Глава 8. Оригинальная благодарность…
Две волны всадников одна за другой на рысях летели по заснеженному полю. Первая, гораздо меньшая, убегала после сокрушительного разгрома в недавней битве; вторая, состоящая из победителей и куда большая числом, настигала их. И настигла бы, если б один из беглецов, скачущий стремя в стремя с рыжеволосым красавцем, не крикнул ему на ходу:
– Всем не уйти, Юрий Данилыч. Заслон надо оставить.
– Вот и оставляй! – огрызнулся красавец.
Всадник помрачнел, но послушался и приказ исполнил – развернул часть малой дружины московского князя, схлестнувшись с преследователями. Сшибка была яростной, но с предрешенным исходом – слишком мало было у него воинов. Однако главное они выполнили – подарили своему князю драгоценные минуты, чтобы тот смог оторваться от погони.
Правда, отрыв получился небольшим. И спустя час по повелению Юрия Даниловича другой его боярин по прозвищу Шигоня, вновь ополовинив остатки дружины, ринулся на юг, в сторону Москвы, увлекая за собой тверских ратников. Меж тем оставшиеся два с небольшим десятка во главе с самим князем, свернув в заснеженный лес, продолжили путь на запад, в сторону Ржева.
Выезжать на какую-либо дорогу было опасно – можно нарваться на разъезды, предназначенные для перехвата беглецов, ибо тверской князь Михаил Ярославич предусмотрителен. Да и поди-сыщи их под снегом, эти дороги. Пришлось петлять по лесу.
Затемно остановились на ночлег. Костёр поначалу решили не разводить, но через час Юрий Данилович решил переиначить:
– Разжигай.
– Ежели бы в ельнике стояли – одно, а в сосновом бору огонь далеко видать, приметить могут, – несмело возразил ему один из спутников. – Береженого бог бережет, а не береженого лихо стережет, княже.
– На всякий час не обережешься, – огрызнулся рыжий. – А без костра нас и примечать не надобно – сами к утру замерзнем, – и он, упрямо мотнув тускло-рыжими кудрями, давно от пота и мороза слипшимися в противные сосульки, повторил: – Разжигай.
Хворост собрали быстро – лес был старый, валежника хватало. Вскоре пламя заполыхало вовсю. Сгорающие ветки жалобно потрескивали, плача смолистыми слезами. Все сгрудились подле костра, протянув к огню озябшие руки. Но ни тени улыбки не скользнуло ни по одному из усталых лиц. На каждом словно лежала печать мрака, сгустившегося подле них.
Да оно и понятно – чему улыбаться-то? Это поутру все выглядело прекрасно. Изрядная рать, да вдобавок татарский тумен. Разве одолеть эдакую силищу тверскому князю с его сиволапым мужичьем? Оказывается, одолел. И теперь оставалось одно – бежать куда глаза глядят, бросив скарб, оставленный в шатрах, и даже забыв впопыхах про молодую жену Кончаку, в крещении Агафью – родную сестру золотоордынского хана Узбека.
На одно ума хватило – не припуститься обратно, в стольный град Москву. На дорогах, ведущих к ней, ему б точно не сносить головы – там его ждали в первую очередь. Ну а коль нельзя на юг, остается искать спасения на севере, у господина Великого Новгорода, благо он пока еще их князь. Да и подаренного в качестве свадебного подарка ханом Узбеком титула великого Владимирского князя тоже никто его не лишал.
Вспомнив про Узбека, Юрий Данилович поморщился. Нехорошо с женкой получилось. И хан-шурин навряд ли смолчит, узнав о брошенной в шатре Кончаке, да и народец насмешничать станет. Опасливым взглядом скользнул по спутникам. Нет, вроде ухмылок не приметно. Да и не до того им ныне, другим мысли заняты – выжить, пробраться к Новгороду.
Он успокоился. Правда, оставался ханский гнев. Но то нескоро, до него дожить надо. Да и как знать, еще поглядим, на чью голову он обрушится – тут ведь многое зависит от того, как подать случившееся, как рассказать о нем.
Спали худо – к утру изрядно подморозило, и едва рассвело, дружно повскакивали, торопясь дальше. Хорошо, снегопада не было. Поглядели на след, кой оставили с вечера, и принялись дальше торить дорогу. И вновь незадача. До полудня-то изрядно отмахали, да и на север повернули, как и хотелось, но дальше напрямки не получалось – болото на пути встало. Вброд его одолеть нечего и пытаться. Эвон какие черные полыньи повсюду. Покамест спит здешний хозяин – вон как ровно парок смердящий клубится, но поди залезь, разбуди его и увидишь, что станется. Каждый серчает, когда его нежданно-негаданно будят, а у болотняника и без того нрав злобный. Того и гляди ухнешься с головой в черную зловонную жижу и поминай как звали.
Пошли в обход, да владения болотного хозяина длиннющими оказались, а стоило их обогнуть, как чуть погодя на пути выросла новая буча. А погоню пусть и не видать, но чуяли – никуда она не делась, идет по пятам.
Брели долго. Кони последний овес из торб дохрумкали, да и у самих еда почти кончилась. А главное, заплутали окончательно. С этими петлями все перепуталось и поди пойми, где ныне полунощная сторона? Как назло небо после метели не прояснилось, оставаясь затянутым тучами – ну-ка, угадай, с какой стороны солнышко. Пытались по мху определиться, но бор старый, деревья вековые, со всех сторон им затянуты. Делать нечего: встали и принялись гадать, куда податься.
– Что, зацепились за пенек и простояли весь денек? – зло гаркнул нетерпеливый Юрий Данилович. – А я так скажу, удалой долго не думает.
– Всякое решение любит рассуждение, – осторожно заметил один из спутников.
– А кто думает три дни, выберет злыдни, – запальчиво отмахнулся московский князь. – Раздумье токмо на грех наводит. Сколь ни кумекай, а быть тому, что на небесах начертано. Посему едем… – он поднял руку, на миг замешкался, но в следующую секунду твердо указал вправо: – Туда, други мои верные.
Ехали недолго – снова болото. Никак в заколдованное царство болотняников угодили, иначе откуда бы их столько на пути оказалось.
– А ныне в какую сторону подадимся? – сумрачно спросил боярин Мина.
– Туда, – неуверенно указал Юрий Данилович влево…
Но ему вновь свезло: вдали показался какой-то несуразно одетый высокий мужик. Пригляделись и вовсе диву дались: татарин. Откуда взялся? Подъехали поближе и зоркий боярин Мина, приглядевшись, ахнул:
– Эва, да он синеглазый! – и не упустил случая польстить князю: – Не иначе как татарин сей – удача твоя, княже. Больно очи у вас цветом схожи.
Юрий самодовольно кивнул, не став отрицать, и ласково заговорил со странным встречным – надо ж расположить к себе загадочного чужака, чтоб показал нужную тропку-стежку, благо по-русски тот говорил хорошо. Правда, как-то мудрено изъяснялся, но что с басурманина взять, нехристь – он и есть нехристь. Одно имечко чего стоит – Улан. Хотел князь для вящей значимости поведать про себя, но вовремя спохватился – все-таки на чужой земле. Кто знает, как поведет себя этот Улан, узнав, что разговаривает с заклятым ворогом своего князя – лучше не рисковать. И, подытоживая разговор, Юрий сказал:
– Ну, будешь у меня в Новгороде Великом, милости прошу в гости. Токмо мне дотуда добраться надобно, а я чуток заплутал. Не покажешь, куда путь держать, чтоб на Торжок выйти?
Татарин показал. Оказалось, очень просто. Надо болото справа обогнуть, а как кончится – прямо и прямо.
– Ну в точности, как я сам обсказал, – взбодрившись, весело крикнул князь. Спутники, хорошо помнившие, что он предложил податься влево, деликатно промолчали. – Лови перстень мой, дарю, заслужил. А с нами не желаешь?
Улан, ловко поймавший золотой перстень с вделанным в него крупным синим камнем, в ответ молча развел руками, давая понять, что не желает.
– Ну-у, как себе знаешь, – чуточку разочарованно протянул Юрий Данилович. – Тогда прощевай, – и тронул коня, но, проехав два десятка саженей, повернулся к боярину Мине. – Нам путь чрез болота указал – добро. Но ведь он и тверичам его может подсказать, – негромко произнес он. – Да и про того, кто по нему совсем недавно ускакал, тож не смолчит.
– Пояснить ему, чтоб язык за зубами держал?
– Токмо как следует растолкуй, чтоб ежели и захотел чего кому поведать, ан не смог бы, – особо выделил он последние слова и посоветовал: – И не спеши. Ни к чему остальным об нашем расчете с ним ведать. Отъедем чуток, тогда и…
Мина оторопел. Хотел возразить, но, глянув в сузившиеся светло-голубые, подернутые ледком равнодушия глаза князя, перечить раздумал и согласно кивнул. Но сам к татарину не поехал. И без того на нем грехов, как на барбоске блох, ни к чему лишний добавлять. Да и не по чину ему. Пущай лучше…
Он оглянулся на своих людей, прикидывая, кого оставить. Гадал недолго – выбрал Звана с Варуном. Оба лихие, из таковских, кто колебаться не станет, ибо и руки по локоть в крови, и сами в ней по маковку. В сабельном бою, правда, не из лучших, но ведь двое супротив одного, к тому ж конные против пешего. Наказав, чтоб не удумали оставлять тело на виду, но притопили его в болоте, Мина велел поторапливаться, а сам устремился вслед за остальными.
Но дальнейшие события пошли не совсем так, как предполагал боярин. Началось с того, что татарин заподозрил недоброе. Мо́лодцы-то особо не таились, загодя сабельки извлекли. Тут и дурень догадается, для чего остались ратники. Да вдобавок им порезвиться захотелось, в догонялки поиграть.
Правда, игра худой оказалась. Оказывается, у басурманина яма имелась неподалеку, на крупного зверя вырытая. В нее-то нехристь и заманил Варуна, успев отскочить в самый последний миг. Хорошо, тому свезло и острые колья достались лошади.
– Ах ты ж поганец! – возмутился Зван и, озабоченно оглянувшись в сторону уехавшего небольшого отряда, решил поскорее закончить дело.
Увы, не вышло. Вертким Улан оказался. Однова пригнулся, вдругорядь от сабельки отпрянул, а в третий раз под коня исхитрился поднырнуть. И нет, чтоб как заяц стрекача задать, когда с другой стороны вылез, а он сам на дружинника напрыгнул, с лошади его свалив. Мало того, он, изловчась, столь лихо рубанул Звана по шее ребром ладони, что тот остался лежать без чувств.
Но и сейчас Улан убегать не спешил, бросился со всех ног к Варуну, к тому времени выбравшемуся из ямы. Тот едва успел встать на ноги и выпрямиться во весь рост, как глаза от изумления выпучил – в прыжке, да ногами вперед его еще никто никогда не атаковал. Удивленным он и свалился обратно в яму, напоровшись аккурат на кол, что оставался свободным. Так и помер он с изумленно вытаращенными глазами. Поглядев сверху вниз на умершего, Улан поморщился и направился к лежащему на снегу.
– Эх, наручники бы сюда, – со вздохом сожаления протянул он, задумчиво разглядывая незадачливого воина, и принялся связывать его тем, что имелось в наличии, то бишь обычной веревкой. – Вот так, – удовлетворенно кивнул он и, с усмешкой глядя на дружинника, произнес вовсе непонятное для того: – Вы имеете право хранить молчание, а также на один телефонный звонок и на адвоката.
– Чего-о! – вытаращил глаза очнувшийся Зван.
– Того-о, – передразнил его Улан и, легонько пнув в бок носком лаптя, рявкнул: – Хватит разлеживаться! Пора в деревню, а то засветло не успеем. Давай вставай, а за жизнь и за дела наши скорбные, как говорит мой друг, по дороге покалякаем…