Народные песни и пословицы крымчаков. *** (В. И. Багинская, 2003)

Я – крымчак – кричу прохожим,

Всему Миру, всему Свету:

«Мой народ был уничтожен!

Что вы знаете об этом?»

Море путь нам перекрыло

С древней дедовской земли.

На полях родного Крыма

Все мы жертвой полегли…

Ахмечте́[5] нас всех собрали

И погнали по дороге.

Крепко руки нам связали…

Шли мы в страхе и тревоге.

Не вяжи, фашист, мне руки:

Нам от смерти не уйти,

Мы давно все догадались,

Что нас ждет в конце пути…

…С Симферопольских полей

Стоны наши доносились…

Эти горы – содрогнулись,

Эти камни – прослезились…

Дети – матери обнялись,

Сжав друг друга, что есть силы…

Дети – матери убиты,

Вместе сброшены в могилы…

Рой могилу глубже, шире:

Пусть просторней будет тут,

А придут те, кто остался —

Сразу пусть ее найдут!

Погубивших наши души

Кара жуткая найдет.

Об ужасной нашей смерти

Помни, бедный мой народ!

Все засыпаны землею:

Мертвые, полуживые…

Здесь отец и мать погибли,

Здесь лежат и все родные…

От беды, что нас постигла,

Есть ли средство в целом свете?..

Помните о тех несчастных,

Что лежат в могилах этих!

В девятьсот четырнадцатом памятном году

Матери и жены обрели беду:

Юных провожали, сильных, молодых,

Бурною рекою уносило их.

Матери, отправив сыновей на смерть,

Облачились в траур, поседели все.

Я в дому родимом в холе был и неге,

А теперь головушку приклонить мне негде.

Нас, забритых, юных, новеньких солдат,

Будто бы джейранов, растянули в ряд.

Выстрел – звук сигнальный – не сравнить ни с чем,

Про поход наш дальний объявляет всем.

Ах, на поле боя юноши умрут!

Если я погибну – не ищи мой труп!

Старенькая мама, бедная, не плачь;

Нас на гибель прямо шлет тиран-палач.

На четыре стороны отдал он приказ;

Стая черных воронов растерзает нас…

Черное море – не буду течь – говорит, —

На Белое море я вскину меч, – говорит, —

Пока не придет миллион москвитян, – говорит, —

Стамбул будет мой! Его не отдам! – говорит.

Черное море слезой истечет, – говорю, —

Белому морю – хвала и почет! – говорю.

Огненно-рыжих миллион москвитян, – говорю —

Стамбул в небывалом пожаре сожжет! – говорю!

Ах, что будет? Вах, что будет?

Сын опорой мне не будет;

Пока сын на ноги встанет,

В этом мире нас не будет.

За окном рука мелькает —

Значит, будет весть плохая:

То в диване (совете) падишаха

Черкиз Аслан[6] умирает.

Знайте, что всех,

Проходящих дорогой,

Кто назовет меня

Сыном слепого,

Я накажу,

Беспощадно и строго!

Кто бы там ни был —

Конный ли, пеший —

Я их зарежу,

Я их повешу.

Страшною карой

Их накажу,

Жезлом железным

Башку размозжу!

Я повторяю снова и снова,

Кто назовет меня

Сыном слепого,

Страшною карой

Я накажу,

Не пощажу! Не пощажу!

Ночью ненастной,

Ночью кровавой,

Поймали меня,

Устроив облаву.

Цепью железной

Связали меня,

Острым ножом

Кромсали меня!

У Аква́ Монто́н закуска —

Сардинка́-балых[8],

У Моше́ Леви́ закуска —

Кахсыган[9]-балых.

Бричка легкая прикатит

Для Аква Монтон:

После ужина захочет

Покататься он.

Ночью кони-иноходцы

Мчат его домой…

А Моше Леви плетется

С нищенской сумой!

На груди – звезда пылает:

Солнца луч на ней играет…

Каждый горестный баят

Сочинил с войны солдат…

Я семью свою оставил,

Чтоб с душманом воевать,

А когда с войны вернулся —

Слова некому сказать!

Мир не знал такого горя

И не знал такой войны,

Чтоб от полчищ озверелых

Гибли люди без вины.

Я не встретился с тобою:

У твоей стою могилы…

Как мне выдержать такое?

Смерть глаза твои закрыла…

Я живой с войны вернулся,

А тебя с детьми убили…

Ждет весь мир, чтоб мы – батыры —

Мир сгоревший воскресили…

I

Снова открылись ворота сада святого.

Ветер подует – и запахи слышатся снова.

Такой ли должна быть судьба у красавца,

Юноши сильного, честного и удалого?

Нет! Не расстанусь, любимый, с тобой ни за что я!

Мой Сулейман, мне не будет отныне покоя.

Мучительно сдернули с талии пояс твой славный,

Цепями сковали прекрасное тело героя…

II

Я б оседлал своего вороного коня,

На руки взял бы, ханум, моя радость, тебя,

Вихрем умчался бы в синие дальние дали…

Да тысяча всадников царских догонит меня!

Мигом намокнет волнистый мой чуб под водой,

Белое тело мое будет рыбам едой,

Но палачи мои тотчас же окаменеют:

Гибель моя и для них обернется бедой!

Связаны руки – цепи звенят,

Радость врагов терзает меня…

Все дворцы твои, Бий-оглу, —

Белый мрамор и хрусталь.

Твердокаменные стены

Стерегут твою сераль…[11]

Ах, Бий-оглу, вах, Бий-оглу!

Стерегут твою сераль…

Все дворцы твои, Бий-оглу,

Сожжены теперь дотла,

И остались от сералей

Только пепел и зола…

Ах, Бий-оглу, вах, Бий-оглу,

Только пепел и зола…

Где невеста в платье белом,

Где звенит веселый той[12],

Наше место опустело:

Мы солдаты: завтра в бой.

На войну погнали силой,

В руки сунули ружьё,

Приготовлена могила,

Не уйти нам от неё.

Обручальное, как солнце,

На руке моей горит.

Точат нож на нас японцы —

Сердце юное дрожит.

Если, мама, под оконцем

Загорланит вороньё,

Значит, впился нож японца

В сердце бедное моё.

Сядут, голуби на крышу —

Не гони тех голубей,

А друзья придут утешить —

Дай им нежности своей.

Днем и ночью свищут пули,

Достларым[13], вы мне поверьте:

И в бою, и в карауле

Мне – солдату – хуже смерти.

Воевать не стало мочи —

Нет просвета, нет надежды…

Сброшу светлые одежды,

Облекусь чернее ночи!

Среди пламени и пыли

Душманлар[14] меня схватили,

Нож наточенный, кровавый,

Прямо в душу мне вонзили…

Светлый месяц в тучах спрятан,

Звезды тоже прячут лица…

А несчастному солдату

От войны не откупиться!..

Покидаем милый Крым,

Эй, яр[15]!

Будьте же здоровы.

Как не заплакать нам?

Слёзы в горле, как полынь…

Эй, яр!

Это нам не ново.

Как же не плакать нам?

По каким еще краям,

Эй, яр!

Мыкать наше горе?

Как не заплакать нам?

Путь обратный преградят,

Эй, яр!

Карантин и море…

Как же не плакать нам?

Царь построил нам дворец…

Эй, яр!

Крыша из соломы.

Как не заплакать нам?

Он решил, что здесь, в степи,

Эй, яр!

Всё равно, что дома.

Как же не плакать нам?

Я за дверью позабыл…

Эй, яр!

Молоток с киркою,

Как не заплакать нам?

Кто с богатством разлучён,

Эй, яр!

А кто и с душою!

Как же не плакать нам?

Дровосеки в обоз

бросают сосенки, как дрова…

Дровосеки в обоз

бросают сосенки, как дрова…

От моих горьких слёз

закрутились, ожили б жернова.

Путь пролёг на беду

по чёрным топям и лесам…

Путь пролёг на беду

по чёрным топям и лесам…

Под конвоем ведут —

в чём виновен, даже не знаю сам…

Передайте селям[16]

моей невесте в родном краю,

Передайте селям

моей невесте в родном краю,

А погибну, друзья,

пусть в молитвах вспомнит любовь мою.

Нам только открылся невиданный сад,

И ветер колышет густой аромат…

Куда же ведут эти люди тебя?

Идешь ты, цепями гремя!

Красивейший мой!

Разве такой

Должна быть твоя судьба?

Не ты ли из юношей тех богоравных —

Славнейший из лучших, лучший из славных?..

Куда же ведут эти люди тебя?

Идешь ты, цепями гремя!

Любимейший мой!

Разве такой

Должна быть твоя судьба?

Эй, старики,

Я – нищий Гасан —

Между баем и рабом

разницу открою вам.

Открою вам!

Рекой у господ

и шербет, и мёд —

заморить червячка

бедный крошки не найдет.

Не найдет!

Эй, старики,

Я – нищий Гасан —

Между баем и рабом

разницу открою вам.

Открою вам!

Кафтан богача —

тафта и парча,

а рубашка бедняка

вся истлела на плечах.

На плечах!

Эй, старики,

Я – нищий Гасан —

Между баем и рабом

разницу открою вам.

Открою вам!

Богач напрямки

сквозь лес на конях.

На дороге, на прямой

вдруг заблудится бедняк.

Эх, бедняк!

В долгах, как в шелках,

плутает бедняк.

Куриный помет

хватает бедняк:

«Неужто пятак?»

Эх, пятак!

Эй, старики,

Я – нищий Гасан —

Между баем и рабом

разницу открою вам.

Открою вам!

Ты – падишах на троне —

завидна жизнь твоя:

Тебя встречает утро

песней соловья…

А он – гарип несчастный —

нуждой растоптан в прах,

Рыдал он на чужбине

о невозвратных днях…

За что в краю суровом

погиб он молодым?

О, дай, Аллах, надежду,

а нет – так душу вынь!

Ах, он был раньше с нами,

в своем гнезде сидел,

Но взмахнул крылами…

Взмахнул… и улетел!..

За что, Аллах, ты отнял

у старой встречу с ним?

Порви мне грудь на клочья —

живую душу вынь!

Или отдай надежду —

надежду – мурады́м![17]