«Мёд»
Памяти Гаврилина Михаила Ивановича….
«Кирпичики»
– Мишка, дуй домой! Батя твой за «кирпичики» взялся!!!
Мишка пулей рванул домой. Если батька добрался до «кирпичиков», то, хана! Спасайся, кто может! А дома мамка с сестрами. Мишка бежал, что есть духу. «Только бы успеть, только бы успеть», – думал он. На бегу отворяя калитку, парень немного успокоился. Из открытых окон неслось:
Началась война буржуазная,
Озлобился рабочий народ.
И по винтикам, по кирпичикам
Растащили кирпичный завод…
Мишка влетел в хату. Отец сидел посреди хаты с баяном в руках и рвал меха. Парень огляделся. Мамки и сестер не видать. Вздохнув с явным облегчением, он подошел к отцу.
– Бать, дай баян….Устал поди… Хочешь, я спою? А ты, приляг, приляг…
Отец, стеклянным глазом смерив мальчика с головы до ног, хотел что-то крикнуть, но, прохрипев невнятную фразу, сделал шаг и упал ничком на кровать. Мишка вздохнул, помог отцу устроиться и вышел во двор.
– Ну, как, сынок? Угомонился? – мать, вытирая слезы, вопрошающим взглядом смотрела на Мишку. Сестры прижимались к матери и, дрожа то ли от холода, то ли от страха, тоже смотрели на Мишку, как на икону.
– Все, мама… Спит он… Идите в хату… Застудите малых…
– Ой, сыночек мой… Сгинем, сгинем мы без тебя…, – мать прижалась к сыну и зарыдала…
На дворе гудело лето сорок первого. Спасителю-Мишке шел десятый год.
«Переправа»
Гудериан уже приготовился праздновать победу. В своем плане он не сомневался. Только, по ходу, зря он намылил свои лыжи. Лыжня, как выяснилось, была для него не по зубам.
Тула готовилась к обороне. Жители всех близлежащих поселков и деревень строили оборонительные сооружения и копали противотанковые рвы.
Мишка валился с ног от усталости. В окне показалась рыжая голова.
– Мих, Мишаня… Мишка! – безголосо шипело за окном.
Мишка устало разлепил веки. Сил не было.
– Не голоси ты! Спят все. Че надо?
Петруха отлепился от окна и подошел к крыльцу.
Мальчишки были друзьями – не разлей вода.
– Курить есть че? – Петька по-взрослому сплюнул.
Мишка принес табачную самокрутку из «золотого» отцовского запаса, оставшегося с довоенного времени.
Затянувшись, Петька продолжал:
– Слышь, Мишаня, бабы давеча болтали – видели фрицев у реки. Ты, это…
Мамке скажи, пусть малых берет, да в «Таптыково». У тебя, вроде, тетка там. Мож не доберутся туда гады.
Мальчики, молча, посидели и разошлись так же, молча, по-взрослому. На сон времени не оставалось. Родина просила защиты.
Линия фронта приближалась к Туле. Немцы, озверев от сопротивления, бомбили и обстреливали близлежащие поселки и деревни.
Мишка с отцом провожали своих к тетке в надежде, что скоро фрицы будут биты. Мост через Упу был взорван, и местные устроили самодельную переправу.
Приближался ноябрь. От реки тянуло холодом и беспокойством. Шли, молча. Погодки Анечка и Катерина, девчушки трех и четырех лет, закутанные в бабкины платки, серьезно переглядывались, сидя на отцовских руках.
Вокруг стояла жуткая тишина.
У переправы отец передал Анечку матери, поцеловав обеих наскоро, как-то странно и неуверенно, будто забыл что-то. Отступив назад, он ждал, когда жена возьмет Катерину. Та уже протянула ручки к матери….
Дальше Мишка помнит только, как еле-еле разлепил глаза и почувствовал запах крови на губах. Странная, оглушающая тишина, казалось, длилась вечно. Отца с Катериной не было. Мать по-прежнему стояла на плоту и дико кричала беззвучным ртом.
В голове у Мишки отцовская гармонь играла «Кирпичики»:
Сенька кровь свою проливал в бою —
За Россию он жизню отдал,
И несчастную всю судьбу свою
Он, как жженый кирпич, поломал….
«Петька»
Война закончилась. Мишка теперь был главой семьи. С матерью говорил не часто. Боялся. Не знал, что говорить и какие слова правильные. У многих из деревни погибли родные и близкие, но разве от этого легче. Мать, как-то разом, ссутулилась, сгорбатилась вся. Отцову гармонь убрала, и долгие годы бережно хранила. При имени «Катерина» вздрагивала, бледнела и, как будто теряла связь с миром.
Друзья, по-прежнему были рядом. Не зная детства, они шагнули во взрослую жизнь.
– Петрух, помнишь девок в бане? Кого б ты жахнул?
– Варьку толстую… Видел, у нее сиськи какие?!
Парни засмеялись. От их хохота лошади ухнули в стороны. В свете костра было и тепло, и уютно.
– А я бы Алену-егозу…, – протянул Мишка и, задумчиво, замолчал.
– Да, она и сама не прочь. Видел, как она глазами на тебя зыркает?
Петька пошевелил палкой угли. Искры яркими вспышками взметнулись вверх.
– Давай позовем их с собой завтра?
– А согласятся?
– Куда денутся?!..
Назавтра вместе с девушками друзья пошли в ночное. Свидание решили провести подальше от любопытных глаз. Колхозные лошади послушно шагали рядом, отгоняя хвостом мошкару и изредка пофыркивая.
Хорохористые в разговорах, на поверку наши герои оказались робкими и боязливыми. Девчата, наоборот, вели себя очень уверенно.
– Далеко еще, Мишут?
Алена, красивая русоволосая девушка, отмахнулась от комара и посмотрела в карие глаза ухажера.
Мишка прокряхтел что-то невнятное. Петр, вообще, шел поодаль, будто отношения к этой компании вовсе не имеет. Варвара, укутав плечи в платок, искоса поглядывала на Петра.
Наконец, компания решила остановиться. Деревня скрылась из вида в молочной пелене тумана. Ночную тишину изредка нарушали резкие звуки хлопанья крыльев какой-то птицы. Лошади, почуяв стоянку, опустив гривы, пощипывали густую траву.
Петька расчищал место для костра. В лунном свете что-то блеснуло. Парень с любопытством обеими руками взялся за работу… И, вдруг, раздался страшный взрыв…
Мишка по-волчьи завыл, бросаясь к другу. Аленка, будто онемев, стояла белая, как смерть, боясь пошевелиться. Едва ступив на ногу, Мишка рухнул от боли. Со лба у него стекала тонкая струйка крови.
Петьке с Варварой уже было не помочь…..
«Мёд»
Сталинский режим, направленный на принудительное изъятие продовольствия у производителей в «закрома родины» и засуха тысяча девятьсот сорок шестого года привели к страшному бедствию на всей территории СССР. Голодало более ста миллионов человек.
Крестьяне жили под постоянным страхом репрессий. По закону « О трех колосках» за «хищение» с поля колосков после уборки хлеба сажали в тюрьму детей с двенадцати лет.
Жатва сорок шестого длилась под жгучим солнцем, убогий хлеб скашивали преимущественно вручную, косами. От трудной изнурительной работы у крестьян пухли бока. Собранный урожай вывозили в государственные закрома, а колхозные амбары стояли пустыми. Жалкий урожай с приусадебных участков по большей части уходил на продналоги.
Мать, еле передвигая ноги, шла по двору, из живности по которому сновали только мыши.
Деревня уже даже не стонала. Голод и смерть печальным тандемом передвигались от дома к дому.
Выронив пустую чашку из рук, мать прошептала:
– Мишенька, сыночек… Поди к бабке Акулине, спроси, как они там, живы ли?
Акулина, двоюродная тетка матери, жила на окраине деревни, на самом отшибе, у обрыва. Когда-то давно на этом месте стояла мельница. Речку в этом месте можно было перейти вброд.
Мишка шел по пожухлой, выгоревшей траве. Дом Акулины черной точкой дополнял безрадостную картину.
Вокруг дома стояла мертвая тишина. Слышно было лишь журчание воды в реке. В доме было темно и жутко. Из-под тряпок на кровати торчали детские тощие ноги. Тетка собирала на полу какие-то крошки. Сидящий в углу дед, кажется, уже договаривался со смертью. «Старуха с косой» поджидала своего часа.
…Кобыла нервно подрагивала и косилась на Мишку. Тот гнал ее к зарослям у реки. Боясь быть пойманным, парень пытался, как можно скорее, увести и спрятать ворованную лошадь. От страха его сердце, казалось, сейчас разорвется. Как, вдруг, за спиной, ему послышалось какое-то шлепанье. Оглянувшись, Мишка обомлел. Следом за ними шел жеребенок. Почуяв мать, он притих и спокойно стоял, разглядывая Мишку разноцветным зрачком своих раскосых глаз.
– Пошел! Пошел отсюда!
Малыш стоял, не шевелясь.
– Иди же, дурак! Беги!
По мишкиным щекам ручьем текли слезы. Парень палкой пытался отогнать преследователя. Лошадь нервничала.
Рыдая, Мишка завел кобылу с жеребенком на двор Акулины. И тут же раздался страшный звук, похожий на свист. Затем что-то ударилось об землю. Мальчишка закрыл лицо руками.
– Господи, помоги!!!!!, – его душа разрывала грудь…
…Как пришел домой, Мишка не помнил. Дорогой его преследовал звук косы и запах горячей крови.
Из оцепенения его вывел незнакомый голос.
– Руки за спину! Подойти ближе!
Человек в погонах смотрел колючим взглядом прямо в глаза «врагу». Еще несколько человек в такой же форме рыскали в доме и по двору.
Мишку несколько раз прощупали и обнюхали. Мысленно он прощался со своей свободой, с матерью, сестрой и родным домом…
Время шло. Мать с сестренкой, тихо стояли у плетня, еле держась на ногах.
Наконец, двор опустел.
– Мед…., – неслышно прошептала мать, – мед с пасеки украли…., ищут мед….
Ноги подкосились и Мишка осел на крыльцо… В густых черных, кудрявых волосах у него блестела седая прядь….
Как на фабрике была парочка:
Он был, Сенька, рабочий простой,
А она была пролетарочка,
Всем известна своей красотой….