Глава 4
Путешествие в северную столицу заняло те же двенадцать дней, что и в прошлом году, но организовано было несколько иначе. Ехали быстрее, но зато сделали две основательных остановки – в Твери и Новгороде. Миних убедил царя, что теперь, когда он начал править самодержавно, следует явить обществу милость созерцания своей царственной особы, а самым достойным – даже общения с ней. Ну и прилюдно наказать, ежели кто из должностных лиц совсем потерял меру в воровстве, это тоже пойдет на пользу. Потому как любому чиновнику для наилучшего исполнения своих обязанностей время от времени необходима хорошая встряска в виде приезда высокого начальства. И чем оное начальство окажется выше, тем сильнее будет трясти местные власти, без чего они зарастают дурным салом и вообще перестают ловить мышей. Новицкий был с этим в общем-то согласен, но кроме озвученных Минихом у императора были и свои соображения по поводу общения с подданными. И, наконец, он хотел присмотреться на местах, с чего начинать губернскую реформу наподобие екатерининской, потому как существующая система казалась молодому царю слишком сложной, а та, которую ввела вместо нее Екатерина Вторая, вроде бы доказала свою эффективность.
Сейчас в России губерний было совсем немного – всего девять. Они делились на провинции, которые и являлись основными территориальными образованиями. Например, Тверская провинция входила в состав Новгородской губернии, но всей полнотой власти в ней обладал воевода. Кстати, Сергей очень удивился, узнав, что такая должность, оказывается, до сих пор существует. Видимо, просто забыли переименовать, решил царь.
Царская кавалькада пересекла понтонный мост через Волгу в восьмом часу вечера и двинулась к резиденции того самого воеводы, где ее уже ждал ужин. Торжественная же встреча была намечена на следующий день. «Впрочем, и сейчас прием явно не страдает излишней камерностью», – прикинул Сергей. Проще говоря, народу на этот ужин набежало довольно много.
Воевода Карпович с супругой, довольно красивой дамой неопределенного возраста, и двумя дочерьми. Эти мало того что не отличались никакой особой красотой, так еще и не были похожи не только на отца, но даже на мать. Поначалу девы стеснялись почти до обморока, но сопровождавшая царя Елизавета отнеслась к ним милостиво и помогла хоть как-то освоиться. Наверное, потому, что сразу оценила их внешние данные и сделала вывод – никакой конкуренции ей эти юные коровы составить не смогут.
Епископ тверской и еще какой-то. Скромно сидел с краю и за весь ужин не проронил ни слова. Все правильно, владыка Феофан заранее предупредил все духовенство по маршруту царского путешествия, чтобы оно вело себя тихо, зря пред светлые очи его величества не лезло и под ногами не путалось. Мол, и без них есть кому донести до императора чаяния церкви.
Глава тверского стола канцелярии новгородского губернатора с тремя приближенными. То есть представители генерал-губернатора в провинции. Эти поначалу попытались сесть поближе к царю, но Миних так на них глянул, что они мгновенно ретировались в дальний угол, к епископу.
И, наконец, лучшие представители тверского дворянства, некоторые не то с супругами, не то с дочерьми, общим количеством в одиннадцать голов.
Когда представление присутствующих закончилось, император сказал вроде как самому себе:
– Странно, а где же купечество? Слышал я, дед мой не чурался подобной компании, а совсем даже наоборот. Наверное, купцы приглашены не на ужин, а на завтрашний торжественный обед.
После чего сел и отдал должное искусству тверских поваров.
Хотя Сергей при каждом удобном случае и поминал своего (хотя на самом деле очень даже чужого) деда, копировать его стиль управления он не собирался. Например, Петр Первый на регулярной основе лично колотил своих проштрафившихся подданных чем под руку попадется. Причем это помогало, однако новый император считал, что в качестве физкультуры, если таковая ему вдруг понадобится, можно придумать и что-нибудь получше. С гантелями, например, поработать. А воспитательный эффект ничуть не уменьшится оттого, что вразумлением будет заниматься специально для таких случаев взятый в штат особоуполномоченный.
Точно так же Новицкий сейчас не собирался вникать, хорошо ли управляется Тверская провинция и очень ли сильно в ней воруют. В конце концов, зря, что ли, он в прошлом году почти час слушал, как ругаются Миних с Ягужинским о наилучшей организации контроля за предписаниями центральной власти? Павел Иванович считал, что надо просто восстановить в полном объеме институт сенатских фискалов – мол, они в свое время неплохо справлялись. Миних же утверждал – контролирующие инстанции не могут иметь никакого промежуточного подчинения, иначе они и работать будут не на государство в лице императора, а на свое начальство. И напоминал о комиссарах Петра Великого.
Сергей тогда выслушал обоих, и в результате работа пошла по двум направлениям сразу. Ягужинскому было поручено вновь организовать фискальную службу, а Миниху – подобрать людей для работы комиссарами и представить их государю. В силу чего сейчас контролем занимались и фискалы, и комиссары. Первых было существенно больше, зато вторые имели куда более внушительный оклад и весьма широкие права. Правда, как-то незаметно получилось, что и фискалы, и комиссары тратили часть сил на присмотр друг за другом. И Миних, и Ягужинский считали, что слишком уж большую часть, но тут император с ними не согласился и, заметив, что кашу маслом не испортишь, повелел оставить все как есть.
Сейчас в свите императора ехали три комиссара. Один должен был остаться в Твери, второй – в Новгороде, третьему надлежало свернуть в Псков. Потом они явятся в Питер и представят каждый по докладу. А фискалы тут уже наверняка и так есть, но про результаты их деятельности расскажет сам Ягужинский. На долю императора остается только являть свою особу с маячащим за спиной Федором Ершовым, а свита и так знает, о чем, кому и как надо под большим секретом проболтаться.
Однако оставалось одно направление, которое Новицкий пока ни на кого свалить не мог, хотя и пытался. Нет, помощники-то нашлись, но без его личного вмешательства дело так и норовило забуксовать. Называлось оно – поиск талантов.
Насколько Сергей смог выяснить, в России этим занимались совсем недолго – с начала тридцатых по конец шестидесятых годов двадцатого века. Потом, правда, на словах и на бумаге поиск продолжался до распада СССР, но уже по инерции и без особых результатов. А что при царях, что при демократах власть прилагала поистине титанические усилия для недопущения вверх самородков из народа. Разумеется, самые активные из них все-таки смогли пробиться, но чего им это стоило! Тот же Ломоносов помер на пятьдесят четвертом году жизни. Может, тут сыграла роль и его достаточно трудная молодость. Но сколько чуть менее талантливых, а может, и просто менее настойчивых сгинуло в безвестности!
Вот Новицкий и собирался по возможности организовать поиск таких людей – самому же потом легче будет сидеть на троне, не говоря уж о пользе для России. Потому как весь его пусть пока и не очень большой, но все же отличный от нуля опыт императорства вступал в решительное противоречие с утверждениями типа «дураками проще управлять». Вот ни шиша подобного! Обирать их действительно легче, заставлять горбатиться за гроши – тоже, это да. А вот хоть попросить, хоть заставить сделать что-нибудь полезное и для себя, и для страны – фигушки.
Кое-что вроде уже начинало делаться. Так, сразу после торжественных похорон Михаила Голицына император имел продолжительную беседу с владыкой Феофаном. В начале которой заявил – мол, ему уже неоднократно намекали о желательности секуляризации церковных земель. Мотивируя это тем, что они только отвлекают духовенство от молитв и забот о духовном окормлении паствы. Типа ни у одного из апостолов ни земель, ни крепостных не было, а как проповедовали! Нынешние так не могут. Но вдруг они хотя бы приблизятся к идеалу, если их поставить в схожие с апостолами условия?
Архиепископ, совсем недавно получивший массу информации для размышления о характере молодого царя, его способностях и манере решать сложные проблемы, малость позеленел. Однако переборол себя и даже открыл было рот для возражения, но царь сделал предостерегающий жест и продолжил:
– Разумеется, я не собираюсь принимать никаких скоропалительных решений. Более того, вижу немалый смысл в том, что церковь владеет землей. Ибо она может использовать доходы от этого на благие дела. Например, почему бы в приходах не организовать школы, где детей неблагородных сословий будут учить Закону Божьему, грамоте и счету? Если церковь возьмется за столь богоугодное дело, то найдет в моем лице всяческую поддержку. И, разумеется, в таком случае каждый осмелившийся в моем присутствии произнести слово «секуляризация» будет немедленно вышвырнут вон пинками. Даю тебе в этом царское слово.
Само собой, император не собирался его нарушать. Впрочем, как и оставлять церковь в числе крупнейших землевладельцев Российской империи. Например, зачем обязательно это самое слово слышать? Серьезные дела решаются не в разговорах, а насчет чтения или написания царь ничего владыке не обещал. Да и вообще он твердо знал, что поспешность нужна только при ловле блох. Сначала надо составить проект, потом его всесторонне обсудить, не произнося вслух запретного слова, а там и Феофан помрет, ему осталось всего пять лет. Вот тогда можно будет вплотную приступить к решению данной части земельного вопроса. Причем тех, кто с душой отнесется к выполнению императорского поручения, раскулачивать будут аккуратно, в некотором смысле даже нежно, оставив какую-то часть земли. Может, целую половину. Ну а всех прочих – строго до апостольского состояния.
Первое время ужин действительно был ужином, то есть все принимали пищу по мере возможностей и аппетита, почти не отвлекаясь на разговоры. Однако в приближении к десерту интенсивность поедания начала уменьшаться, а обмена мнениями – увеличиваться. Впрочем, он имел явно очаговый характер, как и было задумано императором.
Протопоп Василий Пряхин пересел поближе к епископу и начал осторожно и доброжелательно расспрашивать его о состоянии церковно-приходского обучения в провинции, попутно поясняя, как это уже начало делаться в Москве. Царский духовник выполнял императорское поручение очень старательно, лишь изредка позволяя себе с тоской оглядеть стол, на котором не было ни капли спиртного.
За последние полгода практически все стороны жизни в Лефортовском дворце были упорядочены вплоть до появления писаных должностных инструкций – молодой император не любил, как он это называл, бардака. Не избежали высочайшего внимания и некоторые пристрастия Василия.
Теперь ему разрешалось уходить в запой не абы когда, а в строго определенные отрезки времени, причем запои делились на очередные и внеочередные. Разрешение на очередные представлялись протопопу после каждого поста сроком на пять дней, за исключением пасхального запоя, который мог продолжаться восемь. Кроме очередных Пряхин имел право и на внеочередные запои, но тут в каждом отдельном случае надо было писать заявление, утверждающая подпись на котором появлялась только в качестве поощрения за хорошо выполненные императорские поручения. Несанкционированное же утоление духовной жажды приводило к порке плетьми, причем нюх у царя был просто поразительный. Собственно, протопопу хватило всего одного посещения конюшни для понимания, что порядки, установленные молодым императором, все-таки лучше не нарушать. И теперь Пряхин объяснял епископу, как сильно поможет его карьере выявление даже одного таланта, способного хоть что-то делать много лучше среднего уровня. А уж если оных талантов окажется несколько, то царская милость может возрасти просто до неимоверных размеров. Василий говорил это с полным знанием дела, потому как отлично помнил, что произошло после того, как при его участии был найден иконописец, ныне неотлучно пребывающий при царской особе. Тогда император без возражений подписал заявление аж на две недели, а когда Пряхин не удержался и прихватил лишний день, обошелся устным внушением, да и то не очень грозным. Вот протопоп и разливался соловьем, а перед его мысленным взором стояла вожделенная картина – резолюция «Не возражаю» на заявлении «Прошу разрешения на внеочередной запой с такого-то числа по такое-то включительно».
Елизавета занималась похожим делом, хотя императору было решительно непонятно, какие такие таланты цесаревна предполагает обнаружить в дочерях тверского воеводы.
Миниху же подобное в обязанности не вменялось, и в данный момент он договаривался с представителями новгородского губернатора, в какой именно кабак они пойдут после завершения официальной части с целью компенсировать вынужденную трезвость за ужином. Фельдмаршал не без оснований предполагал, что в процессе хорошего возлияния представители расскажут о своем начальстве что-нибудь интересное. Правда, новгородцы, похоже, надеялись на то же самое, но император знал, сколь тщетны эти надежды. Напоить Христофора Антоновича до потери самоконтроля до сих пор не удавалось никому. И, что удивительно, с утра он всегда отлично помнил, что происходило во время пьянки.
Император же беседовал с самим воеводой просто с целью понять, что это за человек и нельзя ли его нагрузить еще каким-нибудь полезным делом, причем желательно без отрыва от руководства провинцией.
Воевода оказался понятливым человеком, и на торжественный обед, состоявшийся сразу после литургии, были в числе прочих приглашены и представители купечества. Двое вели себя скованно, затравленно озирались и жались к третьему, высокому жилистому старику с шикарной седой бородой, в красной рубахе с надетой поверх нее черной безрукавкой. Этот держался с достоинством, а на царя смотрел без подобострастия, зато с любопытством.
– Кто такой? – тихо спросил Новицкий у воеводы.
– Алексей Григорьевич Арефьев, богатейший тверской купчина, – последовал ответ. – Говорят, его не раз посещал проездом сам Петр Великий, но точно не знаю, меня тогда здесь еще не было.
Сергей кивнул, спросил еще про некоторых, а ближе к концу обеда встал и подошел к купцу.
– Здравствуй, Алексей Григорьевич. Говорят, ты был знаком с моим дедом?
– И тебе тоже всяческого здравия, государь, – встал и поклонился Арефьев. – Да, целых три раза у меня Петр Алексеевич останавливался.
– А с внуком, тоже Петром Алексеевичем, для полноты картины познакомиться не хочешь?
– Рад буду, государь.
– Значит, будем считать, что ты пригласил меня на ужин, а я согласился. Куда приезжать, в какое время и сколько человек можно с собой брать, дабы не вводить тебя в разорение?
Вот тут купец немного растерялся – видимо, нечасто императоры столь беззастенчиво набивались к нему в гости. Но быстро пришел в себя и снова поклонился:
– Живу я в Заволжском посаде, там мои палаты тебе любой покажет.
Император вопросительно глянул на воеводу – тот кивнул.
– Приезжать ко мне можешь, когда тебе угодно будет, – продолжал Арефьев, – но ежели хочешь отведать жареной утки с солеными лимонами, коей дед твой неоднократно отдавал должное, то в восемь часов вечера. Сколь народу ты собой ни возьмешь, мне от того никакого разорения не будет, а только одна радость.
– Ладно, – кивнул Сергей, – тогда жди, в восемь часов подъеду. Со мной будут четверо приближенных и два десятка охраны. Этих тоже придется кормить, но за отдельным столом и не до отвала. Никаких горячительных напитков подавать не надо, я их не употребляю и своим людям при мне не даю.
– Как же так, государь, – осмелился немного удивиться купец, – вино, ежели им не упиваться до изумления, и для здоровья полезно, и для аппетита.
– С аппетитом у меня и так все в порядке, еще небось и добавки попрошу за ужином. Со здоровьем последнее время тоже, нет надобности его улучшать таким способом. Как пить да глупостями заниматься перестал, так оно и поправилось. Да, и вот еще что. Ты, наверное, слышал, что я собираю людей, кои хоть что-то хорошо делать умеют. Так вот, коли ты мне таких найти сможешь, то без благодарности не останешься. Например, за просто грамотного да счет знающего освобожу я тебя от всех сборов на неделю. За сильно грамотного – на месяц. Если же найдешь какого-нибудь уникума, то тут и год не предел.
– Уни… кого, государь?
– Это слово означает – такой, подобных которому не найдешь, хоть полсвета обыщи.
– Эх, – вздохнул Арефьев, – а я-то уже думал, что смогу угодить тебе по самому высшему разряду. Работает у меня один часовых дел мастер, но он сам говорит, что царский токарь Нартов в механике понимает лучше него.
– Ничего, – успокоил собеседника император, – полгода без налогов – это тоже хорошо. Да и почем ты знаешь, что твой механик во всем уступает Нартову? Мало ли: вдруг найдется, в чем превосходит, тогда весь год твой будет.