Глава 2
Черный стеклянный обелиск упирался в хмурое небо и от этого казался еще выше. Дворец дружбы народов, как его окрестили жители города, был построен уже к середине февраля и своими фаллическими очертаниями выдавал истинное предназначение многочисленных кабинетов гигантского сооружения.
Наталья только вернулась из свадебного путешествия. Она выглядела счастливой, похорошевшей и любимой.
– Наталья Петровна, солнышко, как отдохнули, как наш муж, как настроение? – сыпал вопросами директор, встречая сотрудницу стоя в своем кабинете и открыто улыбаясь во всю ширину своего лица.
– Спасибо, Сережа, у меня теперь все хорошо, – сказала она, обняв своего большого директора, как самого большого друга, и надолго прижалась к нему, как к самому близкому человеку.
Проект «Наргиза» шел на ура. Государство не только выделяло в полном объеме необходимые средства, но и переводило их всего на один счет – счет Федерального агентства по ассимиляции народов. Это распоряжение Минфина персонифицировало ответственность за деньги одного юридического лица, а не размывало ее по всем участникам проекта. Со счета агентства госсредства горными ручейками растекались подрядчикам и материализовались в недвижимое имущество и услуги, необходимые для выполнения приоритетного госзадания. Двадцать пять этажей современного стекломонолита размещали в своей горловине все необходимые подразделения для гармоничной ассимиляции этнических меньшинств в новый для них социум. Зона карантина, медицинский центр и даже собственный пляж под искусственным небом – это и многое другое располагалось под одной крышей. Было принято политическое решение, что половая интеграция нерусских женщин будет проводиться главным образом солдатами срочной службы на добровольной основе. Этим правительство преследовало две цели. Во-первых, молодежь – наименее толерантная часть общества и в большей степени склонная к экстремизму, чем другие его слои; в данном случае, молодые люди поймут, что станут отцами нерусских детей, рожденных в любви к ним, а не по принуждению, их природный отцовский инстинкт подавит любые политические мотивы радикального шовинистического толка. Во-вторых, при проведении половой интеграции нерусской женщины всем взводом расчеты показывали, что оптимальное соотношение – двадцать восемь бойцов на одну половую единицу; ребята не могли точно знать, кто из них будет отцом ребенка, для них он становился «сыном полка», и каждый чувствовал ответственность за счастливое детство малыша перед лицом своих товарищей, и само чувство отцовства должно было сплачивать коллектив, все они отныне становились в определенном смысле родственниками. Это помогало нивелировать неуставные отношения и в случае смертельно опасного боевого задания решительно отдавать свою жизнь за родину, поскольку их биологическая миссия была уже выполнена: отцами они стали, а заботу о воспитании и достойной жизни ребенка берет на себя государство с ассимилированными семьями да и, без сомнения, товарищи по оружию, вернувшиеся к мирной жизни.
В светлом просторном холле карантинного отсека собралось около двух десятков нерусских семей. Уютные кожаные диванчики соединяли молодые семейные пары, как бы защищая хрупкую конструкцию от нелегких испытаний, которые выпали на их долю.
Девушка лет восемнадцати в пестрой национальной одежде, крепко обхватив обеими руками острые коленки, не поднимая век, вела неспешную беседу со своим мужем-ровесником. Он выглядел даже чуть моложе ее, то ли за счет простенького серого костюма и начищенными до несуразного блеска черными ботинками, то ли благодаря блуждающему взгляду на еще детском лице, которое пока не умело скрывать испуг и тревогу.
– Нарги, я даже не представляю, как буду жить без тебя эти месяцы, – тихим взволнованным голосом шептал юноша, и дрожь его голоса переходила в короткие пальцы, которыми он перебирал подол ее юбки.
– Гаджи, мне тоже будет непросто без тебя, я буду сильно скучать, но мы уже все обсудили. Просто давай еще посидим вместе молча. Дома у нашей любви нет будущего, а здесь есть.
На табло загорелась цифра 1214, и молодая пара, поднявшись, робко направилась на регистрацию. В небольшом кабинете, с желтыми стенами, черными потолком и полом, их приветствовал регистратор – парень примерно их возраста, скорее всего студент, в строгом черном костюме без галстука и ослепительной желтой сорочке с расстегнутым воротом. Его лучезарная улыбка была настолько профессиональной, что реалистично отражала радушие всего русского народа и даже как-то обескураживала, заставляя не к месту улыбаться в ответ, тем самым преобразуя напряжение на лицах в простую глупость.
– Присаживайтесь, очень вам рады! – тряс обеими руками руку Гаджи студент, – всегда приятно иметь дело с прогрессивными людьми! И усадил Гаджи за свой стул, единственный в кабинете.
Оформив формальности и заполучив необходимые подписи супругов на документах, регистратор виновато произнес:
– Гаджи, вот вам справка в ассимиляционный отдел трудовой биржи о том, что ваша жена проходит половую интеграцию. По ней, согласно закону, вам обязаны предоставить работу в течение трех часов после ее предъявления. А вот… – парень замялся, – купонов на продовольствие пока нет в наличии. Аншлаг какой-то, уже закончились, но завтра после обеда обязательно завезут! Гаджи, приходите за ними завтра.
– Что за талоны, нам о них ничего не говорили? – смущенно спросила Наргиза
– Это именные купоны на бумаге с водяными знаками, которые получит ваш муж завтра. Они свидетельствуют, что вы проходите половую интеграцию и ваш муж в связи с этим имеет право бесплатно отовариваться продуктами питания у наших партнеров-супермаркетов на сумму триста пятьдесят рублей в месяц на протяжении полугода. Список продуктовых магазинов будет указан на оборотной стороне документа.
Палец, утяжеленный печаткой из желтого металла с черным камнем, ткнул в черную клавишу на стене, и через минуту за Наргизой пришла молодая сотрудница ведомства. Девушка, с облегченной мимикой на лице и природным румянцем, который не в силах был скрыть даже толстый слой тонального крема, мягко процедила сквозь зубы:
– Пойдем. – И загадочно улыбнулась чему-то своему, совсем личному.
Гаджи встал из-за стола, крепко обнял супругу и посмотрел ей в глаза уже совсем другим, взрослым взглядом. Со стороны эта сцена могла показаться напутствием, но в ней было столько сдержанной боли, что не требовалось никаких слов, чтобы передать ее силу.
Работа на бирже труда кипела, как на фондовой. Число ассимилированных росло с каждым днем, но и спрос на них был нешуточный. Дело в том, что государство приравняло их в социальном статусе к инвалидам, и соответственно предприятия получали налоговые льготы, даже если у них работал всего один «инвалид». Но, в отличие от инвалидов, новый сотрудник не мог рассчитывать на приличную зарплату и оставался ярким представителем дешевой рабочей силы. Гаджи вначале предложили работу программиста, с окладом в пятьсот евро в неделю, но он честно признался, что это ему не по плечу, и даже отказался от должности ученика программиста за сто евро в неделю, а в ученики водителя автобуса с окладом в сто пятьдесят евро в месяц он изъявил желание пойти. Автобусная тема вообще была ему близка, часто он наблюдал за работой своего дяди, водителя автобуса, во время долгих поездок из села в город, видел, как того уважают односельчане, и не раз представлял себя на его месте, увлеченным тяжелой ответственной работой, достойной самой высокой оценки соседей.
Директор автокомбината, встретил нового сотрудника сдержанно, без лживого радушия и сразу перешел к сути вопроса.
– Гаджи, реальность такова, что мы можем тебя уволить раньше, чем наступит беременность у твоей жены. Все законно. Если ты будешь плохим учеником, то сам подумай, зачем нам плохой водитель?
– Мы приехали к вам с Наргизой, чтобы стараться. Зачем нам плохо работать?
– Ты не перебивай старших. Как и чем будет работать Наргиза во Дворце дружбы, меня не беспокоит. Речь только о наших с тобой трудовых отношениях, прописанных в Гражданском кодексе.
Гаджи густо покраснел и за свой, как получилось, не к месту вопрос, и за так называемую работу своей жены.
– А там прописано, что контракт на пять лет заключается лишь после родов, но, естественно, есть негласное распоряжение, что после наступления беременности ваших жен, мы не имеем права расторгать трудовой договор. Поэтому у меня непростая задача: за три месяца, пока не залетит твоя жена, утвердить твою кандидатуру водителем или нет. Ясно излагаю?
– Да, я вас понимаю, Андрей Александрович, и мне понятна ваша позиция по моему вопросу.
– Пойми, сынок, ничего личного – только бизнес. Я, знаешь ли, всегда до последнего сомневаюсь в человеке. Тяну с решением и в последний момент решаю на всю катушку. – С этими словами он допил остывший чай и плесканул в чашку с пакетиком еще коньяку из полупустой бутылки. – Вся информация о ваших бабах есть у меня в компе. Мониторю, так сказать. Во, смотри сюда! – И начальник, заговорщически поманил ученика к вспыхнувшему от движения мышкой монитору. – Вводим 1214.
Открылось окно с именем Наргиза и загорелся статус: «Первая менструация».
– Ну во, пока течка, никто ее брать не будет. На случку поле второй течки допускают. Так что время у тебя есть, но не так много. Как потечет во второй раз, я буду по тебе определяться.
Гаджи готов был провалиться на месте, но громче, чем это было нужно в данной ситуации, произнес:
– Я не подведу ни вас, ни Наргизу, ни себя.
– Очень хорошо. Твоим наставником будет Ашот. Он высокопрофессиональный водитель и мудрый учитель. С нами уже пять лет, еще до принятия полового акта работает. И когда он понял, что мы будем вынуждены с ним расстаться, чтобы уступить его рабочее место ассимилированным, то он так огорчился предстоящей разлуке с коллективом, что отдал свою жену в тот же Дворец, что и ты, а ей ведь уже за тридцать. Во, смотри сюда!
Руководитель ввел цифры в нужное поле, и появилась фотография кавказской женщины. Нияра, тридцать пять лет. В статусе было указано: стадия добровольного зачатия.
– Она уже третий месяц в этом статусе, – до слез расхохотался шеф. – Смотри, сегодня три солдатика у нее было, вчера пять, а на прошлой неделе пятнадцать, и все впустую. Хоть сам иди и помогай Ашоту, да полторы тысячи на госпошлину жалко. Это новобранцы на халяву интегрируют, а мы, гражданские, за мзду государству.
Гаджи просто покоробило от мысли, что этот пьяный человек может так запросто прийти не только к жене наставника, но и к Наргизе. Одно дело солдаты-срочники, как им обещали на собеседовании, которых он никогда не встречал раньше и, возможно, и не встретит, и совсем другое – это люди, с которыми ты работаешь, будут ходить к твоей жене и, конечно, потом между собой обсуждать детали этих встреч. И как бы в подтверждение его мыслей Андрей Александрович снова вбил номер 1214 и увеличил фото Наргизы на весь монитор, залпом допил чай и, зевнув, произнес:
– А симпатичная у тебя жена. Завтра выходишь на испытательный срок.
К шести утра, как и полагалось, Гаджи был на работе. Новенький автобус, чисто вымытый и готовый следовать по маршруту, желтел в лучах еще не вынырнувшего из-за домов солнца. Сырой воздух наполнялся перекличкой проснувшихся птиц и шуршанием жестких прутьев. Таджики мели улицы. День первыми утренними шагами наступал на город. Мужчина лет пятидесяти с аккуратно стриженной сединой заботливо протирал приборную панель фланелевой ветошью. С приклеенной к стеклу скотчем фотографии жена хозяина кабины с двумя невзрослыми детьми смотрела теплым счастливым взглядом. Гаджи, конечно, сразу узнал эту женщину и обратился к спине своего наставника:
– Доброе утро, учитель Ашот, меня Андрей Александрович к вам прислали!
На изъеденном глубокими морщинами лице появился блеск золота в прорезе улыбки. Потухшим карим взглядом Ашот смерил своего соперника и с деланной учтивостью произнес:
– Просим, просим. Как же вас зовут?
– Гаджи. Мне очень нравится, как автобус везет пассажиров. И мне очень нужна эта работа. Я буду очень стараться и уважать вас как учителя. Обещаю, не подведу вас и плавно буду возить людей, как воду в полной бочке, и не расплескаю ни капли.
– Как поешь! Это хорошо, что стараться хочешь. Такую хорошую работу все хотят. А жена, дети у тебя есть?
– Да, жена есть, месяц как расписались. Детей поэтому пока нет, но мы планируем.
Лицо мужчины даже передернуло от обыденности услышанного. Ашот понимал, почему у него ученик с нерусским именем и что тому пришлось преодолеть, чтобы стать его учеником. И если у него, Ашота, не было выбора: возвращение в неуютный дом на родину, в далекое прошлое; соседи, которые его уважают за успех в Москве, начнут жалеть; дети, его умные дети, будут в одночасье лишены благ цивилизации и откинуты на десятилетия назад; жена, привыкшая к супермаркетам и столичной жизни, разговорам по телефону с родственниками о прекрасном устройстве ее мужа – все это полетит к чертовой матери. Или остаться здесь, получить квартиру, пусть и в ипотеку, а не выбрасывать деньги на ветер за аренду однушки в Апрелевке, родить еще сына на зависть односельчанам – никто и не узнает в его глухом селе о происхождении ребенка, жить счастливо большой дружной и, что немаловажно, уже столичной семьей. И совсем другое дело – этот юнец, который женился ради карьеры водителя автобуса и готов положить свою женщину под любого русского парня, чтобы осуществить мечту о российском гражданстве и столичной жизни. Ашот слышал, как создаются такие молодые семьи. По радио говорили, что в России специальное ведомство отвечает за создание и работу сайта знакомств для нерусской молодежи из ближнего зарубежья. Там работа построена таким образом, что исключаются случайные браки. Парни и девки проходят три-четыре тура, в которых должны за короткое время выбрать верные ответы теста, а также написать несколько ответов на русском языке. Говорили, что это очень похоже на ЕГЭ. Далее только для успешно прошедших виртуальный конкурс наступает стадия виртуального знакомства. Она проходит под контролем модератора и может быть прервана им на любом этапе на основе определенных стандартов качества знакомств, разработанных ведомством. Правильно, бараны никакой стране не нужны, своих хватает. Потом модератор встречается с семьями потенциальных супругов и дает свои рекомендации по брачным союзам. Рекомендательный характер, конечно, ни к чему не обязывает, но брачную визу, как правило, получают те, кто рекомендациям следует.
– Сынок, – с ухмылкой спросил Ашот, – а давно ли ты знаком со своей супругой?
– Да, дядя Ашот, давно. Еще со школы. Мы вместе с третьего класса учились. Нравилась она всегда мне очень. – И парень широко улыбнулся, растворив свой смущенный взгляд в матовом блеске дорогой обуви наставника.
– Какая необычная любовь у вас, нынче молодые через интернет влюбляются. Современные технологии приходят в личную жизнь человека и делают ее краше, так по радио говорят. И еще говорят, что без регистрации на сайте знакомств дороги в Россию нет. – Ашот недоверчиво улыбнулся и вонзил жало ключа в узкое отверстие возле руля. Автобус сразу отозвался всем своим могучим организмом, будто потянулся спросонья, так что дрожь от дизеля прошла по всему его длинному телу, и выпустил черный плотный шар дыма, который, впрочем, так быстро развеялся в утренней прохладе, что не успел испортить свежесть и прозрачность воздуха.
– Это, конечно, так, но мы этих Иванов обманули, мы с Нарги вместе отвечали на вопросы анкеты, так что прошли не только все туры, но и показали хорошую психологическую совместимость, и нам разрешили знакомиться. Я с пятью девушками общаться стал, и она с пятью парнями по инету, но делали мы это вместе, так как любили сильно друг друга. Так весело было, так прикалывались над ними! Три раза все вместе встречались за одним столом при модераторе, все чай вместе пили и как бы присматривались друг к другу. Потом Иван, модератор, встретился с нами обоими и говорит: «Сомневаюсь я сильно в вас ребята, понимаю, что любите вы друг друга, но все равно сомневаюсь, так как стою у истоков вашей любви и, значит, отвечаю головой за ее прочность перед своим государством». Так вот и сказал, очень серьезно и по-взрослому сказал, ему ведь лет сорок было, не мальчик уже, а нам с Нарги по семнадцать всего.
– И что дальше?
– Дальше, говорит, буду еще думать, советоваться с товарищами и из Москвы дам ответ. Мы, понятно, с Нарги стали его упрашивать принять уже решение и говорить ему, что он сам без товарищей очень умный психолог и знает нас с ручейка нашей любви. И вроде наше уважение повлияло на него. Говорит, хотя командировка закончилась, но дело, которому служишь, превыше всего и дал нам еще один шанс быть вместе. Сначала я пошел к нему в номер на дополнительный экзамен. Жара, кондей в гостинице есть, но не работает, и три часа как начал он насиловать мой мозг своими дурными тестами и письменными и устными, страниц двадцать исписал. Вышел от него весь мокрый, руки дрожат, Нарги, умница моя, дала мне сразу попить холодного нарзану, а сама пошла на тесты к Ивану. Тоже часа через три выходит, стемнело уже, вся раскраснелась, взмокла, еле на ногах стоит, но в глазах слезы счастья: «Гаджи, – говорит, мы прошли испытания, он утвердил нас!» – и прямо расплакалась у меня на груди. Перенервничала сильно, она ведь не мужчина, ей можно поплакать. И домой последним автобусом из города уехали.
– Понятно, хватит рассказов, теперь стой тихо рядом и молча смотри, как я работаю. Все вопросы по работе после смены задавать будешь.
Наивные откровения Гаджи только усилили тревогу Ашота за Нияру. Он представил потных безликих Иванов, которых он, как скот на бойню, возит каждый день, представил, как его жене приходится дышать этим смрадом, исходящим от них, гадкий привкус которого ощущается всем горлом в конце смены при осмотре салона на предмет забытых вещей и порчи имущества. Мужчина часто сравнивал близкую ему для понимания ситуацию, когда он, Ашот, водитель, пропускает в автобус толпу пассажиров, которые по очереди пропихивают ему свои социальные карточки, дающие право на бесплатный проезд, или, что еще хуже, когда он обилечивает их сам и позволяет пользоваться своим автобусом в угоду их почти физиологической потребности передвигаться по городу, с его, Ашота, ролью мужа, отдающим за деньги Нияру тем же, по сути, пассажирам или пешеходам, но с тем лишь ужасным отличием, что без их низменного желания его жены у их семьи нет никакого будущего и настоящего. Теперь только прошлая семейная жизнь Ашота осталась чистой от совокуплений этого быдла с его любимой и единственной на всю жизнь Ниярой.
Автобус плыл от пристани к пристани, словно спасательный катер. И на каждой остановке его ждали люди, для которых он был последней надеждой на спасение, и, увы, многие даже, несмотря на то что неслись наперерез, все равно не успевали и обрушивали свою ругань ему вслед. Странно, думал Гаджи, неужели эти люди вполне серьезно считают, что если они опоздают всего на один автобус, то произойдет что-то непоправимое и очень страшное. Какое же огромное значение надо придавать собственной личности в обществе, чтобы начинать день в таком нечеловеческом напряжении. Понятно, если это был бы, допустим, пожарный автобус, а все пассажиры пожарниками, спешащими на пожар, тогда другое дело: от них зависит жизнь, жизнь многих людей или даже пусть одна, но все равно жизнь, и она стоит того, чтобы спешить за нее бороться. Но все пассажиры ведь не могли быть пожарниками или врачами. Просто они были москвичами. И этот костюм столичной жизни, скроенный по определенным лекалам поведения, скорее обезличивал человека, чем подчеркивал его индивидуальность, не столько выделял из толпы, сколько растворял в ней. В этом слиянии чувствовалась огромная сила биомассы, которая, воспитанная на собственных, присущих только ей принципах, готова была сокрушить все и вся, что противоречит им. И Гаджи вдруг понял, что противостоять этому чудовищу невозможно, но есть шанс стать ему другом или даже братом и через Нарги, приносящей в жертву их любовь, породниться с этим монстром и, возможно, стать частью его, обретая чужую силу и власть.
– Чертов придурок, Юрец-тупец, – сквозь зубы прошипел Ашот, причаливая к очередной остановке, – тоже мой ученик, ублюдок полный, думает, если он племянник уважаемого Андрея Александровича, то ему позволено прогуливать работу и учиться кое-как, а потом вот такие блатные недоумки за руль садятся и от них одни неприятности на дорогах. Ни себя не берегут, ни других и дурят, широко дурят во всю русскую душу. Не, в нашем народе таких скотов не встретишь, а здесь яблоку упасть негде – на каждой остановке. – И Ашот метнул злобный взгляд в сторону парня, стоящего чуть поодаль от очереди на посадку.
Это был юноша примерно возраста Гаджи, в пятнистом полувоенном трикотаже и высоких черных ботинках, зашнурованных до половины голени. Из расстегнутой почти до живота молнии выглядывало хилое бледное тело городского жителя. Длинные засаленные волосы были собраны в жидкий хвостик, голова запрокинута кверху, щуплые пальцы цепко сжимали над ней жестяную банку, что создавало впечатление, будто он не допивает какую-то дрянь в виде слабоалкогольного коктейля, а стоит с горном и собирается известить всех о прибытии автобуса. Опустошив содержимое жестянки, горнист швырнул ее в сторону урны, но чуть промахнулся, и она с характерным пустым звоном, подпрыгивая, покатилась на дорогу. Пропустив пассажиров, он в широком прыжке запрыгнул сразу на вторую ступеньку и оказался возле кабины.
– Опа, вот и я! Добрый день, Ашот Назарович! – воздух окрасился легким ароматом дешевого алкоголя. – Извините, вчера не пришел, важное мероприятие на весь день случилось: праздновал свое восемнадцатилетние, ну и сегодня по вчерашнему поводу, понятное дело, припозднился несколько. Виноват, опять виноват и даже не спорю! Зато передаю вам горячий привет от дяди Андрея, он вчера на моей днюхе очень тепло отзывался о вас. А как ваши дела, как жена: вышла уже на работу или детишки еще болеют?
– Слушай, ты понимаешь, что нельзя в таком виде на работу приходить? – Ашот побагровел. – Здесь ведь люди, а не скот, и им не все равно, кто за рулем.
– А я и не за рулем вовсе, а у руля. Рядом стою. Мне вообще пофиг все это, я водилой работать не собираюсь, мне больше компы по душе. Просто затевать до армии что-то серьезное глупо, после еще успею вдоволь научиться и наработаться. Я здесь только из-за предков, так сказать, из уважения к старшим. Прихоть у них, чтоб не болтался до службы, а посмотрел на жизнь с разных сторон… в том числе и с изнанки, – с ехидством добавил Юрец.
– Ну-ну, с изнанки, посмотрим, кем ты работать будешь, если вообще будешь, а не останешься висеть на шее у родителей до собственной старости. Они, так полагаю, ждут не дождутся, как спровадят тебя в армию и передохнут годишко-другой.
– Да не, родители меня любят и из родного дома не гонят, да и вся Россия для нас, русских, родной дом, и потому служить я дома буду. Дома служить – не на чужбине жить. И нам каждый уголок России – свой, родной и близкий, – с пафосом закончил паренек.
– Демагог, лень прикрываешь патриотизмом, а для родины ничего не делаешь. Кто любит родину, тот старается работать для нее так, чтобы не стыдно было за свою работу.
– Мне не стыдно, я наблюдаю, а еще не работаю. Стыдно будет, если вдруг плохо работать буду. Ну, это нескоро случится. Вот вы, Ашот Назарович, очень хорошо работаете, значит, любите родину, но почему-то больше мою, чем свою. Вашей стране, уверен, нужны хорошие работники, но вы работаете здесь. Или вы свою родину не любите?
Ашот вцепился с огромной силой в руль так, что пальцы его побелели, но старался при этом сохранять спокойный тон человека, имеющего превосходство в разговоре:
– Для меня сейчас семья и есть родина. И если в семье все хорошо, дети здоровы, сыты и обуты, то и будущее есть у моей родины, и будущее это будет прекрасно.
– Ну, тогда здоровья вашей жене и детям, Ашот Назарович! Сегодня непременно выпью с отцом и дядей Андреем за их прекрасное будущее. – И повернувшись в сторону Гаджи, добавил: – А ты что тут стоишь? Место пассажиров за турникетом, вам возле кабины стоять не положено.
– Я не пассажир, я Гаджи. Меня Андрей Александрович сюда учиться поставили.
– А, тогда привет, меня Юрцом зовут, – и парень радушно улыбнулся, только что не стал трясти руку, как тот студент во Дворце, хотя улыбкой был на него очень похож.
Через пару остановок Юрец спрыгнул с подножки автобуса, пообещав с понедельника не огорчать наставника.
– Вот, видишь, какой подонок, маменькин сынок. Еще о родине рассуждает, недоумок. – И водитель, расслабившись, откинулся на спинку кресла, ослабил хватку руля и вообще почти с некой демонстративной небрежностью стал вести автобус одной левой рукой, показывая, кто в доме главный, а правой поглаживая, как бы успокаивая себя самого, крупный набалдашник рычага коробки передач. – Да, я уже не удивляюсь ничему, у них вся молодежь такая: пьют, ругаются, старших не уважают, и еще каждый молокосос себя считает самым крутым. Нация, короче, спивается и деградирует, и я как немой свидетель наблюдаю это падение день за днем через чистые стекла своего автобуса.
Ашот объявил остановку и после вынужденной паузы, связанной с высадкой-посадкой пассажиров, продолжал:
– Да куда они без нас? Сами работать не умеют, если бы не мы, у них давно бы вся экономика рухнула. Ленивый, пьющий народ, а еще и очень жадный, вот и не платят нам нормально за то, что делать сами не могут, да еще и не хотят научиться.
Утром следующего дня Юрец протягивал девушке на ресепшн паспорт с квитанцией об уплате госпошлины. Белокурая красавица расплылась в приветливой улыбке и сообщила, что осталось пройти минимум формальностей: сдать несколько экспресс-тестов на наследственные заболевания и инфекции, а также пройти осмотр у врача-венеролога. Стоимость этих процедур несколько обескуражила молодого человека, но он не подал виду и с улыбкой просунул в окошко пятихатку, которую давно заныкал для этого визита, так как с первого дня знакомства возненавидел высокомерного и наглого Ашота, это двуличное и корыстолюбивое создание, спустившиеся с гор со своими горскими представлениями о цивилизованной жизни. Парень, как подарка, ждал с нетерпением своего дня рождения, чтобы наконец расквитаться с заносчивым кавказцем через унижение его жены и ощутить всю полноту превосходства над этим нерусским человеком.
К полудню формальности медицинского характера были закончены, и новоиспеченный ассимилятор был готов к выполнению почетного долга. Медицина прошла без эксцессов, и лишь неподдельное удивление вызвала работа молодого венеролога. Девушка, как показалось Юрцу, значительно дольше, чем того требовал регламент обследования, копошилась своими миниатюрными ручками, облеченными в тонкий латекс, досконально и со всех сторон исследуя область, которая скрывалась в трусах молодого человека. Ее глаза, спрятанные за толстыми фотохромными стеклами в тонкой оранжевой оправе, при ярком освещении кабинета казались подслеповатыми, что, по-видимому, по замыслу доктора, и должно было оправдывать столь тщательную пальпацию, но пухлые губки в тон оправы и прерывистое дыхание выдавали в ней не только профессиональный, но и глубоко личный интерес к происходящему.
В клиентском зале Юрец быстро отыскал по базе данных жену наставника. В принципе для этого достаточно было задать поиск женщины в возрасте от 30 до 37 лет и дальше, из пятидесяти представленных компом кандидатур выбрать свою жертву. Жена Ашота с обнаженной грудью улыбалась клиенту с экрана монитора. Парень мышкой навел на корзину и дважды щелкнул по ней. На экране появилась надпись: «ВРЕМЯ ОЖИДАНИЯ 33 МИНУТЫ». Он подтвердил ожидание и, расслабившись, откинулся на спинку мягкого кресла, невольно подражая манере Ашота показывать себя хозяином положения.