ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НАПОЛЕОН КАК ОБЩЕСТВЕННЫЙ И ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ
Существует рассказ, что появление Наполеона I было предсказано за сотни лет, и это предсказание принадлежит Philippe Dieudonne Noel Olivatius. Этот доктор и археолог, занимавшийся некромантией и вызыванием духов, оставил после своей смерти рукопись, которая после революции была найдена генеральным секретарем парижской коммуны, Francois de Metz. Во время производившихся последним обысков в библиотеках бенедиктинских или неневьевских монахов Francois de Metz снял копию с манускрипта и обозначил ее 1793 годом. После коронования Наполеона I эта копия была ему представлена и вызвала следующий эпизод. Однажды вечером Наполеон, немного взволнованный, пришел к Жозефине. “Прочтите это, – сказал Наполеон. – “Франция и Италия (la Franco-Italie) произведет на свет сверхъестественное существо. Этот человек, еще совсем молодой, придет с моря и усвоит язык и манеры франкских кельтов. В период своей молодости он преодолеет на своем пути тысячи препятствий, при содействии солдат, генералиссимусом которых он сделается впоследствии. Этот извилистый путь будет для него сопряжен со многими страданиями. Он будет в течение пяти и более лет воевать вблизи от места своего рождения. По всем странам света он будет руководить войною с великой славой и доблестью; он возродит заново романский мир. Он дарует законы германцам; он положит конец смутам и ужасам в кельтской Франции и будет впоследствии провозглашен не королем, как практиковалось раньше, а императором, и народ станет приветствовать его с превеликим энтузиазмом. Он в продолжение десяти лет и более будет обращать в бегство принцев, герцогов и королей. Затем он создаст новых принцев и новых герцогов и с вершины своего высокого трона он воскликнет: “О sidéra, о sacra!” У него будет войско, численность которого можно обозначить как 20 000, умноженное на 49; у солдат будет оружие и трубы из железа. У него будет семью семь тысяч лошадей, будут всадники с саблями, пиками и кирасами из стали. У него будет семижды две тысячи человек для управления ужасными машинами, которые станут изрыгать серу, огонь и смерть. В правой руке у него будет орел, символ победы и войны. Он даст народам многие земли, и каждому из них дарует мир. Он придет в великий город, создавая и осуществляя великие проекты, здания, мосты, гавани, водостоки и каналы. У него будет две жены…”
Жозефина прекратила чтение.
– Читайте дальше, – сказал император, не любивший прерывать дело.
“И только один сын! Он отправится воевать в продолжение пятидесяти пяти месяцев в страну, где скрещиваются параллели долготы и широты. Тогда его враги сожгут огнем великий город, и он войдет в него со своими войсками. Он покинет город, превратившийся в пепел, и наступит гибель его армии. Не имея ни хлеба, ни воды, его войска подвергнутся действию такого страшного холода, что две трети его армии погибнут, а половина оставшихся в живых никогда больше не вернется под его начальство. Тогда великий муж, покинутый изменившими ему друзьями, окажется в положении защищающегося и будет тесним даже в своей собственной столице великими европейскими народами. Вместо него будут восстановлены в своих правах короли старинной крови Капетингов.
Он же, приговоренный к изгнанию, пробудет одиннадцать месяцев на том самом месте, где родился и откуда вышел; его будут окружать свита, друзья и солдаты, число которых некогда было семь раз семижды два раза больше (7x2x7). Через одиннадцать месяцев он и его сторонники войдут на корабль и станут снова на землю кельтской Франции. И он вступит в большой город, где восседал король старинной крови Капетингов, который обратится в бегство, унося с собой знаки королевского достоинства. Возвратясь в свою прежнюю империю, он даст народу прекрасные законы. Тогда его снова прогонит тройной союз европейских народов, после трех с третью лун, и снова посадят на место короля старинной крови Капетингов. И его сочтут умершим как народ, так и солдаты, которые на этот раз, против своей воли, останутся дома. Кельты и французы снова станут поедать друг друга, как тигры и волки. Кровь старинного короля Капетингов будет вечной причиной самых черных измен. Злые будут обмануты и будут уничтожены огнем, и еще огнем. Лилия (la Fleur de Lys, эмблема французского королевского дома) будет существовать, но последние остатки старинной крови будут вечно в опасности. Тогда они станут биться между собою.
Тогда к великому городу подойдет молодой воин. У него на гербе будет петух и лев. И пика будет ему дана великим принцем Востока. Ему чудесным образом поможет воинственный народ бельгийской Франции (la France-Belgique), который соединится с народом Парижа, чтобы положить конец смуте, успокоить солдат и покрыть все оливковыми ветвями.
Они будут сражаться с такой славой в продолжение семи раз семи лун, что тройной союз европейских народов в ужасе и с криками и слезами предложит своих сыновей в качестве заложников, и сами тогда введут у себя законы совершенные, справедливые и любимые всеми.
Тогда мир просуществует двадцать пять лун. Сена, покрасневшая от крови бесчисленных битв, разольется по стране развалин и чумы. Появятся новые смуты от других сеятелей.
Но их прогонит из дворца королей доблестный муж, и после этого он будет признан всей Францией, всеми великими нациями и его нацией – матерью. И он сохранит последние остатки старинной крови Капетингов, чтобы управлять судьбами мира. Он будет выслушивать руководящие советы всей нации и всего народа. Он положит основание (?) плоду, которому не будет конца, – и умрет”.
Чтение манускрипта кончилось. Жозефина спросила императора его мнение о пророчестве. Наполеон дал уклончивый ответ. “Предсказания всегда говорят то, что хотят заставить их предсказать. Однако, признаюсь, что это пророчество сильно меня изумляет”. По возвращении своем с острова Эльбы император вспомнил предсказание Оливариуса и говорил о нем полковнику Абду.
Наполеон I родился на Корсике, в городе Аяччо, 15 августа 1769 г. Он происходил из фамилии Буонапарт, или Бонапарт. Отец Наполеона – Шарль Бонапарт, мать – Летиция происходила из семейства Рамолино. Наполеон имел четырех братьев и три сестры. Братья: Иосиф – впоследствии король Неаполя и Испании, Люсьен – имперский принц, попавший впоследствии в немилость у Наполеона, Луи – король Голландии и Иероним – король Вестфалии. Сестры: Элиза – герцогиня Тосканы, Полина – княгиня Боргеза и Каролина – Неаполитанская королева.
Шарль Бонапарт был человек недалекий, слишком пассивный и без особенно твердых политических убеждений. Увлеченный, подобно всем корсиканцам, движением за независимость родины, Шарль Бонапарт примкнул к партии Паоли и даже состоял адъютантом этого генерала; но затем вскоре у него остыл военный пыл. Он оставил войско, присоединился к сторонникам Франции и сделался французским подданным. Вскоре он поступил асессором корсиканского апелляционного суда, а затем членом верховного совета, депутатом от которого он и был послан в Париж.
Не имея прочных политических устоев и надлежащей выдержки характера, Шарль Бонапарт к такой неустойчивости вынужден был и материальным своим положением. Принадлежа к дворянской семье, Бонапарты не обладали, однако, достаточными материальными средствами; а между тем семья была очень велика. Нужно было ее воспитать, нужно было ее устроить. Приходилось серьезно подумать над тем, где лучше и надежнее. И Шарль примкнул к сильному.
Зато мать Наполеона обладала противоположными нравственными качествами. “Это была деятельная, ловкая и разумная женщина, с суровой сдержанностью и вместе с нежностью управлявшая своей семьей, заботливо исправлявшая в Наполеоне все детские выходки его независимой гордой души” (Пеэр).
“Моей матери, – говорит Наполеон, – ее твердым принципам обязан я своим положением и всем, что я успел сделать доброго… Моя мать обладала твердым характером, была хорошо воспитана и горда. Низкие чувства были далеки от нее. Она окружала своих детей всем, что было великого и славного…”
Наполеон-мальчик обладал мрачным и горячим темпераментом и раздражительным характером. Он чувствовал в себе непобедимое желание власти. Этот дикий, пылкий и непостоянный темперамент умерялся только твердою волею матери.
“Я не отступал ни перед чем, – говорит о себе Наполеон, – и не боялся ничего: колотил одного, царапал другого и наводил страх на своих сверстников. Больше всего доставалось от меня моему старшему брату, Иосифу… сверх сего он получал еще выговор от матери, так как я сваливал вину на него, прежде чем он мог одуматься и сообразить в чем дело…” Вот истинный прототип будущего Наполеона.
Шести лет Наполеон отдан был в школу, где обучение шло на корсиканском наречии. Здесь он также проявлял свою натуру без стеснения. На насмешки он отвечал ударами, пуская в ход палки, осколки кирпичей и вообще все, что попадалось под руку, причем он никогда не обращал внимания на преимущества вражеских сил. Первые уроки по Закону Божию давал ему его дядя, архидиакон Феш.
Перешедши на сторону французов, Шарль Бонапарт этим желал устроить благополучие свое и своей семьи. Но чтобы дать ход детям, нужно было извлечь их из этой скорлупы Корсики и дать им более широкое воспитание и образование. Между тем они не владели даже французским языком. В это время Шарля назначили представителем от дворян Корсики ко двору короля Франции. Воспользовавшись случаем, он взял обоих старших сыновей, Иосифа и Наполеона, и поместил их в коллегию д'Отень. Здесь, однако, Наполеон пробыл недолго. Через три месяца он перешел в Бриеннскую военную школу, старший же брат был принят по духовному ведомству. Нелегко было корсиканцу Бонапарту пристроить своих детей, тем не менее это ему удалось благодаря протекции главным образом генерала Марбефа.
Бриеннская школа была военная школа и имела в виду готовить суровым воспитанием к понятиям военной службы, но на деле это было не так. Воспитателями явились полуобразованные монахи. Молодые дворянчики жили аристократической жизнью, соответственно получаемым ими карманным деньгам. Воспитанники считались между собою происхождением, положением родителей и финансовыми средствами и соответственно тому делились на касты. Дети бедных дворянских семейств были в забросе и их всюду теснили назад. Можно себе представить, как себя почувствовал в такой среде Наполеон, происходивший из захудалой дворянской семьи, обладавшей ничтожными средствами, да еще корсиканец…
Внешность Наполеона в тот период описывают так: он производил впечатление какого-то зверька. Цвет лица смуглый, волосы на голове “торчком, вся фигура до крайности худощава. Он не обладал особенно располагающей внешностью, не имел приятных манер и не умел изящно выражаться. Мало того, он даже плохо владел французским языком, проявляя резкий итальянский выговор. Грубые задирания и насмешки, которыми учащаяся молодежь имеет привычку встречать новичков, приводили Наполеона в величайшее озлобление. Он оставался одиноким, избегал товарищей и всецело предался изучению наук. Он презирал игры и забавы своих товарищей, если же ему приходилось быть в обществе товарищей, то он высказывал к ним такое презрение, что оно приводило их в справедливое негодование…”
Зато учение Наполеону давалось легко. Он имел прекрасную память, быстро схватывал предметы и твердо их удерживал. Его фантазия питалась всеми открытиями и приключениями, о которых ему приходилось читать, “причем все это он перерабатывал по-своему и создавал свой особенный мир. Лишенный, по недостатку средств, тех удовольствий, которые доставляли себе его товарищи, он весь уходил в книги. Его гордость страдала, и он искал ей удовлетворения в занятии и знаниях. Постепенно работая в тиши и уединении, Наполеон сделался одним из первых учеников. Он читал все, что попадалось ему под руку: и древних авторов, и исторические сочинения, и географические описания, и даже запрещенные книги. Его ум стремился все обнять и все узнать.
Такие отношения к товарищам и частые издевательства последних над его корсиканским происхождением послужили, вероятно, главным поводом к тому, что Наполеон стал крайним патриотом-корсиканцем. “Я никогда не прощу своему отцу, – воскликнул он однажды, – участие, которое он принимал в присоединении Корсики к Франции”. Генерал Паоли сделался его любимым героем. На подшучивания товарищей-французов по поводу Корсики он отвечал: “Надеюсь, что мне когда-нибудь удастся вернуть свободу Корсике”. Однажды Наполеон вошел в парадный зал и внезапно увидел там портрет Шуазеля. С диким бешенством он стал осыпать его проклятиями и резкими укоризнами за то, что тот способствовал присоединению Корсики к Франции.
Мало-помалу, однако, твердость характера Наполеона, выдержка, успехи в занятиях, терпение, с которым он переносил неудачи, а главное, что на всякую насмешку и обиду он отвечал взаимною платою, сделали его любимцем наставников и внушили уважение товарищей, среди которых он особенно отметил Демези, Гуден, Нансути, Фелипо и Бурриена.
Наполеона особенно огорчала его бедность. Вот что он писал своему отцу. “Отец, если вы или мои покровители не в состоянии дать мне средств содержать себя лучше, возьмите меня к себе. Мне тяжело показывать мою нужду и видеть улыбки насмешливых школьников, которые выше меня только деньгами, потому что ни один из них не лелеет в себе тех благородных и святых чувств, которые волнуют меня. И что же, сударь, ваш сын будет постоянною мишенью для нескольких благородных болванов, которые, гордясь своими деньгами, издеваются над его бедностью! Нет, отец, если фортуна отказывается улыбнуться, чтобы улучшить мою судьбу, возьмите меня из Бриенна. Если нужно, сделайте меня механиком, чтобы я мог видеть вокруг равных себе. Поверьте, я превзойду их всех. Судите о моем отчаянии, если я готов на это. Но, повторяю, я предпочитаю быть первым на фабрике, чем артистом, презираемым академией. Поверьте, это письмо не диктовано глупым желанием каких-либо удовольствий и развлечений. Я вовсе не стремлюсь к ним. Я чувствую только потребность доказать, что располагаю средствами не меньшими, чем у моих товарищей”. К сожалению, у родителей денег было тоже немного. Но сама судьба пришла на выручку Наполеону. Прежде всего генерал Марбеф принял в его судьбе участие, причем не только заботился о его положении в училище, но и снабжал деньгами. Затем он же познакомил Наполеона с местною помещицей де Бриенн, замок которой находился недалеко от училища. Она сделалась второю матерью Наполеона. Она приглашала его в свободные дни к себе, влияла на его суровый характер и помогала материально.
Каждому из воспитанников училища в саду был отведен клочок земли. Достался такой же участочек и Наполеону. Не задумываясь, он присоединил к нему участки двух своих товарищей, которые не интересовались ими, огородил их высокой живой оградой и превратил все это в цитадель. С диким бешенством, доходящим иногда до исступления, он защищал это свое сокровище от всяких покушений со стороны других лиц. Летом и зимою он удалялся туда с своими книгами, составлявшими его друзей и сотоварищей.
В течение этого времени в нем возникла какая-то гордость и беспокойство, доводившие его иногда до самозабвения, а также мрачная раздражительность. Вместе с этим Наполеон был до безумия самолюбив. Однажды учитель наказал его. Он велел надеть ему платье из грубой шерстяной материи и обедать, стоя на коленях, на пороге столовой. Это наказание вызвало у мальчика сильный нервный припадок, сопровождавшийся рвотой.[1]
Другой раз один из воспитанников издевался над Корсикой, а отца Наполеона назвал полицейским крючком. Мальчика это так оскорбило, что он вызвал оскорбителя на дуэль. Наполеону за это плохо досталось бы и только заступничество генерала Марбефа спасло его от беды.
К Наполеону стали относиться пристрастно преподаватели и администрация. Придравшись к пустяку, начальство разжаловало его из капитанов, каковое положение он получил по праву лучшего ученика в успехах, в рядовые. Этот пассаж послужил ему на пользу. Товарищи стали относиться к Наполеону лучше. Они сблизились с корсиканцем и невольно предоставили ему роль предводителя в их играх. Следующий случай особенно много заставил говорить о Наполеоне. Однажды Наполеон предложил воспользоваться выпавшим снегом, чтобы построить из него укрепления, которые можно будет штурмовать и защищать, действуя в качестве оборонительного и наступательного оружия снежками. Игра эта в Бриенне появилась впервые. Воздвигнутые, по его указанию, форты, бастионы и редуты приводили в изумление всех видевших их. Наполеон, командуя то тою, то другою партией, выказал такое понимание и распорядительность, что в Бриенне долго еще вспоминали зимние его игры в крепость.
Постепенно Наполеон перестал быть замкнутым и осторожным, а дикость нрава заменилась необыкновенной общительностью и доверием. “Для моей мысли, – пишет он, – Бриенн – мое отечество… Здесь моя голова стала мыслить, я почувствовал потребность учиться и все знать. Книги я пожирал. Скоро в школе заговорили обо мне. Мне удивлялись. Мне завидовали. Я сознавал свою мощь и гордился этим превосходством”. И действительно, уже в первый год своего пребывания в училище Наполеон получил первую награду. Наполеон особенно любил заниматься математикой и историей, к латинскому же языку относился с презрительным равнодушием.
Благодаря его блестящим способностям и прекрасным успехам, Наполеон отправлен был в Париж в военную школу. Записан Наполеон в Бриеннской школе коротко: “Наполеон Бонапарт 9 лет, 8 мес. и 5 дней. Он провел в ней 5 лет, 5 месяцев и 27 дней и вышел из нее 15 лет, чтобы поступить в высшую школу в Париже. 27 апреля 1779–1784 гг.”. Рекомендация администрации, при отправке Наполеона в высшую школу, была следующая: “Г. де Буонапарт (Наполеон) родился 15 августа 1769 г., ростом 4 фута 10 дюймов 10 линий. Хорошего сложения. Характер добрый. Здоровье превосходное. Честен и благороден. Поведения очень хорошего. Отличался всегда прилежанием в математических науках. Посредственно знает историю и географию. Слаб в танцах, музыке и других предметах изящного образования. Заслуживает поступления в парижскую военную школу”. В кондуитном списке, посланном вместе с Наполеоном из Бриенна в Париж, значилось: “Характер властолюбивый, требовательный и упрямый”.
Находясь в высшей школе, Наполеон жил в одной комнате с де Мази, с которым очень подружился. Здесь по-прежнему он очень усиленно занимался, хотя не чуждался и общества. С особенною любовью он относился к занятиям по математике и в этом предмете шел первым учеником.
Воспитанники высшей военной школы в большинстве принадлежали к состоятельным семействам и вели образ жизни, имеющий мало общего с военною строгою жизнью. Это очень поражало и возмущало Наполеона. В конце концов он осмелился написать проект преобразования высшего военного училища и представил его военному министру. Разумеется, на это заявление не было обращено никакого внимания. Зато когда Наполеон стал властителем, то он вспомнил о своем проекте и действительно пересоздал учебное заведение соответственно своим взглядам.
Через год он держал экзамен на офицера и окончил курс 48-м учеником. Наставники его аттестовали так: “Корсиканец по рождению и характеру. Пойдет далеко, если обстоятельства будут благоприятствовать ему”.
В послужном списке, посланном из военной школы в артиллерийское ведомство, о Наполеоне говорится, как о молодом человеке, скромном и прилежном, но малообщительном, который предпочитает научные занятия забавам, с особенной охотой читает классических авторов, прилежно занимается отвлеченными науками, но мало интересуется всеми остальными, обладает основательными сведениями по математике и географии, молчалив, любит уединение, капризен, высокомерен, чрезвычайно наклонен к эгоизму, говорит мало, но чрезвычайно энергичен, находчив и резок в своих возражениях, обладает большим самолюбием, безгранично честолюбив и вообще заслуживает поощрения.[2]
В это время отец Наполеона умер и последний остался совершенно без всяких средств. Наполеон и де Мази оба назначены были в один и тот же артиллерийский полк, стоявший в Валенсе, где служил брат де Мази. Назначение последовало 1 сентября 1785 г. Наполеон был настолько без средств, что ему до Лиона пришлось ехать на счет де Мази, а от Лиона и до Баланса оба молодые поручика совершили путешествие пешком.
Итак, шестнадцатилетний Наполеон – офицер. Теперь ему предстояло самому составить себе положение и создать благоприятный служебный успех. Мало того, не будучи старшим в роде, Наполеон принял на себя роль главы семейства и всеми силами заботился о положении и существовании семьи.
Период жизни Наполеона от получения им первого офицерского чина и до тулонского успеха исполнен массы приключений. Французские жизнеописатели Наполеона, ему сочувствующие, обыкновенно упоминают об этих восьми годах жизни Наполеона вскользь, напротив, противники уснащают этот период слишком густыми мрачными красками. Мы будем придерживаться в данном случае преимущественно изложения американца Слоона, более беспристрастно относящегося к личности Наполеона.
В первое время по выходе в офицеры и у Наполеона немножко закружилась юношеская головка. Он появился в обществе, был весел, танцевал, увлекал и увлекался. Вот как описывает Сальванди личность Наполеона в ту пору. “Краткая, отрывистая речь, остроумная, иногда блестящая, поражающая, выделяла из толпы молодого корсиканского офицера. Он был маленького роста, строен и в манере держать себя сказывалась смесь решимости, серьезности и грубоватости… Желтоватый цвет лица, впалые щеки, поразительная худоба имели что-то привлекательное. Задумчивый взор дополнял общее выражение физиономии”.
В Валансе он был введен в дом де Коломбье, где пользовался покровительством матери и стал неравнодушен к красавице дочери. С товарищами Наполеон плохо сходился не потому, что они его чуждались, а потому, что у него вообще был плохо развит дух товарищества. Вместе с тем Наполеон не покидал и своих друзей – книг. В ту пору он особенно увлекался сочинениями Руссо и аббата Рейналя. Мало того, он рискнул и сам пуститься в литературу. Он написал первые две главы “Истории Корсики” и послал их на суд Рейналя. Ответ получился милый, хотя автору советовали получше ознакомиться с источниками и строже, критически относиться к авторам.
Вообще усердие Наполеона к умственным занятиям поразительно. Ознакомившись в детстве с Плутархом, он зачитывается Геродотом, Страбоном и Диодором Сицилийским. Особенно он увлекается Китаем, Японией и Индией. Затем он переходит к истории Германии, Англии и Франции. Вместе с этим он усердно изучил философию и образцовые произведения французской литературы.
Вскоре, однако, на Наполеона посыпались невзгоды. Покровитель, генерал Марбеф, скончался. Брата Луи не приняли в училище. Матери не платили субсидии на разведение тутовых растений. Дядя серьезно заболел. Все это так повлияло на Наполеона, что он впал в какой-то сплин. В довершение всех бед он схватил болотную лихорадку. У Наполеона развивается тоска по родине, и он уезжает в отпуск на Корсику.
Дома Наполеона поглощали три главных занятия: ходатайства по семейным делам, научно-философские занятия и литературная деятельность. Первые и последняя шли из рук вон плохо. Лихорадка продолжала мучить юношу. Срок отпуска был ему продлен. Наконец, Наполеону пришлось возвращаться во Францию. Но возвратился он не к своему полку, а в Париж, где является ходатаем по делам матери, причем не стесняется извращать обстоятельства дела и допускать бесцеремонную неправду. Вместе с этим он просит у военного министра нового отпуска в Корсику, причем опять-таки обращается с правдою очень свободно. Новый отпуск получается. Но положение Наполеона представляется безотрадным. Будучи корсиканцем в душе, он состоял на службе у Франции, поработившей Корсику. Отдав одной тело, он душой принадлежал другой. Не более завидно и материальное его положение. Глава и опора большой семьи, он был почти без средств и без возможности добыть их. Исполненный кипучей мозговой деятельностью, он разряжался негодными литературными произведениями. Находясь в том возрасте, когда другие создают себе карьеру, Наполеон вынужден был идти по самой обычной дороге артиллерийского офицера. Все это крайне его тяготило и очень дурно отражалось на его физическом и душевном состоянии. Наполеон совершенно запутался, метался из стороны в сторону и ни на чем не мог долго останавливаться. Единственное его увлечение и удовольствие – умственный труд. Он выработал проекты укреплений для обороны Сен-Флорана, Ламортиллы и залива Аячио, составил доклад об организации корсиканского ополчения и записку о стратегическом значении Маделенских островов. Но главное внимание свое он обратил на историю Корсики. Вскоре он окончил ее. Вся история пропитана была ненавистью к Франции, на службе у которой он состоял. Сочинение страдало недостатками знакомства с фактическими данными, неспособностью критически отнестись к изучаемым авторам и даже громадными грамматическими неправильностями. Нужно заметить, что орфография для Наполеона осталась на всю жизнь серьезным камнем преткновения. Несмотря на то что сочинение было посвящено известному епископу Марбефу, оно и до сих пор не увидело типографского станка, ибо никто не хотел его издавать. Расчет Наполеона поправить свои финансовые обстоятельства продажею сочинения не удался.
Наполеон не унывал. Он опять засел за историю Корсики. Епископ Марбеф впал в немилость. Пошли новые веяния. Можно было предвидеть возвращение героя Корсики, генерала Паоли. Наполеон вновь переделал сочинение, еще больше выдвинув свой корсиканский патриотизм и нелюбовь к Франции. Нашелся в Париже охотник, который соглашался издать сочинение на половинных расходах. Но Наполеон уже не увлекался и не напечатал своего сочинения, а стал выжидать обстоятельств. Одновременно с этим Наполеон писал и другие сочинения, но у всех их была одна и та же судьба – покой в портфеле, так как они были ниже всякой критики во всех отношениях.
Наконец, обстоятельства установились так, что Паоли должен был подняться. Тогда Наполеон посылает Паоли письмо с историей Корсики. В этом письме он излагает, что данная история пишется вынужденно, пишется с целью вызвать французскую администрацию на суд общественного мнения, сравнивая ее с администрацией Паоли в Корсике, самую историю Корсики он посвящает Паоли. Но и на этот раз Наполеон понес фиаско. В очень милых и вежливых словах Паоли отклонил от себя эту честь и дал несколько благоразумных советов автору; между прочим, и то указание, что он еще слишком молод писать историю. Тогда Наполеон делает последнюю версию со своей историей Корсики. Он ее переделывает еще раз и посвящает французскому министру финансов Неккеру. Но в то время Неккер пал и история Корсики не увидела света.
Этот пример прекрасно рисует нравственный облик Наполеона того времени, хватающегося за все, дабы только дать себе какой-нибудь ход. Дела его шли вовсе не так, как бы он хотел. Наполеон впал в уныние. “Единственным моим утешением служит усиленный труд, – пишет он матери. – Я одеваюсь в мундир всего раз в неделю и, со времени моей болезни, сплю очень мало, до невероятности мало: ложусь спать в десять часов, а встаю в четыре часа утра, ем же всего раз в день, а именно в три часа пополудни и нахожу такой режим полезным для своего здоровья”.
Видя неуспех во всех своих начинаниях, Наполеон взял продолжительный отпуск домой, рассчитывая, вероятно, совершенно покончить со службой и пробивать себе карьеру на почве патриотизма и в смуте корсиканских дел. Все неудачи очень огорчили его, сделали еще более замкнутым, еще более сосредоточенным. Книги для него стали не только духовною пищею, утолявшею его умственный голод и душевную жажду, но и друзьями-собеседниками, прочитав которые он мог подумать, поразмыслить и составить свой собственный взгляд на прошлое и настоящее.
В то время революция во Франции начала занимать и охватывать всех все больше и больше. Париж есть сердце и душа Франции. Его бурная жизнь отражается тем ли, другим способом и на периферии Франции. Правда, это отражение обратно пропорционально расстоянию периферии от центра; тем не менее всякое движение в Париже невольно отражается и на отдаленных частях Франции. Революционное направление разлилось по всей Франции. Достигло оно и Корсики. Но здесь оно приняло особенное направление. Корсика не была Францией. Корсика была Корсика. Она только считалась под протекторатом Франции, но мнила себя чем-то самостоятельным. Правда, еще на днях в Париже было провозглашено полное присоединение Корсики к Франции; но это решение имело чисто либеральный характер. Присоединение Корсики к Франции было провозглашено с тою целью, чтобы дать и Корсике те свободные государственные устои, кои ныне провозглашались во Франции. Но многие корсиканцы начали понимать дело иначе. Они принимали эти свободные государственные устои, но с тою заднею мыслью, чтобы Корсика была свободна не только сама в себе, но и сама по себе. Они не только хотели свободы общественной жизни, но и независимости политической. Это направление мысли стало особенно любо Наполеону. Он горячо схватился за эту мысль, но не с тем, однако, чтобы в случае надобности принести свою жизнь на алтарь отечества, а чтобы составить благим свое личное существование, для чего он не задумался бы пожертвовать и отечеством. Понятие патриотизм представлялось средством для понятия карьеризм. Это, впрочем, было не только во времена Наполеона, но часто повторяется и ныне.
Наполеону в это время было двадцать лет. Слоон характеризует его для этого времени так: “Этого юношу можно было признать самоуверенным и склонным держать свои замыслы в тайне, честолюбивым и расчетливым, властолюбивым, но добродушным… В эпоху, когда все помешаны были на френологии, адепты ее находили на черепе Наполеона органы того, что у них называлось способностями воображения, причинности, индивидуальности, сравнения и локализации. На общечеловеческом языке это значило, что они приписывали ему большую способность образного и индуктивного мышления, знание людей, мест и предметов. Он обладал способностью в большей степени, чем кто-нибудь до него и после него, охватывать одним взглядом массу подробностей. Он располагал обширным запасом сведений, вмещающихся в рамку историко-философских теорий, набросанных изящно и в то же время размашисто. Суждения его о политике и людях не имели научного характера, но отличались отчетливостью и практичностью. Он искренне ненавидел рутину и от всего сердца презирал мелочные свои служебные обязанности. Его увлекали подвиги великих завоевателей. Он тщательно обдумывал и анализировал их походы. Особенно ослеплял его блеск великолепия Востока…”
Появившись на корсиканском горизонте, Наполеон мог рассчитывать на очень многое уже потому, что он был единственным офицером, получившим надлежащее военное образование. Искренне или неискренне, трудно сказать, он представлялся горячим патриотом, во всем проявлявшим ненависть к Франции и, быть может, мечтавшим совершенно отделить от нее Корсику. Молодой офицер держался наготове принять на себя, при первом удобном случае, роль верховного руководителя судьбами родного края, к сожалению, обстоятельства сложились так, что эти надежды рушились. Несмотря на то что Наполеон состоял офицером французской армии, его на Корсике почти все считали корсиканским революционером. Действительно, он примкнул к партии революционеров и был одним из видных ее деятелей. Он написал и прочитал в клубе демократов замечательный политический памфлет против изменников отечества, который произвел полный фурор, так что клуб постановил безотлагательно напечатать этот памфлет. Авторское самолюбие Наполеона было удовлетворено, – его литературный труд увидел в печати свет. Наполеон настаивал на том, чтобы и Корсике даны были те же права и учреждения, как и всей Франции, а главное – национальная гвардия. Он рассчитывал стать во главе этого войска. Но мечтам его не пришлось осуществиться. Французское национальное собрание не пожелало организовать на Корсике национальную гвардию. Наполеон возвратился во Францию. Притом он значительно просрочил время своего отпуска; тем не менее он не только не подвергся взысканию, но за все время получил жалованье и даже повышение по службе в чин капитана. Вместе с этим Наполеона перевели в другой полк. Положение здесь Наполеона стало хуже прежнего. Его тянули к себе корсиканские смуты. Наполеон вновь просится в отпуск. Его не отпускают. Тогда он удаляется на Корсику самовольно и, состоя капитаном французской армии, добивается того, чтобы его в то же время на Корсике назначили подполковником национальной гвардии. В это время Франция готовилась вступить в войну с соседними державами, поэтому правительство объявило, чтобы все офицеры, находящиеся в отпусках, немедленно явились к своим частям. Наполеон, занятый на Корсике якобинским движением, и не подумал прибыть в свой полк, почему он был исключен из списков французской армии. Это, однако, нисколько не обеспокоило Наполеона. Мало того, он с крайнею дерзостью потребовал из полка себе жалованье и даже получил его, хотя на деле был дезертиром армии. Таким образом, Наполеон достиг необыкновенного положения: получая жалованье как офицер французской армии, он в то же время стоял во главе корсиканской армии, готовой всегда стать против Франции. Своими интригами на Корсике Наполеон довел дело до того, что ему неизбежно пришлось оставить остров, причем его снабдили даже благоприятными письмами к парижским якобинцам, лишь бы только отделаться от него на Корсике.
Прибыв в Париж без всяких средств, Наполеону пришлось очень сильно бедствовать, тем не менее и на этот раз он вышел победителем. Его вновь приняли на службу и послали в армию на юг Франции. Но здесь ему не сиделось. Он вновь получил отпуск и вновь явился на Корсику.
В это время Паоли был амнистирован, возвратился на Корсику и занял там соответствующее положение. Наполеон сошелся с Паоли. Вновь он захватил начальство над национальной гвардией Корсики и вновь делал, что хотел. Тем не менее и на этот раз на Корсике Наполеону не повезло. Он рассорился с Паоли и так вооружил многих корсиканцев против себя, что не только сам должен был уйти из Корсики, но и вся семья Наполеона. Замечательно в этом случае было его отношение к Паоли. Сначала Наполеон был его самым горячим приверженцем, а когда одно время Паоли был несколько скомпрометирован перед конвентом, Наполеон написал такой горячий панегирик, какой другой трудно было и изобразить. Но скоро он разошелся с Паоли, и тогда не постеснялся написать тому же конвенту донос на Паоли.
Теперь Наполеон, перебираясь со всей семьей во Францию, становится ярым французом. “Самой выдающейся характерной чертой молодого Наполеона являлась способность его к быстрым переменам фронта, как в хорошем, так и в дурном значении”, – говорил Слоон. Тот же Слоон говорит далее, что при переселении Наполеона с семьей во Францию некоторые из членов этой семьи, для получения мест и обеспеченного положения, не побрезгали прибегнуть к подлогам: так, Люсьен воспользовался метрическим свидетельством Наполеона для получения места в комиссариатском департаменте, а Иосиф – другими бумагами Наполеона, дабы выдать себя за полковника национальной гвардии, и получил хорошее место.
Теперь Наполеон попал в южно-французскую армию, действовавшую против инсургентов. Ему поручена была батарея. Хотя военные действия не имели серьезного характера, тем не менее Наполеон успел доказать, что может управлять артиллерией.
Во Франции было сильное брожение. В тот момент можно было и сильно выдвинуться, и потерять голову. Обстоятельства повернули в пользу Наполеона. Он опять сел за литературу и написал повесть “Бокерский ужин”, где он высказывает свой взгляд на положение государства, политические движения, промахи тех и других партий и средства все эти передряги упорядочить. В это время приехали в армию три члена конвента: Эскюдье, Рикор и Робеспьер-младший. При них состоял корсиканец Соличетти. Разумеется, он постарался представить Наполеона членам конвента, а равно и сообщить им “Бокерский ужин”. Достоинства памфлета были оценены; особенно увлечен им был Робеспьер-младший. Через несколько дней “Бокерский ужин” был напечатан во множестве экземпляров и разослан по всей Франции. Положение Наполеона было улажено.
В это время инсургенты Тулона призвали на помощь испанско-английскую эскадру и сдали ей Тулон. Армия конвента обложила Тулон под предводительством генерала Карго. Наполеон был назначен капитаном в эту армию. Дела шли, однако, плохо. Карго был живописец столь же плохой, как и генерал. Наполеон описал положение дела, план, как его улучшить, и просил назначить генерала более деятельного и энергичного. Все это он послал в министерство. Министерство план действий Наполеона одобрило и назначило его начальником всей артиллерии в тулонской армии. С этих пор, собственно, начинается проявление гения Наполеона.
Тулон был обложен армией конвента. Но прибрежная его часть была совершенно свободна, причем с моря его поддерживала англо-испанская эскадра. На берегу моря господствовал форт, прозванный “малым Гибралтаром”. Обладание этим фортом отдавало в руки и Тулон и флот. Англичане это понимали и очень сильно укрепили форт. Понимал это и Бонапарт. Он говорил: малый Гибралтар – это Тулон. Поэтому он прежде всего предлагал овладеть этим фортом. Карто не соглашался, почему осада тянулась и являлась совершенно безуспешною. Наконец, Карто был заменен Дюгомье. Последний вполне одобрил план Наполеона. Тулон был взят, причем захвачен был и командующий английскими войсками генерал О'Тара. Успех взятия Тулона принадлежал всецело Наполеону. Начальник артиллерии пишет о Наполеоне военному министру: “Большие научные сведения, замечательный ум и чрезмерная храбрость – таков в общих чертах слабый очерк достоинств этого редкостного офицера. От вас, г. министр, зависит употребить эти достоинства с возможно большею пользою для славы республики”. Дюгомье же писал Комитету общественного спасения: “Наградите и выдвиньте молодого человека, потому что, если вы будете неблагодарны по отношению к нему, он выдвинется и без вас”.
Представители народа, Баррас, Фреран и Робеспьер, произвели Наполеона в бригадные генералы.
Вот отзывы о генерале Наполеоне Робеспьера: “Этот человек одарен сверхъестественными достоинствами”. Мармон говорил: “В Наполеоне было так много предвидения… Он приобрел над народными представителями неописуемое влияние…” Бонапарт был вдохновителем Робеспьеров как в военном, так и в политическом отношениях.
Наполеону было поручено составление береговой охраны по Средиземному побережью. Наполеон исполнил поручение блестяще, насколько могли тому благоприятствовать условия событий и жизни. Зависть, однако, начала уже тогда точить жало. На него был сделан донос конвенту. Только заступничество Робеспьера спасло его от беды. Наполеон, между прочим, участвовал и в войне, ведшейся в это время на юге Франции, но на этот раз он ничем особенным не отличился. Он был действительно серьезно занят изучением стратегического положения юга Франции, Италии и соседних мест, на случай будущих военных действий.
В это время дела конвента шли очень туго. Пришлось прибегнуть к террору. Нужно было найти лицо, которое стало во главе национальной гвардии и не задумалось бы перед средствами и способами принятия мер к усмирению и упорядочению страны, особенно Парижа. Командование национальной гвардией было предложено Наполеону. Но это Наполеона не устраивало. “Молодой Робеспьер – честный человек, но его брат не любит шутить. И мне поддерживать подобного человека!.. Нет, никогда!.. Я вижу, понимаю, насколько я могу быть полезен, заменив дурака, командующего гвардией, но я не хочу, – теперь не время еще. Самое почетное место для меня – в армии… Я буду командовать парижской гвардией, но позднее…”
Наполеон оставался начальником артиллерии итальянской армии и составлял план кампании в данном месте.
В это время дела Генуи были неладны. Наполеону было поручено отправиться туда и заключить мирный трактат. Посольство Наполеона в Генуе имело чисто политический характер, во внешности, но на деле это была военная рекогносцировка. Наполеону конфиденциально было поручено осмотреть укрепления в Савойе, Генуе и окрестностях, ознакомиться с состоянием генуэзской артиллерии, проверить образ действия французского посланника по отношению к правительству Генуэзской республики, выведать как можно обстоятельнее намерения генуэзской олигархии, – короче сказать, собрать все справки, которые могли бы оказаться полезными на случай, если бы дело дошло до войны, последствия которой тогда нельзя было предвидеть. Все эти поручения Наполеон исполнил блестяще. Но вместо награды его ожидала страшная неожиданность.
“Гора” пала. Конвента не стало, Робеспьеры погибли. Добирались и до присных Робеспьера. Так дошли и до Наполеона. Поводом к преследованию послужили корсиканские события. Термидорцы увидели в движении на Корсике стремление отделиться от Франции. В первую голову виновным являлся Соличетти. Не желая нести свою голову на плаху, Соличетти подставил Наполеона.
Наполеона сначала отрешили от командования артиллерией, а затем заключили в форте Карре. Счастье Наполеона, что его не отправили прямо в Париж. Иначе ему бы несдобровать.
Пересмотр дела Наполеона попал в руки того же Соличетти, который его и предал. Так как обстоятельства несколько изменились, то, понятно, дело Наполеона оказалось правым, и он был отпущен из заключения.
Еще находясь в заключении, Наполеон писал правительству: “Я пожертвовал пребыванием в родном моем департаменте, покинул там все свое имущество и не пожалел ничего для республики. С тех пор я служил не без отличия под Тулоном и удостоился разделить с итальянской армией лавры, добытые взятием Соорджио, Онельи и Танаро. При обнаружении робеспьеровского заговора я вел себя как человек, привыкший руководствоваться только принципами… Часом позднее, если злодеям понадобится моя жизнь, я с радостью отдам ее им. Я так мало интересуюсь жизнью, что зачастую она меня даже тяготит. Одна лишь мысль о том, что жизнь эта может еще оказаться полезной отечеству, заставляет меня мужественно выносить столь тяжкое бремя”.
Хотя Наполеон был выпущен из заключения, однако остался не у дела и должен был состоять под надзором при главном штабе армии. Благодаря стараниям Соличетти, он был назначен начальником артиллерии в экспедиции на Корсику, а также по итальянскому побережью; однако особенно заметного участия в этой экспедиции не проявил. Только после этого он был правоспособным и способным гражданином, но не у дел.
Страшные усилия напрягал Наполеон, чтобы вернуть себе влиятельное положение, но ему это очень плохо удавалось. Самым скверным было то, что в высшей администрации, долженствовавшей его судить, он встретил людей неспособных и завидовавших его личному успеху. Наполеона упрекали в том, что он достиг генеральского чина слишком молодым. Главная вина была его молодость. Не выдержав, он упрекнул своего судью, Обри, не видевшего войны, следующею фразою: “Под огнем стареешь быстро”, но, разумеется, этим дела не исправил. После долгих стараний его, наконец, назначили командовать бригадой в западной армии. Вести войну против французов же во Франции – было не в видах Наполеона. Он искал карьеры, а тут карьера не устраивалась. Вместо Вандеи Наполеон отправился в Париж и стал хлопотать о переводе его в действующую армию на восток. В Париже он поместился в темном квартале, в бедном “Отеле Свободы” и жил очень скромно. “Так как он ничего не крал, – говорит Стендаль, – и ему платили ассигнациями, то скоро он впал в крайнюю бедность”. Корсиканец родом, он сохранил свойственную его соотечественникам чуткость восприятий и громадную как физическую, так и умственную выносливость, которые соединялись у него с настойчивым упорством, отличавшим средневековых корсиканцев. Любовь к семье и соотечественникам имела у него характер античной доблести, но вместе с тем он был готов пожертвовать и чувством патриотизма своему честолюбию. Что касается до нравственных чувств, то они в действительности отсутствовали у Наполеона. Воспитание не содействовало развитию у него этого чувства. Напротив того, хватавшая через край чувствительность Руссо и хаотические времена, вызванные попытками воплощения теорий этого революционного предтечи, могли только еще более отуманить совесть молодого генерала. Враждебное чувство, которое питал отец Наполеона к католической религии (иезуиты безвозвратно захватывали его имущество), и неприятности, которые ему самому пришлось вынести от своих воспитателей монахов, были не в силах окончательно искоренить у него суеверие, которое он, впрочем, в глубине души считал религиозностью. Теоретическое образование Наполеона было узким и односторонним, но чтение и попытки литературного творчества, несмотря на свой поверхностный и беспорядочный характер, доставили ему кое-какие широкие и точно определенные понятия из области истории и политики. Зато Наполеон приобрел такое практическое воспитание, какими могли похвастать разве лишь очень немногие. Современный ему мир вращался с изумительной быстротой, не виданной ни раньше, ни позже. Эта необычайная быстрота вращения до тонкости отшлифовала и отточила корсиканца, которому предстояло играть такую крупную роль в мировой истории… Он был честолюбцем, политические принципы которого не отличались солидностью. Вообще он заметно превосходил окружающую его среду разнообразными способностями и талантами, в особенности же уменьем комбинировать, оригинальностью и предусмотрительностью. Сам он отлично умел лицемерить и скрывать свои замыслы, но читал в чужих сердцах, как в открытой книге. “Я теперь как раз в таком настроении духа, в каком обыкновенно чувствуешь себя накануне сражения”, – определил сам себя в этот момент Наполеон (Слоон).
Денежные дела Наполеона шли крайне плохо. Ему приходилось голодать в буквальном смысле слова. Одежда его была слишком непрезентабельна: стара и безобразно сшита. Он был худ и истощен до крайности. Он страшно отощал от недостатка порядочного питания. Неуверенность в будущем проявлялась в выражении исхудавшего его лица и беспокойно бегавших глаз. В таком виде он даже стыдился появляться между людьми, появляясь же, был скрытен, замкнут и загадочен. “По временам на него находят припадки какой-то озлобленной веселости, при которых чувствуешь себя крайне неловко и утрачиваешь дружеское к нему расположение”.
Наполеон, однако, понимал одно хорошо, что во все времена женщина была великая сила. И вот он крепко держался этой силы и всеми способами поддерживал с ними более или менее тесную связь, и его расчет оказался верным. “Единственно только лишь женщины здесь и заслуживают держать в руках своих кормило правления, – пишет Наполеон своему брату, – мужчины сходят по ним с ума, думают только о них и живут единственно лишь благодаря их влиянию”. На острове Св. Елены, вспоминая это время, Наполеон говорит: “Я проживал тогда без определенных занятий на парижских улицах и, в сущности, редко бывал в обществе, так как посещал дом Барраса, где встречал радушный прием… Я ходил туда потому, что у меня не было никаких шансов чего-нибудь добиться в другом месте, и уцепился за Барраса за отсутствием других влиятельных знакомых. Робеспьера казнили, Баррас же играл видную роль, а мне в моем положении непременно надо было уцепиться за кого-нибудь и за что-нибудь”. Дело в том, что квартира Барраса в Люксембургском дворце служила центром блеска и веселья тогдашней столичной жизни; царицей же в этом центре была m-me Тальен, за которою Наполеон очень настойчиво ухаживал.
Между тем враги Наполеона не дремали. По пересмотре списков армии Наполеону не только ничего не дали достойного, а даже перевели в пехоту. Это его окончательно озлило, и он начал проситься в отпуск.
Между тем Наполеона причислили к топографическому бюро. Занимаясь здесь, Наполеон составил гениальный план военных действий в Италии. План этот удостоился жестокого порицания со стороны бездарностей и полного одобрения со стороны лиц, понимавших дело. Был один недостаток этого плана: нужно было, чтобы этот гениальный план выполнен был самим Наполеоном, и он его самым блестящим образом через три года выполнил на деле.
Находясь прикомандированным к топографическому бюро, Наполеон не унимался и стучался к судьбе во все двери. Опыт жизни говорит нам, однако, что не всегда стучащимся открывают двери, бывает, что и по шее дают. Наполеон просится, чтоб его вновь зачислили в артиллерию и командировали на поле военных действий. Наполеон просит, чтобы его откомандировали в Константинополь для сформирования артиллерии. Наполеон просит, чтобы его вознаградили за его убытки в виде проданных лошадей и проч.
Все эти ходатайства рассматриваются. Усматриваются неблаговидные действия и заявления Наполеона в виде вымышленных заслуг, расходов и проч.; припоминаются ослушания и в конце концов Наполеона вычеркивают из списков армии. Но если в одной двери здания фортуны Наполеону не посчастливилось, то для него открылась другая дверь: в тот самый день, когда он был вычеркнут из списков генералов армии, подкомиссия иностранных дел внесла предложение отправить генерала Бонапарта с подобающей торжественностью и в сопровождении многочисленной свиты в Константинополь, где он будет уполномочен состоять на службе турецкого султана, причем Дебри заявил, что полезнее было бы повышение Бонапарта, чем удаление из страны способного офицера, который может оказать серьезные услуги отечеству.
Наполеон стоял на перепутье. Едва-едва он не отправился на свой излюбленный Восток. Но судьба произвела новую версию.
В Париже началось движение. Якобинцы сошли со сцены, но не были уничтожены. Были сильны и роялисты. Спокойный и умеренный образ правления часто принимается за бессилие. Так было и теперь. Сдержанность и стремление термидорцев были приняты за слабость их. Якобинцы и роялисты слились вместе, чтобы свалить термидорцев, каждый, разумеется, для себя. Появилось брожение. Толпы народа бушевали по улицам Парижа. Национальная гвардия была за них. Явились баррикады. Конвенту грозила серьезная опасность. Нужно было для успокоения принять решительные и скорые меры. Войско, охраняющее, было под командою неспособного Мену, да и войска было мало. Нужно было организовать защиту. Нужно было найти надлежащего человека. Конвент поручил защиту дела Баррасу. Баррас указал на человека, способного все привести в порядок. Человек этот был Наполеон. “Корсиканский офицерик, – говорил он, – не расположен особенно церемониться”. Наполеон принял предложение, но на условиях: главным распорядителем был Баррас, Наполеон – помощником. На деле же Наполеон был все, а Баррас – ничто.
Говорят, что в этот вечер Наполеон был в театре. Возвращаясь домой и видя, с одной стороны, неудачные распоряжения командующего армией, а с другой – не менее непригодные приготовления инсургентов, он воскликнул: “О, если бы меня поставили во главе заговорщиков, я ручаюсь, что через два часа провел бы их в Тюильри и выгнал бы несчастных членов конвента”. Несколько часов спустя Баррас предложил Наполеону командование войсками против инсургентов, причем Наполеон заявил: “Я принимаю предложение, но предупреждаю, что, вынув шпагу из ножен, я вложу ее только тогда, когда водворю порядок”. “Я сам так понимаю”, – ответил Баррас. “Ну, хорошо, – прибавил Наполеон, – не будем терять времени, минуты теперь часы; только деятельность может нам возвратить проигранную партию”.
Начались обычные состязания, толки и пересуды. Это было не в духе Наполеона. Передают о следующей встрече Наполеона с лицом, которому в дальнейшем еще придется играть роль, именно с аббатом Сийесом. Видя нелепые толки, которые ни к чему не вели и только затягивали время, Сийес подошел к Наполеону и сказал: “Вы слышите, генерал, они болтают, когда надо действовать. Они не годны управлять армией, потому что не знают цены времени и случаю. Вам нечего здесь делать. Идите, генерал, слушайтесь вашего гения и вашей любви к отечеству. Вся надежда республики возлагается на вас одного…”
И Наполеон действовал. В течение ночи весьма удачно расставлены были войска и установлены пути. К утру было все готово. 13 вандемьера национальная гвардия и инсургенты громадными толпами двинулись к Тюильри. Париж принял воинственный вид. Строились баррикады. Делались приготовления к приступу и бою. Одни войска, защищавшие конвент, были покойны и неподвижны, как и их холодные пушки. Зловещее спокойствие озадачило инсургентов. Долго они не решались проложить себе силою путь к конвенту, но, наконец, по данному сигналу ринулись на Тюильри. Раздались выстрелы. Масса инсургентов с национальной гвардией заняла главную улицу и направилась к помещению конвента. Шум, стрельба и приступ были очень свирепыми.
Но вот явился на коне молодой генерал. Это был Наполеон. По его знаку заговорили пушки. В один миг картечь пушек очистила улицы от инсургентов и национальной гвардии. Напрасно вожди инсургентов собирали толпу, напрасно с яростью многократно бросались на чугунные чудовища Наполеона, – всюду картечь опрокидывала их и возвращала вспять. С разных концов и в разных местах производили эти приступы; но пушки были поставлены так умело, что всюду встречали нападающих. А сам молодой генерал, исчезавший по отбитии приступа, по мановению руки моментально вырастал там на коне, где готовился приступ. К вечеру инсургенты были уничтожены. Париж успокоился. Конвент был спасен.
Наполеон был назначен помощником командующего внутренней армией, на деле же командующим армией, так как Баррас только по имени нес должность командующего армией, да и от этого скоро отказался.
13 вандемьера совершился факт многозначительной важности. Наполеон доказал миру, что пушка и картечь великие факторы. Он показал миру и то, что власть без силы – ничто. Кто держит в руках силу, тот держит и власть. Вскоре Наполеон это и доказал.
С этого момента Наполеона стали называть генералом вандемьера. Эпитет двусмысленный. Получив власть над внутренней армией, Наполеон стал создавать из нее силу. Прежде всего он перевел внутреннюю армию на военное положение и сконцентрировал ее под руками. Затем он обратил внимание на голодную массу Парижа, частью накормив, а частью пристращав ее; реорганизовал национальную гвардию и создал особый отряд, служивший исключительно для охраны конвента. Занимаясь неустанно общественными делами, Наполеон не забывал и семью. Он пристраивал братьев, устраивал сестер, посылал им громадные деньги (сотни тысяч франков) и вообще делал все, что можно было сделать.
Вместе с этим Наполеон очень изменился и сам в себе. Он перестал быть застенчивым, сделался общительным и даже превратился в великосветского человека. Он ухаживал за всеми, льстил всем и старался привлечь всех на свою сторону. При этом он не разбирал ни роялистов, ни якобинцев, ни жирондистов, ни людей других оттенков. Было видно, что ему нужны были все и все они представляли для него пригодный материал. Такое поведение Наполеона не могло не броситься в глаза правительству. Конвент прозрел. Он увидел, что времена переменились, а вместе с ними изменились и обстоятельства. Прежде конвент был все и армия была его послушным орудием. Теперь стало ясно, что все командующий армией, а конвент его марионетка. Но опасения конвента были напрасны. Плод не созрел. Наполеон это видел ясно. Видимо, уже в это время у него в голове назревала великая идея, для осуществления которой требовались и время, и боевые заслуги.
А кроме того, Наполеон задумал жениться. Его избранницей стала Жозефина Богарне. Маркиза Богарне была другом Тальен. Тальен была другом Барраса, Баррас был другом Наполеона. Наполеон впервые увидел Жозефину Богарне в доме Барраса, полюбил ее и решил жениться на ней.
Маркиза Богарне была вдова, 33 лет, креолка, имела детей-подростков. Она была красива, но уже во второй красоте, грациозна, жива, умна, бойка, изящна и остроумна. Наполеону было 27 лет. Друзья Жозефины Богарне считали ее добродетельной женщиной. Другие считали ее ветреной, легкомысленной, беспринципной и вообще истинной дочерью современного ей безнравственного и жадного до наслаждений общества. Она занимала видное место в женской котерии, устроившей у Барраса нечто вроде старинных вечеров и собраний. Мало того, в салоне Барраса Жозефина пользовалась таким влиянием, которое под конец стало не совсем приятным безнравственному провансальскому дворянину, расплачивавшемуся за сумасбродную роскошь и кутежи, которые устраивал этот кружок. Из дальнейшего мы увидим, что и жена Наполеона, Жозефина, предавалась сумасбродным выходкам, кои были далеко не по сердцу Наполеону.
Наполеон, встретив Жозефину Богарне у Барраса, с первого же взгляда полюбил ее, и полюбил сильно и страстно; полюбил так, как могут любить люди, подобные Наполеону. Человек необыкновенной мозговой и душевной жизни и энергии, отдавшийся всецело общественной деятельности, мог любить только в свободные промежутки времени. Такому человеку некогда было заниматься сентиментальностями: распевать серенады, ухаживать, писать стихи и проч. Если он полюбил, то полюбил сразу, всею страстью своей души и всем своим существом. Насколько велика была его душевная жизнь, настолько же велика была и его любовь. Это общее положение всецело относится и к Наполеону. “То начало, которое обеспечило продолжение рода человеческого, в нем страдало отсутствием эстетического чувства, а так как в этом заключается почти вся сущность любви, то в этом смысле она была чужда его сердцу”. Любовь Наполеона была сильная, любовь страстная, но любовь чисто чувственная. Лучшим тому доказательством служат его письма и его отношения к Жозефине после женитьбы. Вот выдержка из одного его письма: “Я проснулся полный тобою. Твой портрет и опьяняющее очарование прошлого вечера не давали моим чувствам покоя. Милая, несравненная Жозефина, каким странным и могучим влиянием обладаете вы над моим сердцем! Если вы сердитесь, если я вижу вас печальной, если вам от чего-либо не по себе… моя душа томится горем и верный ваш друг не находит себе ни минуты покоя! Но разве я могу чувствовать себя покойнее, когда, уступая непреодолимому желанию, вызываю из ваших уст, из вашего сердца пожирающее меня пламя?… Вот хотя бы сегодня ночью: как горько я сознавал, что ваш портрет все-таки не вы сами! Ты встаешь в полдень – значит, через три часа я тебя опять увижу. Тем временем, mio dolce amor, шлю тебе тысячу поцелуев, ты же не целуй меня, так как твои поцелуи вызывают во мне жгучее пламя”.
Наполеон любил Жозефину всеми силами своей могучей души. Он любил в ней ее оригинальную красоту, ее живость, бойкость и юркость, ее изящество, лоск и образование, ее ум, находчивость и внешний шик, ее аристократизм, положение и даже средства. Вся она во всем своем целом представляла и составляла тот идеал, который легко мог возникнуть у Наполеона-демократа. Говорят, Наполеон, сверх того, получал за Жозефиной и главнокомандующего итальянской армией. Может быть. Сам Наполеон этого не отрицает, да и факты это подтверждают. Тем не менее Наполеон уже знал себе цену и вот как отзывался об этом: “Неужели они думают, что я нуждаюсь в протекции, чтобы пробить себе дорогу? Настанет день, когда они сочтут большим для себя счастьем возможность пользоваться моей протекцией! Я рассчитываю больше всего на свою саблю и знаю, что она меня выведет в люди!” И Наполеон был прав. Тогда судили о людях не по выслуге лет, а по их достоинствам и заслугам… Как бы то ни было, а Наполеон любил, любил страстно, любил всем существом… А Жозефина? Она свое уже отлюбила и теперь ей оставалось делать выбор лучшего. Выбор предстоял из троих: Гоша, Коленкура и Бонапарта.
Ей указали на Бонапарта, и она выбрала Бонапарта. Многие ей, впрочем, не советовали останавливаться на этом выборе. Особенно много порицал Жозефину ее нотариус, Ригадо, за брак с Бонапартом, “у которого нет ничего, кроме фуражки да шпаги, который гол как сокол, генерал без имени, без будущего, ниже всех великих генералов республики”. Этот отзыв Наполеону пришлось выслушать, не будучи замеченным говорившим, и он его страшно озлил. Накануне своего коронования Наполеон приказал позвать Ригадо, показал ему императорскую мантию, корону с бриллиантами и золотой скипетр. “Вот моя фуражка и шпага”, – сказал он перепуганному нотариусу.
9 марта 1796 г. Наполеон заключил с Жозефиной Богарне гражданский брак. Наполеону было помечено 28 лет вместо 27, а Жозефине 29 вместо 33. На деле она была старше Наполеона на шесть лет. 2 марта Наполеон был назначен главнокомандующим итальянской армией, а 11 марта, через два дня после свадьбы, он уехал в армию.
К чести Наполеона должно сказать, что представление в главнокомандующие было сделано директории не Баррасом, а знаменитым генералом Карно, умевшим различать и отличать людей и вполне по заслугам ценившим Наполеона.
Мать Наполеона была очень недовольна этим неравным браком и не ожидала от него ничего хорошего, особенно ввиду такой разницы в летах.
“Великие события, – писал Наполеон из армии, – висят всегда, если можно так выразиться, на волоске. Ловкий человек пользуется решительно всем, не пренебрегая ничем, что могло бы увеличить его шансы успеха; менее ловкий не обращает иной раз внимания на который-нибудь из этих шансов и вследствие этого губит все…”
Это философия всей жизни Наполеона.
“Корсиканский дворянин де Буонапарте успел уже совершенно превратиться во французского генерала Бонапарта. Превращение это шло долгими и трудными путями. Из честного корсиканского патриота выработался продажный космополит, готовый служить в качестве искусного артиллерийского офицера где угодно и под каким угодно знаменем. Этот космополит превратился в последнее время во французского либерала и революционера”. Отзыв меткий, но несправедливый. Едва ли когда-нибудь Наполеон был искренним корсиканцем. Он всегда был рабом своего ума, своего влечения, своей энергии и своей мощи.
Генерал вандемьера проявил гений укротителя толпы, распорядителя и усмирителя мятежного восстания. Главнокомандующий итальянскою армией, генерал Бонапарт обнаружил во всей своей силе, мощи и величии военный гений. Я не берусь описывать войн Наполеона. Это не по силам мне и не составляет главной моей задачи. Для меня важен Наполеон как человек.
Итальянская армия находилась в очень плачевном состоянии. Кавалерия была без лошадей. Артиллерия с плохими орудиями и еще худшими лошадьми. Пехота оборванная, голодная и без жалованья. Всюду бедность и беспорядки. Солдаты жили грабежами. Офицеры недалеко стояли от них. Мародерство составляло едва ли не часть войны. “Хорошо в этой армии только мужество солдат и офицеров и непреодолимое терпенье тех и других”. Сегюр пишет: “Французские солдаты без жалованья, без достаточного количества пищи, без обуви, не имели почти оружия, у большинства солдат не было даже штыков… Офицеры столь же бедны, как и солдаты”. Генералы итальянской армии Серюрье, Стенгель, Кильман, Лагарп, Ожеро, Массена и др. уже успели составить себя имя боевых генералов. Каждый из них рассчитывал быть главнокомандующим, а уж во всяком случае считал себя поважнее Наполеона. Назначение Наполеона главнокомандующим было весьма неприятно, особенно генералам. Это назначение приписывали интригам и протекции. От Наполеона не ожидали ничего путного и собирались встретить его очень недружелюбно. Особенно был недоволен Ожеро, который похвалялся оборвать этого выскочку. Наполеон приехал в армию. Настал момент представления главнокомандующему. Явились все генералы с очень недобрым сердцем и намерениями. Вышло иначе. Прежде всего Наполеон заставил их немного подождать. Потом вышел, подтягивая на ходу шпагу, надел фуражку и начал говорить с ними таким сухим и повелительным тоном и вместе с тем так авторитетно и умно, что у генералов исчезла всякая охота осаживать главнокомандующего. Напротив, они ясно увидали, что в главнокомандующем они нашли дельного и строгого начальника. Особенно Ожеро, самомнение которого не допускало возможности существования в других каких-либо достоинств, долго не мог опомниться от впечатления, произведенного на него Бонапартом.
“Этот сухопарый, маленький генерал просто испугал меня, я не могу объяснить себе того впечатления, которое он произвел на меня с первого взгляда”, – сказал Ожеро. А впечатление это Taine [3] описывает так: “Отрывистый голос, быстрый и резкий жест, испытующий и повелительный тон, не допускающий возражения, и вы поймете, почему они, едва успев подойти к нему, уже чувствовали на себе его властную руку, которая опускается на них, сгибает их, сжимает и уже более не выпускает”. Casault говорит: “Чтобы охарактеризовать рост Наполеона, его силу, цепкость, бодрость, живость, его скачки и все, что в нем есть, я его называю маленьким тигром”. Все современники Наполеона говорят о том безотчетном чувстве, которое овладевало ими, когда они становились лицом к лицу с огромной силой, и которое заставляло подчиняться ей еще раньше, чем она была направлена против них.
Вот воззвание Наполеона к солдатам по прибытии его в итальянскую армию: “Солдаты! вас плохо кормят, вы почти наги. Правительство всем обязано вам, но не может ничего сделать для вас. Ваше терпение, мужество, выказанное вами в стране горных отрогов, замечательно. Но они не доставили вам никакой славы, блеск их не озарил вас победоносным сиянием. Я поведу вас в самые плодородные равнины. Вы найдете там огромные города и богатые провинции, найдете там почести, славу и добычу. Солдаты, неужели у вас не хватит мужества?”
Воззвание довольно недвусмысленное и приличное скорее корсару, нежели полководцу, ведущему войну за независимость и неприкосновенность личности. Но положение армии было ужасное. Наполеон это понимал и бил по живой струне. Солдаты поняли Наполеона и оправдали его надежды…
В делах серьезных, имеющих государственное значение, обещания и личное влияние не могут иметь продолжительного и серьезного значения. В таких случаях дело решает все. Нужно было, чтобы Наполеон был авторитетом для армии не только на словах, но и на деле. Наполеон вскоре оправдал себя.
Теперь итальянская армия должна была сражаться не только для славы и победы, но и для добычи. Для этого нужно было приступить к наступательным действиям, что Наполеон быстро и предпринял.
Старые, испытанные и опытнейшие полководцы австрийской и итальянских армий смотрели на Наполеона более чем свысока. Двадцатисемилетний возраст и отсутствие боевого крещения и воспитания у главнокомандующего французской армией служили им полным к тому оправданием. Тем хуже было для них пробуждение и разочарование.
В одиннадцать дней Наполеон успел разбить австро-сардинскую армию и принудил сардинцев заключить перемирие. Спустя две-три недели Милан был подвластен Наполеону и большая часть Средней Италии была в его руках. Еще короткое время – и знаменитый генерал Вурмзер, Квазданович и Альвинчи сделались жертвами доблестных битв Наполеона. Вскоре папа должен был подписать толентинский мир, а затем и могущественная Австрия заключила лобенский мир с республикой, имея ее полководца в ста верстах от столицы. Все эти деяния Наполеона не могли не подтвердить фактически его влияния на генералов и солдат подчиненной ему армии. И действительно, солдаты его боготворили, и генералы друг перед другом старались доказать Наполеону не только свою преданность, но и храбрость и расторопность. Наполеон не был перед ними в долгу и щедрою рукою платил за их храбрость и преданность.
Солдатам не только вскоре оплатили недоданное жалованье, но и позволили малую толику поживиться на счет побежденных. Солдаты были одеты, сыты и с карманными деньгами. Генералы тоже не остались в обиде. Каждый захватил столько, сколько мог. Все были удовлетворены, все были довольны. Первый голод был насыщен. И все это сделал Наполеон. Наполеон не оставил забытой и директорию. Он хорошо изучил Италию и прекрасно знал ее. Контрибуции взимались властною рукой и доставляли пищу не только армии, но и родине. Миллионы были посланы директории, и директория первый раз узнала и сознала, что опытный и славный полководец не только требует от родины, но и обогащает ее. Один Наполеон остался бескорыстным и по-прежнему простым и более чем просто одетым генералом. Были делаемы частые попытки подкупить Наполеона, но он не попадал на эту удочку, держа на ней всех генералов, директорию и даже армию. Франция быстро узнала, что у нее есть генерал, который умеет не только побеждать, но и доставлять богатства родине.
Трудно определить сумму денег, награбленную Наполеоном в Италии за войну, веденную под благовидным предлогом освобождения Италии от туземного ига, а на деле для закрепощения под иго Франции.
Наполеон в одну сторону произносил пылкие республиканские речи и обещания об освобождении итальянского народа от цепей рабства, а в другую писал директории, что взимает двадцать миллионов контрибуции со страны, которая хотя отчасти и разорена пятилетними войнами, но все-таки остается богатейшей во всем цивилизованном мире.
Нужно, однако, сознаться, что слишком грубый грабеж был допущен только на первое время; когда же солдаты насытились, тот же Наполеон выступил против грабежа и мародерства. “Друзья, – взывал Наполеон, – я обещаю вам победу, но с одним условием, которое вы дадите клятву исполнить, – это уважать народ, который вы освободите, подавлять все грабежи и неистовства, которым предаются негодяи, подкупленные нашими врагами. Без этого вы не можете быть освободителями народов, вы будете бичами их, вы опозорите французский народ и он откажется от вас. Что касается меня и генералов, которым доверяете, – нам придется краснеть за армию, не признающую никакой дисциплины, никакой узды, повинующуюся только законам грубой силы. Но я сумею заставить этих негодяев признать законы человечности и чести, которые они попирают ногами. Я не потерплю, чтобы разбойники позорили лагерь. Грабители будут безжалостно расстреляны. Некоторые из них уже убиты”. Слово у Наполеона в этом отношении не расходилось с делом. Мародеры расстреливались. К итальянцам Наполеон обратился со следующим воззванием: “Народы Италии, французская армия разобьет сковывающие вас цепи. Народ французский – друг всех наций, идите навстречу ему. Ваше имущество, нравы и обычаи, ваша религия будут неприкосновенны и уважаемы. Мы будем воевать, как ваши великодушные враги, и только с поработившими вас тиранами”.
Разумеется, такое направление Наполеона не понравилось армии и в ней раздались крики: “Нам обещали грабеж Италии и не сдержали слова”, но с Наполеоном разговоры были плохи.
Запретив в Италии грабеж по мелочам, Наполеон приступил к грабежу оптом и в крупную. Ему казалось правильным, чтобы итальянские народы помогли привести в порядок расстроенные французские финансы и пополнить казну “итальянской” армии. Вместе с этим Наполеон признавал за благо лучшие сокровища искусства и художества Италии переселить во Францию. С этой целью Наполеон обратился к директории с предложением, чтобы из Парижа выслана была комиссия ученых и экспертов для исследования художественных произведений, дабы лучшие из них отправить во Францию. Директория не замедлила исполнить желание Наполеона. И вот в Италии начался грабеж научных коллекций, рукописей, картин, статуй и других произведений искусств. Рафаэль, Леонардо да Винчи, Микеланджело, Корреджо, Джорджоне, Поль Веронезе с картинами других менее выдающихся великих художников отправлялись целыми возами в Париж. Величайшие сокровища изящных искусств, науки и литературы начали стекаться в парижские музеи, картинные галереи и библиотеки. Все это не считалось грабежом.
Безграничная преданность армии, мужество, храбрость и отвага генералов, военный гений Наполеона – все это вместе с тем соединялось с такою осторожностью и осмотрительностью, на какие мог быть способен единственно только человек, обладающий первоклассными дарованиями и высшим военным образованием. Наполеону оставалось доказать только свою личную храбрость и отвагу. Вскоре и то было доказано. Бой при Лоди показал, что и в этом отношении Наполеон достоин удивления. Солдаты в память этого знаменитого боя дали Наполеону прозвище маленького капрала, которое осталось за ним в рядах армии навсегда. Атака на Аркольском мосту еще более утвердила за Наполеоном чрезмерную личную храбрость и отвагу.
На первое время Наполеон совершенно сбил с толку военных специалистов. Его гений не укладывался в обычные рамки. Лучшим доказательством тому служит следующий отзыв венгерского пленного офицера, жаловавшегося на то, что Наполеон слишком мало знаком с военной тактикой, почему с ним было воевать невозможно. Он на каждом шагу нарушал правила тактики. “Он совершенно не принимает во внимание стратегических и тактических правил. Он оказывается у нас то перед фронтом, то на фланге, а то и в тылу. Такое грубое нарушение всяких правил положительно сбивает с толка. Мы этого выносить не можем…”
Военные специалисты были подавлены необыкновенным величием наполеоновской кампании и ее результатов. Они не были в состоянии разгадать истину и охватить гений Наполеона. Этот гений наводил на них ужас и порождал мысль о том, что Бонапарту помогали сверхъестественные силы. На деле же это была битва гения с тупостью, необыкновенной энергии со спячкою, живых принципов с безжизненною рутиною и отжившею ходульностью. Успех Наполеона обусловливается не случайностью и не счастьем, а гениальной предусмотрительностью и тщательнейшим расчетом.
Будучи идеалом воссозданной и прославленной им армии и примером, достойным подражания для своих генералов, Наполеон делал со своей армией, что хотел. Целый ряд блестящих побед и завоеваний покрыли его имя необыкновенной славой – и во всей Франции Наполеон стал предметом обожания. С этой стороны Наполеон был покоен. Умелые публицисты постарались все деяния Наполеона не только оповестить по всей Франции, но и преувеличить их. Наполеон был глубоко убежден, что вся Франция стоит столь же крепко за него, как и армия.
Немалою любовью Наполеон пользовался и среди большинства итальянского народонаселения. Этому прежде всего помогло то обстоятельство, что он сам был корсиканец. Кроме того, он хорошо знал дух итальянского народа, его желания, потребности, нужды, надежды и идеалы; он хорошо изучил его благосостояние и богатство страны, характер населения и взаимные отношения отдельных владений. Появляясь в той и другой части Италии, Наполеон прежде всего через своих агентов разыскивал недовольных положением дела; теми и другими способами и приемами склонял их на свою сторону и подготовлял почву для воздействия; а затем объявлял, что он явился представителем от Франции с целью освобождения порабощенной страны от рабства и для проведения в жизнь начал свободы, равенства и братства. Все это так ослепляло доверчивый народ, что он без рассуждения бросался в пасть акулы. Поэтому неудивительно, если этому новому Атилле в завоеванных странах устраивались такие торжества и овации, каких не имели и законные владыки стран. Итальянские народы преклонились перед необыкновенным человеком, который одновременно их и парализовал и очаровывал. Австрия упала духом, а ее армии уже вперед считали себя побежденными и уничтоженными.
Повелевая фактически армией и страной, Наполеон сам оставался самым смиренным и скромным генералом, он вел самую простую жизнь, одевался более чем скромно, причем ходил в сильно поношенных мундирах и решительно отказывался от колоссальных взяток, настойчиво предлагаемых ему итальянскими владыками. Являясь рыцарем третьего сословия, генерал Бонапарт воплощал и олицетворял в себе революционную простоту нравов. Он щеголял умеренностью в пище и питье, презрением к нарядам, к личному богатству и внешним его проявлениям. Все это выделялось еще резче в роскошной обстановке, царившей вокруг него в обществе его генералов.
Такая внешняя скромность и сдержанность не мешали, однако, создаваться мало-помалу вокруг Наполеона особенной атмосфере, указывающей на постепенно возникающую перемену в духовной жизни юного повелителя.
После проявления безумной отваги и храбрости в Лоди на Аркольском мосту вокруг Наполеона начал образовываться особый кружок, нечто вроде отряда телохранителей. Этот отряд мало-помалу увеличивался и превращался в новую, отборную часть войска, попасть в которую считали за честь лучшие офицеры и отличнейшие из солдат итальянской армии. Этим самым Наполеон стал выделяться из числа других генералов и отделяться от них. Прежние товарищеские отношения стали постепенно ослабевать и заводился формальный этикет. С течением времени прежние товарищи относились к своему главнокомандующему с полным почтением и повиновением.
Конец ознакомительного фрагмента.