Мойдодыр – 1993
Что только не сделает женщина, желающая обхитрить мужчину, и мужчина, вознамерившийся ее на этом поймать. Смекалка – всё для русского народа!
Вроде капля иронии и юмора на одной страничке, а на деле – целая каплища!
Буквально проглотила рассказик. Автору СПАСИБО за очередную порцию позитива. Nataiy87
Мать наша, следует заметить, временами не без странностей была. С самого раннего своего детства, помню, испытывала она страшное влечение к лицедейству. Такие зверские рожи корчила, что потом по полночи мой младший брат Пашка от страха спать не мог. Когда мне было пять лет, а Пашке год, и мы жили в Пеклихлебах, мать, переодевшись в деда Мороза, полезла с улицы на балкон нашей квартиры. Случайные прохожие приняли ее за грабителя и вызвали милицию, так что Новый год ей пришлось встретить в отделении.
После того как отцу дали место директора совхоза в деревне Горовка, куда мы переехали, мать развила неописуемую самодеятельность. Наряжала подросшего Пашку в кепку с накладными кудрями и собственноручно пошитую ею лоскутную рубашку, и заставляла ходить по дому, изображая клоуна Олега Попова. Мне отводилась роль Емели в лаптях, онучах, оранжевой рубахе и старых холщовых штанах.
Потом матери надоело с нами возиться. Мелковаты масштабы были для ее натуры, и она стала принимать самое активное участие в работе местного драматургического кружка, ею же и организованного на базе клуба. Однажды зимой ставили «Вечера на хуторе близ Диканьки» по бессмертному произведению великого Гоголя. Мать, играя Солоху, ворующую с неба Месяц и звезды, так вжилась в роль, что выходя из клуба после спектакля, полезла на бетонный фонарный столб и попыталась зацепить в сумку настоящий месяц. Свалилась со столба в смёрзшийся снег и поломала левую ногу. Вот какое глубокое было погружение в роль! Да, та еще актриса была – так долгие годы всех обманывать…
После выздоровления, ранней весной, вернулась в драмкружок. А отец наконец-то начал гонять её за спектакли. За полночь возвращалась с репетиций и не будила этого олуха спящего, поэтому он не знал, во сколько она вернулась домой. Что он удумал? Взял и на засов внутренний, на двери входной, стал навесной замок вешать, а ключ прятал под подушку.
– И не вздумайте ей открыть! – грозил нам. – Не дай Бог!
– А как мы откроем, если ключ у тебя? – недоумевал Пашка, бывший тем еще почемучкой.
– Мало ли… Вы же хитрые. Вон Влад вообще ключи собирает.
– Ничего я никому открывать не собираюсь, – опроверг я подозрения.
Но так как засов был порядком расшатан, то снаружи посредством какого-либо тонкого предмета, при наличии некоторого терпения, можно было отодвинуть его, невзирая на навешенный замок. А терпения матери было не занимать.
– Кто ее впустил? – распинался на следующий день отец, обнаружив под боком мирно сопящую супругу.
– Я вообще всю ночь спал! – открестился Пашка.
– А я не открывал, – ответил я.
– Вы что, за дурака меня держите? Как она в дом могла попасть?
– Я не знаю, – в один голос ответили мы.
– Может, через кухню залезла? – предположил брат.
– Ты что, совсем того? – отец постучал себя по лысеющей голове. – Как она могла через кухню залезть?
– Не знаю…
– Смотрите мне, кутята, – погрозил кулаком. – Если узнаю, что вы замешаны, то вам не жить!
Сметливый папенька Витя, после нескольких весенних ночей, не принесших результата в поимке блудной супруги-актрисы, стал навешивать в дополнение к замку еще и крышку от кастрюли, продевая ручку крышки3 в петлю засова. Это ограничило свободный ход засова и оградило от попыток вернувшейся матери незаметно проникнуть в дом.
Вернувшись под утро с очередной репетиции, и не сумев отпереть обычным способом дверной засов, она вышла на огород и начала тихо стучать в окно комнаты Пашки, чтобы открыл окно. Но Пашка, будучи пугливым и недоверчивым ребенком, услышав непонятный стук в ночи, подобно мультипликационному поросенку Пятачку, спрятался под кровать. Долго долбила мать в окно любимого сына, пока не поняла, что не откроют. Возможно, тогда она осознала, что напрасно так запугивала ребенка наркоманами, которые украдут его для изготовления из мозга наркотиков.
Естественно, что я слышал стук в окно Пашки. Но, во-первых: в закрытое окно нельзя незаметно увидеть то, что происходит сбоку от окна; во-вторых: поставьте себя на место ребенка, которому перед этим мать колено покалечила за то, что взял мешок с мясом. Вы станете лезть не в свое дело, если стучат не вам в окно?
После она стала стучать в моё окно. Я, будучи не таким пугливым, как Пашка, но при этом с раннего детства бдительным и осторожным, через щель в шторе предварительно убедился в том, кто стоит снаружи и, повозившись с тугими шпингалетами, открыл окно. Мать с облегчением стала залезать в дом, что было не так уж просто проделать, учитывая высоту окна. Но тут, «вдруг, откуда не возьмись», а точнее, «вдруг из маминой из спальни, кривоногий и хромой…», выскочил взбешенный лежебока папа Витя, олигофрен – стремительный как шпага, разбуженный непонятными стуками в ночи, и вытолкал богемную супругу за окно, разбив при этом в припадке ярости об подоконник бывший у нее с собой магнитофон «Русь-309».
– Убирайся туда, откуда пришла и играй в своих спектаклях, оперетках и пьесах, сколько твоей артистической душе угодно, – сказал отец.
– Дебил, ты же магнитофон разбил! Горе-то какое! Чтоб ты сдох, фанфарон проклятый! – громко взвыла мать по сокрушенному магнитофону, да и сгинула бесследно на неделю невесть куда, громко пригрозив по привычке. – Будете еще мой след искать!
– Не вздумайте ей больше открывать, а то поубиваю! – любящий папенька, изгнавши сельскую инженю, под красочно описанной угрозой жестокого двойного убийства, запретил впредь открывать окна и двери. – Ни под каким видом не открывать! А то убью и ее и того кто откроет ей!
Напуганный ночным триллером слабонервный и болезненный ребенок Пашка вновь забрался под свою кровать. Целые сутки, пролежал под кроватью, трясясь в страхе, пока я его ни извлек на свет Божий. А потом еще несколько лет зашуганный ребенок пугался ночного шума, оправдывая ласковое прозвище «ошибка аборта», данное заботливым папой.