Глава 2
На той неделе в Нью-Йорке да и по всей Америке состоялись сотни похорон. В газетах печатались резкие статьи и шокирующие отчеты. Выяснилось, что многие спасательные шлюпки были спущены с судна полупустыми, с пассажирами только первого класса, и эта новость потрясла мир. Пресса провозгласила героем капитана «Карпатии», который сумел быстро прибыть на место кораблекрушения и спасти выживших. Но никто не мог вразумительно объяснить, почему судно затонуло. После столкновения с айсбергом шансов спасти его не было. Зато было много комментариев и домыслов о том, почему «Титаник», несмотря на предупреждения, все же вошел в полосу дрейфующих льдов. К счастью, «Карпатия» вовремя услышала передававшиеся по радио отчаянные мольбы о помощи, иначе из пассажиров «Титаника» не выжил бы никто.
К Консуэло пригласили врача, он подтвердил, что она практически здорова, но сломлена горем и нервным потрясением. Казалось, жизнь оставила ее. Поэтому заниматься процедурой похорон пришлось Аннабелл. Объединенную заупокойную службу решено было провести в церкви Святой Троицы, любимой церкви ее отца.
Служба была строгой и достойной; на ней присутствовали сотни людей, желавших отдать дань памяти покойным. Оба гроба были пустыми, поскольку тела обоих Уортингтонов обнаружить не удалось – увы, как и многие другие. Из 1517 погибших были найдены тела лишь пятидесяти одного. Все остальные нашли упокоение в море.
После службы сотни человек пришли в дом, где были приготовлены вино и закуски. Поминки были скорбными. Роберту было всего двадцать четыре, а его отцу сорок шесть; оба находились во цвете лет и безвременно погибли. И Аннабелл, и Консуэло были облачены в черное. На Аннабелл была элегантная черная шляпка, а на ее матери – вдовья вуаль. Когда уже вечером все разошлись, Консуэло едва держалась на ногах. Аннабелл невольно подумала, что ее мама неузнаваемо изменилась – из нее словно тоже ушла жизнь. После смерти мужа и сына она пала духом, и ее состояние вызывало у Аннабелл серьезные опасения.
Эти опасения немного развеялись спустя две недели, когда за завтраком мать заявила, что хочет посетить больницу, где она когда-то работала на добровольных началах волонтером. Консуэло надеялась, что чужое горе поможет ей хоть немного отвлечься от собственного, и Аннабелл с ней согласилась.
– Мама, а ты уверена, что справишься? – спросила она, с тревогой глядя на Консуэло. Она боялась, что у ее матери недостанет сил для ухода за больными людьми.
– Я здорова, – вздохнув, ответила Консуэло. – Насколько можно быть здоровой в моем положении.
Обе женщины надели строгие черные платья и отправились в больницу Святого Винсента, где Консуэло работала волонтером в течение нескольких лет. Аннабелл присоединилась к матери, когда ей было пятнадцать. Они работали главным образом с пострадавшими бедняками и чаще сталкивались с ранами и травмами, чем с инфекционными заболеваниями. Ухаживать за больными Аннабелл даже нравилось; видимо, она имела к этому врожденную склонность. У ее матери было доброе сердце, у Аннабелл тоже, но ее интересовала и чисто медицинская сторона. Она при любой возможности штудировала книги по медицине и практические пособия. Девушка не была брезгливой – в отличие от Горти, которая упала в обморок в тот единственный раз, когда Аннабелл удалось убедить подругу присоединиться к ним. Чем сложнее были те или иные ситуации, тем внимательнее относилась к ним Аннабелл. Мать приносила больным еду на подносах, в то время как Аннабелл помогала сестрам менять белье пациентам и чистить раны. Все подопечные Аннабелл говорили, что у нее удивительно легкая рука.
В тот вечер они вернулись домой измученными, но через несколько дней снова были в больнице. Так было легче забыться и не думать постоянно о двойной потере. Весна, которая после блестящего дебюта сулила Аннабелл много радостей, стала временем скорби и одиночества. Строгий траур не позволял им принимать приглашения в течение года, и это тревожило Консуэло. Для многих девушек это был год помолвок, а Аннабелл будет сидеть дома, облаченная в черное. Консуэло понимала, что трагедия может самым неблагоприятным образом повлиять на будущее дочери, но ничего не могла поделать. Сама же Аннабелл, казалось, и не думала о том, чего она лишается. Она гораздо больше страдала из-за потери отца и брата, чем переживала из-за своего будущего или отсутствия общения.
Горти продолжала часто приезжать к ним. В середине мая они в узком кругу отметили девятнадцатилетие Аннабелл. Во время ланча Консуэло выглядела озабоченной. Она сама вышла замуж в восемнадцать лет, едва начав выезжать, а в возрасте Аннабелл уже родила сына. Мысль об этом снова довела ее до слез. Консуэло оставила девушек в саду, поднялась наверх и легла.
– Бедная твоя мама, – грустно сказала Горти, глядя на подругу. – И ты тоже. Белл, если бы ты знала, как мне жаль. Это ужасно!
Она очень жалела Аннабелл и лишь в конце вечера призналась, что они с Джеймсом назначили венчание на ноябрь и составляют план пышной свадьбы. Аннабелл искренне сказала, что рада за подругу.
– Ты действительно не переживаешь из-за того, что не можешь выезжать? – спросила ее Горти. Сама она ни за что не смогла бы просидеть дома целый год, но Аннабелл принимала свою судьбу безропотно – предстоящий год не сулил ей благоприятных перемен. За месяц, прошедший после гибели отца и брата, Аннабелл очень повзрослела.
– Действительно, – спокойно ответила она. – Пока мама хочет работать в больнице, у меня будет дело. Я стану ездить вместе с ней.
– Лучше не напоминай! – Горти закатила глаза. – Мне дурно при одной только мысли о больнице! Но вы ведь в Ньюпорт поедете? – В Ньюпорте у Уортингтонов был чудесный коттедж по соседству с Асторами.
– Мама говорит, что да. Может быть, мы поедем не в июле, а в июне, еще до наступления сезона. Надеюсь, отдых пойдет маме на пользу. – Теперь мать была единственной заботой Аннабелл, а вот Горти предстояли свадебные хлопоты и посещение многочисленных приемов с женихом, в которого она была влюблена по уши. Такое же будущее могло быть и у Аннабелл, но она понимала, что теперь ее жизнь изменилась, причем навсегда.
– Что ж, по крайней мере, мы будем там вместе, – весело ответила Горти. Девушки обожали купаться – конечно, если это позволяли матери. Они еще немного поговорили о свадьбе, а потом Горти ушла. День рождения Аннабелл прошел очень тихо.
Как и следовало ожидать, в первые недели после похорон друзья семьи нанесли несколько визитов. Приезжали друзья Роберта; Консуэло выразили сочувствие несколько ее приятельниц, двое коллег Артура из банка. Последним приехал еще один подчиненный Артура из банка – Джосайя Миллбэнк, – тот самый, которому симпатизировала Консуэло. Этого спокойного тридцативосьмилетнего мужчину с прекрасными манерами очень ценил и сам Артур Уортингтон. Он рассказал Консуэло несколько забавных историй о ее муже, которых она раньше не слышала, и даже сумел рассмешить вдову. Консуэло с удивлением обнаружила, что рада его визиту. Когда Аннабелл вернулась с верховой прогулки, совершенной в компании Горти, Джосайя пробыл в их доме около часа. Аннабелл была знакома с Миллбэнком, но очень поверхностно. Этот человек, на взгляд девушки, принадлежал скорее к поколению ее отца, чем к ее собственному. Джосайя был на четырнадцать лет старше даже ее брата. Аннабелл представили Миллбэнка на одном из приемов, где она была вместе с родителями. Безупречные манеры и доброжелательность этого человека произвели на Аннабелл не меньшее впечатление, чем на ее мать; она прониклась к нему симпатией.
Миллбэнк упомянул, что в июле, как всегда, собирается отправиться в Ньюпорт. У него там был собственный дом, небольшой, но удобный. Сам Джосайя был родом из Бостона, принадлежал к уважаемой семье, не уступавшей богатством Уортингтонам. Жил он довольно замкнуто и не любил быть на виду. Он пообещал навестить их в Ньюпорте, и Консуэло ответила, что будет рада этому. После ухода Миллбэнка Аннабелл заметила принесенный им большой букет белой сирени, стоявший в вазе.
– Очень галантный человек, – негромко сказала Консуэло, кинув взгляд на букет. – Он нравился твоему отцу, и теперь я понимаю почему. Странно, что он до сих пор не женат.
– Ничего странного, мама, – рассеянно ответила Аннабелл. – Некоторые люди не созданы для брака. – Возможно, и она сама принадлежала к таким людям. Аннабелл не могла представить себе, что сможет оставить мать и уехать с мужчиной. Разве можно было бросить Консуэло одну в такое трудное время? Кроме того, если она не выйдет замуж, это не будет для нее трагедией. Вот для Горти это действительно была бы трагедия. Отец и брат Аннабелл погибли, мать была в горе, и чувство долга обязывало девушку оставаться дома, о чем она ничуть не жалела. Забота о матери придавала смысл ее жизни.
– Если ты хочешь сказать, что не собираешься выходить замуж, – промолвила Консуэло, хорошо знавшая свою дочь, – то лучше помолчи. Мы выдержим в течение года траур, как требует этикет, а потом найдем тебе мужа. Именно этого хотел бы твой отец.
Аннабелл повернулась к матери. Ее лицо было серьезным.
– Папа не хотел бы, чтобы я оставила тебя одну, – решительно, как взрослая, сказала она.
Консуэло покачала головой.
– Ты сама понимаешь, что говоришь глупости. Я прекрасно могу о себе позаботиться. – Однако после этих слов ее глаза вновь наполнились слезами, так что слова матери Аннабелл не убедили.
– Там видно будет, – сказала дочь, вышла из комнаты и распорядилась подать чай в спальню матери. Потом она вернулась, обняла Консуэло, повела ее наверх и уложила в кровать. В кровать, которую та столько лет делила с любимым мужем. Артура больше нет, погиб и ее сын – сердце Консуэло было разбито, и только Аннабелл согревала его.
– Ты так добра ко мне, милая, – со слезами сказала мать.
– Не преувеличивай, мама, – отозвалась дочь. Она была единственным лучом света в этом доме и единственным утешением матери, поскольку близких родных у обеих не было. Аннабелл поцеловала мать, накрыла Консуэло шалью, а сама отправилась в сад. На следующий день Консуэло собиралась поехать в больницу. Аннабелл ждала этого – ведь посещение больницы позволяло Аннабелл заниматься тем, что было для нее важно и интересно.
А вот ехать в Ньюпорт ей не хотелось ничуточки.