Нанятая совесть. Хроники практикующего адвоката. Защита против зла (Г. М. Сарбаев, 2018)

Защита против зла

Марк, большой, грузный мужчина пятидесяти пяти лет, сидел на привинченной к полу узкой скамейке и смотрел поверх очков в тонкой золоченой оправе на стол. Там, контрастируя с грязно-синими стенами, лежало два красно-желтых яблока.

Сквозь немытое зарешеченное окно комнаты встреч с адвокатом бил солнечный полуденный свет. Через открытую маленькую форточку было слышно летнее щебетание птиц.

На дворе стояло 19 августа, Преображение Господне, или яблочный Спас.

Освященные яблоки, лежащие сейчас на столе в СИЗО, дал мне утром мой духовник и тезка, протоиерей Григорий, по просьбе которого я защищал Марка.

– Как там Марк? – тремя часами ранее спросил он меня после литургии. Выслушав неутешительный ответ-отчет, он помолчал, потом взял с праздничного стола два освященных яблока, подержал их в руках и дал мне. – Отнеси ему, поздравь с праздником. Пусть порадуется.

Я раскрыл было рот – объяснить батюшке, что сегодня ехать в СИЗО не планировал, к тому же мне нельзя таскать продукты подзащитным. И если эти яблоки найдут, то меня, мягко выражаясь, по головке не погладят, скорее произойдет обратный глажению процесс. Но осекся. В конце концов, «послушание – важнее молитвы», как говорят в монастырях. «На волю Божью. Найдут, значит, так тому и быть», – подумал я и с поклоном принял яблоки у протоиерея.

Марк аккуратно взял яблоко и, подержав его в руках, начал есть. Второе он дал мне. Мы молча, не спеша ели яблоки, празднуя Преображение Господа нашего Иисуса Христа, произошедшее на горе под названием Фавор. «Быть в Фаворе», «фаворит» – это все оттуда.

Христос сказал, что посещать заключенных – это сотворить доброе дело лично Ему: «в темнице был, и вы пришли ко Мне»[4]. Адвокат часто посещает своих клиентов в тюрьме, но не в качестве частного лица, а по долгу службы. И тот случай был едва ли не единственным за всю мою практику, когда я пришел на встречу с подзащитным исключительно ради человеческого участия. «Получается, – подумалось мне, – что от этого визита Марку стало хоть немного легче и мне вместе с ним, поскольку я выполнил евангельскую заповедь, сам того не понимая. Вот так батюшка…»

– Гриш, сколько мне дадут? – глядя куда-то в форточку, спросил Марк.

Господи, сколько раз я слышал этот вопрос! И что мне сказать ему? Я не следователь, не прокурор и тем более не судья. Но я – его адвокат, и поэтому спросить такое он может только у меня.

– Четыре года, – стараясь не интонировать, сказал я.

Через пять минут такой же спокойный голос Марка прервал паузу:

– Хорошо, я посижу.

Слово «преображение» по-гречески – метаморфоза. В случившемся с Марком преображении-метаморфозе имелись случайности, но и закономерности были тоже.

Завернул Марка на «глиссаду» его «второй пилот», младший компаньон, которого назовем Валера. В «отчаянные 90-е» ребятки неплохо поимели, занимаясь всем подряд, что называется, «от батона до… бурбона».

Тут надо сказать, что Марк был и есть из породы тех уникальных людей, которые не могут просто сидеть сложа руки. Их разум пребывает в непрерывном поиске новых, оригинальных, иногда даже сумасшедших идей по зарабатыванию наличности. Там, где большинство пройдет, ни на что не обратив внимания, такие, как Марк, срубят целковый.

Впервые о таких людях я узнал из рассказа старших товарищей про дело Германа. Будучи в конце 70-х годов прошлого века инженером Тушинского машиностроительного завода, Герман совершенно не желал мириться с объемом зарплаты, предлагаемой советским государством ИТР (инженерно-техническому работнику). Он предполагал увеличить ее в разы, для чего изобрел совершенно уникальную схему извлечения золота из штекерных разъемов, которые, никому не нужные, валялись на заводской свалке.

Золото использовалось при пайке, а брак выкидывался, поскольку все знали, что извлечь благородный металл из разъемов невозможно. Герман имел на сей счет собственное мнение, поэтому сначала придумал, а затем и реализовал свое изобретение. Путем технических ухищрений тончайший налет золота, напоминавший сигаретную бумагу, отделялся от разъема и складировался в трехлитровую тару. Наполненные практически невесомыми золотыми листочками батареи банок стояли у него на полках в кладовке, за занавеской. Как варенье. Потом золото переплавлялось в слитки. Попался Герман, как это обычно бывает, на том, в чем ничего не смыслил, – на реализации. Советская власть в те времена была еще крепка и, совершенно не оценив гениальность изобретения, надолго отправила горе-ученого куда Макар телят не гонял. Старшие товарищи говорили, что он тогда легко еще отделался, а могли и лоб зеленкой смазать.

Примерно в те же годы, когда Герман не покладая рук трудился в Москве, в культурной столице – Ленинграде – Марк обучал Валеру, которого устроил барменом в культовый кинотеатр, азам бизнеса. Ученик попался тупой. Марк рассказывал потом:

– Делал он бутерброды из дефицитной красной рыбы. Я сказал ему: «Ты кладешь три кусочка на бутерброд. Положи два, а из оставшихся кусочков от двух бутеров делай третий и продавай его». Он так и поступал, только третий бутерброд не продавал, а сжирал, ты представляешь!

Привычка в любой ситуации оставаться адвокатом дала о себе знать:

– Может быть, он просто есть хотел в тот раз?

– Да нет, это не какой-то особый случай был, не технический сбой. Это осознанное поведение, судьба, можно сказать. Судьба дурака средней руки. А все почему? – Марк блеснул стеклами дорогих очков, и его указательный палец взметнулся вверх. – Потому что перцепция не означает рефлексии.

– Вы что имеете в виду? – стараясь казаться умным, переспросил я.

– Если он бабки поимел, это ещё не значит, что он понял, как их зарабатывать. Или то, что человек прочел Уголовный кодекс, еще не означает, что он стал юристом.

С приходом демократии даже такие люди, как Валера, под руководством Марка стали заниматься бизнесом. Среди направлений были совсем экзотические, например продажа аппаратов для поиска золота в Индонезии и открытие в России филиалов западных орденов всяких рыцарей. При этом Марк лично разводил по углам воюющие индонезийские кланы, усаживая их за стол переговоров, пил там с генералитетом и лазил с клиентами в сопровождении солдат по горам. А по возвращении умудрялся посещать тусовки в черной конфедератке и мантии, на которой красовался огромный сверкающий камнями ромб-орден, намекая на связи обладателя экзотического наряда в мировой закулисе. После чего делал присутствующим весьма выгодные предложения. Однажды после такой встречи в большой фирме на высоком этаже происходило совещание по передаче Марку денег на нужды закулисья, с тем чтобы получить за это максимальные преференции на западном рынке. Обстановка накалялась. Люди спорили до хрипоты и крика о том, в какой именно сумме нуждается финансовое зазеркалье и чего нужно попросить в ответ. Марк, зная, что один из участников совещания по образованию гинеколог, громогласно сообщил, указуя на него своим перстом:

– Послушайте его! Он – один умный среди нас!

В ответ на изумленные взгляды пояснил мужчинам:

– Мы все туда деньги вкладываем, а он единственный из нас – вынимает!

Гинеколог был за Марка. Под дружный хохот решение приняли.

Однако мало-помалу все это осталось в прошлом. Марк остепенился, стал на пару с Валерой соучредителем в серьезной конторе, занимающейся «растаможкой».

Примерно к этому же периоду относится начало заботы Марка о своей грешной душе, обращение к православию и знакомство с отцом Григорием.

Со временем Валера организовал собственный бизнес и вернулся в Питер. От дел в созданной когда-то компании отошел, затраты нести отказался, на прибыль, соответственно, также не претендовал. Время шло, и Валере стало совсем лень да и хлопотно подписывать какие-то протоколы собраний, утверждать непонятные и ненужные ему сделки, назначать неизвестных директоров, и в конце концов он предложил Марку оформить его долю на себя: «Черкни там за меня, где надо, мы ж друзья, что нам эти бумажки». Марк «черкнул», и жизнь потекла дальше.

Все было хорошо до момента, пока не стало плохо. Понятие «плохо» имело конкретные очертания в форме изменившихся правил игры, знаменовавших начало новой эры: стабильных нулевых. Кстати говоря, «стабильность» определяется как неподверженность значительным изменениям, причем не только плохим, но и хорошим. Сам же «ноль» – число, от прибавления, а также вычитания которого никакое другое число не меняется. Имея это в виду, попробуйте познать смысл выражения «стабильные нулевые»…

Но в случае Марка все поменялось. Из бизнеса пришлось уходить, освобождая место вновь прибывшим людям в погонах. Валерий, также освободивший место для новой элиты Ингерманландии, вспомнил о своей доле в Москве и потребовал денег. Марк, естественно, отказал.

Юридически долю свою Валера внес много лет назад столами и стульями, оцененными в две сотни тысяч рублей, коих никто и никогда в глаза не видел. При миллионных оборотах это копейки, то есть внесение доли было «номинальным». В организации оба они были соучредителями, имея злополучные 50 % на 50 %. Так их называю, потому что львиная доля предпринимателей, начиная бизнес с друзьями, совершенно не думают и не понимают, что при возникновении трений между партнерами схема, при которой ни у кого нет большей доли, то есть права принимать принципиальные решения, обрекает бизнес на уничтожение. Возникает вопрос: на чьей стороне генеральный директор? А тот обычно сам не рад сложившейся ситуации, так как приходил в фирму зарабатывать, а не участвовать в разборках. И дальше со всеми остановками.

Долго ли, коротко ли, а пришло такое время, когда Валера взял да и написал заявление о преступлении, обвиняя Марка в том, что он документы подделал и долю его в обществе с ограниченной ответственностью присвоил.

Заявление свое Валера отправил с берегов Невы в одно из столичных УВД по факсу. Дальше ведомство, в котором существует поговорка «заявитель – враг дежурной части», ведомство, о котором на уровне генерального прокурора РФ сказано, что «уголовная статистика, к сожалению, отражает не истинное количество совершенных преступлений, а негодную практику их регистрации… она (полиция. – Прим. авт.) объективно покрывает преступников, помогает им избежать заслуженного наказания, потому что часть преступлений вообще не регистрируется»[5], это ведомство неожиданно проявило чудеса расторопности. Не просто зафиксировало питерское эпистолярное творчество, но и возбудило по факсовым листкам уголовное дело. Неформатные бумажки эти, кудрявясь, потом долго выглядывали из пухлой папки первого тома дела, как бы напоминая о том, что бывают в нашей жизни чудеса.

Возмущенные полицейские, неподкупный следователь и беспристрастный прокурор довольно быстро нашли виновного, и очень скоро Марк ел яблоки, сидя на привинченной к полу мебели.

Отношение его к этому факту было, на удивление, спокойным. Не могу сказать, что имело место христианское смирение. Скорее разгадка таилась в злой шутке Дюрренматта: «Любого человека, ничего ему не объясняя, можно посадить в тюрьму лет на десять, и где-то в глубине души он будет знать, за что»[6].

Дело попало к печально знаменитой жесткими приговорами судье, которая часто давала сроки большие, чем установлено в Уголовном кодексе, и не подвергаемые отмене вышестоящими инстанциями. Мне было известно, как она сохраняла «каменную маску» вместо лица на заседаниях, грубо обрывала адвокатов и авторитарно подавляла попытки защиты отстаивать свои позиции. Ни о каком вменяемом ведении процесса, реальной состязательности сторон не шло и речи.

Единственным шансом на успех был тот факт, что прокуратура, видимо успокоившись в связи с попаданием дела в надежные руки, прислала на процесс новенькую помощницу прокурора. Девушку, без сомнения, образованную, но не имеющую большого опыта. Судебное следствие началось с допроса свидетелей, коих в деле фигурировало множество – от сотрудников фирмы и общих друзей до знакомых и мимо проходивших личностей.

О стратегии и тактике допроса свидетелей в ходе судебного заседания написаны десятки книг. «Ряд обдуманных и расчетливо перемешанных вопросов может вынудить свидетеля признать то, что он хотел бы утаить»[7]. Это цитата из главы «Допрос свидетелей» труда «Уголовная защита», написанного русским юристом времен царской России Петром Сергеевичем Пороховщиковым (публиковался под псевдонимом П. Сергеич). Данная глава, на мой взгляд, является лучшим пособием для того, как адвокату правильно вести допрос свидетелей.

Впервые она помогла мне, только закончившему вуз, когда довелось представлять интересы коллеги по новой работе в иске о защите чести и достоинства. У коллеги шел тяжелый бракоразводный процесс. Тем временем бывшая теща опустилась до того, что написала грязный пасквиль ему на работу, описывая, как он ей угрожал и срамил ее на людях. Коллега подал иск с требованием опровергнуть порочащие его сведения. Краеугольным камнем процесса стал факт якобы встречи истца и ответчицы, в ходе которой были произнесены угрозы и прочие «обидности». Наша сторона доказывала, что никакой встречи не было. Ответчица привела семь человек лжесвидетелей, доказывающих, что встреча была. Все свидетели как под копирку говорили одно и то же, но спотыкались на косвенных вопросах, об ответах на которые не договорились заранее. Например: если они видели встречу, то в какую сторону участники направились после ее окончания? Или: откуда пришли на встречу истец и ответчица?

Четвертым по счету в зал вошел подполковник существовавшей тогда налоговой полиции, весь в значках и юбилейных медалях, который являлся соседом бывшей тещи моего коллеги. Подполковник сообщил, что осуществлял чуть ли не оперативное сопровождение ответчицы от квартиры до места встречи, следуя на расстоянии, при этом имел целью предупреждение противоправных действий со стороны моего доверителя. Внешний вид бравого служаки, фразы «оперативное сопровождение», «противоправные действия» произвели на судью впечатление, и он заколебался: «А вдруг не врут?».

Следующим вошел муж тещи, бывший тесть истца. Несколько сбитый с толку предыдущим свидетелем, я не знал, как вести допрос дальше. В памяти автоматически всплыли слова незадачливого зятя о том, что теща мужу всю жизнь направо и налево изменяла, продвигаясь таким образом вверх по карьерной лестнице, попросту говоря – пока была «в соку», то спала с начальством. Была в курсе этого и ее дочь, до которой доходили обрывки сплетен, и, естественно, муж бывшей тещи. Однако все молчали, пользуясь материальными плодами супружеской измены, под предлогом сохранения ячейки общества.

К сожалению, в данной ситуации помочь мне эта информация никак не могла. Муж тем временем бодро сообщил суду, что в день встречи, субботу, он оставался дома, отправив жену на «свидание» в сопровождении военного-профессионала, а после ее возвращения тщательно расспросил ее о произошедшем. Взоры устремились на меня.

– То есть вы на встрече не были? – промямлил я.

– Я же сказал, что нет.

– У вас еще вопросы к свидетелю есть? – судья был явно раздражен.

– Да, ваша честь. – Вопросов у меня на самом деле не было, но и отпускать свидетеля в такой момент было категорически нельзя.

– Тогда задавайте!

– Итак, в тот день вы остались дома ждать супругу. На саму встречу вы не пошли, отправив с ней профессионала. А когда она вернулась, то подробно расспросили ее о состоявшемся разговоре… – начал как можно спокойнее рассуждать я.

– Я уже сказал об этом, так все и было! – Свидетель немного нервничал.

– Представитель тянет время, у него кончились вопросы! – скалился адвокат ответчицы.

– Вопрос задавайте! – настаивал судья.

Стараясь не обращать внимания на эти реплики, я продолжил логическую цепочку своих рассуждений:

– …но мы утверждаем, что встречи никакой не было. Это значит, что в ту субботу ваша жена ушла с соседом в неизвестном направлении, пробыла с ним какое-то время, после чего вернулась и рассказала вам историю. А сколько по времени она отсутствовала с соседом? Два часа? Больше?

Эффект от вопроса превзошел мои ожидания.

– Ты на что намекаешь, щенок?! – Многие годы не имея возможности дать волю эмоциям, муж-рогоносец решил за все обиды отыграться на мне. – На что ты, тварь, намекаешь, я тебя спрашиваю?!

Изрекая слова как можно медленнее и спокойнее, я ответил:

– Ни на что. Просто задаю вопрос.

Мой ответ потонул в возгласе очнувшегося судьи:

– Свидетель, к порядку!

От гнева ноздри свидетеля вздувались, краска залила лицо, руки непроизвольно сжимались в кулаки. Он перевел совершенно обезумевший взгляд на судью:

– И ты тоже заткнись! Еще учить меня тут будешь!

Дальше все было разыграно как по нотам. Свидетель был удален из зала суда. Оставшихся суд постановил не заслушивать. К уже данным показаниям отнесся критически. Иск был удовлетворен в полном объеме, включая значительную материальную компенсацию. Как выразился мой коллега: «Вдарил по этой офигевшей банде рублем».

Надо отметить, что в тот раз я все же нарушил правило, которое самым верным образом сформулировала Джоди Пиколт[8]: «Ни один опытный адвокат никогда не задаст свидетелю вопрос, на который сам не знает ответа». Хотя для того случая есть смягчающее вину обстоятельство: опыта у меня еще не было.

На суде у Марка все было как надо. Раз за разом свидетельские показания, данные в ходе следствия, рассыпались после вопросов адвоката. Свидетели фактически опровергали все, что записал в протоколах их допроса следователь, и сообщали совсем иную картину происшедшего. Кроме того, «вы просто не представляете, сколько всего может не запомнить человек, если он вызван в качестве свидетеля», как мудро выразился создатель «принципа Питера»[9], то есть сам Лоуренс Питер.

Помощница прокурора, видимо, полагала, что это все несущественно. Ну а я, испытывая легкое головокружение от успеха, продолжал отбивать свидетелей. Дело стало рассыпаться на глазах.

Обращение судьи к помощнице прокурора прозвучало как гром среди ясного неба:

– Прокурор, вы понимаете, что он делает?! – указательный палец жрицы Фемиды смотрел в мою сторону.

– Он? – в голосе стороны обвинения прозвучало неподдельное удивление. – Он задает вопросы свидетелям.

Хотя такой ответ трудно было назвать неправильным, но судью он почему-то не устроил, и она, тяжело вздохнув, объявила перерыв до утра следующего дня.

Утром на месте милой помощницы прокурора восседал один из тяжеловесов обвинения. За ночь прокуратура по чьей-то просьбе сменила своего представителя, и теперь каждый мой вопрос обрывался протестами и загоном свидетеля в угол его же показаниями, которые он дал в ходе следствия. Любые мои ходатайства отклонялись. Все попытки изменить ситуацию наталкивались на объявление очередного замечания судьи, которая, забыв про слепую беспристрастность Фемиды и находясь скорее в фанатическом ослеплении, полностью играла на стороне обвинения. Из всех участников судилища ее не устраивал теперь только адвокат.

Несмотря на это, я продолжал упорно следовать линии защиты, чем заслужил в одно из заседаний прозвище со стороны Марка, которым именовался до конца разбирательства. После очередного вопиюще несправедливо проигранного раунда он в запале махнул рукой и присел на скамью, демонстративно развернувшись спиной к суду. Я тоже от имевшей место беспардонной наглости обвинителя испытал чувство, близкое к отчаянию. Однако взял себя в руки и, стараясь говорить монотонно, стал заявлять следующее ходатайство, которое было намечено по нашему плану. Закончив, услышал из-за спины удовлетворённый баритон:

– А Вы, Григорий, оказывается, юридический ригорист.

Вопреки нашим усилиям, процесс катился по наклонной. В конце концов даже мне этот фарс надоел.

– Ваша честь, у меня внепроцессуальное ходатайство.

В этом месте мой внутренний голос заорал: «Что ты делаешь?! Опомнись! Такой формы ходатайства нет в природе!» Судья была с ним согласна:

– Вы что хотите сказать, адвокат?

Адвокат, не показывая пальцем на монстра обвинения, ни к кому не обращаясь, сказал-выдохнул:

– Так нечестно.

Конечно, можно было бы присовокупить к этой фразе еще много чего. Про то, что судопроизводство давно уже обогнало по производительности и рентабельности любое другое производство в нашей стране. Про обвинительный уклон правосудия, про явно заказной характер дела, про машину по штамповке приговоров… Но адвокат произносить всего этого не стал. Поскольку sapienti sat[10].

Фразу предпочли счесть результатом переутомления, и процесс покатился дальше.

…Прокурор окончил читать обвинительное заключение. Государство в его лице просило четыре года колонии общего режима.

Адвокат встал и, понимая всю бессмысленность пламенного выступления, не устраивая «чемпионат по метанию бисера»[11], спросил судью:

– Ваша честь, вы помните, я внепроцессуальное ходатайство заявлял?

Служительница Фемиды неподдельно удивилась:

– И что?

– Учитывая его, прошу вас назначить наказание, минусуя один год.

Можно было попросить отнять два года, но санкция статьи начиналась с трех лет и такая просьба была бесперспективной.

Видимо, опешив от неожиданности, она пристально посмотрела на меня.

– Это вся ваша речь, адвокат?

– Да, уважаемый суд.

Смею утверждать, что «каменная маска»… нет, не улыбнулась, конечно, но скальные породы в районе губ разошлись, показывая расположение к смеху или хотя бы к доброжелательности.

Печально знаменитая жесткими приговорами судья, которая иногда давала сроки больше, чем установлено в Уголовном кодексе, назначила Марку наказание: три года лишения свободы.

Как принято говорить в тех местах, куда он отбыл: год не срок, два – урок, три – пустяк, пять – ништяк[12].

Находясь в изоляторе, а позже в колонии, Марк не оставил православной веры. Наоборот, воевал с администрацией по поводу времени для молебнов, посещений священников, но самым известным случаем стала встреча им своей первой Пасхи в неволе.

Надобно отметить, что пасхальный день, главный праздник всех христиан, для заключенных наполнен особым смыслом. Истоки этого лежат в какой-то генетической памяти сидельцев, идущей со времен русских царей, которые всегда на Пасху посещали тюрьмы и остроги. Соблюдая заповедь «Помните узников, как бы и вы с ними были в узах, и страждущих, как и сами находитесь в теле»[13], государи и государыни всероссийские в Светлое Христово Воскресенье лично одаряли острожников едой, одеждой и самым желанным – свободой, объявляя о помиловании. Древнехристианский обычай также подразумевал выкуп состоятельными людьми из темниц должников.

Именно об этой богоугодной традиции великий Пушкин иносказательно писал:

Обычай «пасхального прощения», берущий начало еще с ветхозаветных времен, утвержден был у христиан в 367 году по Рождеству Христову при императоре византийском Валентиниане. Советская же власть не то что пасхальное прощение, но и саму Пасху пыталась отменить. В итоге отменили саму советскую власть. Однако обычай пока не возрожден, хотя стоило бы.

Не скажу точно, известно ли было заключенному Марку об императоре Валентиниане, но неуемная энергия своеобразного мышления, которая даже за решеткой не могла оставаться взаперти, дала о себе знать.

Незадолго до Пасхи Марк был отправлен с поручением в административный корпус. Выполнив задание, он решил позвонить на волю, благо заместитель начальника ему это разрешил сделать по телефону из приемной. Пока он разговаривал, ему на глаза попалась книжка, лежащая на рабочем столе. Она называлась «Справочник организаций и предприятий города N». Подумав, он открыл ее на странице с телефонами директоров хлебозаводов. Дальше состоялись похожие друг на друга телефонные звонки:

– Добрый день, с вами разговаривает начальник колонии… – дальше Марк представлялся именем хозяина зоны. – Скоро наступает Светлый праздник Пасхи Христовой. Ваш хлебозавод печет по этому случаю куличи. Скажите, а непроданные, которые к концу Светлой недели возвращают из магазинов, вы куда деваете?

Ответы были также похожи:

– Отвозим на свиноферму.

– А хорошо ли это? Вот тут, недалеко от вас, находится место, где больше тысячи людских душ не имеют утешения на Пасху. Не лучше ли привезти эти куличи им?

В конце пасхальной седмицы в колонии наблюдалась странная для сего места картина: фуры с хлебозаводов, нагруженные куличами, стояли перед воротами. Возле них метались конвойные и сотрудники администрации, выясняя, что происходит, и кто это устроил.

В тот год каждый сиделец отпраздновал Светлое Христово Воскресение, вкусив кулич. С надеждой на лучшее. «Начальник колонии» получил взыскание. А традиция жертвовать непроданные куличи заключенным остается в губернском городе до сих пор. Нарушена она была только однажды, когда новый хозяин все куличи приказал свалить на пол в хозблоке, где они и сгнили, не доставшись узникам. По странному стечению обстоятельств начальствовал он после этого совсем недолго, и через год, на следующую Пасху, его в колонии уже не было.

Истории с этим судом в 2019 году исполнится десять лет. Валера так и не смог наладить свою жизнь, «погнался за крохой, да без ломтя остался», опустившись до откровенно разбойных схем, и в настоящее время отбывает наказание за совершение убийства.

Марк давно уже освободился, и теперь мы каждый год вкушаем освященные яблоки за праздничным столом отца Григория, вспоминая «батюшкины яблочки», как дела давно минувших дней.