Глава 2
Проблема ценза 125/124 г. до н. э.: старые-новые решения
2.1. Классические реконструкции
Среди множества исторических вопросов, связанных с гракханским движением, проблема ценза 125/124 г. до н. э. занимает особое место. Это определяется не только ее фундаментальным значением для реконструкции событий гракханского времени, но и крайней скудостью источников. Из числа последних мы располагаем лишь данными о количестве граждан, которые были зафиксированы по результатам переписи 125/124 г. до н. э. Римский гражданский коллектив пополнился на 75 913 человек, причем эпитоматор Ливия не объясняет причин этого «демографического бума». Столь значительный прирост выглядит еще более удивительно, если принять во внимание тот факт, что данные предыдущих переписей населения свидетельствуют преимущественно о тенденции совершенно противоположного характера. Эти обстоятельства предопределили повышенный интерес со стороны исследователей к цензу 125/124 г. до н. э.
Итак, по результатам ценза 125/124 г. до н. э. число римских граждан увеличилось на 75 913 человек. Возможные решения данной проблемы были предложены еще в XIX в. Наиболее популярным из них долгое время оставалась точка зрения, которая связывала это увеличение с результатами деятельности аграрной комиссии. Сторонники этого мнения считают, что прирост дали римляне, которые получили земельные наделы на основании lex Sempronia agraria. Его придерживался, в частности, Т. Моммзен[128], а позднее, уже в XX в., и такие известные специалисты в области истории позднереспубликанского Рима, как Д. Эрл и П. Брант[129].
Несмотря на всю свою привлекательность, такое решение имеет многие слабые стороны. И. Мольтхаген, например, указал на то, что результаты ценза 131/130 г. до н. э. лишь немногим отличаются от данных переписи 136/135 г. до н. э.[130]. Разница составляет всего 890 граждан. Из сообщений источников мы узнаем, что в 129 г. до н. э. аграрная комиссия была лишена судебных полномочий (Арр. ВС. I. 19. 79–80; Schol. Bob. 118 Stangl (к Cic. Mil. 8); Liv. Per. LIX)[131]. Таким образом, можно предположить, что наибольшую активность триумвиры проявляли в 132–130 гг. до н. э. Это предположение подтверждается и материалами эпиграфики – гракханскими межевыми знаками, на большинстве из которых зафиксированы имена Гая Гракха, Аппия Клавдия и П. Лициния Красса Муциана (ILS. 24–26; CIL. Р. 639–645; ILLRP. 467–475). При этом данные ценза 131/130 г. до н. э. свидетельствуют лишь о незначительном увеличении числа римских граждан по сравнению с предыдущей переписью. Кроме того, передача консулам судебных полномочий должна была и вовсе свести до минимума эффект от деятельности гракханской аграрной комиссии[132].
Главный же аргумент против предложенного выше объяснения мы находим в эпиграфическом lex agraria[133]. В восьмой строке, после вводной части и перечисления категорий владельцев, чьи участки в соответствии с этим законом становятся частной собственностью, говорится о том, что новые agri privati должны быть учтены при проведении следующей переписи населения[134]. Это означает, что деятельность аграрной комиссии никоим образом не могла повлиять на результаты ценза 125/124 г. до н. э. Тот факт, что при проведении ценза учитывались только земли, имевшие статус ager privatus, не подлежит никакому сомнению. В этом случае наука располагает всеми необходимыми доказательствами[135].
За последние десять лет, в значительной степени благодаря деятельности центра по исследованию земельных отношений и демографии поздней Республики, возглавляемого известным нидерландским антиковедом Л. де Лигтом, было опубликовано большое число работ, исследующих правовой статус наделов, которые римские граждане получили по lex Sempronia agraria. В первую очередь это относится к работам самого Л. де Лигта. В одной из статей, опубликованных в журнале «Athenaeum», он выступает с критикой в адрес точки зрения, представленной главным образом в трудах известного специалиста в области римского права М. Казера. Этот исследователь считает, что полученные по аграрному закону Тиберия Гракха земельные наделы имели статус ager privatus vectigalisque, известный из «африканской» части lex agraria 111 г. до н. э.[136]. По мнению самого нидерландского исследователя, гракханские наделы имели статус possessio perpetua[137]. Предложенная Л. де Лигтом гипотеза подтверждается тем, что эти земли получают статус ager privatus и вносятся на основе этого в ценз только после издания lex agraria 111 г. до н. э.[138]. Впрочем, в девятнадцатой строке эпиграфического закона мы находим следующее: quei ager locus aedificium publicus populi Romani in terra Italia P Muucio L. Calpurnio cos. fuit, quod eius ex lege plebeive sci[to exve h. 1. privatum factum est eritve] […поле, земельный участок или строение, которое относилось к общественному полю римского народа на италийской земле в консульстве П. Муция и Л. Кальпурния, и которое по закону, или плебисци[ту, или на основании этого закона стало или станет частной собственностью]…][139].
Здесь совершенно отчетливо говорится о том, что какая-то или какие-то категории земли из фонда ager publicus populi Romani поменяли свой правовой статус еще до 111 г. до н. э. Данное обстоятельство заставило Л. де Лигта, а также его коллег по проекту, изменить мнение. В 2007 г. он вновь обращается к вышеозначенной проблеме и решает вопрос в пользу теории, им самим до того критикуемой, т. е. в пользу определения статуса участков как agerprivatus vectigalisque[140]. Эта точка зрения представлена также и в диссертации, опубликованной в 2010 г., одной из его учениц С.Т. Розелар[141]. Согласно Аппиану, одна из категорий ager publicus, представленных в lex Sempronia agraria, действительно получила статус ager privatus еще до 111 г. до н. э., но речь в данном случае идет о событиях, последовавших за гибелью Гая Гракха (Арр. ВС. I. 27. 121)[142]. Впрочем, единства мнений по этому вопросу не существует, и некоторые исследователи видят здесь veteres possessores, а некоторые – гракханских колонистов[143]. Но о какой категории в таком случае идет речь в lex agraria 111 г. до н. э.?
Как известно, в соответствии с первым из трех послегракханских законов, которые мы находим у Аппиана, была разрешена продажа земель из фонда ager occupatorius, находившихся до того времени во владении частных лиц. Второй принес с собой введение специального сбора в пользу государства. Э.У. Линтотт предположил, что объектом в данном случае были римские veteres possessores и их possessiones, которые упоминаются во второй строке эпиграфического закона (CIL. I². 585. 2; Crawford М.Н. Vol. I. Р. 113)[144]. В пользу этой гипотезы косвенно свидетельствует содержание девятнадцатой строки, где говорится об отмене каких-то vectigalia[145].
В четвертой строке закона мы находим еще одно возможное решение вышеозначенной проблемы: de ео agro loco quei ager locus ei, quei agrum privatum in publicum commutavit, pro eo agro loco a Illviro datus commutatus redditus est… [.. из того поля или земельного участка, каковое поле или участок было предоставлено, дано взамен или передано триумвиром лицу, обменявшему частное поле на общественное, вместо этого поля или участка][146]. Здесь упоминаются земельные участки, изначально имевшие статус agerprivatus. Некоторые из них были в той или иной мере затронуты гракханской центуриацией. Собственники уступали их аграрной комиссии и получали компенсацию из фонда ager publicus. Трудно представить, что речь в данном случае шла о владениях. Компенсированные земельные участки должны были, безусловно, получить статус ager privatus, что, судя по всему, и предусматривалось аграрным законом Тиберия Гракха[147]. Впрочем, это могло стать актуальным и уже непосредственно при проведении межевых работ. Триумвиры были наделены империем и судебными полномочиями, что позволяло им самостоятельно разрешать подобного рода ситуации. Благодаря этим полномочиям аграрная комиссия могла эффективно осуществлять размежевание общественной и частной земли. Аппиан сообщает, что в ходе межевых работ часто возникали споры по поводу статуса тех или иных участков. Такие конфликты требовали скорейшего разрешения, так как в противном случае они могли надолго затормозить работу триумвиров. Данное обстоятельство должно было способствовать тому, что земельные участки, которые аграрная комиссия признала частными, регистрировались в качестве таковых уже во время ближайшего ценза, так как изменение их статуса обязательно должно было быть зафиксировано юридически. Таким образом, трудно представить, что их «легализация» могла произойти только в 111 г. до н. э.[148]
Итак, с большой долей уверенности можно утверждать, что в девятнадцатой строке аграрного закона 111 г. до н. э. речь идет об одной из вышеозначенных категорий земельных участков.
Решающую роль при определении статуса искомой категории играет факт упоминания в этой строке об отмене какого-то специального сбора (yectigal)[149]. Последний был введен в соответствии со вторым послегракханским законом. Данное обстоятельство позволяет предположить, что в девятнадцатой строке подразумеваются земли, находившиеся во владении римских veteres possessores[150]. Компенсированные земельные участки, которые упоминаются в третьей-четвертой строках, получали статус agerprivatus уже после соответствующего решения триумвиров. Античная традиция не сообщает о том, что они подвергались той или иной форме налогообложения. В этой связи их присутствие в девятнадцатой строке земельного закона 111 г. до н. э. представляется маловероятным.
Тот факт, что статус ager privatus vectigalisque встречается только в «африканской» части аграрного закона 111 г. до н. э.[151], заставляет усомниться в его универсальности[152]. Создание категории ager privatus vectigalisque могло быть связано прежде всего с аграрными проектами Гая Гракха. Данный статус был предусмотрен для земельных наделов в колонии
Юнонии, которая была выведена при его непосредственном участии. Кроме того, нам практически ничего не известно об италийских колониях Гая Гракха. Наличие подобного пункта в соответствующем аграрном законе, на мой взгляд, не стоит исключать. В пользу этой гипотезы свидетельствует то, что источники не упоминают о введении каких-либо специальных сборов в соответствии с lex Sempronia agraria Тиберия Гракха. Ни veteres possessors, ни облагодетельствованные последним малоимущие римляне ничего не должны были платить за свои участки. Согласно Плутарху, именно Гай Гракх осуществил данную меру[153]. Помимо этого, примечательно, что греческий автор сообщает о введении сборов в контексте своего рассказа о борьбе реформаторов против М. Ливия Друза Старшего. В указанном фрагменте речь идет не о деятельности III viri a.i.a., а скорее о законах, регулировавших правовые вопросы, связанные с выведением запланированных сенатом и гракханцами колоний. Все высказанные выше соображения не позволяют связать статус ager privatus vectigalisque с аграрным законом Тиберия Гракха.
По моему мнению, у нас есть весомые основания для признания гракханских земельных наделов неотчуждаемыми. В пользу этой точки зрения свидетельствуют как нарративные, так и эпиграфические источники. Lex Sempronia agraria Тиберия Гракха предоставлял малоимущим римским гражданам возможность владеть общественной землей, а не распоряжаться ею на правах частной собственности. Его главной целью являлось введение государственного контроля за ресурсами из фонда ager occupatorius в интересах социальной стабильности civitas. Лишь в 111 г. до н. э. гракханские земельные наделы приобретают статус частной собственности. Таким образом, итоги деятельности III viri a.i.a. следует искать в результатах ценза 110/109 г. до н. э. Проблема заключается в том, что наука не располагает его данными. Несколько иначе дело обстоит с категорией населения, обозначаемой в lex agraria 111 г. до н. э. как veteres possessores. После принятия закона, разрешавшего продажу их владений, размер недвижимого имущества многих из них должен был некоторым образом увеличиться. Данное обстоятельство теоретически могло повлиять на результаты следующей переписи населения, но это было возможно лишь в том случае, если под veteres possessores подразумевались римские пролетарии, которые тем самым достигали границы пятого имущественного класса. Впрочем, количество последних вряд ли было значительным. Изменение их статуса должно было быть зафиксировано при проведении ценза 120/119 г. до н. э., так как первый закон Аппиана был принят вскоре после убийства Гая Гракха. Это означает, что и veteres possessores не имеют никакого отношения к увеличению числа римских граждан по итогам переписи населения 125/124 г. до н. э. Кроме того, следует отметить, что предложенные варианты развития событий актуальны только в том случае, если при составлении итогового отчета цензоров учитывались только представители первых пяти имущественных классов, то есть assidui. Если же процедура ценза была открыта и для proletarii, как это предполагают Ю. Белох и П. Брант, то деятельность гракханской аграрной комиссии вообще не могла оказать никакого влияния на результаты переписей.
Представленная выше реконструкция отнюдь не противоречит классической модели, согласно которой главной целью аграрной реформы Тиберия Гракха являлось решение проблемы воинского набора посредством укрепления позиций мелкого землевладения. Тот факт, что римские граждане не учитывались при проведении ценза непосредственно после получения земельных участков, свидетельствует о «перспективной» направленности lex Sempronia agraria. Опыт аграрной программы первой половины II в. до н. э., когда ветераны и колонисты[154] получали наделы со статусом ager privatus, заставил реформаторов сделать определенные выводы. Данная форма решения аграрного вопроса не могла придать стабильности мелкому землевладению. Жители колоний нередко продавали полученные участки и возвращались в Рим, пополняя тем самым ряды городского плебса[155]. Подобное развитие событий во второй половине II в. до н. э., судя по всему, перестало быть редкостью. Участники программы должны были по замыслу автора (или авторов) lex Sempronia agraria закрепиться на новых местах жительства, создавая основу для стабильного развития Республики в будущем. Режим владения был призван способствовать осуществлению этой цели[156]. Нельзя исключать также и наличия в тексте закона 133 г. до н. э. пункта о возможном изменении правового статуса земельных участков по прошествии определенного промежутка времени, как это было в случае с lex Iulia agraria. Согласно Аппиану, в соответствии с положениями аграрного закона Г. Юлия Цезаря колонисты могли продать свои наделы только через двадцать лет после его принятия[157]. Можно предположить, что здесь мы сталкиваемся со сходной ситуацией.
В другой реконструкции, представленной Ю. Белохом, мы встречаем гораздо более радикальное решение проблемы ценза 125/124 г. до н. э. Он сомневается в достоверности его результатов, видит здесь ошибку эпитоматора или переписчика и предлагает другую цифру, равную 294 736[158]. Эта интерпретация не находит сегодня поддержки в работах историков граккханского движения, так как имеет еще больше слабых сторон, чем предыдущая. Во-первых, данные следующего ценза, то есть 115/4 г. до н. э., представляют сопоставимое число граждан, так что сомнения, следуя логике Ю. Белоха, были бы и здесь уместны. То есть уже как минимум два ценза можно признать недостоверными, тогда как о I в. до н. э., от которого остались результаты всего двух цензов, не считая тех, что были проведены Августом, и говорить не приходится. Причем эти два ценза I в. до н. э. еще более странные с точки зрения цифр. В принципе, с помощью подобного решения можно оспорить данные практически каждой переписи населения II в. до н. э., но вопрос заключается в том, поможет ли это разрешить исследуемые исторические проблемы и насколько такое решение оправданно с точки зрения методологии.
Не менее экстравагантной представляется точка зрения Л. Ланге и В. Ине, объясняющих высокие результаты ценза 125/124 г. до н. э. предоставлением римского гражданства латинам и италикам[159]. По их мнению, это событие произошло после подавления восстания во Фрегеллах[160]. Однако эта гипотеза не находит достаточной поддержки в античных источниках, что отражается на качестве аргументации, которая представляется малоубедительной. Л. Ланге считает, что вышеозначенная мера была осуществлена посредством нескольких плебисцитов[161]. К сожалению, он не уточняет, когда именно состоялись эти плебисциты. В. Ине целиком следует примеру коллеги и не утруждает себя поиском аргументов в поддержку высказанного мнения[162]. У нас нет весомых оснований для того, чтобы видеть причину высоких результатов ценза 125/124 г. до н. э. в предоставлении латинам и италикам римского гражданства. Законопроект М. Фульвия Флакка не вызвал особого восторга у нобилитета и, судя по сообщениям источников, не продвинулся дальше стадии обсуждения в сенате[163]. Эта неудача заставила гракханцев на некоторое время оставить тему союзников в покое. Кроме того, совершенно очевидно, что подобного рода инициатива не могла исходить от самого сената. В 126 г. до н. э., то есть примерно за год до предполагаемых Л. Ланге плебисцитов, М. Юний Пенн привел в исполнение распоряжение, согласно которому все союзники должны были покинуть Рим (Cic. Brut. 109; Cic. Off. III. 47). Да и жестокая расправа, учиненная претором Л. Опимием над жителями Фрегелл, является лучшим доказательством отрицательного отношения сената к представленному выше способу решения италийского вопроса (Liv. Per. LX; Veil. II. 6. 4; [Aur. Viet.] De vir. ill. 65). Помимо всего этого, и цензоры 125/124 г. до н. э. Гн. Сервилий Цепион и Л. Кассий Лонгин Равилла не были замечены в дружественных контактах с гракханцами.
Ж. Каркопино считал, что причиной увеличения числа римских граждан по итогам ценза 125/124 г. до н. э. являлось необычайно большое количество манумиссий перед его началом[164]. По его мнению, особенную актуальность подобной мере придавала сложная внутриполитическая ситуация в Риме, связанная с активностью гракханской оппозиции: получившие свободу рабы должны были укрепить позиции нобилитета в комициях. Я. Шохат подвергает оправданной критике эту точку зрения и отмечает, что вольноотпущенники могли голосовать только в списках четырех городских триб, так что политические выгоды для инициаторов такого мероприятия были сведены к минимуму[165]. Приведенный аргумент трудно опровергнуть. Кроме того, в сохранившихся античных источниках мы не находим ни малейшего намека на наличие столь значительного числа манумиссий в промежуток времени между переписями населения 131/130 и 125/124 гг. до н. э. По моему мнению, даже самый скрупулезный политический расчет сената и самый тщательный подход цензоров к исполнению своих обязанностей не смогут объяснить увеличение количества римских граждан почти на 80 тыс. человек на протяжении всего лишь пяти лет. Эти обстоятельства заставляют усомниться в исторической состоятельности гипотезы Ж. Каркопино.
Тот факт, что римский сенат пытался с помощью всех возможных средств помешать работе гракханской аграрной комиссии, а также всем остальным начинаниям оппозиции, представляется совершенно очевидным. Поэтому не следует, конечно, исключать возможности различных манипуляций с данными цензов, ведь противникам Гракхов было выгодно изобразить демографическую ситуацию так, чтобы у электората сложилось позитивное впечатление о ее динамике. Оппозиционная пропаганда, если принимать во внимание общий тон повествования Плутарха и Аппиана, использовала низкие результаты последних цензов для демонстрации неотложной необходимости аграрной реформы. Вопрос заключается в том, почему сенат должен был производить манипуляции с переписью населения 125/124 г. до н. э., а не 131/130 г. до н. э.? Ведь наибольшую активность III viri a.i.a. проявляли именно в период времени с 132 по 130 гг. до н. э. Сравнение результатов цензов 135/134 и 131/130 гг. до н. э. не позволяет констатировать попыток сфальсифицировать их итоги: число римских граждан в 130 г. до н. э. увеличилось лишь незначительно. К сожалению, ответа на данный вопрос в работе Ж. Каркопино мы не находим.
Еще одно возможное решение предлагает итальянский антиковед Э. Габба. Он объяснил результаты ценза 125/124 г. до н. э. возможным снижением минимального размера имущества для пятого класса до 1500 ассов, которое, предположительно, произошло после переписи населения 131/130 г. до н. э., а точнее в 130–129 гг. до н. э.[166] В качестве объекта римского ценза в этом случае выступают только assidui, то есть граждане, принадлежавшие к пяти классам центуриатной системы, которые платили трибут (до 167 г. до н. э.) и несли службу в легионах[167]. Пролетарии же, которые при обычных условиях не относились к числу военнообязанных и не платили трибут, не учитывались цензорами при составлении отчета[168].
В качестве главного аргумента в пользу выдвинутой гипотезы выступают сведения об имущественном цензе для пятого класса, которые мы находим у Ливия, Полибия и Цицерона. По Ливию, он равен 11 000 ассов[169], по Полибию – 4000[170], а по Цицерону – уже 1500 ассов[171]. В источниках, к сожалению, нет информации относительно того, когда и вследствие каких причин произошли указанные изменения[172]. Э. Габба предположил, что первое из снижений минимального ценза для пятого класса имело место во время II Пунической войны, когда после катастрофических потерь первых лет боевых действий на территории Италии римляне нуждались в солдатах для легионов[173]. Второе же произошло в 130–129 гг. до н. э., в период борьбы сената с гракханцами[174]. Однако точная датировка здесь осложняется скудостью дошедших до нас источников, хотя в нашем распоряжении есть возможный terminus ante quem – так называемая военная реформа Гая Мария, в результате которой в римскую армию стали призывать пролетариев (Sail. lug. 86. 2–3).
Впрочем, эти изменения могли произойти и вследствие денежной реформы. Как известно, II Пуническая война сопровождалась не только большими людскими потерями, но также и крайним напряжением финансовой системы римского государства. Потребность в материальных ресурсах для обеспечения всем необходимым действующей армии вынуждала римлян обращаться к практике порчи монеты. Это привело в итоге к пересмотру стандартов римского асса, что нашло свое отражение в переходе с либральной на секстантарную систему[175]. Римский ценз проводился на основе оценки имущества граждан, так что указанное событие должно было как-то отразиться на его критериях. Переход на секстантарный асе[176] мог отразиться на численности римских имущественных классов, и, как следствие этого, на количестве граждан, регистрируемых при переписи населения. Последнее относится, прежде всего, к пролетариям, которые при понижении имущественной границы для пятого класса могли войти в число assidui.
Проблема финансовой политики Рима в период Ганнибаловой войны подробно освещена в работах Г. Мэттингли, М.Г. Крофорда, Дж. У. Рича, Э. Ло Кашио и Д. Ратбона[177]. По мнению М.Г. Крофорда, переход к секстантарному стандарту произошел в 212/211 г. до н. э.[178]. В соответствии с этой реформой был введен и новый минимальный порог для пятого имущественного класса равный 4000 ассов, о котором говорит Полибий. Подобное снижение ценза могло привести к тому, что многие римские пролетарии приобретали статус assidui. Но предложенная М.Г. Крофордом датировка монетной реформы отнюдь не бесспорна[179]. Если при проведении переписи учитывалось только число assidui, то данное нововведение должно было непременно отразиться на количестве римских граждан в итоговом отчете цензоров. Однако данные ценза 209/208 г. до н. э. демонстрируют не увеличение числа римских граждан, а его значительное уменьшение по сравнению с последней довоенной переписью. С другой стороны, в 203 г. до н. э. ситуация изменилась в противоположную сторону, и, таким образом, теоретически переход на секстантарную систему можно было бы датировать периодом с 208 по 204 гг. до н. э. Однако в наших источниках информация о подобного рода изменениях отсутствует.
Следует иметь в виду и то, что интересующая нас реформа могла быть проведена и позже, уже во времена самого Полибия. Дж. У. Рич считает, что введение 4000 ассов в качестве минимального ценза для пятого класса, а вместе с тем и снижение его по сравнению с 11 000 ассов, которые мы находим у Ливия, произошло во второй половине II в. до н. э.[180]. Не менее вероятен и другой сценарий: если пролетарии все же учитывались при проведении ценза, то переход на секстантарную систему мог и не отразиться на передаваемых нашими источниками данных о количестве римских граждан. В этом случае вполне возможна и датировка М.Г. Крофорда, но при этом использование монетной реформы для объяснения цензовой статистики не принесет никакого результата.
Сходная ситуация наблюдается и в отношении второго предполагаемого снижения минимального ценза для пятого имущественного класса. Любые попытки связать его с очередной реформой римской бронзовой монеты, которая состоялась во второй половине II в. до н. э., сталкиваются с проблемой отсутствия информации по этому поводу в наших письменных источниках. Материалы нумизматики позволяют датировать введение нового стандарта для асса 141/140 г. до н. э.[181]. Вес последнего был снижен до одной унции, причем один денарий образовывали теперь не 10, а 16 ассов[182]. Однако и здесь отсутствует всякий намек на влияние данного события на итоги последовавшего за ним ценза[183]. Результаты переписи населения 136/135 г. до н. э. свидетельствуют о снижении числа римских граждан по сравнению с данными 142/141 г. до н. э., хотя самой ожидаемой реакцией на изменение стандарта бронзовой монеты должно было бы стать его значительное увеличение. Помимо этого, совершенно необоснованными выглядят попытки при помощи этой реформы объяснить итоги ценза 125/124 г. до н. э. Если принимать датировку М.Г. Крофорда, то подобный подход может вызвать лишь недоумение[184].
2.2. Proletarii и cives sine suffragio в системе римского ценза
Проблема заключается в том, что мы не знаем, действительно ли в списки римских цензоров должны были вноситься только assidui или же все мужское гражданское население, включая пролетариев. Мы не знаем также, оставались ли принципы комплектования неизменными на протяжении всего республиканского времени. В настоящий момент, главным образом благодаря П. Бранту и его классическому труду “Italian manpower 225 В.С. —A.D. 14”, господствует точка зрения, согласно которой данные римских цензов отражают численность всего взрослого мужского гражданского населения, включая cives sine suffragio, libertini и proletarii[185]. Причем П. Брант использует этот подход при реконструкции демографического развития с 225 г. до н. э. до 14 г. н. э., что предполагает неизменность критериев подсчета на протяжении всего этого периода. Но если обратить внимание на результаты цензов II в. до н. э. и сравнить их с данными переписей населения при Августе, то мы получим значительную разницу: 300 000–400 000 граждан во второй половине II в. до н. э. и 4 063 000 в 28 г. до н. э. при Августе.
Даже с учетом включения в число граждан общин sine suffragio и большой части италиков после Союзнической войны разница между этими цифрами кажется огромной. Сам П. Брант объяснял это исходя из того предположения, что Август по соображениям пропаганды (чтобы обозначить и продемонстрировать успехи своего правления) внес в списки жен и детей римских граждан. Однако подтверждения этому в источниках мы не находим, и предложенная гипотеза не нашла широкой поддержки в среде специалистов[186]. Сомнительно, что Август мог решиться на столь радикальный шаг даже с учетом всей его привлекательности с точки зрения пропаганды.
На первый взгляд, само определение capite censi свидетельствует о том, что пролетарии должны были вноситься в списки граждан, составляемые римскими цензорами. Этот аргумент считается наиболее весомым из тех, на которые обычно ссылаются сторонники приведенной точки зрения[187]. При ближайшем рассмотрении в его незыблемости можно легко усомниться. Само по себе определение capite censi не производит впечатление официального. Кроме того, в источниках оно встречается не так часто, если не сказать редко. Впервые capite censi упоминаются в Bellum Iugurthinum Саллюстия при рассказе о решении Гая Мария привлечь к службе в легионах малоимущих римлян[188]. Следует отметить, что речь в данном случае идет об авторе второй половины I в. до н. э. Тит Ливий не использует указанное определение ни в рассказе о реформе Сервия Туллия, ни в последующих книгах. У Цицерона мы его также не находим[189].
Вся наша информация о capite censi относится уже к более позднему времени: несколько раз их упоминают Валерий Максим[190], Авл Геллий[191] и Флор[192]. Интересно, что А. Геллий, рассказывая о происхождении обоих понятий (proletarii и capite censi), в случае с понятием proletarius обращается к законам XII таблиц[193], тогда как при объяснении словосочетания capite censi ссылается на Bellum Iugurthinum Саллюстия[194]. В XII таблицах термин proletarius является юридической категорией, противоположной категории adsiduus[195]. Вне всякого сомнения, это понятие имеет более древнее происхождение и являлось в республиканское время официальным обозначением для малоимущих. Таким образом, обозначение capite censi появляются в источниках только со второй половины I в. до н. э., причем неизвестно, было ли это официальное определение для малоимущих или же речь здесь идет о неологизме, авторство которого принадлежит Саллюстию[196].
При этом нельзя исключать возможность того, что означенное определение могло появиться после так называемой реформы Гая Мария, когда пролетарии получили доступ к службе в легионах[197]. Если это действительно произошло после 107 г. до н. э. и лишь тогда цензоры стали заносить в список граждан пролетариев, то ко времени, когда Саллюстий работал над Bellum Iugurthinum, термин capite censi мог уже быть если не официальным, то по меньшей мере распространенным определением для вышеупомянутой группы населения. Но в любом случае вышеприведенный аргумент не выглядит неоспоримым.
Тит Ливий, комментируя итоги первого ценза, проведенного, по его словам, Сервием Туллием, приводит формулу, при помощи которой Фабий Пиктор вводит данные первой переписи населения Рима: adicit scriptorum antiquissimus Fabius Pictor, eorum, qui arma ferre possent, eum numerum fuisse [древнейший историк Фабий Пиктор добавляет, что таково было число способных носить оружие][198]. Иногда эта формула сопровождалось особым замечанием по поводу категорий, которые не подлежали цензу[199]. Как кажется, античные авторы часто опускали его за ненадобностью, так как полагали, что их читатели достаточно осведомлены относительно процедуры переписи населения. Итак, в итоговом отчете римских цензоров отсутствовали вдовы и сироты. То же самое относится и к женщинам и детям гражданского происхождения[200]. Неизвестно, оставались ли означенные критерии неизменными на протяжении всего республиканского времени. К сожалению, состояние Источниковой базы не позволяет говорить об этом с полной уверенностью.
В передаваемой Ливием формуле подразумеваются, конечно, только военнообязанные граждане, а пролетарии, как известно, при нормальных условиях к числу таковых не относились[201]. Только во время II Пунической войны, после катастрофических потерь первых лет, пролетарии были допущены к службе на флоте, но данная ситуация относится несомненно к числу исключений. Они иногда привлекались к гарнизонной службе, что практиковалось по меньшей мере со времени Пирровой войны (Oros. IV. 1. 3). Впрочем, в обоих случаях мы имеем дело с чрезвычайными мерами, которые были актуальны только в условиях военного времени. По мнению П. Бранта, в вышеприведенной цитате речь идет о «тех, кто в состоянии носить оружие», а так как пролетарии по своим физическим данным вполне подходили под это определение, высказывание Фабия Пиктора отнюдь не исключает их из числа граждан, подлежавших цензу[202]. Оставляя этот высоконаучный аргумент без комментария, напомним, что Август, согласно П. Бранту, во время проведения ценза 28 г. до н. э. записал в число граждан женщин и детей гражданского происхождения[203].
Со времени выхода труда Ю. Белоха «Die Bevolkerung der Griechisch-Romischen Welt» в историографии господствует точка зрения, согласно которой в данные о количестве римских граждан в античных источниках входят также и cives sine suffragio. Эта гипотеза нашла поддержку и у современных исследователей[204]. П. Брант, например, не сомневался в том, что cives sine suffragio подлежали переписи в Риме и внесению в списки римских граждан[205]. Этот вывод он делает на основе известного пассажа из второй книги «Всеобщей истории» Полибия, где последний рассказывает о количестве войск, которым располагали римляне и их союзники перед началом II Пунической войны (в 225 г. до н. э.) (Polyb. II. 24. 10–17). Здесь греческий историк называет единую цифру для римлян и кампанцев[206]. Однако ко времени, когда Полибий работал над своей «Всеобщей историей», кампанцы, судя по всему, уже действительно проходили процедуру регистрации в Риме[207]. Вполне возможно, что он, памятуя о решении сената 189 г. до н. э., перенес реалии своего времени на события более раннего периода. По крайней мере, военный потенциал других общин sine suffragio он представляет отдельно (Polyb. II. 24. 10). Подтверждение тому, что cives sine suffragio изначально не подлежали римскому цензу, мы находим в рассказе Ливия о событиях 188 г. до н. э.[208]. Согласно этому пассажу, жители Арпина, Формий и Фунд, которые также относились к их числу, впервые были зарегистрированы в Риме только после плебисцита Валерия, то есть в 188 г. до н. э.
Здесь необходимо уделить внимание другой категории населения Италии: союзникам nominis Latini. Общины данной категории пользовались латинским правом[209], на котором базировалась и местная formula census. Данные переписи населения в латинских общинах направлялись в Рим, где на их основе формировались tabulae sociorum nominis Latini[210]. Многие из числа означенных общин обладали ius migrandi[211]. Их жители, в случае переселения в Рим, могли быть зарегистрированы в tabulae civium Romanorum, получая таким образом права римских граждан. Если же они не покидали изначальное место жительства, их регистрировали местные магистраты. У Тита Ливия мы находим интересный пассаж, на основе которого можно убедиться в правильности представленной выше реконструкции: censores erant Q. Fuluius Flaccus A. Postumius Albinus; Postumius condidit. censa sunt ciuium Romanorum capita ducenta sexaginta nouem milia et quindecim, minor aliquanto numerus, quia L. Postumius consul pro contione edixerat, qui socium Latini nominis ex edicto C. Claudi consulis redire in ciuitates suas debuis-sent, ne quis eorum Romae, et omnes in suis ciuitatibus censerentur [цензорами были Квинт Фульвий Флакк и Авл Постумий Альбин, жертву принес Постумий. Переписаны были двести шестьдесят девять тысяч пятнадцать римских граждан – немного меньше, чем в прошлый раз, потому что консул Луций Постумий объявил в народном собрании, чтобы латинские союзники, которым на основании эдикта Гая Клавдия надлежало вернуться в свои общины, проходили перепись не в Риме, а у себя на родине] (XLII. 10. 1–3). В данном пассаже речь идет об изгнании латинов из Рима в 173 г. до н. э. Ливий объяснял уменьшение числа граждан, зафиксированное в результатах ценза этого года, тем, что консул Л. Постумий приказал латинам, проживавшим на тот момент в Риме, вернуться в свои родные общины и пройти регистрацию у местных магистратов. Таким образом, становится очевидным, что выражение Romae censeri означало регистрацию в Риме и внесение в списки римских граждан.
При этом необходимо отметить, что права и обязанности некоторых общин латинского права не оставались неизменными на протяжении всего периода Республики[212]. Экстраординарные обстоятельства могли изменить их положение в системе Римско-италийского союза. В данном случае интерес представляют двенадцать колоний латинского права, которые в 209 г. до н. э. отказались предоставить римлянам военные контингенты и денежные средства для войны с Ганнибалом, сославшись на истощение людских и финансовых ресурсов (Liv. XXVII. 9. 7–8)[213], и позднее подверглись наказанию за предательство. Наказание состояло в том, что они теряли право проводить свой собственный ценз[214], а также были обязаны предоставлять более значительное число воинов для союзной армии[215] и выплачивать трибут[216]. В рассказе Ливия о цензе 204/3 г. до н. э. мы находим информацию относительно изменения процедуры переписи населения, предусмотренного для этих общин. Римский историк сообщает сначала результаты ценза, то есть называет число граждан, зафиксированное по итогам переписи, после чего обращается к двенадцати колониям латинского права: duodecim deinde coloniarum, quod nunquam antea factum erat, deferentibus ipsarum coloniarum censoribus censum acceperunt ut quantum numero militum, quantum pecunia ualerent in publicis tabulis monumenta exstarent [затем в двенадцати колониях их цензоры произвели перепись жителей и оценку их имущества (чего никогда раньше не было): сколько солдат может колония выставить, сколько у нее денег. Все было занесено в государственные книги] (Liv. XXIX. 37. 7–8). Свой рассказ о переписи населения 204/3 г. до н. э. Ливий завершает цензом equites equo publico[217]. Если речь здесь шла о предоставленных в распоряжение римских цензоров локальных tabulae, данные которых объединялись в tabulae sociorum nominis Latini, то зачем Ливий акцентирует внимание на новизне происшедшего (quod nunquam antea factum erat)? Правовой статус вышеозначенных колоний был, видимо, изменен и отличался теперь от правового статуса других латинских общин. Так в чем же заключались эти нововведения? Может быть, в том, что результаты переписи населения в двенадцати колониях были теперь отражены в отчетах римских цензоров? На мой взгляд, у нас есть достаточно весомые основания для подобного заключения. Во-первых, Ливий сообщает, что граждане двенадцати колоний подлежали цензу на основе римской formula census. Во-вторых, он особо подчеркивает экстраординарность данной ситуации (quod nunquam antea factum erat). И наконец контекст его ut quantum numero militum, quantum pecunia ualerent in publicis tabulis monumenta exstarent заставляет усомниться в том, что римский историк имеет в виду tabulae sociorum nominis Latini. К сожалению, сейчас, вследствие отсутствия источников, которые могли бы дополнить рассказ Ливия, представляется практически невозможным выяснить все правовые аспекты предполагаемого нововведения. Однако тот факт, что правовой статус вышеозначенных двенадцати колоний латинского права был некоторым образом изменен, не должен вызывать никаких сомнений.
Итак, Ливий сообщает о наказании, которое римский сенат применил в отношении провинившихся союзников. Это наказание состояло в том, что римляне лишили колонии части привилегий, а следовательно, и значительной части их суверенитета. Самой важной из числа таких привилегий, несомненно, являлся контроль над собственными людскими и финансовыми ресурсами. После изменения процедуры ценза в этих общинах римляне получили возможность осуществлять контроль не только над указанными ресурсами, но также и над деятельностью местных магистратов и элиты. Для того, чтобы не допустить повторения подобной ситуации в будущем, сенат был вынужден принять чрезвычайные меры. Следует отметить, что число римских граждан, зафиксированное по итогам ценза 204/3 г. до н. э., значительно превышает данные предыдущей переписи: прирост составил 76 892 гражданина[218]. К сожалению, Ливий не объясняет причины такого весомого увеличения числа римских граждан, как, впрочем, и их низкого числа в 208 г. до н. э.
“Ab Urbe condita” является единственным письменным источником, в котором содержится информация о результатах цензов в период Ганнибаловой войны. Ценз 214 г. до н. э. не был завершен по причине смерти одного из цензоров[219]. Данные второго из них (209/208 г. до н. э.) большинство исследователей считает недостоверными[220]. Наиболее подробно римский историк освещает перепись 204/203 г. до н. э., хотя и здесь он ограничивается лишь несколькими предложениями по существу и занимательной историей о вражде цензоров М. Ливия Друза и Г. Клавдия Нерона (Liv. XXIX. 37. 5-17). Специфика вышеозначенной проблематики, к сожалению, не допускает использование других видов источников, что еще больше затрудняет работу исследователя. Кроме того, античная традиция не сохранила данных последнего предвоенного ценза, на который, вплоть до проведения первой полноценной переписи населения в условиях военного времени (209/208 г. до н. э.), ссылались римские должностные лица (Liv. XXIV. 11.7–9). Впрочем, в последнем случае мы располагаем сведениями о количестве войск, которые римляне могли мобилизовать в 225 г. до н. э.[221]. С большой долей вероятности они базируются на данных одного из цензов 20-х гг. III в. до н. э. (230/229 или 225/224 гг. до н. э.)[222].
Итак, Полибий сообщает, что в 225 г. до н. э. римский сенат мог рассчитывать на армию, насчитывавшую 250 000 пехоты и 23 000 конницы[223]. Таким образом, общее количество военнообязанных римлян и кампанцев должно было составлять 273 000 человек. Упоминание греческим историком кампанцев в числе собственно римских войск стало предметом широкой научной дискуссии, которая продолжается и по сей день. По моему мнению, у нас нет достаточных оснований для сомнений в достоверности рассказа Полибия[224]. Главным свидетельством в пользу этой точки зрения является тот факт, что данные Полибия практически совпадают с результатами ценза 234/233 г. до н. э.[225]. Население Кампании (Campani в римских источниках)[226] было отражено в итоговом отчете римских цензоров в отдельной рубрике[227]. При этом некоторый прирост числа военнообязанных к 225 г. до н. э. может быть связан с последствиями аграрного закона Гая Фламиния 232 г. до н. э. В силу отсутствия в источниках информации о последнем предвоенном цензе (220 г. до н. э.), именно эта цифра (273 000) должна являться отправной точкой при исследовании демографической ситуации в Риме накануне и в ходе II Пунической войны, даже несмотря на то, что она с большой долей вероятности была округлена[228].
Как уже было отмечено ранее, наука не располагает сведениями о результатах ценза 214 г. до н. э. Он не был завершен по причине смерти одного из цензоров, а именно – П. Фурия Фила. Его коллега М. Атилий был вынужден отказаться от должности (Liv. XXIV. 43. 4). Легитимность ценза могла быть обеспечена лишь в том случае, если оба цензора участвовали в его проведении. Таким образом, первые сведения о последствиях начальных лет Ганнибаловой войны для римской гражданской общины мы получаем из рассказа Ливия о цензе 209/208 г. до н. э. Его результаты стали предметом широкой научной дискуссии. Согласно Ливию, число военнообязанных римских граждан составило всего 137 108 человек[229]. Это могло быть связано с последствиями поражений в начале Ганнибаловой войны, то есть с большими людскими потерями. Ливий, впрочем, не утруждает себя объяснением столь значительной разницы в цифрах, лишь констатируя ее наличие (Liv. XXVII. 36).
Данная ситуация могла быть также обусловлена техническими трудностями при проведении ценза в военное время: не все римские граждане, принимавшие участие в боевых операциях против армии Ганнибала, были учтены цензорами. Более радикальный сценарий в качестве рабочей версии предложил П. Брант. Он заключается в том, что римские граждане, к тому моменту находившиеся в действующей армии, вообще не были учтены при составлении итогового отчета цензоров. Британский историк отмечает, что их количество достигало 75 000 человек[230]. Таким образом, общее число военнообязанных должно было приблизиться к результатам ценза 204/203 г. до н. э. Последнее якобы косвенно свидетельствует в пользу предложенной П. Брантом гипотезы. Впрочем, подобное развитие ситуации представляется маловероятным. Ценз считался бы в данном случае незавершенным и его результаты в этой связи не могли являться легитимными. Кроме того, Ливий не сообщает о существовании каких-либо трудностей подобного рода при проведении переписи населения в 209/208 г. до н. э. Он лишь сообщает, что число римских граждан было меньше, чем до начала II Пунической войны[231]. Сам Ливий напрямую не связывает столь низкое количество военнообязанных римлян с последствиями тяжелых поражений первых лет боевых действий против Ганнибала. В общем контексте его повествования о цензе 209/208 г. до н. э. этот вывод, однако, более чем логичен, что подтверждается материалами «Периох». Эпитоматор дополняет рассказ Ливия предложением, в котором недвусмысленно дает понять, что изображенная им ситуация была связана с большими военными потерями римлян[232].
Ю. Белох сомневается в достоверности сведений «Периох». По его мнению, потери не могли составлять половину всего военнообязанного населения Рима. Он предположил, что в случае с цензом 209/208 гг. до н. э. мы имеем дело с ошибкой переписчика[233]. Немецкого историка не смущает и тот факт, что цифра, которую мы находим в “Ab Urbe condita”, повторяется в «Периохах»[234]. Последнее обстоятельство является достаточно весомым свидетельством в пользу ее достоверности. Не стоит забывать и о примечании, которое сделал эпитоматор, объясняя итоги этого ценза. Хотя предложенный Ю. Белохом вариант истолкования и не стоит категорически исключать, вероятность того, что он соответствует действительности, достаточно невелика. На мой взгляд, ошибку переписчика можно констатировать лишь в случае с цензом 194/193 г. до н. э., так как разумных объяснений столь низкой цифре просто нет[235].
Впрочем, возможные решения этой проблемы не ограничиваются гипотезой Ю. Белоха. Одна из других возможностей основывается на сведениях о судьбе жителей Капуи и союзных ей кампанских городов. В том случае, если кампанцы ко времени начала II Пунической войны действительно проходили регистрацию в Риме, на основе этого вносились отдельной рубрикой в итоговые отчеты римских цензоров и таким образом учитывались в общем числе римских граждан, то после их перехода на сторону Ганнибала они, по вполне понятным причинам, больше не отправляли в Рим данные своих переписей[236]. После капитуляции Капуи и ее союзников ситуация вряд ли могла измениться кардинальным образом. А.Дж. Тойнби полагает, что кампанцы сохранили обязанность платить трибут, но при этом не должны были поставлять военные контингенты в римскую армию[237]. На его взгляд, потребность в финансовых средствах для ведения войны заставила римлян учитывать их число при проведении ценза[238]. П. Брант выступил с обоснованной критикой этой точки зрения[239]. Он предположил, что кампанские общины потеряли статус cives sine suffragio и рассматривались римлянами уже в качестве dediticii. Довоенный статус-кво в их отношении был восстановлен, видимо, только в 189 г. до н. э., когда они обратились к римскому сенату с просьбой об определении процедуры ценза[240]. Данный факт вполне может свидетельствовать о том, что до этого времени они не проводили переписи населения, по крайней мере, в ее прежнем формате. Кроме того, земельные владения и имущество кампанцев были конфискованы римлянами. Конфискованные земельные владения образовали фонд ager Campanus.
Доводы П. Бранта представляются более убедительными, так как они напрямую подтверждаются сообщениями источников. Это относится и к критике гипотезы А.Дж. Тойнби, согласно которой в числе 34 000 кампанцев Ливия были учтены лишь iuniores[241]. Трудно поверить в то, что римский историк не счел необходимым поставить в известность об этом факте своего читателя. Таким образом, «дефицит» ценза 209/208 г. до н. э. частично мог быть обусловлен отсутствием в списках римских граждан кампанцев. Подобное решение, впрочем, объясняет лишь небольшую часть этого «дефицита». Разница между данными Полибия для 225 г. до н. э. и результатами первого ценза в условиях военного времени составляет все еще около 100 000 человек. Помимо этого, необходимо учитывать и естественный прирост населения, который не перестает являться важным источником восполнения людских ресурсов даже во времена самых кровопролитных войн.
Наиболее значимым в рассматриваемый период демографическим фактором, несомненно, были военные потери. Сведения античных источников позволяют сделать некоторые выводы относительно их масштаба. Согласно Аппиану, в первые два года Ганнибаловой войны римляне и их союзники потеряли 100 000 человек (Арр. Harm. 110). Полибий сообщает, что только в битве при Каннах число погибших достигло 75 630 римских граждан и италиков (Polyb. III. 117. 2–5). Ливий и Аппиан передают более скромные цифры, хотя и они весьма красноречиво свидетельствуют о небывалом масштабе потерь римской армии[242]. А.Дж. Тойнби считает, что в начальный период войны и до 205 г. до н. э. количество римских граждан уменьшилось на 66 600[243]. Данные подсчеты, впрочем, отражают только потери среди iuniores. Seniores традиционно привлекались только к гарнизонной службе и не участвовали в крупных сражениях. Таким образом, некоторая часть римских военных потерь остается без учета, хотя и сказывается на результатах ценза. Их число трудно оценить на основе имеющихся в нашем распоряжении источников. В наибольшей степени от нашествия Ганнибала пострадали, видимо, seniores римских fora et conciliabula, то есть сельское римское население Италии, которому при защите своих общин от врага часто приходилось рассчитывать только на собственные ресурсы. Особенно это было актуально в первые годы войны, когда тактическая инициатива была на стороне карфагенской армии.
Кроме того, наши знания в этой области основываются на подсчетах, которые произвела победившая сторона. Можем ли мы быть совершенно уверены в том, что они соответствуют действительному масштабу потерь, которые римляне понесли в период II Пунической войны? Полибий, Ливий и Аппиан, произведения которых содержат наиболее полное описание начальных лет войны, использовали один и тот же источник, а именно исторический труд Фабия Пиктора. Несмотря на данное обстоятельство, количество римских потерь при Каннах каждый из них оценивает по-разному (Polyb. III. 117. 2–5; Liv. XXII. 49. 15). Наиболее высокую цифру мы находим у Полибия, подсчеты которого при этом содержат некоторые неточности[244]. В подобного рода разночтениях нет ничего необычного, так как среди перечисленных историков мы не находим ни одного современника описываемых событий. Однако главный вопрос заключается все же в том, насколько достоверны передаваемые ими (или их источником в лице Фабия Пиктора) данные о римских потерях. Число жертв в среде римского гражданского коллектива могло быть по каким-либо причинам занижено. При всем уважении к достоинствам трудов первого римского историка и его коллег из более позднего времени такой возможности исключать нельзя.
Таким образом, я не вижу причин сомневаться в достоверности предоставляемых Ливием сведений о цензе 209/208 г. до н. э. Если прибавить кампанцев к данным «АЬ Urbe condita» и «Периох», то «дефицит» по сравнению с 273 000 римских граждан в 225 г. до н. э. составит около 100 000 человек. Помимо всего этого, нельзя совершенно исключать и трудностей в работе цензоров, связанных с условиями военного времени. Некоторая часть римских граждан, проживавших, например, в Южной Италии, могла остаться неучтенной. На мой взгляд, низкие результаты переписи населения 209/208 г. до н. э. объясняются прежде всего общими потерями римлян в период с 218 по 208 гг. до н. э., причем это относится не только к служившим в легионах iuniores, но и к seniores.
Не меньше вопросов вызывают и данные следующего ценза, который проводился в 204/203 г. до н. э. (Liv. XXIX. 37. 2-17). Здесь мы сталкиваемся с проблемой противоположного характера: по его результатам число римских граждан не уменьшилось, а значительно увеличилось[245]. Ливий сообщает, что цензоры приложили все усилия для того, чтобы его итоги были полными. Перепись произвели и в легионах, которые дислоцировались в провинциях[246]. Это замечание римского историка совсем необязательно рассматривать в качестве свидетельства того, что в предыдущие годы они не учитывались, на что совершенно справедливо указывает Ю. Белох[247]. Античные источники не знают случаев, когда при проведении ценза не были учтены римские граждане, находившиеся в действующей армии. Особый интерес представляет рассказ Ливия о наказании двенадцати колоний латинского права, которые в 209 г. до н. э. отказались предоставить римлянам военные контингенты и денежные средства, сославшись при этом на истощение людских и финансовых ресурсов. В одной недавней работе я высказал предположение, что жители этих колоний были внесены в итоговый отчет римских цензоров[248]. Данное обстоятельство могло обусловить высокие результаты ценза 204/203 г. до н. э.[249]. Такое решение этой проблемы представляется крайне привлекательным. Оно позволяет объяснить то значительное увеличение числа римских граждан, которое произошло в промежуток времени с 208 по 203 гг. до н. э.
К сожалению, источником по данной проблеме служат, по сути дела, лишь несколько пассажей из «Ab Urbe condita Тита Ливия. Кроме того, нам неизвестна точная численность населения в этих колониях. П. Брант полагает, что по самой высокой оценке в 225 г. до н. э. она не должна была превышать 42 400 человек[250]. В 203 г. до н. э. эта цифра вследствие военных потерь должна была быть еще ниже[251]. Британский историк производит свои расчеты исходя из сведений Ливия о количестве войск, которое провинившиеся общины должны были предоставлять римлянам. Как известно, военные контингенты формировались на основе iuniores. Сложно поверить в то, что начиная с 203 г. до н. э. воинскому набору в этих колониях подлежали все iuniores. Определенное их количество должно было оставаться в качестве резерва. Таким образом, общее число assidui в двенадцати колониях латинского права (как iuniores, так и seniores) даже с учетом военных потерь, на которые в 209 г. до н. э. ссылались их магистраты, могло быть больше, чем обозначенные П. Брантом 42 400 человек. Немаловажную роль в высоких результатах ценза 204/203 г. до н. э. сыграло возвращение Италии к мирной жизни и постепенное восстановление инфраструктуры. После освобождения территории Апеннинского полуострова от карфагенских войск цензоры получили возможность провести перепись населения в ее полном масштабе и с тщательностью, которой прежде препятствовали условия военного времени. Это обстоятельство, вне всяких сомнений, должно было отразиться на конечном результате. Также не следует забывать и о естественном приросте населения. Его влияние на результаты ценза 204/203 г. до н. э. не стоит приуменьшать, так как именно в промежуток времени с 208 по 203 гг. до н. э. призывного возраста достигло поколение 20-х гг. III в. до н. э., которое не знало такого значительного напряжения людских ресурсов, как это было в десятилетия Пунических войн. Эти факторы, на мой взгляд, и обусловили цифру прироста населения, которую мы находим в «АЬ Urbe condita» Тита Ливия.
Если же римские цензоры действительно включали кампанцев в свои итоговые отчеты еще до начала II Пунической войны, то это ни в коем случае не означает, что и другие общины sine suffragio подлежали данной процедуре. В источниках точка зрения Ю. Белоха и П. Бранта не находит никакого подтверждения. Последний по непонятным причинам относит кампанцев к числу особо привилегированных municipia sine suffragio[252]. С такой трактовкой трудно согласиться, так как жители Капуи и их союзники в ходе Ганнибаловой войны предали Рим уже во второй раз со времени наделения их статусом cives sine suffragio. Данное обстоятельство является, на мой взгляд, лучшим свидетельством в пользу того, что они не были довольны своим положением. Недовольство кампанцев обязанностью поставлять римлянам военные контингенты и денежные средства отчетливо просматривается в сообщении Ливия об их переговорах с Ганнибалом[253]. Не следует забывать также и о том, что другие municipia sine suffragio остались верными Риму Этот факт ни в коем случае нельзя недооценивать.
Конец ознакомительного фрагмента.