя с него глаз. Приподнявшись на цыпочки, она обвила его шею руками и, прижавшись к нему всем телом, жарко шепнула в самое ухо:
– Вижу, ты не против…
Конечно, он был против! Но не успел сказать ей об этом, потому что она закрыла ему рот поцелуем, и он уже ничего не мог с собой поделать. Управлять движением льдов на Северном полюсе было бы сейчас сподручнее, чем собственным естеством, когда к нему прижималась эта хрупкая девочка с темно-рыжей шапкой волос, точь-в-точь таких, какие были когда-то у его первой подружки. Он ничего не ждал от этой девочки, но если бы у него и были какие-либо ожидания, то Лия превзошла бы даже самые смелые из них. Ее руки были опытными, ласки – искусными, раскрепощенность – абсолютной. Но он не сумел ни оценить этого, ни даже подметить. Он утолял свой голод, стремясь заполнить внутреннюю пустоту. Но пустота оказалась огромной как вселенная, а утоление голода походило на орошение раскаленных пустынных барханов, которые пропускают сквозь себя воду и снова так же горячи и ненасытны.
К полудню, когда сквозь пелену страсти стали проступать контуры привычного мира – ее гибкая спина, разоренный стол, светлое пятно окна, – он почувствовал, что она утомилась, что движения ее замедлились и сделались ленивыми. Воронцов поцеловал Лию в плечо и осторожно прижался к ее горячему боку.
– Не выгонишь меня сразу? – прошептала она, обнимая его. – Как там у тебя положено? «Чтобы след мой простыл…» Я поживу совсем немного, не бойся.
Синь глаз блеснула между ресницами и погасла. Вряд ли она ждала ответа. Но он все-таки пообещал:
– Не выгоню.
И, проваливаясь в сон, успел скороговоркой произнести про себя слова, которые в редкие мгновения близости с женщинами твердил последние годы, как магическое заклинание: «Прости, Вика».
Но приснилась ему в эту ночь совсем не Вика. И даже не Лия. А девочка из детства, на которую Лия была так похожа. Он все ходил за ней по пятам и не мог окликнуть, потому что позабыл ее имя. И только под утро, перед тем как проснуться, вспомнил, что звали ее Галиной…