Прошло три года.
Глава 1
Кристина выделила с помощью мышки столбик цифр и перенесла его в таблицу. Сформировала данные за аналогичный период прошлого года и добавила в соседнюю графу. Так, теперь построим диаграмму. Умная программа тут же выдала график с двумя карабкающимися вверх кривыми, изображающими увеличение доходов от продажи немецкого линолеума. Внешне график выглядел очень даже оптимистично – продажи росли. Доходность, соответственно, тоже. Но врожденное внутреннее чутье, заостренное за годы работы в компании «Апогей», владеющей сетью строительных супермаркетов, подсказывало, что не все так хорошо, как на картинке.
Войдя в справочную базу фирмы, Кристина нашла координаты представителя, через которого осуществлялись поставки линолеума. Недовольно поморщилась – уж больно хорош поставщик, с выгодными условиями, отличной репутацией, достойной рекламной поддержкой. Ссориться не стоит, но попробовать можно.
– Илья, здравствуйте. Компания «Апогей», финансовый директор, – представилась она и мысленно нарисовала портрет этого самого Ильи: щуплый, низкорослый брюнет с потными ладонями.
– Здравствуйте, Кристина Сергеевна, – ответил невидимый Илья, и нарисованный Кристиной образ мгновенно подрос на несколько сантиметров – ведь она не назвала свое имя, и то, что менеджер фирмы-поставщика, который лично с ней общается первый раз, его знает, было большим плюсом в его пользу. Чувствуя, что градус боевого накала спадает, Кристина перешла в наступление:
– Меня беспокоит снижение доходности линолеума.
Она нарочно не стала сразу раскрывать карты, чтобы дать собеседнику возможность выдвинуть свои версии происходящего.
– М-да, – немного замявшись, ответил он, – знаете, это не только вас беспокоит. Такая тенденция наблюдается по всей отрасли в целом… Мировой экономический кризис…
Он пустился в разглагольствования по поводу удорожания сырья, проблем на таможне, даже забастовки в Греции и беспорядки в Лондоне упомянул. Говорил грамотно, убедительно. Но через тридцать одну минуту совещание у Мальчика, поэтому надо было закругляться.
– Это понятно, – остановила собеседника Кристина, – только я учла упомянутые вами факторы, и все равно остается небольшой зазор.
– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что наш менеджер, Сергей Смагин, через которого вы поставляете товар, сидит у вас на откате. Он лоббирует у руководства преимущество в поставках от вашей фирмы, добивается наиболее выгодного размещения вашего товара на наших площадях… Мне продолжать?
– Вы ошибаетесь, Кристина Сергеевна, – возразил Илья. Твердо, но чуть быстрее, чем если бы она действительно ошибалась.
– Будем надеяться, что ваши слова соответствуют действительности, и все же мне хотелось бы, чтобы вы изыскали возможность пересмотреть условия работы с нашей фирмой. Год заканчивается, но новый договор мы пока не заключали; хотелось бы в будущем году иметь более серьезную скидку. Сейчас она составляет, если мне не изменяет память, пятнадцать процентов, – Кристина лукавила – условия договора были у нее перед глазами, в той самой базе, где она нашла телефон Ильи.
– Да, – подтвердил тот.
– Так вот, мне хотелось бы, чтобы с нового года скидка была не меньше восемнадцати процентов.
– Но это невозможно! – бурно запротестовал Илья. – У вас и так самые выгодные условия в регионе.
– В регионе? – возмущенно фыркнула Кристина и припечатала: – У нас должны быть просто лучшие условия. Мы – фирма «Апогей», а не какой-то задрипанный магазинишко в спальном районе. Не хотелось бы менять поставщика – нас вполне устраивает сотрудничество с вами, но рынок диктует свои условия. Сами понимаете, если мы не будем к нему прислушиваться… – она сделала многозначительную паузу, а потом добавила: – До свиданья, Илья.
– До свиданья, Кристина Сергеевна.
Она не нажала на отбой и услышала его слова, не предназначенные для ее ушей:
– Стерва!
Да. Стерва. Вот уже пять лет она старательно культивирует в себе этот образ. Конечно, бабушкино воспитание в этом деле плохое подспорье. Но она справится. Не может не справиться. Мягкому, душевному человеку нет места в мире, где она строит свою карьеру. Сметут, затопчут, проглотят и имени не спросят. Насчет восемнадцати процентов, конечно, явный перебор, но если удастся заставить их подвинуться хотя бы на один, при сохранении имеющихся тенденций в продажах это даст дополнительный доход, – пальцы пробежались по клавишам калькулятора, – триста двадцать тысяч долларов за год! Нехило!
Кристина снова бросила взгляд на часы: до совещания – двадцать восемь минут. Вполне можно успеть перекусить. Если не поесть сейчас, то в супермаркет после работы лучше не заходить. В голодном состоянии она скупит полмагазина, потом все это съест и до поздней ночи будет терзаться раскаянием и обещать себе с понедельника начать новую жизнь. Вот только времени в обрез. Обычно обедает она в маленьком кафе в двух кварталах от офиса, с почти домашней кухней без новомодных наворотов. Но сейчас времени остается только на пару булочек из супермаркета напротив. Еще лучше кого-нибудь за ними послать, а самой пока заварить чай.
Прозвище «Мальчик» пришло в голову Кристине, когда она впервые увидела будущего шефа на собеседовании. Директор (он же владелец) компании «Апогей» Кирилл Петрович Симбирский представлялся ей брутальным мужчиной с седыми висками. Вместо этого за директорским столом в несоразмерно большом кресле (из натуральной кожи питона, как потом узнала Кристина) буквально утопал молодой человек. «Да он совсем ребенок, мальчик», – подумала Кристина, глядя на потенциального босса: небольшие карие глаза, маленький аккуратный нос, трогательно прозрачные мочки ушей и пепельная челка. Уже позднее, в процессе работы, она смогла разглядеть за этой мальчишеской внешностью силу и уверенное спокойствие взрослого мужчины. Ощущение детскости исчезло, а прозвище осталось. Впрочем, было оно сугубо сокровенным, тщательно пряталось в глубинах Кристининого сознания и вслух никогда не произносилось.
Как-то, уже на четвертом году работы в «Апогее», во время корпоративной вечеринки Кристина, будучи слегка навеселе, заявила боссу, что кресло, как бы это поудачнее выразиться, ему не совсем к лицу. Кирилл Петрович резонно возразил, что кресло стоимостью сорок пять тысяч долларов украсит любое лицо. На том и порешили.
Симбирский обожал изучать и применять на практике передовой опыт развитых стран. Он долго колебался между американской и немецкой идеологией бизнес-менеджера высшего звена, но так и не смог определиться окончательно. Поэтому в его личности в разные моменты преобладал то белозубо-улыбчивый америкэн бой, то практиш гут с возведенным в абсолют принципом «арбайтен унд дисциплинен».
Вся фирма знала: если Кирилл Петрович с утра улыбается, узел галстука демократически расслаблен – сегодня победила американская модель. Босс вежлив, доброжелателен, снисходителен к маленьким слабостям сотрудников и даже может невзначай подкинуть премию за вовремя высказанную идею. Но в такие дни лучше не жаловаться на здоровье и семейно-личные неприятности. Компании нужны здоровые люди без проблем. Если же с утра босс сосредоточен, между бровями пролегла глубокая борозда – следует забыть об опозданиях, перекурах, трепе по телефону и аське.
Кирилл Петрович даже ругался не по-русски. Не опускаясь до трехэтажных маргинальных выражений, в критические моменты он ронял непривычные простому уху слова «шит» и «шайсе». Однако интонация, с которой они произносились, не позволяла сомневаться в их значении.
Конечно, Симбирский не смог бы стать тем, кем стал, применяй он забугорный опыт однозначно и бесповоротно. Были и исключения; например, он называл всех по имени-отчеству. Кристине сначала не нравилось такое обращение – казалось, отчество сразу добавляет лет десять, делает ее этакой солидной тетенькой. А потом привыкла.
Жизнь «Апогея» напоминала Кристине симфонию со сложным, но очень гармоничным внутренним строением. Иногда Мальчик пытался добавить в нее немного восточного колорита. Именно в один из таких периодов он заказал известному композитору гимн фирмы. Композитор деньги, причем немалые, получил не зря – гимн в исполнении муниципального оркестра впечатлял. Первые же ноты, призывно-пронзительные, как крик муэдзина с минарета, вызывали горячее желание отдать ради процветания «Апогея» все, что нажито непосильным трудом, а если понадобится – и жизнь. Симбирцеву хотелось, чтобы каждое утро, перед тем как приступить к работе, сотрудники исполняли этот самый гимн. Партитура оказалась довольно сложной, и Кирилл Петрович пригласил для организации ее массового изучения бывшего церковного регента.
Однако то ли регент был недостаточно опытен, то ли некоторые несознательные сотрудники специально фальшивили, дискредитируя замечательную идею шефа, но нововведение не прижилось. Гимн в записи проигрывали перед собраниями коллектива, а гонорар композитора и регента Кристина отнесла к статье, которую про себя именовала игрушками Мальчика. Туда же списывались затраты на ультрамодные мобильные телефоны, компьютеры, ноутбуки, планшеты… И на людей. Сотрудников, которых он принимал на работу с только ему известной целью, на астрономические зарплаты, а потом в одночасье увольнял.
Кристина выглянула в приемную: как по закону бутерброда, который всегда падает исключительно маслом вниз, – никого, кроме последней Мальчиковой игрушки, здоровенного мужика лет тридцати пяти по фамилии Рыбак, чья роль в фирме не была известна никому, даже всеведущему менеджеру по персоналу. Несмотря на то что Рыбак сосредоточенно елозил по столу мышкой, Кристина готова была биться об заклад, что на мониторе сейчас какой-нибудь банальный пасьянс, на худой конец, «Сапер» или «Морской бой».
Да, этого явно не пошлешь. Она как-то попыталась, попросила купить что-нибудь к чаю. При этом имела в виду что-то вроде булочек. Так этот Рыбак принес бутерброды с колбасой. Это же надо было додуматься! Колбаса была вкусной, свежей, но ведь хотелось же чего-нибудь к чаю! Конечно, бутерброды тоже сгодились, но все-таки… Лучше сходить самой. Кристина бросила взгляд на часы: процесс принятия решения занял две минуты, до совещания осталось двадцать шесть. Опаздывать нельзя – Мальчик на этой неделе отдает предпочтение немецкой системе управления. Телефон лучше не брать: разговаривать – только время терять, лучше потом перезвонить по неотвеченным вызовам.
– Кристина Сергеевна? – Рыбак вопросительно привстал, ожидая от нее распоряжений. Ясное дело, готов бежать хоть на край света, лишь бы подальше от этой офисной тоски. Ну нет, такого удовольствия она ему не доставит! Буркнув:
– Я сейчас, – она выскользнула из приемной.
На улице валил снег. Уже многократно проверено: во время таких обильных снегопадов активность покупателей резко снижается, товарооборот падает, а вместе с ним и настроение босса. Наверняка он сейчас, перед совещанием, просматривает данные по магазинам и недовольно хмурится. Рассказать ему, что ли, о Смагине, немецком линолеуме и попытке выбить более высокую скидку? Пожалуй, не стоит. Вопрос еще окончательно не решен, вдруг руководство поставщика взъерепенится?
Кристина почувствовала, как ее левая нога резко скользнула вперед. Она взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие, но в следующее мгновенье оказалась на тротуаре. Вокруг моментально собралась кучка зевак.
Какой-то мужчина подхватил ее за подмышки, помогая подняться. При этом ногу пронзила резкая боль. Кристина прикусила губу, чтобы не заорать во весь голос; несмотря на мороз, ее бросило в жар.
– Не надо, не трогайте меня. Я сейчас… немножко полежу… и пойду…
– Вызовите «Скорую»! – оглушительно крикнул кто-то над самым ее ухом.
– Не надо… «Скорую»… – она попыталась встать. Казалось, на ногу плеснули кипятку. Кристина вскрикнула и осела на снег. От резкой боли она уже ничего не соображала. «Скорая» приехала на удивление быстро. Кристину уложили на носилки, врач – мужчина средних лет и средней небритости – сделал укол прямо через брюки. Боль не уменьшилась, но Кристине стало на нее наплевать. И на Мальчика. И на совещание. Она лежала на носилках, чувствуя, как врач приматывает что-то к ее ноге, и смотрела на парящие в небе огромные хлопья снега, похожие на сказочных птиц. «Надо же, как красиво!» – подумала она и закрыла глаза.
А потом Кристина увидела женщину в темно-синем байковом халате. Она рассматривала рентгеновский снимок, еще мокрый и от этого блестевший в свете лампы так сильно, что хотелось зажмуриться.
– Перелом очень сложный, – сказала женщина. – Сейчас мы вам ножку вправим под общим наркозом, наложим гипс, утром сделаем контрольный снимочек, и, если все будет хорошо, пойдете домой.
Введенное врачом «Скорой» лекарство уже переставало действовать, боль возвращалась, пульсируя в сломанной ноге и таща за собой отложенные на время проблемы.
– Но мне завтра на работу! – воскликнула Кристина.
– Не волнуйтесь, – женщина доверительно положила ей руку на плечо, – вам дадут больничный. Все будет хорошо!
«Да не в больничном счастье», – хотела возразить Кристина, но промолчала. У них с этой женщиной абсолютно разный менталитет, и объяснять, что она, Кристина, просто не может жить без работы, компьютера и столбиков цифр, подобно наркоману, не мыслящему себя без дозы, бесполезно.
– А у вас есть одноместные палаты? Я заплачу.
Женщина устало вздохнула.
– Это вы в отделении спросите и заплатите, – ответила она.
– А я где?
– В приемном покое.
Покоя не хотелось. Хотелось действия, движения и чтобы, в конце концов, поскорее наложили дурацкий гипс.
С помощью кошелька одноместная палата в отделении нашлась. Предназначенная для ветеранов войны и труда. «Коечка героя» – так назвала ее смешливая медсестра по имени Марина. Она же приволокла откуда-то пару жуткого вида костылей и указала направление, в котором находился туалет.
– На ногу не наступайте, постарайтесь не падать и гипс одеялом не накрывайте, – проинструктировала она и убежала.
Едва за ней закрылась дверь, как Кристину охватил приступ самой настоящей паники. Что же теперь делать? Она лежит здесь, совсем одна, со сломанной ногой, без мобильного телефона. Ей даже стакан воды некому налить, не говоря уж о дружеской поддержке. Вот она – оборотная сторона удачной карьеры!
Впрочем, проблема пресловутого стакана воды решилась почти сразу. В дверь заглянула полная румяная женщина пенсионного возраста в зеленом костюме с эмблемой лекарства от простуды на нагрудном кармане.
– Полина Иосифовна, – отрекомендовалась она и застыла на пороге, вопросительно глядя на Кристину.
– Вы не могли бы… – начала Кристина и сама удивилась, как жалобно это у нее получилось. Нет, так не годится. Откашлялась и более твердо сказала: – Вы не могли бы принести мне что-нибудь поесть?
Она достала кошелек, вытащила из него пару купюр и по отдельности дала их Полине:
– Это на продукты, а это вам.
Та заулыбалась:
– Конечно, я мигом.
Вернулась она действительно очень быстро, принесла пакет кефира, стакан горячего чая и аппетитно пахнущие пирожки.
Кристина попыталась сесть. Движение отозвалось такой резкой болью в сломанной ноге, что она не сдержалась и застонала.
– Болит? – в голосе Полины звучало неподдельное сочувствие.
Кристина кивнула и закусила губу.
– А ты не расстраивайся, я сейчас Маринку позову, она тебе укол сделает, и все пройдет. И если что, зови, не стесняйся.
– А где у вас тут кнопка вызова? – Кристина пошарила взглядом по стерильно белым стенам.
– А нету кнопки. Зачем она нужна? Если что надо – просто покричи. Вот так, – набрав в грудь воздуха, женщина прокричала-пропела низким грудным голосом, который украсил бы любой народный хор: – Полина Иосифовна!
После еды и укола Кристину потянуло в сон. Проснулась она от страшного грохота, подскочила на кровати, плохо понимая, где находится, и задохнулась от возмущения, более сильного, чем боль в ноге из-за резкого движения. В ее одноместную палату два молодых человека в медицинских костюмах, очевидно будущих фельдшера на практике, пытались запихнуть еще одну кровать с пациенткой – нахохлившейся, бесформенной и укутанной с головой в платок, словно куль.
– Послушайте, – воскликнула Кристина, – это одноместная палата, две кровати тут не поместятся!
– Не сомневайтесь, больная! – возразил один из юных эскулапов. – В этой палате в лучшие времена четыре стояли.
– Я не больная! – бросилась на защиту своего статуса Кристина.
– А чего тогда тут делаете? – резонно поинтересовался фельдшер. – Если здоровая, так идите домой. У нас тут как снегопад, так полно народу, класть некуда. Да вы не волнуйтесь, у деушки всего лишь рука сломана, такие здесь надолго не задерживаются.
Он так и сказал: «у деушки», – отчего Кристине показалось: у дедушки. Не хватало еще, чтобы ей, как в незабываемых «Итальянцах в России», подсунули в палату мужика! Эта мысль заставила повнимательнее присмотреться к соседке. Та оказалась женщиной. Вполне молодой, с безвольным лицом – этакое доверчивое, начитанное создание, потенциальная жертва аферистов. Ощущение бесформенности создавала загипсованная правая рука, подвешенная на шею с помощью какой-то конструкции. Женщина, очевидно, сильно мерзла – нижняя челюсть ее дергалась, зубы выбивали степ, левой рукой с посиневшими от холода ногтями она постоянно пыталась натянуть на плечи платок. Героические усилия не приводили ни к чему – натянутый на одно плечо, платок открывал другое.
– Гипс нельзя накрывать, пока не высохнет, – щегольнула глубокими познаниями в медицине Кристина, когда притащившие кровать практиканты удалились.
– Да, да, конечно, – незнакомка стащила платок, но, видно, передумала, снова натянула его на голову и на левое плечо. Потом абсолютно непоследовательно потянулась за сумочкой, попыталась открыть ее одной рукой. Но закон бутерброда никто не отменял – молнию заело, и женщина принялась лихорадочно дергать бегунок.
«Наверное, она так пытается согреться», – подумала Кристина, искоса наблюдая за соседкой. Иррациональность действий, которая обычно раздражала при общении с сотрудниками, на этот раз вызвала в Кристине что-то похожее на сострадание – чувство, о существовании которого она, общаясь преимущественно с цифрами, успела подзабыть. Надо помочь – Кристина потянулась за костылями, чтобы встать, но ее благие намерения так и остались только намерениями. Молния поддалась, но резкий рывок придал сумке ускорение, и она полетела через всю палату, отмечая свою траекторию высыпающимися предметами. Кошелек, помада, упаковка бумажных платков, мелочь… Последним вывалился мобильный телефон. Встретившись с полом, он развалился на три части, причем одна из них – аккумулятор – полетела под Кристинину кровать и громко стукнулась о плинтус. Незнакомка пару секунд, застыв, словно Ниобея, горестно рассматривала созданный ею беспорядок и вдруг разрыдалась. Громко, во весь голос.
Кристина неожиданно почувствовала, как к горлу подступил противный комок.
«Что со мной?» – подумала она, попробовала прокашляться, но комок не отступал, и тогда, чтобы прогнать его, она заорала во всю силу легких:
– Полина Иосифовна! Марина!
Получилось не так красиво, как у Полины, но результат не замедлил сказаться – те появились мгновенно, словно двое из ларца.
– Помогите! – скомандовала Кристина.
Полина бросилась собирать рассыпанное по полу добро рыдающей пациентки, Марина выбежала из палаты и буквально через полминуты вернулась со шприцем.
– Она еще мерзнет, – сообщила Кристина, чувствуя, как с каждым словом противный комок проваливается в желудок.
Теперь из палаты выбежала Полина и вернулась с одеялом.
– Ложись, маленькая моя, – запричитала она, помогая соседке Кристины поудобнее устроиться на кровати. – Вот так, хорошо. Умничка. Вот увидишь, все будет хорошо. Завтра доктор тебя выпишет.
«Все-таки хорошо, что я не одна», – подумала Кристина, глядя на умиротворенное лицо соседки, когда они остались в палате вдвоем.
– Меня зовут Кристина Сергеевна, – представилась она.
– А меня Анастасия.
– Настя?
– Ася, – легкая улыбка преобразила безвольное лицо.
Говорить было не о чем. К тому же Кристина почувствовала, что Ася с трудом балансирует на грани, которая отделяет бодрствующего человека от спящего, и отвечает на вопросы только из вежливости, поэтому отвернулась к стене, чтобы продолжить прерванный сон.
Проснулась Кристина оттого, что кто-то требовательно тряс ее за плечо.
– Да что это за больница такая! – пробормотала она недовольно. – Ни минуты покоя! – Но взглянув в непроглядную тьму за окном, поняла, что проспала довольно долго. Только сообщать об этом нарушителю своего сна не собиралась.
– Температуру надо мерить, – донесся до нее голос Марины.
– Кому надо, тот пусть и меряет, – огрызнулась Кристина.
– Так вам же надо, – медсестра положила градусник на тумбочку возле Кристининой кровати, развернулась на пятках и подошла к кровати Аси. – Там к вам родственники пришли. Вы им скажите, что у нас больных разрешается навещать с шести до восьми. Всех без исключения.
– А я? Можно я к ним выйду? – промямлила Ася и попыталась встать.
– Сначала температура, а потом все остальное, – осадила ее Марина и, неодобрительно покосившись на градусник Кристины, по-прежнему сиротливо лежащий на тумбочке, вышла.
Ася покорно засунула градусник под мышку и застыла в томительном ожидании. Выдержки у нее хватило секунд на тридцать, не больше. Вытащив градусник, она, равнодушно скользнув по нему взглядом, хотела было положить на тумбочку, но, видно, передумала. Вновь посмотрела на градусник, глаза ее расширились, как у папуаса, наблюдающего старт космического корабля. Лицо вытянулось, излишне пухлая нижняя губа стала еще пухлее.
– Что там? – не выдержала Кристина.
– У меня температура… Тридцать восемь и шесть, – испуганно произнесла Ася и протянула градусник Кристине, будто та со своей кровати могла удостовериться в правдивости ее слов.
Никогда не болевшая Кристина имела определенные познания в медицине, почерпнутые из сериала «Доктор Хаус» – единственного сериала, пару сезонов которого она умудрилась посмотреть. Что бы сделал Хаус, имея пациента с таким набором симптомов? Сломанная рука, очень высокая температура… МРТ? КТ головного мозга? Тем временем Ася в изнеможении откинулась на подушку и закрыла глаза. Ее длинные ресницы создавали эффект глубоких теней под глазами. И хотя щеки соседки пылали лихорадочным румянцем, Кристина поняла: положение нешуточное. Поэтому, набрав в грудь побольше воздуха, она завопила:
– Марина!
– Ну что еще? – выражение лица медсестры было не из любезных. – Вы у меня не одни!
– Соседке моей плохо, температура очень высокая. Надо срочно позвать врача.
Медсестра подошла к Асе, дотронулась кончиками пальцев до ее лба.
– Не надо врача. Это у нее вирусное. Сейчас дам парацетамол…
– Какой парацетамол?! Какой вирус?! – возмутилась Кристина. – У нее же рука сломана!
– Вы считаете, что сломанная рука дает иммунитет от вирусных инфекций? – с самодовольной ухмылкой осадила ее Марина.
Крыть было нечем – Марина в медицине разбиралась лучше.
– И вы даже не позовете врача? – на всякий случай уточнила Кристина.
– Он сам придет. После ужина.
«А, ну да, конечно, после ужина. Война – войной, а ужин по распорядку, – подумала Кристина. – Странные тут у них нравы, не то что в Принстон-Плейнсборо[1]».
Марина вернулась с таблетками. Очевидно, глядя в несчастное лицо Аси, она решила слегка отступить от больничных правил.
– Хотите, я пропущу ваших родственников?
Ася с благодарностью кивнула.
Родственники Аси, муж и жена, улыбчивые, белозубые, словно с плаката, рекламирующего самую лучшую в мире зубную пасту, в палате для ветеранов войны и труда муниципальной больницы смотрелись не иначе как пришельцами с другой планеты. И никак не хотели укладываться в одну картинку с нервно дергающей бегунок молнии Асей.
Да, тут вопрос стакана воды явно не стоит. Асина тумбочка украсилась батареей разнообразных бутылок и бутылочек, банок и баночек.
– Куда мне столько, – растерянно улыбалась она, – Риточка, Стас!
Глаза ее опять наполнились слезами. Но она быстро взяла себя в руки и, кинув извиняющийся взгляд на соседку, тихо сказала:
– Пойдемте в коридор, а то мы Кристине Сергеевне мешаем.
Она, может быть, ждала, что Кристина вежливо скажет: нет, нет, не мешаете, куда вы с такой температурой, сидите на здоровье, сколько влезет. А может, и не ждала, но Кристина ничего подобного говорить не собиралась. Уж очень говорливыми оказались инопланетные родственнички. Создавалось впечатление, что в палате находится не два человека, а сотня, и что не виделись они года два, а то и больше.
Компания удалилась, а Кристина немного поизучала стену и снова заснула. Когда она пробудилась, Ася уже спала, с головой накрывшись одеялом, а бесконечный зимний день все не собирался кончаться.
Решив немного прогуляться, Кристина села на кровати, опустила ноги и снова ощутила синдром стакана воды, как она про себя назвала ощущение абсолютной беспомощности, с которым столкнулась впервые. Сколько Кристина себя помнила, она всегда была сильной, неуязвимой. А сейчас даже не представляла, как пройти несколько метров, отделявших ее от двери палаты. Хорошо, когда о тебе есть кому позаботиться, – у кровати Аси стояли симпатичные розовые тапочки, отороченные мехом, а у Кристины – сапоги. Пожалуй, лучше пойти босиком. Коснувшиеся пола пальцы свело от холода. «Завтра в палате будет два температурящих больных, – подумала Кристина. – Да ничего, завтра я уже буду дома, и все опять войдет в свою колею. Мне бы только пережить эту ночь». И тут она увидела нечто, отчего страхи и тревоги отступили на второй план. Это была коробочка ее любимых конфет, стоящая на подоконнике. Небольшая, штук на десять, но каких! Нежные белые шарики, посыпанные кокосовой крошкой, с сердечком из миндаля… Кристина очень редко покупала себе такие коробочки. И дело было не в цене. И даже не в том, что, съев одну конфету, она не успокаивалась, пока в коробке не закончится последний шарик, не переставая при этом осознавать, что сладкое удовольствие превышает калорийность ее дневного рациона. Просто как-то уж так сложилось, что конфеты эти покупались в исключительных случаях, в пиковые дни. Например, в день защиты диплома, в день, когда ее приняли на работу в «Апогей», в день, когда вирус уничтожил часть информации в ее рабочем компьютере…
Она понимала, что конфеты чужие, но разве Ася не угостит ее, когда проснется? Во всяком случае, она сама точно бы угостила. Наверное… Не в силах сопротивляться искушению, Кристина встала, опираясь на костыли. Резкая боль полоснула ногу, с непривычки заломили подмышки. Ничего. Она съест конфету… всего одну… и все будет по-прежнему.
Повиснув на костылях, чтобы освободить обе руки, Кристина стремительно вытащила шарик в хрустящей прозрачной обертке и засунула за чашечку бюстгальтера. Предвкушение праздника притупило неприятные ощущения. Пол уже не казался таким холодным, и больничный туалет выглядел вполне пристойно. Вымыв с мылом руки и лицо, Кристина вышла в коридор (ну не есть же конфету в туалете) и молниеносным движением вытащила шарик из обертки. Нежная, послушно-ласковая, ни с чем не сравнимая по вкусу субстанция коснулась языка, кокосовые крошки, чуть грубоватые, но упоительно ароматные, царапнули щеки. Кристина зажмурилась от удовольствия, а через мгновенье открыла глаза, чувствуя, как все тело наполняет уверенность: все будет хорошо. И не иначе. Напрасно поискав глазами урну, она сунула бумажку туда же, где недавно покоилась конфета.
– Вы куда-то выходили? – встретил ее встревоженный вопрос соседки.
– Да, – не стала вдаваться в подробности Кристина.
– Вы уж простите моих родных. Нашумели они тут…
– Да ничего, все нормально, – благодушно отмахнулась Кристина, все еще находясь под магическим влиянием конфеты.
– Мы ведь с ними почти три года не виделись.
«Надо же, – подумала Кристина, – я так и решила, что долго. Сейчас еще окажется, что они только прилетели с какой-нибудь альфы Центавра».
– Они только вчера прилетели из Америки… Из Нью-Йорка, – подтверждая ее мысли, сказала Ася.
«Ну, это почти одно и то же». Фантик неприятно колол грудь, и Кристина, поморщившись, осторожно, чтобы не видела соседка, достала его и сунула под подушку. Однако чувство дискомфорта в груди не исчезло.
– Смотрите, сколько всего принесли, угощайтесь, – Ася приглашающим жестом указала на бутылочно-баночное изобилие.
Отказываться было бы глупо. Кристина попыталась встать и вдруг почувствовала, что задыхается. Еще через мгновенье земля ушла из-под ног, а тишину палаты пронзил чей-то резкий крик.
«Как иерихонская труба», – подумала Кристина. Это бабушка так ее называла: ты моя иерихонская труба. А Кристина недоумевала – почему труба? Из-за роста? И представляла себя заводской трубой, той, которую видно из окна спальни. На праздники – День Победы и 1-е Мая – к ней прикрепляли флаг… А бабушка… И тут Кристина увидела бабушку. С аккуратной стрижкой, в своем любимом платье, она улыбалась. Только бабушка могла так улыбаться – она сияла, затопляя этим сиянием весь окружающий мир.
«Боже!» – Она протянула руки, чтобы заключить внучку в свои объятия.
С помощью этого самого «Боже» бабушка, подобно героине Ильфа и Петрова, выражала весь спектр своих эмоций.
«Накажет тебя Господь за то, что поминаешь имя Его всуе, – постоянно одергивала ее баба Маша, соседка по лестничной клетке, – нашлет смерть лютую».
Но Бог, судя по всему, бабушку любил. И смерть ей послал добрую. Кристине всегда хотелось умереть именно так: подстричься накануне у любимого мастера, надеть любимое платье с вологодскими кружевами (настоящая классика никогда не выйдет из моды), туфли (обязательно на каблучке не меньше четырех сантиметров), поставить на допотопный проигрыватель виниловую пластинку (альбом «Битлз»), сесть в кресло и со спокойной улыбкой на губах отчалить на ладье Харона в последнее путешествие.
Бабушка вдруг исчезла, и Кристина увидела море. Почему море, ведь сейчас зима? Когда-то в детстве бабушка приучила ее каждое летнее утро начинать с купания в море. Эта привычка со временем стала единственной отдушиной в ее мире, сосредоточенном вокруг рабочего стола и компьютера, чем-то вроде воздушного кармана на идущем ко дну судне, который помогает выжить попавшим в кораблекрушение.
Аккуратно сложив на пирсе одежду, Кристина поежилась от свежего утреннего бриза и подошла к ведущему в воду металлическому трапу. Ступенька… вторая… третья… Вперед! Тело мгновенно напрягается и тут же будто растворяется в воде. И уже нет ее, Кристины, а только эта теплая, бархатистая на ощупь вода, окрашенная восходящим солнцем в опалово-карминный цвет. Кристина набирает полные пригоршни этого сияющего великолепия. Вода лениво, будто нехотя, стекает по запястьям, ручейками просачивается между пальцев, а в ладонях остается бодрость, уверенность и радость – драгоценный подарок моря.
«Завидую я тебе, Кристинка, – сказала как-то соседка, – я вот никак не выкрою времени, чтобы сходить на море!»
Конечно, можно поспорить, рассказать, что при желании время выкроится всегда. Но спорить не хотелось – уж слишком ясно слышался в ее словах неприкрытый подтекст: конечно, ни семьи, ни детей. Можно плавать в свое удовольствие сколько хочешь…
Когда-то Кристина, может, и хотела завести семью и детей, но, похоже, желание это не было взаимным. В народе подобное невезение называют венцом безбрачия, но Кристина считала, что, скорее, дело в изначально завышенной планке.
«Падать – так с коня вороного» – так любила говорить бабушка, и Кристина ждала своего вороного, отметая все прочие масти. И однажды дождалась. Талантливого музыканта с волосами цвета воронова крыла до плеч и глазами, напоминающими предгрозовое небо. Кристина увидела его впервые здесь же, в парке, летним воскресным днем.
Она тогда заканчивала институт и, засидевшись допоздна над дипломом, смогла выбраться на море позже, чем обычно. Когда оно уже пахнет шашлыками, а его размеренное дыхание заглушают звуки музыки, несущиеся из ресторанчиков, подобно ласточкиным гнездам облепивших берег. Все эти неотъемлемые атрибуты курортного сезона раздражали, но Кристина принимала их как должное – не бороться же с ветряными мельницами. Ну, подумаешь, вместо СПА-салона по ошибке забрела в душевую в студенческой общаге. Сама виновата – в следующий раз надо спать поменьше.
Рассуждая так, Кристина дошла по центральной аллее парка почти до самого моря и вдруг услышала звуки, до такой степени не вяжущиеся в ее понятии с окружающим пейзажем, что она даже притормозила, а потом и вовсе остановилась, вслушиваясь в тягуче-пульсирующий ритм. Музыкантов было двое. Пианист на синтезаторе, подключенном к аккумулятору стоящей неподалеку «Волги», и саксофонист играли танго. В какой-то момент пианист оторвал взгляд от клавиш и, бросив на застывшую Кристину насмешливый взгляд, кивнул на раскрытый кофр, в котором ветер пересчитывал мелкие купюры. Денег с собой не было, и, опустив глаза, Кристина побрела дальше, жадно вслушиваясь в догонявшие ее звуки. Ритм ускорился, было в нем что-то интимное, предназначенное только для двоих, и казалось невероятным, что такое может происходить днем, в парке, где полно народу. Однако люди вокруг вели себя так, будто ничего из ряда вон выходящего не происходило, и только Кристина с трудом переставляла ноги, пытаясь справиться с охватившим ее волнением.
Когда она возвращалась, музыканты играли знаменитую джазовую композицию Пола Дезмонда «Take five». Кристина остановилась. Длинноволосый пианист, увидев ее, улыбнулся, словно старой знакомой, и она поняла, что это и есть тот самый конь…
Все произошло тут же, на пляже, через неделю, поздним вечером. Кусали комары, крупная галька больно впивалась в спину, но это были мелочи. Главное – она наконец-то встретила своего принца, самого-самого, единственного, который на всю жизнь. У него даже имя было самое что ни на есть королевское – Артур. Они встречались все лето, каждый вечер, и, глядя на августовские Персеиды, прошивавшие небо серебряными сполохами, Кристина грезила о черноволосом малютке с темно-синими, как у отца, глазами.
А через два дня рядом с музыкантами она увидела девушку. Стройная, дочерна загорелая, в белоснежном платье, больше похожем на майку, и торчащими в разные стороны дредами, она напоминала принцессу из африканской страны. Независимую и свободную от предрассудков. При виде Кристины Артур скорчил мученическую гримасу, и она поняла, что лучше сейчас к нему не подходить.
– Моя прискакала, – недовольно морщась, пояснил он позже на ее немой вопрос. – Почувствовала что-то, видно. Морса принесла, – он кивнул на бутылку, укрытую от солнечных лучей слегка подвяленными жарой лопухами.
– Кто – твоя?
– Не тупи, Кристина, ты все поняла.
Да. Она все поняла. Поняла, что лето кончилось, что она стала взрослой и что больше ничего не будет. Вот только как объяснить это второй Кристине, маленькой глупой девочке, которая плакала внутри нее, не давала заснуть по ночам, постоянно вызывая в памяти прикосновение сильных рук? Шли дни, а она никак не хотела успокаиваться, и тогда Кристина-большая выстроила внутри себя кладовку с толстыми стенами и мощной дверью.
«Больше никаких коней!» – пообещала она Кристине-маленькой, затолкала ее в кладовку и заперла дверь на замок.
Защита диплома и последующие поиски работы послужили амортизатором, смягчившим удар, но его отголоски еще долго бередили сознание Кристины, заставляя делать странные вещи. Например, однажды она сменила косу на дреды.
«Боже!» – только и смогла промолвить бабушка.
А потом как-то само собой получилось, что Кристина с головой ушла в работу. Она полностью оторвалась от обычной жизни, сведя на нет отношения со школьными подругами, но никогда об этом не жалела. Ей была интересна сама работа, а не ее результат. Не было каких-то планов – купить квартиру, поехать в отпуск в дальние страны. Ее любовь к работе стала болезнью, сродни алкоголизму. Как у алкоголика во время употребления спиртного, в процессе работы мозг ее вырабатывал гормоны счастья. Как алкоголик, она испытывала болезненные ощущения в дни, когда не могла работать. Например, в выходные. И тогда она стала приходить на работу по выходным, вызывая одобрение начальства и ропот подчиненных. Но она не обращала внимания ни на то, ни на другое. Работа спасала от жизненных реалий, давала уверенность в себе.
А семья… Ведь если рассудить здраво, что на самом деле есть семья, как не завуалированное рабство, когда человек вынужден делать то, чего ему сейчас делать абсолютно не хочется? Что такого особого может ей дать семья, чего она не в силах сделать для себя сама? Все тот же стакан воды? Она в состоянии заработать денег и, если заболеет, нанять человека, который будет за ней ухаживать и молить Бога, чтобы она жила как можно дольше и продолжала нуждаться в его услугах, а не вздыхать и думать про себя: «Когда же черт возьмет тебя!»
– Светлова, вы меня слышите? – донесся до Кристины мужской голос.
Ее уже давно никто не называл по фамилии – Светлова, все больше по имени-отчеству. На работе только менеджер по персоналу, Людмила, зовет ее просто Кристиной, и то кулуарно, чтобы никто не услышал. А по фамилии? Она попробовала ответить, но не смогла. Горло горело, на грудь будто положили бетонную плиту. С трудом открыв глаза, Кристина постаралась осмотреться. Вроде нет никакой плиты.
– Слышу, – прошелестела она.
Над ней склонилась фигура в маске, зеленом медицинском костюме и такой же шапочке.
Мужчина. Хотя почему она решила, что это мужчина? Вместо лица – сплошная белая полоса. Просто человек-невидимка какой-то. По голосу, что ли?
– Как самочувствие, Светлова? – спросил он искусственно-бодрым голосом.
– Больно, – ответила Кристина.
– Это ничего, – заверил ее врач, – сейчас мы сделаем укольчик…
Почему она решила, что это врач? Потому что ей хочется, чтобы в этой дурацкой больнице хоть кто-нибудь наконец-то занялся ее лечением?
Голова кружилась, и чтобы как-то остановить неспокойно вращающийся мир, Кристина попыталась сесть.
– Не надо двигаться! – врач сделал предупреждающий жест. – Вы были в очень тяжелом состоянии… остановка сердца… нам пришлось…
– Что? Это еще как? – перебила его Кристина. Слова давались с трудом, мысли разбегались, словно застигнутые врасплох тараканы. Ей, деловой и самостоятельной женщине, вдруг сделалось безумно страшно. Как никогда. А еще хотелось отделаться от этого страха, выплеснуть его на кого-нибудь. Хоть на этого самого доктора с лицом человека-невидимки.
– До вашей больницы я была абсолютно здоровым человеком! Слышите меня? Абсолютно! Да я в суд на вас подам! – собрав в кулак все силы, закричала она.
Голос врача сразу стал холодным и чужим.
– Это сколько угодно, – он сделал шаг в сторону и пропал из Кристининого поля зрения.
– Зря вы так, Светлова, – раздался женский голос справа от нее. Кристина повела глазами и увидела Марину. – Доктор вам, можно сказать, жизнь спас. Когда мы на крик вашей соседки прибежали, у вас уже пульса не было.
– Как это не было?! Куда же он, по-вашему, делся?
Говорить было больно и трудно, а еще безумно хотелось спать.
– Это вы завтра у доктора спросите.
Слова медсестры Кристина услышала уже сквозь сон.