Наваждение. Наши дни (Дуглас Престон, 2010)

Глава 5

Округ Сент-Чарльз, штат Луизиана

Серый «роллс-ройс фантом» повернул по изогнутой дорожке, и теперь колеса не только скрипели по гравию, но порой и шуршали по траве.

Следом за «фантомом» шел серебристый «мерседес» последней модели. Оба автомобиля остановились перед большим плантаторским домом в неоклассическом стиле, окруженным старыми дубами, с которых свисала бахрома испанского мха. Бронзовая табличка на фасаде сообщала, что поместье Пенумбра выстроено семейством Пендергастов в 1821 году и входит в государственный реестр исторических памятников.

Алоизий Пендергаст вышел из салона «роллс-ройса» и огляделся. Мягкий свет февральского вечера играл на греческих колоннах, полосами ложился на крыльцо под навесом. Над неухоженными газонами и поросшим сорняками садом плыл легкий туман. Среди кипарисов и мангровых деревьев сонно пели цикады. Бронзовые решетки балконов покрывала густая патина. Белая краска на колоннах потрескалась и отслаивалась. Кругом царил дух запустения.

Из «мерседеса» появился странного вида невысокий коренастый господин в черной визитке с белой гвоздикой в петлице. Походил он на дворецкого какого-нибудь эдвардианского закрытого клуба, но никак не на новоорлеанского юриста. Несмотря на солнечный день, под мышкой он держал аккуратно сложенный зонт. Рука, облаченная в желтую кожаную перчатку, сжимала дипломат крокодиловой кожи. Господин надел на голову котелок и слегка его пришлепнул.

– Мистер Пендергаст, не пройти ли нам… – Он повел рукой в сторону запущенного парка, что виднелся за оградой по правую сторону от дома.

– Конечно, мистер Огилби.

– Благодарю.

Щегольские ботинки юриста замелькали в мокрой зеленой траве. Пендергаст следовал за ним не спеша и без особого желания. Дойдя до ворот парка, Огилби распахнул их, и спутники вошли в дендрарий. Огилби оглянулся с озорной улыбкой и сказал:

– Возможно, мы увидим привидение!

– Это было бы здорово! – ответил Пендергаст в той же шутливой манере.

Проворными шагами юрист двигался по дорожке, некогда усыпанной гравием, а теперь заросшей. За стволом огромной тсуги небольшой участок парка охватывала ржавая металлическая оградка. В высокой траве виднелись покосившиеся надгробия из сланца и мрамора.

Юрист – у него намокли отвороты на брюках – остановился перед памятником, повернулся и взялся обеими руками за дипломат, дожидаясь, пока приблизится клиент. Пендергаст задумчиво прошелся по кладбищу, потирая бледный подбородок, и наконец остановился рядом со своим щеголеватым спутником.

– Ну что ж, – с дежурной улыбкой сказал юрист. – Вот мы и на месте.

Рассеянно кивнув, Пендергаст опустился на колени, раздвинул траву у внушительной могильной плиты и прочитал надпись:

Здесь покоится

Луи де Фронтенак Диоген Пендергаст

2 апреля 1899 – 15 марта 1975

TEMPUS EDAX RERUM[4]

Огилби, стоя позади Пендергаста, водрузил свой крокодиловый дипломат на надгробие, расстегнул замки и извлек некий документ. Придерживая дипломат, положил листок на него.

– Мистер Пендергаст! – Юрист протянул ему тяжелую ручку с серебряным пером.

Пендергаст подписал бумагу.

Огилби, в свою очередь, изобразил замысловатую подпись, шлепнул печать, проставил число и убрал документ в дипломат. Захлопнул крышку, щелкнул замками.

– Вот и все. Я засвидетельствовал, что вы посетили могилу вашего деда. Мне не придется лишать вас наследства. Во всяком случае, пока, – с коротким смешком заметил он.

Пендергаст поднялся, и юрист протянул ему миниатюрную ладошку.

– Всегда рад, мистер Пендергаст; надеюсь через пять лет снова насладиться вашим обществом.

– Взаимно, – сухо улыбнулся Пендергаст.

– Прекрасно! Я теперь в город. Вы со мной?

– Думаю заглянуть к Морису. Он обидится, если я не засвидетельствую ему свое почтение.

– Именно, именно! Подумать только, один присматривает за Пенумброй – сколько? – уже двенадцать лет! Знаете, мистер Пендергаст, – коротышка наклонился вперед и понизил голос, словно собирался поведать какую-то тайну, – нужно непременно навести здесь порядок. Вы можете выручить за поместье хорошую сумму, очень хорошую! Плантаторские дома начала девятнадцатого века – последний крик моды. Здесь получится отличный отель!

– Спасибо, мистер Огилби, но я, пожалуй, не буду с этим спешить.

– Как угодно, как угодно. Не задерживайтесь дотемна. Фамильные привидения и все такое…

Коротышка зарысил прочь, тихонько посмеиваясь и размахивая дипломатом. Пендергаст остался на кладбище в одиночестве. Он слышал, как завелся «мерседес», как заскрипел гравий под колесами, а потом наступила тишина.

Пендергаст еще немного походил по кладбищу, читая могильные надписи. Каждое имя пробуждало в нем воспоминания, все более и более странные и необычные. Здесь лежали перезахороненные останки родственников, извлеченные из семейного склепа на Дофин-стрит после того, как сгорел особняк Пендергастов. А кто-то еще при жизни выразил желание быть похороненным в родовом гнезде.

Солнце опускалось за деревья; золотистый свет тускнел. От мангровых болот потянулся через лужайку бледный туман. Воздух пах листвой, мхом и папоротником. Пендергаст долго стоял среди могил – молчаливо и недвижно, а на землю опускался вечер. Из окон плантаторского дома просачивался сквозь деревья желтый свет. Запахло горящими дубовыми дровами; этот запах неизбежно вызывал воспоминания о детстве, о лете. Из высокой кирпичной трубы лениво струился голубой дымок. Заставив себя двигаться, Пендергаст покинул наконец кладбище, миновал питомник и добрался до крыльца. Рассохшиеся доски протестующе заскрипели под ногами.

Пендергаст постучал в дверь и слегка отступил. Внутри раздались медленные шаги, потом загремели замысловатые замки и засовы. Массивная дверь распахнулась; сгорбленный старик в старинном костюме дворецкого с суровым видом стоял на пороге.

– Мастер Алоизий, – сдержанно приветствовал он Пендергаста, не протягивая руки.

Пендергаст сделал это сам, и старый слуга тепло ответил на его пожатие.

– Морис, как вы тут?

– Хорошо. Видел, как машины подъехали. Принести вам в библиотеку рюмочку хереса, сэр?

– Отлично, спасибо.

Старик повернулся и медленно двинулся через холл в библиотеку. Пендергаст отправился следом. В камине горел огонь, не столько для тепла, сколько для того, чтобы одолеть сырость.

Позвякивая бутылками, Морис топтался у буфета; он налил в крошечную рюмку хереса, поставил ее на серебряный поднос и торжественно подал Пендергасту. Пендергаст взял рюмку, глотнул и огляделся.

Лучше тут не стало: на обоях пятна, в углах горы пыли, в подвале шуршат крысы. За пять лет, что он здесь не был, все заметно обветшало.

– Давайте, Морис, я найду экономку, пусть живет здесь. И повара. Вам так будет гораздо легче.

– Глупости! Я и сам могу следить за домом.

– Думаю, одному тут опасно.

– Опасно? Вовсе не опасно. Я на ночь хорошо запираюсь.

– Разумеется.

Пендергаст отпил хереса, очень сухого «Олоросо». Он лениво попытался припомнить, сколько бутылок осталось в погребах. Столько, что ему и за всю жизнь не выпить, не говоря о портвейне, других винах и отличном старом коньяке. По мере угасания боковых ветвей семейства все винные погреба вместе с деньгами переходили к нему, последнему члену рода, находившемуся в здравом уме.

Пендергаст сделал еще глоток и отставил рюмку.

– Морис, пойду-ка я пройдусь по дому. Вспомню старые времена.

– Да, сэр. Позовите, если я вам понадоблюсь.

Пендергаст открыл раздвижную дверь и вышел в холл.

С четверть часа бродил он по комнатам первого этажа: пустая кухня, малые гостиные, большая гостиная, столовая, салон, кладовая. Дом слегка пах детством; политура для мебели, старый дуб и, бесконечно далеко, запах маминых духов – все смешалось с теперешними запахами сырости и плесени. Каждая вещь, каждый звук, каждая картина – и пресс-папье, и серебряная пепельница, – все было на своих местах; каждая мелочь хранила тысячи воспоминаний о людях, что давно лежат в земле, воспоминаний о свадьбах, крестинах, днях рождения и поминках, о вечеринках, коктейлях, костюмированных балах, о детях, носившихся по залу под возмущенные окрики тетушек.

Ушло, все ушло.

Пендергаст поднялся по лестнице. Два коридора вели в противоположные крылья дома со спальнями, а прямо впереди был кабинет – за дверью с аркой, украшенной парой слоновых бивней.

На полу кабинета лежала шкура зебры, со стены над большим камином смотрела злыми стеклянными глазками голова капского буйвола. Висели тут и другие головы: куду, бушбока, оленя, лани, дикого вепря, лося.

Пендергаст заложил руки за спину и медленно прошелся по комнате. Среди этих стражей памяти и давно минувших событий он, сам не желая, вернулся мыслями к Хелен. Прошлой ночью ему привиделся старый кошмар, такой же яркий и страшный, как и всегда; у него до сих пор сосало под ложечкой. Быть может, кабинет изгонит этого демона, хотя бы ненадолго. Навсегда жуткое воспоминание, конечно, не уйдет.

В дальнем углу стояла запертая стойка с коллекцией охотничьих винтовок. После того дня Пендергаст ни разу не охотился. От одной мысли об охоте ему становилось плохо. Злая, жестокая забава: унция металла летит в дикое животное со скоростью две тысячи футов в секунду. Он и сам удивлялся, что в молодости ему это нравилось. Хелен – вот она любила охотиться… Необычное увлечение для женщины, но и сама Хелен была необычной женщиной. Очень необычной.

Оптический прицел на двустволке Хелен был покрыт слоем пыли. Боковые пластины «кригхоффа» украшала гравировка и инкрустация из золота и серебра, ореховый приклад за время долгого использования отполировался. То был свадебный подарок Пендергаста, сделанный как раз перед тем, как они в свой медовый месяц отправились в Танзанию охотиться на капских буйволов. Красивая вещь, стоит шестизначную сумму, отличное дерево, драгоценные металлы, – а предназначена для такой жестокой забавы.

На дульном срезе притаилось пятнышко ржавчины.

Пендергаст подошел к двери и крикнул вниз:

– Морис! Принесите, пожалуйста, ключи от оружейной стойки.

Через некоторое время Морис появился в холле.

– Сейчас, сэр.

Дворецкий исчез, а через минуту уже стал взбираться по скрипучей лестнице, держа в костлявой руке железный ключ. Он проковылял мимо Пендергаста и вставил ключ в замок.

– Прошу вас.

Лицо у него было бесстрастное, но он явно гордился собой: и ключ у него под рукой, и вообще он всегда готов служить.

– Спасибо, Морис.

Дворецкий вышел.

Пендергаст открыл стойку и медленно взялся за холодный металл двустволки. От одного прикосновения к ее оружию пальцы затрепетали. Сердце почему-то заколотилось – верно, все еще давал себя знать ночной кошмар. Пендергаст вынул двустволку и перенес ее на длинный стол посередине комнаты. Из ящика под стойкой он взял принадлежности для чистки оружия и разложил рядом с винтовкой.

Потом вытер руки, взял винтовку, переломил стволы и заглянул в них.

Удивительно: правый ствол полностью забит, левый – пуст. Пендергаст положил винтовку и задумался. Затем снова вышел к лестнице.

– Морис!

Появился дворецкий:

– Да, сэр?

– Не знаете ли, после… смерти моей жены из «кригхоффа» никто не стрелял?

– Вы ясно распорядились, сэр, чтоб никто оружие не трогал. Ключ хранится у меня. Никто даже к стойке не подходил.

– Спасибо, Морис.

– К вашим услугам, сэр.

Пендергаст вернулся в кабинет и на этот раз прикрыл за собой дверь. Взял из ящика письменного стола лист старой почтовой бумаги, расстелил на столе. Потом вставил шомпол в правый ствол, вытолкнул грязь на лист и стал разглядывать: обгоревшие кусочки и клочки какого-то материала, похожего на бумагу. Пендергаст достал из кармана лупу, с которой никогда не расставался, вставил ее в глаз и стал внимательно изучать клочки. Никаких сомнений: обгорелые съежившиеся остатки пыжа.

Но ведь в патронах пятидесятого калибра пыж не используется! Пуля, заряд, капсюль. Такой патрон, даже бракованный, подобных следов никогда не оставит!

Пендергаст изучил левый ствол, чистый и хорошо смазанный. С помощью шомпола он протолкнул через ствол тряпицу. Никакой грязи.

Пендергаст резко выпрямился, пораженный дикой мыслью. В последний раз из двустволки стреляли в тот страшный день. Он заставил себя вернуться мыслями в прошлое, хотя прежде всеми силами избегал этого. Когда же он начал вспоминать, восстановить детали оказалось нетрудно. Каждый миг той охоты навсегда врезался в память.

Хелен выстрелила только один раз. У «кригхоффа» два спусковых крючка – один позади другого. Передний крючок – для правого ствола, и первым обычно нажимают его.

Сделав по красному льву единственный выстрел, Хелен промахнулась. Пендергаст всегда объяснял это отклонением пули – пуля может значительно отклониться, если заденет, например, траву, – или тем, что Хелен волновалась.

Однако Хелен не из тех, кто паникует, даже в чрезвычайных обстоятельствах. Промахивалась она редко. И в последний раз она тоже не промахнулась… или не промахнулась бы, будь в правом стволе пуля. Вот разве что в стволе была не пуля, а холостой патрон… А чтобы холостой выстрел дал отдачу и прозвучал как настоящий, нужен большой плотный пыж, от которого в стволе остается именно такая грязь.

Если бы не самообладание, Пендергаст мог бы тронуться умом от потрясения, вызванного такими мыслями. В то утро в лагере, перед самым выходом, Хелен зарядила двустволку патронами пятидесятого калибра. Он сам это видел. И знал, что они были не холостые. Никто – и уж точно не Хелен – не спутает холостой патрон с патроном боевым. Он отлично помнил, как блеснула медь мягконосых пуль, когда жена засылала патроны в стволы.

В промежуток между тем, как она зарядила свой «кригхофф», и выстрелом кто-то вынул боевые патроны и вставил холостые. А потом, после охоты, кто-то убрал и холостой патрон, и стреляную гильзу, устраняя следы содеянного. Однако преступник допустил ошибку: не почистил ствол, оставил в нем улику – грязь.

Пендергаст откинулся на спинку стула. Прижал ко рту дрожащую руку.

Хелен погибла не из-за несчастного случая. Произошло убийство.

Глава 6

Нью-Йорк

Суббота, четыре часа утра. Лейтенант Винсент д’Агоста протолкался через толпу зевак, нырнул под заградительную ленту и подошел к телу, распростертому на тротуаре у дверей одного из бесчисленных индийских ресторанчиков на Шестой Восточной улице. Под трупом натекла большая лужа крови; нереально красивым казалось отражение в ней красных и лиловых огней пыльной витрины ресторана.

В злодея выпустили полдюжины пуль, не меньше. Он лежал на боку, откинув одну руку, а ствол валялся в двадцати футах. Криминалист измерял рулеткой расстояние от руки до оружия.

Убитый – сухопарый белый мужчина лет тридцати – походил на изломанную палку: колено одной ноги прижато к груди, другая нога отогнута в сторону, руки широко раскинуты. Двое стрелявших копов – здоровенный негр и жилистый латиноамериканец – стояли в сторонке и общались с уполномоченным отдела внутренних расследований полицейского управления.

Д’Агоста подошел, кивнул присутствующим, пожал руки копам, вспотевшим от волнения.

«Убийство – тяжелый груз на совести», – подумал д’Агоста.

– Лейтенант, – обратился к нему один из копов, которому не терпелось еще раз рассказать все свежему человеку, – этот тип только что грабанул с пушкой ресторан и бежал по улице. Мы назвались, показали наши полицейские жетоны, а он, гад, открыл огонь – стрелял на бегу, а на улице полно народу… У нас выбора не оставалось, пришлось его достать. Больше никак, никак.

Д’Агоста одобрительно похлопал копа по плечу и посмотрел на табличку с именем:

– Успокойся, Окампо. Вы сделали все как положено. Расследование это подтвердит.

– Он так палил, как будто завтра конец света.

– Для него – уже наступил.

Д’Агоста отвел в сторонку представителя отдела внутренних расследований:

– Какие-то проблемы?

– Вряд ли, сэр, – ответил уполномоченный, закрывая блокнот. – Слушания, конечно, не избежать. Но тут все ясно. – Лейтенант понизил голос: – Проследите, чтобы ребята получили психологическую помощь. И пусть, прежде чем давать показания, поговорят с адвокатом.

– Сделаем.

Д’Агоста задумчиво посмотрел на убитого:

– И сколько он взял?

– Долларов двести. Наркоман чертов. Высох уже от героина.

– Тяжелый случай. Опознать можем?

– Уоррен Забриски, из Фар-Рокауэя.

Глядя на место происшествия, д’Агоста покачал головой. Все прямо как по заказу: пара копов, и оба принадлежат к этническим меньшинствам; убитый преступник – белый, свидетелей – завались, происшествие снято камерой наблюдения. Все просто и ясно. Никакой Эл Шарптон[5] не поднимет вой, никаких тебе маршей протеста или криков о полицейском беспределе. Злодей получил по заслугам – всякий признает.

Д’Агоста огляделся. Несмотря на холод, за лентой собралась немалая толпа. Рокеры, яппи, метросексуалы – черт их разберет, как они теперь называются. У тела все еще суетились судмедэксперты, у обочины стояла «скорая», детективы допрашивали владельца ограбленного ресторана. Все работают, всё под контролем. Скверное дельце – пойдет теперь писанина, отчеты, допросы, показания, слушания, пресс-конференции… И все из-за паршивых двух сотен – на дозу героина.

Лейтенант подумывал, как бы незаметнее смыться, когда в дальнем конце ограждения поднялся шум. Кто-то поднырнул под ленту и вошел в огороженную зону. Д’Агоста сердито повернулся – и оказался лицом к лицу со специальным агентом Алоизием Пендергастом, за которым спешили два полисмена в форме.

– Эй, вы! – крикнул один коп, грубо хватая агента за плечо.

Пендергаст легким движением освободился, достал свой жетон и сунул полицейскому под нос.

– Какого… – начал коп, слегка отшатнувшись. – ФБР! Он из ФБР!

– А тут он что делает? – спросил другой.

– Пендергаст! – воскликнул д’Агоста, шагнув к нему. – Вас-то сюда каким ветром? Это убийство вроде бы не ваша…

Резким, нервным жестом Пендергаст прервал лейтенанта. Неоновый свет покрыл и без того бледное лицо Пендергаста смертельной, призрачной белизной. В своем черном, сшитом на заказ костюме агент, как всегда, выглядел словно преуспевающий владелец похоронного бюро. И все же сегодня он был другим – совершенно другим.

– Мне нужно с вами поговорить. Прямо сейчас.

– Конечно. Как только я закруглюсь…

– Немедленно, Винсент.

Д’Агоста уставился на агента. Перед ним стоял не тот собранный холодный Пендергаст, к которому он привык. Эту, другую сторону его натуры лейтенант увидел впервые: раздражительность, бесцеремонность, резкие движения. И не только: при ближайшем рассмотрении д’Агоста заметил, что всегда безупречный костюм агента помят и не чищен.

Пендергаст схватил д’Агосту за лацкан:

– Я прошу вас об одолжении. Больше чем об одолжении. Пойдемте со мной.

Потрясенному такой горячностью д’Агосте ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Пройдя через огороженную зону под пристальными взглядами подчиненных, лейтенант проследовал за Пендергастом через толпу к ожидавшему их «роллс-ройсу». Проктор – шофер Пендергаста – с непроницаемым лицом сидел за рулем.

Д’Агосте пришлось почти бежать, чтобы не отстать.

– Вы же знаете, я сделаю все, чтобы вам помочь.

– Не говорите ничего, вообще молчите, пока не выслушаете до конца.

– Ну ладно, – поспешно согласился д’Агоста.

– Садитесь.

Пендергаст скользнул на заднее сиденье и открыл маленький бар. Схватив графин, плеснул в стакан на три пальца бренди, одним глотком выпил половину и повернулся к д’Агосте. Серебристые глаза Пендергаста сверкали от волнения.

– Это необычная просьба. Если вы не сможете ее выполнить или не захотите, я пойму. Только не мучьте меня вопросами, Винсент, – у меня нет времени. Просто нет времени. Слушайте, а потом будете решать.

Д’Агоста кивнул.

– Мне нужно, чтобы вы взяли отпуск. Наверное, на целый год.

– На год?!

Пендергаст опрокинул в себя остатки бренди.

– Может, потребуется несколько месяцев, а может – недель. Заранее сказать нельзя.

– Потребуется на что?

Пендергаст ответил не сразу.

– Я вам рассказывал о Хелен, моей покойной жене?

– Нет.

– Она погибла двенадцать лет назад во время сафари в Африке. Ее загрыз лев.

– О боже… сочувствую.

– Я всегда думал, что это был несчастный случай. Теперь знаю, что нет.

Д’Агоста ждал.

– Ее убили.

– Господи!

– Следов уже не осталось, Винсент. Вы мне нужны – ваш опыт, находчивость, ваше знание людей, ваше логическое мышление. Помогите мне найти того или тех, кто это сделал. Я, конечно, оплачу все расходы и позабочусь, чтоб ваш заработок и страховка не пострадали.

В салоне воцарилась тишина. Д’Агоста был ошеломлен. А как же его карьера, его отношения с Лорой, его будущее? Безответственный план. Мало того, просто безумный.

– Расследование официальное?

– Нет, только вы и я.

– А когда найдем убийцу?

– Позаботимся о правосудии.

– То есть?

Пендергаст яростным жестом плеснул в стакан бренди, проглотил и опять уставился на д’Агосту холодным, как платина, взглядом.

– Мы убьем его.

Глава 7

«Роллс-ройс» несся по Парк-авеню; мимо желтыми пятнами мелькали запоздалые такси. Д’Агоста сидел рядом с Пендергастом и старался не обращать любопытного взгляда в его сторону. Таким он его раньше не видел: нетерпеливый, взъерошенный…

– Когда вы это узнали? – отважился спросить Д’Агоста.

– Сегодня вечером.

– И каким образом?

Машина резко свернула на Семьдесят седьмую улицу и понеслась к Центральному парку. Пендергаст убрал в бар стакан из-под бренди, который до сих пор, сам того не замечая, держал в руке. Глубоко вздохнул.

– Двенадцать лет назад в Замбии нас с Хелен попросили убить льва-людоеда, льва с необычайной красной гривой. Точно такой лев наводил ужас на местных жителей сорок лет назад.

– А почему попросили именно вас?

– Частично из-за того, что у меня была профессиональная лицензия на отстрел. В этом случае полагается по требованию властей убивать любых животных, угрожающих деревням или охотничьим лагерям. – Пендергаст не отрываясь смотрел в окно. – Лев убил немецкого туриста прямо в лагере сафари. Мы с Хелен выехали из нашего лагеря, чтобы покончить со зверем.

Машина двигалась по парку, сверху в тревожном ночном небе мелькали голые ветки.

– Лев бросился на нас из укрытия, напал на меня и следопыта. Когда зверь уходил в буш, Хелен выстрелила в него и как будто промахнулась. Она стала перевязывать следопыта… – У Пендергаста задрожал голос, и он замолчал, пытаясь взять себя в руки. – Стала перевязывать следопыта, и тут лев бросился второй раз. Он уволок Хелен. Больше я ее не видел. Живой не видел.

– Боже мой! – У д’Агосты по коже пробежали мурашки.

– Сегодня вечером в нашем поместье я случайно обратил внимание на ее винтовку. В то утро, двенадцать лет назад, кто-то вынул из винтовки боевые патроны и вставил холостые. Она не промахнулась. Пули просто не было.

– Вот черт! Вы уверены?

Пендергаст отвернулся от окна и тяжело уставился на лейтенанта.

– Винсент, стал бы я все это говорить… и был бы я сейчас здесь, не будь я полностью уверен?

– Простите.

Оба замолчали.

– Значит, вы это обнаружили сегодня вечером в Новом Орлеане?

Пендергаст коротко кивнул:

– Я заказал чартерный рейс.

«Роллс-ройс» затормозил на Семьдесят второй улице перед входом в «Дакоту». Едва автомобиль остановился, как Пендергаст выскочил наружу и пробежал мимо помещения охраны под сводчатую арку каретного подъезда, не обращая внимания на крупные капли дождя, что шлепались на асфальт. Д’Агоста рысил следом – в большой внутренний двор, мимо ухоженных растений и журчащих бронзовых фонтанов к узкому вестибюлю в юго-западной части здания. Пендергаст нажал кнопку лифта, и двери с шорохом разошлись. Поднимались молча. Через минуту двери опять раскрылись, и друзья попали в небольшое помещение с единственной дверью в торце. Замочной скважины д’Агоста не видел, но Пендергаст совершил у двери какую-то странную манипуляцию, и раздался звук открывающегося замка. За дверью оказалась тускло освещенная гостиная: три стены розовые, четвертая – черного мрамора, по которому плоской широкой струей текла вода.

Пендергаст указал на расставленные в комнате черные кожаные диваны.

– Присядьте. Я сейчас.

Д’Агоста откинулся на спинку и стал наслаждаться журчанием воды, видом деревьев бонсай и запахом цветов лотоса. Толстые стены «Дакоты» приглушали раскаты грома. Все здесь навевало покой. Однако как раз покоя д’Агоста сейчас не испытывал. Он опять думал о том, как вывернется перед боссом и особенно перед Лорой Хейворд.

Пендергаст вернулся через десять минут – гладко выбритый, в чистом черном костюме.

– Спасибо, что подождали, Винсент. Продолжим.

Д’Агоста прошел за другом через длинный холл, с любопытством посматривая по сторонам: библиотека, галерея, от пола до потолка увешанная картинами, винный погреб. Пендергаст остановился перед единственной закрытой дверью и открыл ее таким же таинственным движением пальцев.

В комнате едва умещался длинный стол и два стула. Одну из стен почти полностью занимал банковский сейф не меньше четырех футов в ширину.

Пендергаст опять жестом пригласил лейтенанта сесть, а сам вышел. Через минуту он вернулся с кожаным саквояжем, водрузил его на стол и извлек набор лабораторных пробирок и флаконов со стеклянными пробками, которые аккуратно расставил на полированной столешнице. Его рука слегка дрогнула, пробирки тихонько звякнули. Приготовив все, он шагнул к сейфу и отпер его, пять или шесть раз повернув диск. Тяжелая дверь распахнулась, и д’Агоста увидел, что внутри – выдвижные контейнеры, как в банковских хранилищах. Пендергаст вынул один контейнер и положил на стол. Потом, закрыв сейф, сел напротив лейтенанта.

Некоторое время он сидел неподвижно. Раздался еще один раскат грома, далекий и приглушенный, Пендергаст очнулся, вынул из саквояжа белый шелковый носовой платок и расстелил на столе. Придвинул стальной ящик, поднял крышку и извлек два предмета: клок жесткой красной шерсти и золотое кольцо с красивым звездчатым сапфиром. Пинцетом отодвинул шерсть и взял в руку кольцо – жест его был исполнен такой нежности, что д’Агоста растрогался до глубины души.

– Это я взял на память о Хелен, – пояснил Пендергаст. При слабом освещении его лицо казалось еще изможденнее. – Двенадцать лет я к ним не прикасался. Ее обручальное кольцо… и клок шерсти, который она вырвала из гривы льва.

Д’Агоста моргнул:

– Что вы намерены делать?

– Прислушаюсь к интуиции.

Откупорив флаконы, Пендергаст стал сыпать из них в пробирки какие-то порошки. Потом с помощью пинцета отделил красные шерстинки и опустил по несколько штук в каждую пробирку. Достал из саквояжа маленький коричневый флакон и капнул из него в пробирки. В первых четырех ничего не изменилось, зато в пятой жидкость немедленно пожелтела и стала похожа на зеленый чай. Пендергаст набрал пипеткой каплю жидкости и выпустил на извлеченную из саквояжа полоску бумаги.

– Уровень pH – три целых и семь десятых, – сообщил он, глядя на лакмус. – Как раз такая слабая концентрация кислоты и нужна, чтобы извлечь из растения природные нафтохиноны.

– Из какого растения? – не понял д’Агоста. – Что это?

Пендергаст перевел глаза на лейтенанта, потом обратно на бумажку.

– Можно провести и другие тесты, но нет смысла. Грива льва, который убил мою жену, выкрашена с помощью растения Lawsonia inermis, более известного под названием «хна».

– Хна? Вы хотите сказать, что гриву выкрасили хной?

– Именно. – Пендергаст опять поднял на него глаза. – Проктор отвезет вас домой. На сборы даю три часа, не больше.

– Не понял?

– Винсент, мы едем в Африку.

Глава 8

Д’Агоста в некоторой растерянности стоял в холле их с Лорой Хейворд трехкомнатной квартиры. Вообще-то, квартира была ее, но с недавнего времени д’Агоста стал вносить свою долю квартплаты. Чтобы уломать на это Лору, ушло несколько месяцев. Теперь он страстно надеялся, что неожиданный оборот событий не пустит насмарку все усилия, которые он приложил для восстановления их отношений.

Лора сидела в постели, откинувшись на подушки, и выглядела прекрасно, хотя всего пятнадцать минут назад ее разбудили от сладкого сна. Часы на комоде показывали без десяти шесть.

С непроницаемым лицом она встретила взгляд д’Агосты.

– Так в чем дело? – спросила она. – Откуда ни возьмись является вдруг Пендергаст с какой-то сумасшедшей историей, и – нате вам! – ты позволяешь себя куда-то тащить.

– Лора, он сегодня узнал, что его жену убили. И считает, что помочь ему могу только я.

– Помочь? А себе помочь не хочешь? Ты до сих пор никак не выберешься из ямы, куда попал после истории с Диогеном. И между прочим, вырыл ее для тебя именно Пендергаст.

– Он мой друг, – ответил д’Агоста.

Впрочем, прозвучало это неубедительно, даже для него самого.

– Невероятно! – Лора возмущенно тряхнула головой; длинные черные локоны рассыпались по плечам. – Я ложусь спать – тебя вызывают на рутинное убийство. Просыпаюсь – а ты пакуешь вещи и даже не знаешь, когда вернешься!

– Милая, это ненадолго. Я ведь и работой своей дорожу.

– А мной? Как же я? У тебя здесь не только работа!

Д’Агоста шагнул в спальню и присел на край постели.

– Я поклялся никогда тебя не обманывать, потому-то и рассказываю тебе все. Пойми, ты для меня важнее всего. – Он перевел дух. – Если скажешь мне остаться – я останусь.

С минуту Лора смотрела на него. Потом ее лицо смягчилось.

– Ты знаешь, что я так не скажу. Не стану вклиниваться между тобой и… этим делом.

Д'Агоста взял ее за руку:

– Я вернусь, как только смогу. Буду звонить тебе каждый день.

Лора заправила за ухо иссиня-черную прядь.

– А Глену ты уже сказал?

– Нет, я сюда прямо от Пендергаста.

– Так лучше позвони ему и порадуй, что берешь отпуск на неизвестный срок. Он ведь может сказать «нет» – и как тогда быть?

– Нужно что-то придумать.

Лора откинула одеяло и спустила ноги на пол. Как же он оставит такую женщину даже на день, не говоря уже о неделе, месяце… или годе?

– Помогу тебе собраться.

Д'Агоста прокашлялся.

– Лора…

Она приложила палец ему к губам:

– Лучше помолчи.

Он согласно кивнул.

Лора прильнула к нему и легонько поцеловала.

– Обещай мне только одно.

– Все, что захочешь.

– Обещай себя беречь. Я переживу, если из-за этой дурацкой затеи погибнет Пендергаст. А вот если что-то стрясется с тобой, я сильно разозлюсь. А ты сам знаешь, какая я тогда противная.

Глава 9

«Роллс-ройс» с неизменным Проктором за рулем мчался по скоростному шоссе Бруклин – Квинс к югу от Бруклинского моста. Д’Агоста смотрел в окно: два буксира тянули гигантскую баржу, груженную штабелями побывавших под прессом автомобилей; за баржей оставалась пенистая дорожка. Все произошло так быстро, что у д’Агосты до сих пор не укладывалось в голове. Они с Пендергастом направлялись в аэропорт Кеннеди, однако сперва предстояло сделать один краткий, но очень важный, по словам Пендергаста, визит.

– Винсент, – предупредил лейтенанта Пендергаст, – нам придется набраться терпения. Моя тетя Корнелия, говорят, совсем плоха.

Д’Агоста поерзал:

– Боюсь, я не совсем понимаю, зачем нам к ней заезжать.

– Она может пролить некоторый свет на ситуацию. Хелен была ее любимицей. К тому же я должен проконсультироваться с тетей по поводу некоторых вопросов семейной истории, которые, как я опасаюсь, имеют отношение к убийству.

Д’Агоста хмыкнул. Корнелия, двоюродная бабушка Пендергаста, его не интересовала; по правде сказать, старую ведьму он не выносил, и несколько его визитов в больницу «Маунт-Мёрси» для душевнобольных преступников были не особенно приятными. Однако, когда имеешь дело с Пендергастом, всегда лучше плыть по течению.

Свернув с шоссе, «роллс-ройс» двигался по боковым улочкам, потом миновал узкий мост на Губернаторский остров; дорога виляла теперь по топким лугам, затянутым утренней дымкой, плывущей над камышами.

По обеим сторонам высились старые дубы – некогда это была роскошная аллея, ведущая в большое поместье, а теперь лишь сухие ветви хищно тянулись к небу.

Проктор затормозил перед будкой охранника, и оттуда вышел служащий в форме.

– Как вы быстро, мистер Пендергаст.

И, не прибегая к обычным формальностям, дал знак проезжать.

– О чем это он? – спросил д’Агоста, оглядываясь на охранника.

– Понятия не имею.

Проктор припарковал «роллс-ройс», и они вышли.

Дежурного за резной стойкой не было, а вокруг царила какая-то суета. Тут в мраморном вестибюле появилась дребезжащая каталка, которую толкали двое здоровенных санитаров. На ней лежало прикрытое черным покрывалом тело. У служебного подъезда затормозила «скорая помощь» – без сирены и мигалок.

– Доброе утро, мистер Пендергаст. – Через вестибюль, протягивая руку, спешил доктор Остром, лечащий врач тети Корнелии. Лицо у него было сосредоточенное и удивленное. – Э-э… Я как раз намеревался вам позвонить. Прошу вас пройти со мной.

Они двинулись за доктором по коридору, некогда роскошному, а теперь отличавшемуся казенной простотой.

– У меня печальная новость, – сказал Остром на ходу. – Меньше получаса тому назад ваша двоюродная бабушка скончалась.

Пендергаст остановился и медленно выдохнул, опустив плечи. Д’Агоста вздрогнул. Тело, которое везли на каталке, вероятно, принадлежало Корнелии.

– Смерть естественная? – ровным голосом поинтересовался Пендергаст.

– Более или менее. По правде сказать, последние дни ваша тетушка часто тревожилась и начинала бредить.

Пендергаст на миг задумался.

– О чем именно она бредила?

– Ничего особенного, обычные разговоры о семье.

– А можно поконкретнее?

Доктору явно не хотелось рассказывать.

– Она думала… думала, что некто по имени Амбергрис намерен явиться в «Маунт-Мёрси» и отомстить ей за злодеяние, которое она, по ее словам, учинила много лет назад.

– Подробностей о своем злодеянии она не сообщала? – спросил Пендергаст.

– Сплошная фантастика. Будто бы она бритвой разрезала какому-то ребенку язык, чтобы не дерзил.

Пендергаст скептически покачал головой. Д’Агоста невольно прикусил язык.

– Так или иначе, – продолжил Остром, – поведение вашей тетушки становилось все более буйным, пришлось держать ее в смирительной рубашке и на препаратах. Точно в час якобы назначенной встречи с Амбергрисом с вашей тетушкой случился обширный инсульт, которого она не пережила… Ну вот мы и пришли.

Доктор вошел в небольшую комнатку без окон, украшенную старинными холстами и мягкими безделушками: ничего такого, чем можно нанести увечье себе или другим. Даже картины висели без подрамников, на тонких бечевках. Д’Агоста окинул взглядом койку, стол, искусственные цветы в корзине, пятно на стене, очертаниями похожее на бабочку, – все было очень унылым. Он вдруг почувствовал жалость к сумасшедшей старой даме.

– Теперь вопрос о личном имуществе, – продолжал доктор. – Эти картины, как я понимаю, довольно ценные.

– Да, – ответил Пендергаст. – Продайте их на торгах у «Кристи», а выручку примите в качестве благодарности за хорошую работу.

– Весьма великодушно с вашей стороны, мистер Пендергаст. Следует ли произвести вскрытие? Когда пациент умирает в больнице, у вас есть законное право…

Пендергаст жестом прервал его:

– Нет необходимости.

– А приготовления к похоронной церемонии?

– Церемонии не будет. По поводу погребения с вами свяжется поверенный нашей семьи, мистер Огилби.

– Хорошо.

Пендергаст окинул взглядом комнату, будто желая запомнить подробности, и повернулся к д’Агосте. Лицо его ничего не выражало, но в глазах застыла печаль, даже скорбь.

– Винсент, – сказал он. – Нам нужно успеть на самолет.

Глава 10

Замбия

Улыбающийся щербатый человек, встретивший путешественников у пыльной посадочной полосы, назвал свою машину «лендровером». Изо всех сил держась за трубу каркаса, д’Агоста думал о том, что это более чем преувеличение: подобное устройство вообще не заслуживало называться автомобилем. Стекол в машине не было, верха тоже; ни радио, ни ремней безопасности. Капот прикручен проволокой. Под ржавым дырявым днищем мелькала грунтовая дорога.

Пендергаст – в тропической рубашке, шортах и шляпе-сафари от Тилли – объехал большую рытвину, зато угодил в яму поменьше. Д’Агосту тряхнуло; он сжал зубы и посильнее вцепился в каркас. Ну и кошмар! Жара адская, пыль набилась в нос, глаза, волосы, во все мыслимые и немыслимые места. Д’Агоста хотел попросить Пендергаста уменьшить скорость, но вовремя передумал. Чем больше приближались они к месту гибели Хелен, тем мрачнее делался его друг.

Он лишь слегка сбросил скорость, подъезжая к деревне – очередной жалкой кучке хижин из глины и тростника, пропекшихся под жарким солнцем. Никакого электричества, один колодец на всю деревню на перекрестке улиц. Повсюду свиньи, куры, дети.

– А я-то считал, что южный Бронкс – скверное местечко, – пробормотал д’Агоста скорее себе, чем спутнику.

– До лагеря Нсефу еще десять миль, – сказал Пендергаст, выжимая акселератор.

Машина опять попала в рытвину; д’Агоста подпрыгнул и больно приземлился на копчик. Руки после прививок болели, от тряски и жары раскалывалась голова. Единственное, что за последние тридцать шесть часов далось легко, так это звонок боссу, Глену Синглтону. Капитан утвердил его отпуск, почти не задавая вопросов, словно даже испытал облегчение оттого, что д’Агоста уезжает.

Через полчаса достигли Нсефу. Пендергаст вырулил на площадку под колбасными деревьями, и перед д’Агостой открылся лагерь фотосафари – аккуратные ряды опрятных тростниковых хижин, два навеса с надписями «Столовая» и «Бар», деревянные дорожки-настилы, соединяющие друг с другом все строения, и льняные тенты над удобными шезлонгами, в которых развалились толстые и довольные туристы с фотокамерами на груди. Вдоль хижин тянулись ряды ламп, в зарослях бодро урчал генератор.

– Ни дать ни взять диснеевский мультик, – удивился д’Агоста, выбираясь из машины.

– За двенадцать лет многое изменилось, – ровным голосом ответил Пендергаст.

Они чуть-чуть постояли в тени колбасного дерева, не двигаясь и не разговаривая. Д’Агоста ощутил запах костра, скошенной травы и – едва различимо – мускусный дух какого-то зверя. Напоминающий волынку гул насекомых смешивался с другими звуками: рокотом генератора, воркованием голубей, непрестанным журчанием реки Луангвы. Д’Агоста исподтишка глянул на спутника: Пендергаст согнулся, словно под тяжким грузом, глаза неестественно блестели, на лице застыло выражение нетерпения и страха, уголок рта подергивался. Он, должно быть, почувствовал взгляд д’Агосты, потому что выпрямился и одернул жилет. Глаза так и не утратили странного блеска.

– Идем.

Пендергаст двинулся мимо хижин и столовой к небольшому строению, расположенному особняком в подлеске на самом берегу Луангвы. Одинокий слон, стоя по колено в мутной, глинистой воде, втянул хоботом воду и вылил себе на спину, затем поднял морщинистую голову и испустил трубный звук.

В строении, видимо, помещалась администрация лагеря. Приемная была пуста, а в кабинете за столом сидел человек и что-то старательно строчил в блокноте. Лет пятидесяти, худой, жилистый, светлые, выбеленные солнцем волосы, очень загорелые руки.

– Чем могу… – При виде вошедших он умолк – явно ожидал увидеть кого-то из клиентов. – Кто вы?

– Андерхилл, – представился Пендергаст. – А это мой друг Винсент д’Агоста.

Хозяин кабинета перевел взгляд с одного на другого.

– Чем могу быть полезен?

Похоже, нежданные гости заглядывали сюда нечасто.

– Можно узнать ваше имя? – спросил Пендергаст.

– Рейз.

– Мы с другом приезжали сюда на сафари лет двенадцать назад. Нам случилось опять попасть в Замбию по дороге в лагерь Мганди, вот и решили заскочить к вам. – Пендергаст холодно улыбнулся.

Рейз выглянул в окно и посмотрел на парковочную площадку.

– Мганди, говорите?

Пендергаст кивнул.

Рейз кашлянул и протянул ему руку:

– Простите. У нас тут такие дела – повстанцы и всякое такое, поневоле запаришься.

– Понимаю.

Рейз показал на два обшарпанных деревянных стула:

– Садитесь, пожалуйста. Что вам предложить?

– Хорошо бы пивка, – мигом ответил д’Агоста.

– Конечно. Минуточку…

Рейз исчез и тут же вернулся с двумя бутылками пива «Моси». Д’Агоста пробормотал «спасибо» и сразу сделал большой глоток.

– Вы – директор лагеря? – спросил Пендергаст, когда Рейз опять уселся за стол.

Тот покачал головой:

– Я администратор. Вам нужен Фортнум. Он ушел утром, с группой.

– Фортнум, значит… – Пендергаст окинул взглядом кабинет. – Лагерь очень изменился.

– Приходится поддерживать конкурентоспособность, – объяснил Рейз с невеселой усмешкой. – Клиентам теперь подавай не только природу, но и удобства.

– Конечно. А жаль, правда, Винсент? Мы тут надеялись увидеть знакомых…

Д’Агоста кивнул.

Пендергаст как будто призадумался.

– А Алистер Уокинг? Он все еще окружной комиссар?

Рейз покачал головой:

– Умер, давно. Погодите-ка… Почти десять лет назад.

– Вот как? Что же случилось?

– Несчастный случай на охоте. У нас тут отбраковывали слонов, и он тоже присутствовал. Ему случайно выстрелили в спину. Такое вот несчастье.

– Достойно сожаления. Теперешнего директора, говорите, зовут Фортнум? А тогда был Уизли. Гордон Уизли.

– С ним-то все в порядке, – ответил Рейз. – Ушел от нас в позапрошлом году. Говорят у него теперь охотничья концессия у водопада Виктория… Живет как король. Его ребята просто по струнке ходят.

Пендергаст повернулся к д’Агосте:

– Винсент, а не припомните, как звали нашего оруженосца?

– Нет, – искренне ответил тот.

– Погодите… Уилсон Ньяла! С ним можно увидеться, мистер Рейз?

– Уилсон умер весной. Тропическая лихорадка. – Рейз нахмурился. – Минутку, вы говорите – оруженосец?

– Жаль. А наш следопыт, Джейсон Мфуни?

– Не слыхал. Впрочем, такие сотрудники часто меняются. Так, погодите, что там насчет оруженосца? Ведь у нас, в Нсефу, только фотосафари.

– Наше сафари было особенное.

Слово «особенное» у Пендергаста прозвучало так, что д’Агоста, несмотря на жару, почувствовал озноб.

Рейз недоуменно нахмурился.

– Благодарю за гостеприимство. – Пендергаст встал, и д’Агоста последовал его примеру. – Значит, у Уизли теперь концессия у водопада Виктория? А название лагеря?

– Улами-Стрим. – Рейз тоже встал.

– Вы позволите нам пройтись по лагерю?

– Если угодно. Только не беспокойте гостей.

Выйдя наружу, Пендергаст посмотрел по сторонам, как будто пытался сориентироваться, и, не говоря ни слова, зашагал по утоптанной тропе прочь из лагеря. Д’Агоста поспешил следом.

Солнце жгло немилосердно, гул насекомых все нарастал. По одну сторону тропы простирались заросли кустов и деревьев, по другую текла река Луангва. Рубашка прилипла к спине и плечам д’Агосты.

– Куда мы?

– В заросли. Туда, где… – Пендергаст не договорил.

Д’Агоста сглотнул:

– Ну да, конечно. Ведите.

Неожиданно Пендергаст повернулся к спутнику. Никогда д’Агоста не видел у друга такого лица – печаль, мука, бесконечная усталость.

– Извините, Винсент, но это я должен сделать один.

Д’Агоста с облегчением перевел дух:

– Понимаю.

Пендергаст посмотрел на него своими светлыми глазами, коротко кивнул, повернулся и ушел твердой, решительной поступью – прямо в буш, скрывшись в густой тени деревьев.

Глава 11

Где находится хозяйство Уизли, знали все. Оно располагалось на невысоком холме в лесах к северо-западу от водопада Виктория, и вела к нему хорошая грунтовая дорога. Когда перед последним поворотом ветхое авто притормозило, д’Агосте показалось, что он слышит водопад. Далекий низкий рев ощущался не как звук, а скорее как вибрация.

Лейтенант взглянул на Пендергаста. От лагеря Нсефу пришлось ехать несколько часов, и за все это время его друг произнес лишь несколько фраз. Д’Агосте хотелось расспросить, дали ли что-нибудь поиски в зарослях, но, похоже, было не время. Когда Пендергаст захочет – сам расскажет.

За поворотом возник дом: белый, в колониальном стиле, с четырьмя невысокими колоннами и верандой. Строгие линии здания смягчались заботливо ухоженными кустами – азалиями, самшитом, бугенвиллеями. Все поместье – пять или шесть акров – будто вырезали из окружавших его джунглей. Перед гостями раскинулась изумрудно-зеленая лужайка, усеянная клумбочками с розами всех мыслимых оттенков. Если не считать удивительной яркости цветов, поместье выглядело бы вполне привычно в Гринвиче или, например, в Скарсдейле.

– Похоже, старина Уизли прекрасно устроился, – пробормотал д’Агоста себе под нос.

Пендергаст кивнул, устремив светлые глаза на дом.

– Тот парень, Рейз, говорил о каких-то ребятах, – продолжал д’Агоста. – А жена? Или он разведен?

Пендергаст выдавил ледяную улыбку:

– Полагаю, Рейз имел в виду нечто другое.

Он медленно подъехал к площадке перед домом, остановился и заглушил двигатель.

На веранде в огромном плетеном кресле, закинув ноги на табурет, сидел грузный мужчина лет шестидесяти. Белый льняной костюм подчеркивал красноту мясистого лица. Голову венчали подстриженные в кружок, как у монаха, редкие рыжие волосы. Мужчина отхлебнул из высокого стакана со льдом и со стуком поставил его на стол рядом с наполовину опорожненным графином. В его жестах чувствовалась пьяная вальяжность. По бокам плетеного кресла стояли худые африканцы средних лет в выцветших ситцевых рубашках. У одного через руку было перекинуто полотенце, как у официанта, другой держал веер на длинной палке и медленно обмахивал им сидящего.

– Это Уизли? – спросил д’Агоста.

Пендергаст медленно кивнул:

– Не слишком состарился.

– Это и есть его «ребята»?

Пендергаст опять кивнул:

– Тут, похоже, о двадцатом веке и не слыхали, не говоря уже о двадцать первом.

Медленно, очень осторожно он выбрался из машины, повернулся к дому и выпрямился во весь рост.

Уизли моргнул и открыл было рот, но потом безмятежность сменилась ужасом: он явно узнал гостя. С проклятием толстяк выскочил из кресла, сшибая со стола посуду, схватил прислоненное к перилам слоновое ружье, дернул дверь-ширму и исчез в доме.

– Что ж, доказательств вины не требу… – начал д’Агоста. – Вот черт!

Слуги спрятались за перилами. С веранды прогремел выстрел, и позади гостей взметнулся фонтанчик пыли.

Оба кинулись за машину.

– Ну и ну, – пробормотал д’Агоста, вытаскивая свой «глок».

– Оставайтесь здесь. – Пендергаст вскочил и побежал.

– Эй!

Снова грохот; пуля с громким звоном ударила о джип, выпустив фонтанчик пыли. Сжимая ствол, Д’Агоста глянул из-за покрышки на дом. Куда, черт возьми, делся Пендергаст?

Лейтенант прижался к земле, и тут прозвучал третий выстрел, срикошетивший от стальной рамы. Господи, да сколько же можно изображать из себя мишень! Над головой д’Агосты просвистела четвертая пуля, и он стал целиться поверх крыла джипа в стрелка, притаившегося за перилами. Лейтенант уже почти нажал на спусковой крючок, когда из кустов у веранды возник Пендергаст. Удивительно быстро он перескочил через перила, уложил стрелка сильным ударом в шею и направил пистолет на другого африканца. Тот медленно поднял руки.

– Теперь можете войти, Винсент, – сказал Пендергаст, забирая оружие, лежащее возле стонущего стрелка.

Уизли прятался в погребе для фруктов. Он выстрелил в непрошеных гостей из своего слонового ружья, но промазал – то ли от страха, то ли спьяну – и растянулся на полу. Прежде чем он успел выстрелить снова, Пендергаст прыгнул вперед, ударил ногой по стволу и окончательно свалил противника двумя сильными ударами в лицо. Вторым ударом он сломал Уизли нос, и на крахмальную белую сорочку брызнула яркая струя крови. Пендергаст достал из кармана платок и протянул Уизли. А потом ухватил его за плечо и вытолкал из подвала наверх, к передней двери и затем на веранду, где сунул толстяка обратно в плетеное кресло.

Слуги застыли, словно онемев. Д’Агоста махнул им пистолетом:

– Отойдите на сто ярдов и стойте на дороге, на виду. И руки поднимите.

Пендергаст засунул свой «лес-баер» за пояс и встал перед хозяином:

– Спасибо за теплый прием.

Уизли прижал к носу платок.

– Я просто обознался. – Говорил он с акцентом – австралийским, как показалось д’Агосте.

– Напротив, я восхищен тем, как быстро вы меня узнали. Похоже, вам есть что рассказать.

– Нечего мне рассказывать, приятель.

Пендергаст скрестил руки на груди:

– Спрашиваю только один раз: кто организовал убийство моей жены?

– Понятия не имею, о чем вы, – глухо ответил Уизли.

Пендергаст презрительно скривил губы и взглянул на него сверху вниз.

– Позвольте кое-что вам объяснить, мистер Уизли, – сказал он после небольшой паузы. – Могу вас уверить, причем совершенно точно, что вы расскажете мне все, о чем я попрошу. А вот насколько вы пострадаете – до того, как расскажете, – предоставляю вам решать самому.

– Иди в задницу!

Пендергаст пристально посмотрел на окровавленную потную тушу, распростертую в кресле, и рывком поднял Уизли на ноги.

– Винсент, – попросил он, – сопроводите мистера Уизли к нашему автомобилю.

Вдавив ствол в жирную спину, д’Агоста толчками погнал толстяка к джипу и засунул на сиденье рядом с водителем. Потом сам забрался на заднее, смахнув с него клочья набивки. Пендергаст завел двигатель и поехал по дорожке мимо изумрудной травы и цветов, ярких, как в рекламном ролике, мимо слуг, стоявших недвижными статуями, и в лес.

– Куда это вы меня везете? – спросил Уизли, когда дом скрылся за поворотом.

– Не знаю, – ответил Пендергаст.

– Что значит «не знаю»? – неуверенно осведомился толстяк.

– Устроим сафари.

Они ехали не спеша минут пятнадцать. У берега ленивой темно-коричневой реки резвилась пара бегемотов. С воды белым облаком поднялась большая стая птиц, похожих на аистов: длинные желтые ноги, огромные крылья. Солнце катило к горизонту, дневной жар спал.

Пендергаст снял ногу с педали газа, и джип остановился на поросшей травой обочине.

– Вот подходящее место.

Д’Агоста растерянно огляделся: местность ничем не отличалась от той, по которой они ехали последние пять миль. А потом замер. В четверти мили, в стороне, противоположной от реки, он увидел львов, обгладывающих какой-то скелет. Желто-коричневые шкуры почти сливались с невысокой травой.

На переднем сиденье, не отрывая взгляда от хищников, застыл Уизли. Он-то сразу их заметил.

– Попрошу вас выйти из машины, мистер Уизли, – ласково сказал Пендергаст.

Уизли не двигался.

Д’Агоста приставил ему к затылку пистолет:

– Шевелись.

Медленно, на негнущихся ногах, Уизли вышел из джипа.

Д’Агоста перебрался на его место. Очень ему не нравилось, что машину остановили невдалеке от полудюжины львов, и тем более не хотелось вылезать наружу. Львами хорошо любоваться в зоопарке Бронкса, из-за двойной стальной решетки.

– Добыча у них, похоже, не первой свежести. Жалкие объедки… – Пендергаст указал оружием в сторону прайда. – Думаю, звери проголодались.

– Львы людей не едят, – проговорил Уизли, прижимая к носу платок. – Практически.

Однако он утратил остатки уверенности.

– Им и не нужно вас есть, мистер Уизли, – ответил Пендергаст. – Все и так пойдет как по маслу. Стоит им подумать, что вы интересуетесь их добычей, и они тут же на вас набросятся. Вам ли не знать львов?

Уизли не отрываясь смотрел на зверей.

Пендергаст выдернул у него платок. По лицу Уизли тут же потекла свежая кровь.

– Это их привлечет… Давайте идите к ним.

– Вы спятили!

– Нет. Просто оружие – у меня. – Пендергаст поднял ствол. – Вперед.

В первый миг Уизли не шевельнулся. Потом, медленно переставляя ноги, двинулся к львам. Пендергаст шагал сразу за ним. Д’Агоста, держась чуть позади, последовал за Пендергастом. Он был почти согласен с Уизли – это же нужно спятить! Львы с интересом смотрели на приближающихся людей.

Пройдя со скоростью черепахи ярдов сорок, Уизли опять замер.

– Не останавливайтесь, мистер Уизли, – попросил Пендергаст.

– Не могу.

– Тогда я выстрелю.

У бывшего владельца лагеря-сафари задергался рот.

– С вашим пистолетом и одного-то льва не одолеть, не говоря уже про весь прайд.

– Знаю.

– Они меня загрызут, и вас тоже.

– И это знаю. – Пендергаст повернулся к д’Агосте: – Винсент, держитесь подальше, хорошо? – Он порылся в кармане и кинул лейтенанту ключи от машины. – Если дело примет скверный оборот, отъезжайте на безопасное расстояние.

– Да ты псих?! – Голос Уизли дрожал. – Ты слышал, что я сказал? Ты тоже умрешь!

– Мистер Уизли, будьте благоразумны и шагайте вперед. Терпеть не могу повторять.

Уизли не двигался.

– Больше я просить не буду. Через пять секунд пускаю пулю вам в левый локоть. Идти вы сможете, а вот выстрел непременно встревожит львов.

Уизли сделал шажок и снова остановился. Сделал другой. Один из львов – крупный самец с роскошной темной гривой – неспешно поднялся, глядя на людей и облизывая окровавленные клыки. Д’Агоста, у которого в животе все перевернулось, попятился.

– Ладно! – сказал Уизли. – Ладно, я расскажу.

– Я весь внимание, – ответил Пендергаст.

Уизли бешено трясся.

– Давайте вернемся в машину.

– Мне и здесь неплохо. Говорите побыстрее.

– Все п-па… п-п… подстроили…

– Поподробнее, пожалуйста.

– Я подробностей не знаю. Уокинг был в курсе.

Вслед за львом поднялись две львицы.

– Прошу вас, умоляю… – дрожащим голосом заскулил Уизли. – Бога ради, пойдемте в машину.

Пендергаст на миг как будто задумался. Кивнул.

Они вернулись к джипу, причем гораздо быстрее, чем отходили. Забрались внутрь; д’Агоста передал ключи Пендергасту и увидел, что лев неторопливо направился к ним. Пендергаст включил зажигание. Лев перешел на бег. Мотор завелся, Пендергаст начал разворачиваться; в этот момент лев оказался рядом с машиной и проскрежетал когтями по крылу. Д’Агоста оглянулся. Сердце у него едва не выскочило.

Постепенно зверь отстал и исчез из виду.

Минут десять ехали молча. Потом Пендергаст остановил джип, вышел и знаком велел Уизли последовать за ним. Д’Агоста присоединился к компании, и они немного отошли от машины.

Пендергаст помахал перед Уизли пистолетом.

– На колени!

Толстяк повиновался.

Пендергаст вернул ему окровавленный платок.

– Ну вот. Теперь расскажите остальное.

Уизли все еще трясся.

– Я… я мало знаю. Их было двое. Один американец, другой – из Европы. Немец, кажется. Они… привезли льва-людоеда. Похоже, специально натасканного. В средствах они не стеснялись.

– Как вы узнали, откуда они?

– Я их слышал. Они разговаривали с Уокингом, за столовой. Ночью, накануне того, как погиб немецкий турист.

– А как они выглядели?

– Было темно, я не видел.

Пендергаст помолчал.

– Что конкретно сделал Уокинг?

– Подстроил, чтобы турист погиб. Он знал, где будет лев, и отправил туриста именно туда. Там, мол, можно сфотографировать бородавочников… – Уизли сглотнул. – Он… он заставил Ньялу зарядить ружье вашей жены холостым патроном.

– Значит, и Ньяла был замешан?

Уизли кивнул.

– А Мфуни? Следопыт?

– Все были.

– А те двое? По вашим словам, в средствах они не стеснялись. Откуда вы знаете?

– Они платили очень щедро. Уокинг получил пятьдесят тысяч. А я… я получил двадцать тысяч за то, что все произошло в моем лагере.

– Льва нарочно натаскали?

– По слухам – да.

– Как?

– Его якобы обучали нападать по команде, хотя только псих пойдет на такое.

– По-вашему, организаторов было только двое?

– Я слышал два голоса.

Лицо у Пендергаста стало жестким. Он взял себя в руки ценой величайшего усилия:

– Что-нибудь еще?

– Я все рассказал, клянусь.

– Отлично. – Неожиданно Пендергаст схватил Уизли за волосы и приставил ему к виску пистолет.

– Нет! – крикнул д’Агоста, хватая друга за плечо.

Пендергаст повернулся к нему, и лейтенанта буквально обжег его взгляд.

– Не дело это – убивать информаторов, – произнес д’Агоста как можно естественнее. – Вдруг он еще не все рассказал. К тому же его все равно скоро доконает джин, избавит нас от хлопот. Не волнуйтесь, никуда эта жирная задница не денется.

Пендергаст еще некоторое время подержал пистолет у виска пленника, потом потихоньку отпустил жидкие рыжие волосы Уизли. Толстяк рухнул наземь, обмочив штаны.

Пендергаст молча сел в машину. Д’Агоста устроился рядом. Они выехали на дорогу и, не оглядываясь, направились к Лусаке.

Только через полчаса д’Агоста решился спросить:

– Что дальше?

– Прошлое, – ответил Пендергаст, не отводя глаз от дороги. – Прошлое – вот что дальше.

Глава 12

Саванна, штат Джорджия

Уитфилд-сквер мирно дремал в гаснущих вечерних сумерках. Зажглись уличные фонари, выхватывая из сгустившейся тьмы ажурные рельефы карликовых пальм и испанского мха, свисающего с сучковатых дубов. После пекла Центральной Африки влажная Джорджия показалась д’Агосте почти приятной.

Он шагал за Пендергастом по аккуратно подстриженной лужайке, в центре которой высился окруженный цветами павильон, увенчанный куполом. В павильоне, повинуясь командам фотографа, группа гостей окружила жениха и невесту.

Неспешно шли прохожие, люди сидели на черных скамейках, читали, разговаривали. Все показалось вдруг нечетким, размытым, и д’Агоста потряс головой. После бешеного рывка из Нью-Йорка в Замбию здесь, в этой обители состоятельных южан, он испытывал какое-то оцепенение.

Пендергаст остановился и указал на вычурный викторианский особняк на другой стороне Хабершем-стрит – безупречно белый, похожий на своих соседей. Агент и его спутник повернули к дому, и Пендергаст сказал:

– Имейте в виду, Винсент, он еще не знает.

– Понял.

Они перешли улицу и поднялись по деревянным ступеням. Пендергаст позвонил. Секунд через десять над входом загорелся свет, и дверь открыл мужчина лет под пятьдесят.

Д’Агоста глядел на него с любопытством. Обитатель особняка был высок и очень красив: высокие скулы, темные глаза, густые каштановые волосы. Его загар резко контрастировал с бледностью Пендергаста. В руке мужчина держал свернутый журнал «Американская нейрохирургия».

Солнце, которое опускалось за дома на другой стороне сквера, светило хозяину в глаза, и он не мог разглядеть гостей.

– Чем могу служить? – осведомился он.

– Джадсон Эстерхази, – сказал Пендергаст, протягивая руку.

Джадсон вздрогнул, и на лице его выразилось удивление и радость.

– Алоизий? Боже мой! Входите!

Он повел их через огромную переднюю, потом через узкий, заставленный книжными стеллажами коридор в небольшой уютный кабинет. Слово «уютный» было совсем не в духе д’Агосты, однако другого он подобрать не мог. Теплый желтый свет придавал приятный глянец старинной мебели красного дерева: сервант, письменный стол с выдвижной крышкой, оружейный шкаф, снова книжные полки. На полу – роскошные персидские ковры. На одной из стен – два диплома: врачебный и доктора философии. Мягкие, очень удобные на вид диваны. Везде, где только можно, древности со всех концов света: африканские статуэтки, нефритовые безделушки из Азии. Два окна, прикрытые легкими занавесками, выходили на сквер. Заполненный вещами кабинет не создавал впечатления загроможденного – напротив, выглядел как обиталище человека со вкусом, интеллигентного и много где бывавшего.

Пендергаст представил хозяину своего спутника. Узнав, что д’Агоста полицейский, Джадсон Эстерхази не смог скрыть удивления, но улыбнулся и дружески пожал ему руку.

– Приятный сюрприз. Хотите чего-нибудь? Чай, кофе, бурбон?

– Бурбон, пожалуйста, – сказал Пендергаст.

– Какой?

– Неразбавленный.

Хозяин повернулся к д’Агосте:

– А вам, лейтенант?

– С удовольствием выпью пива.

– Хорошо.

Все так же улыбаясь, Эстерхази подошел к серванту в углу, ловко налил порцию бурбона и, бормоча извинения, направился на кухню за пивом.

– Господи, Алоизий, – воскликнул он, вернувшись, – сколько же мы не виделись? Лет семь?

– Восемь.

Пока Пендергаст и Эстерхази разговаривали, Д’Агоста потягивал пиво и смотрел по сторонам. Пендергаст уже просветил его насчет Эстерхази: нейрохирург, исследователь; достигнув в своем деле вершин, он стал работать на общественных началах в местной больнице и в организации «Врачи на крыльях», или «ВНК», – благотворительной организации, которая посылает врачей в зоны катастроф в странах третьего мира. Убежденный спортсмен и, если верить Пендергасту, даже лучший стрелок, чем его сестра Хелен.

Разглядывая многочисленные охотничьи трофеи на стенах, д’Агоста понял, что Пендергаст не преувеличивал. Врач и одновременно страстный охотник – интересное сочетание.

– Итак, – сказал Эстерхази низким звучным голосом, – что привело вас в наши края? Расследуете дело? Попрошу все грязные подробности, – ухмыльнулся он.

Пендергаст сделал глоток бурбона и немного помолчал.

– Джадсон, боюсь, мне будет нелегко рассказывать. Речь идет о Хелен.

Смех замер на губах Эстерхази. Его патрицианские черты выражали растерянность.

– Хелен? А что – Хелен?

Пендергаст сделал большой глоток:

– Я узнал, что ее смерть была не случайной.

Эстерхази на минуту замер, пристально глядя на Пендергаста.

– Как тебя понимать?

– Твою сестру убили.

Эстерхази медленно поднялся, совершенно потрясенный. Он отвернулся и медленно, как во сне, побрел к книжному шкафу у противоположной стены. Взял первый попавшийся под руку предмет, повертел в руках и положил на место. Потом, после длинной паузы, повернул обратно. Подойдя к серванту, он дрожащей рукой наполнил свой бокал и сел напротив гостей.

– Зная тебя, Алоизий, думаю, нет смысла спрашивать, полностью ли ты уверен, – очень спокойно произнес он.

– Именно.

Весь облик Эстерхази совершенно изменился: Джадсон побледнел, у него сжимались и разжимались кулаки.

– И что ты… мы будем теперь делать?

– Я – с помощью Винсента – найду того, или тех, кто все организовал. И мы позаботимся, чтобы восторжествовала справедливость.

Эстерхази посмотрел Пендергасту в глаза.

– Я тоже хочу. Хочу видеть, как человек, убивший мою любимую сестру, заплатит за то, что сделал.

Пендергаст не ответил.

Д’Агосту до глубины души поразила ярость и возмущение, охватившие брата Хелен. Эстерхази откинулся назад; его темные глаза так и сверкали.

– А как ты это узнал?

Пендергаст коротко поведал ему о событиях последних дней. Эстерхази, хоть и был не в себе, слушал внимательно. Потом он поднялся и налил себе еще выпить.

– Я полагал… – Пендергаст сделал паузу. – Я полагал, что очень хорошо знаю Хелен. И вот кто-то убил ее, да еще прибег к таким необычным мерам и затратам, стараясь обставить ее смерть как несчастный случай. Значит, я ничего не знаю о некой стороне ее жизни, хотя мы прожили с ней вместе почти два года. Остается поверить, что это неизвестное, чем бы оно ни было, относится к ее прошлому. И здесь мне нужна твоя помощь.

Эстерхази провел рукой по высокому лбу и кивнул.

– Есть у тебя хоть малейшее представление о том, кто желал ее смерти? Враги? Завистливые коллеги? Бывший возлюбленный?

Эстерхази помолчал, двигая челюстью:

– Хелен была чудесной женщиной. Добрая. Обаятельная. Врагов у нее быть не могло. В Массачусетском технологическом институте ее все обожали. И в аспирантуре она не забывала воздать должное учителям и коллегам.

Пендергаст кивнул:

– А после института? Может, какие-нибудь конкуренты в «ВНК»? Кого-то она, например, обошла по службе?

– В этой организации так не делается. Все работают вместе. Никакого соперничества и карьеризма. Там ее очень ценили. – Он болезненно сглотнул. – Даже любили.

Пендергаст откинулся назад:

– За несколько месяцев до гибели Хелен совершала какие-то короткие поездки. Мне говорила, что занимается исследованиями, но в детали не вдавалась. Теперь мне это кажется странным. «Врачи на крыльях» – организация лечебная и просветительская, а не исследовательская. Нужно было расспросить Хелен получше. Ты – врач… ты знаешь, о каких исследованиях может идти речь?

Эстерхази задумался. Затем покачал головой:

– Извини, Алоизий, она мне ничего не говорила. Ей нравилось путешествовать, сам знаешь. И заниматься медицинскими исследованиями. Эти два увлечения и привели ее в «ВНК».

– А ваша семейная история? – спросил д’Агоста. – Какие-нибудь ссоры, старые обиды и тому подобное?

– Ее все любили. Я даже немного ревновал. Да и не было никаких семейных проблем. Родители наши умерли пятнадцать с лишним лет назад, я теперь последний из Эстерхази… – Он замялся.

– В чем дело? – Пендергаст подался вперед.

– Знаешь, задолго до того, как она познакомилась с тобой, у нее был неудачный роман. С каким-то проходимцем.

– Продолжай.

– Кажется, в аспирантуре. Она как-то раз приехала с ним из института на выходные. Блондин, лицо приятное, глаза голубые, высокий, спортивный. Все время носил светлые брюки и джемпера. Из старинного рода, вырос на Манхэттене, летний домик на Фишерс-Айленд. Говорил, что собирается стать инвестиционным банкиром… Полагаю, типаж ясен.

– Почему они расстались?

– Да были какие-то проблемы сексуального характера. Хелен об этом особо не распространялась… то ли извращенец, то ли садист.

– И что?

– Она его бросила. Он потом ей надоедал, звонил, письмами забрасывал… Впрочем, маниакального в этом ничего не прослеживалось. Ну а потом и забылось все. – Эстерхази махнул рукой. – Это произошло за шесть лет до того, как вы познакомились, и за девять до ее смерти. Вряд ли тут есть какая-то связь.

– Имени не помнишь?

Эстерхази потер виски:

– Адам… Звали его Адам. А фамилия… нет, наверное, я вообще фамилии не знал.

Воцарилось долгое молчание.

– Что-нибудь еще?

Эстерхази покачал головой:

– Не могу поверить, что кто-то намеренно причинил зло Хелен.

Пендергаст кивнул в сторону висевшей на стене гравюры, изображавшей ночь и белую сову на дереве.

– Одюбон?

– Да. Только, боюсь, репродукция. – Эстерхази посмотрел на гравюру. – Странно, что ты обратил внимание.

– Почему?

– Она висела в детской у Хелен. Сестра говорила, что, когда болеет, смотрит на нее по несколько часов подряд. Одюбона она обожала. Да ты наверняка это сам знаешь, – быстро добавил он. – Вот я и повесил на память.

На лице Пендергаста мелькнуло мимолетное удивление, и он спросил:

– А что ты можешь рассказать о жизни Хелен перед тем, как мы с ней познакомились?

– Для сестры не существовало ничего, кроме работы… Впрочем, одно время Хелен увлекалась альпинизмом. Каждые выходные отправлялась полазить.

– Куда?

– В горы Шаванганк. Она жила тогда в Нью-Йорке и много ездила. Отчасти по делам «ВНК» – в Бурунди, Индию, Эфиопию. А отчасти просто ради приключений. Помню, однажды я наткнулся на нее, когда она – лет пятнадцать или шестнадцать назад – в отчаянной спешке собиралась не куда-нибудь, а в Нью-Мадрид.

– Нью-Мадрид?

– Нью-Мадрид, штат Миссури. Зачем едет – не рассказывала; мол, я буду смеяться, если узнаю. Ты же помнишь, Алоизий, временами она никого не посвящала в свои тайны.

Д’Агоста украдкой взглянул на Пендергаста: похоже, Хелен обогнала мужа в скрытности и нежелании делиться своими мыслями.

– Жаль, что больше ничем не могу помочь. Если вдруг вспомню фамилию того парня, сообщу тебе.

Пендергаст поднялся.

– Спасибо, Джадсон. Прости, что огорошил правдой. К сожалению, у меня не было времени тебя подготовить.

– Я понимаю.

Доктор проводил их через коридор в переднюю.

– Постой, – начал он и осекся. Маска сдерживаемого гнева спала, на красивом лице отразилась сумятица чувств: неукротимая ярость, страдание, опустошение. – Помнишь, что я сказал? Я тоже хочу… я должен…

– Джадсон, – быстро заговорил Пендергаст, беря его за руку. – Послушай, я понимаю твое горе и гнев, но… В общем, этим делом займусь я.

Джадсон нахмурился, потом яростно дернул головой.

– Я тебя знаю, – мягко, но настойчиво продолжал Пендергаст. – И должен предупредить: не бери правосудие в свои руки. Прошу тебя.

Эстерхази перевел дух и ничего не ответил. Наконец Пендергаст коротко кивнул и вышел в ночь.

Закрыв за гостями дверь, Эстерхази минут пять простоял в темной передней, все еще тяжело дыша. Затем, оправившись от потрясения и гнева, он поспешил к себе в кабинет, подошел к оружейному шкафу, отпер его со второй попытки, от волнения уронив ключ. Коснулся начищенных до блеска винтовок и дрожащими руками снял со стойки «Холланд и Холланд ройял делюкс» с выполненным на заказ оптическим прицелом «Люпольд» серии VX–III. Внимательно оглядев винтовку, он поставил ее на место и тщательно запер шкаф.

Пусть Пендергаст сколько угодно вещает о силе закона, но пора Джадсону взять дело в свои руки. Потому что лучший способ сделать что-то правильно – это сделать все самому.

Глава 13

Новый Орлеан

Пендергаст подогнал «роллс-ройс» к частной парковке на Дофин-стрит, ярко освещенной натриевыми лампами. Охранник с оттопыренными ушами и помятой физиономией закрыл ворота и протянул Пендергасту талон, который тот засунул за солнцезащитный щиток.

– Налево и в самый конец, место тридцать девять, – проревел охранник с сильным местным акцентом, пуча глаза на «роллс-ройс». – Или ладно, ставьте на тридцать второе – там просторнее. За повреждения мы ответственности не несем. Можете, если хотите, поставить у Лассаля на Тулуз-стрит, там у них крытый гараж.

– Благодарю, я предпочитаю здесь.

– Как угодно.

Пендергаст провел автомобиль по тесной стоянке и поставил на указанное место. Они с д’Агостой вышли из машины. Парковка находилась как бы в замкнутом пространстве: со всех сторон ее окружало пестрое сборище старых домов.

Стояла теплая зимняя ночь; несмотря на поздний час, по тротуарам бродили юноши и девушки, прихлебывали пиво из пластиковых стаканов, смеялись, переговаривались, галдели. С улиц доносился приглушенный гул: смесь возгласов, криков, автомобильных гудков, джазовой музыки.

– Обычная ночь во Французском квартале, – сказал Пендергаст, прислонившись к машине. – Через квартал находится Бурбон-стрит – именно там сильнее всего проявляется моральное разложение местных жителей.

Он глубоко вдохнул ночной воздух, и на бледном лице появилась странная полуулыбка.

– Так мы идем? – не выдержал д’Агоста.

– Минутку, Винсент.

Пендергаст закрыл глаза и снова медленно вдохнул, словно пробуя воздух этого места.

Д’Агоста ждал; он напомнил себе, что странности его друга, его непонятные перепады в настроении потребуют терпения, и немалого. Однако дорога из Саванны была долгой и изматывающей – Пендергаст, судя по всему, держал тут такой же «роллс-ройс», как и в Нью-Йорке, – и лейтенант страшно проголодался. К тому же он давно мечтал выпить пива, а бредущие мимо бездельники с запотевшими стаканами не прибавляли хорошего настроения.

Прошла минута. Д’Агоста прокашлялся. Пендергаст открыл глаза.

– Так вы покажете вашу берлогу? – спросил Д’Агоста. – Или хоть то, что от нее осталось?

– Разумеется. – Пендергаст повернулся к нему. – Это одна из старейших частей Дофин-стрит, самый центр Французского квартала – настоящего Французского квартала.

Д’Агоста что-то проворчал. Служитель на другой стороне стоянки поглядывал на них с некоторым подозрением.

– Вот этот, к примеру, прекрасный особняк в неоклассическом стиле, – объяснил Пендергаст, – построил один из самых известных первых архитекторов Нового Орлеана, Джеймс Галлье-старший.

– Здесь, похоже, теперь гостиница, – заметил д’Агоста, глядя на вывеску.

– А вон то великолепное здание – знаменитый дом Ле Претра. Построили его для некоего зубного врача, который приехал сюда из Филадельфии еще во времена испанцев. В тысяча восемьсот тридцать девятом году его купил плантатор по имени Ле Претр за двадцать с лишним тысяч долларов – в ту пору целое состояние. Он принадлежал семье Ле Претр до семидесятых годов прошлого века, но потом семья пришла в упадок. Теперь здесь видимо, дорогие квартиры.

– Верно, – сказал д’Агоста.

Служитель, хмурясь, двинулся к ним.

– А через дорогу, – продолжал Пендергаст, – дом в креольском стиле, где некоторое время проживал Джон Джеймс Одюбон, вместе с супругой, Люси Бейкуэлл. Теперь там небольшой, но интересный музей.

– Простите, – вмешался служитель. Он щурился и от этого стал похож на лягушку. – Здесь слоняться не положено.

– Мои извинения! – Пендергаст сунул руку в карман и выдернул пятидесятидолларовую купюру. – Очень опрометчиво с моей стороны – забыл вас поблагодарить. Я одобряю вашу бдительность.

Служитель расплылся в улыбке и взял банкноту.

– Я вовсе не… Большое вам спасибо, сэр. Можете не спешить.

Улыбаясь и кивая, он направился к своей будке.

Пендергаст, казалось, не спешил уходить. Он слонялся взад-вперед, заложив руки за спину, поглядывая в разные стороны, словно в музее, а лицо его выражало задумчивость, печаль и что-то еще, совсем непонятное.

Д’Агоста старался подавить растущее раздражение.

– Так мы будем искать ваш старый дом? – не выдержал он.

Пендергаст повернулся к нему и пробормотал:

– Уже нашли, дорогой Винсент.

– Где?

– Прямо здесь. Рошнуар стоял на этом месте.

Д’Агоста сглотнул и посмотрел на залитую асфальтом площадку другими глазами.

Налетевший порыв ветра подхватил кучку грязных обрывков, закрутил, завертел. Где-то мяукала кошка.

– Когда дом сгорел, подземный склеп отсюда убрали, фундамент залили, развалины снесли бульдозером. Несколько лет это место пустовало, а потом я сдал его компании, которой принадлежит стоянка.

– Так земля все еще ваша?

– Пендергасты не торгуют недвижимостью.

– А-а.

Пендергаст повернулся.

– Рошнуар стоял чуть в глубине, перед ним был английский парк. Еще раньше это был монастырь – огромное здание с эркерами, башенками, площадкой на крыше. Неоготический стиль, довольно необычный для нашей улицы. Я занимал угловую комнату на втором этаже. – Он махнул рукой в пространство. – Одно окно выходило на дом Одюбона и реку, а другое – на дом Ле Претра. Эти Ле Претры… Часами я смотрел в их окна, словно на сцену: обитатели входили, выходили, скандалили… Весьма поучительный пример скверных семейных отношений.

– А с Хелен вы познакомились в музее Одюбона, что через дорогу? – Д’Агоста пытался перевести разговор в русло, более близкое к их задаче.

Пендергаст кивнул:

– Несколько лет назад я одолжил им первое издание одюбоновских «Птиц Америки» для выставки, и меня пригласили на открытие. Музей всегда мечтал прибрать к рукам этот экземпляр, принадлежавший нашей семье. Его получил еще мой прапрадед – по подписке, от самого Одюбона. – Пендергаст помолчал. В тусклом свете фонарей его лицо казалось призрачно-белым. – Как только я вошел в музей, то сразу заметил на другой стороне зала молодую женщину, которая смотрела на меня.

– Любовь с первого взгляда? – спросил д’Агоста.

На лице Пендергаста опять появилась слабая полуулыбка.

– И сразу как будто весь мир исчез, никого не стало. Она меня буквально сразила: белое платье, а глаза такие голубые… почти синие, с фиолетовыми искорками. Очень необычные, я таких не встречал. Она сразу подошла и представилась, сама взяла меня за руку, я едва успел опомниться. В ней не было ничего напускного… Только ей одной я и мог доверять. Безоговорочно… – сказал Пендергаст дрогнувшим голосом, потом заставил себя встряхнуться. – Не считая вас, мой дорогой Винсент.

Д’Агосту удивил брошенный подобным образом комплимент.

– Спасибо.

– Какой же умилительный вздор я тут лепетал, – живо продолжил Пендергаст. – Все ответы лежат в прошлом, но нам самим погружаться в прошлое не следует. И все же для нас – для нас обоих – важно начать именно отсюда.

– Начать? – повторил д’Агоста. – Скажите, Пендергаст…

– Да?

– Если говорить о прошлом, то я кое-чего не понимаю. Для чего им, кто бы они ни были, понадобилось так утруждаться?

– Боюсь, я вас не понимаю.

– Добыть натасканного льва, подстроить гибель немецкого фотографа, заманить вас с Хелен в лагерь, подкупать стольких людей – для этого понадобилось много времени и денег. Чрезвычайно сложный замысел. Гораздо проще похитить или устроить автомобильную аварию здесь, в Новом Орлеане… – Он осекся.

Пендергаст задумался, потом медленно кивнул:

– Именно. Очень интересный вопрос. Но не забывайте, что сказал наш друг Уизли: один из заказчиков говорил по-немецки. И турист, которого загрыз лев, был немец. Возможно, то, первое убийство – не просто маневр для приманки.

– Я и позабыл, – признался д’Агоста.

– И если так, то затраты более оправданны. Вашу гипотезу, Винсент, прибережем па потом. Я убежден, что в первую очередь нам следует как можно больше узнать о самой Хелен – если удастся.

Пендергаст извлек из кармана сложенный лист бумаги и протянул его д’Агосте.

Лейтенант развернул листок, на котором изящным почерком Пендергаста был написан адрес:

214, Мекэник-стрит, Рокленд, штат Мэн.

– Что это?

– Прошлое, Винсент. То место, где она выросла. Ваша следующая задача. А моя… здесь.

Глава 14

Плантация Пенумбра

– Еще чашку чаю, сэр?

– Нет, Морис, благодарю.

Пендергаст взирал на остатки раннего ужина – кукурузный суп, зеленый горошек, окорок под кофейным соусом – с видом самым что ни на есть удовлетворенным. За высокими окнами столовой на тсуги и кипарисы опускался вечер, где-то в сумерках выводил замысловатую погребальную песнь пересмешник.

Пендергаст провел по губам белой льняной салфеткой и поднялся из-за стола.

– Ну вот я и отужинал – теперь-то можно взглянуть на полученное сегодня письмо?

– Разумеется, сэр.

Морис вышел в холл и вскоре вернулся с изрядно потрепанным письмом – судя по всему, его многократно переадресовывали, и добиралось оно до адресата три недели. Даже если бы Пендергаст не узнал старомодный изящный почерк, он определил бы отправителя по китайским почтовым маркам: Констанс Грин, его подопечная, проживающая ныне в далеком тибетском монастыре вместе с новорожденным сыном.

Пендергаст вскрыл ножом конверт, вынул один-единственный листок и прочел:

Дорогой Алоизий!

Не знаю в точности, какая у тебя беда, но мне приснилось, будто ты пережил – или скоро переживешь – большое потрясение. Очень тебе сочувствую.

Мы для богов – что мухи для мальчишек, себе в забаву давят нас они[6].

Я скоро вернусь домой. Постарайся хранить спокойствие, ведь все под контролем. А что не под контролем – тоже скоро будет.

Знай, я всегда о тебе помню. И молюсь – то есть молилась бы о тебе, если бы молилась вообще.

Констанс

Пендергаст перечитал письмо, нахмурился.

– Что-то не так, сэр? – спросил Морис.

– Не могу понять… – Пендергаст обдумал прочитанное, затем отложил письмо и повернулся к верному слуге, протиравшему стол. – Надеюсь, Морис, вы посидите со мной в библиотеке.

Старый дворецкий замер от неожиданности.

– Простите, сэр?

– Неплохо бы после ужина выпить по стаканчику хереса, вспомнить старину. Нынче я в ностальгическом расположении духа.

Морис явно недоумевал, чем вызвано это весьма необычное приглашение.

– Благодарю, сэр. Позвольте мне только закончить уборку.

– Отлично. А я спущусь в погреб, подышу нам какую-нибудь заплесневевшую бутылочку получше.

Бутылочка нашлась не просто «получше» – херес «Идальго Олорозо» тридцатилетней выдержки.

Пендергаст отпил глоток, наслаждаясь сложным букетом: тона древесины и фруктов, послевкусие, которое, казалось, никогда не уйдет.

Морис присел на оттоманку, стоящую на иранском шелковом ковре, и до смешного напряженно застыл, прямой и недвижный в своем наряде дворецкого.

– По вкусу ли вам херес? – поинтересовался Пендергаст.

– Очень хорош, сэр, – ответил старик и сделал второй глоток.

– Пейте, Морис, – это согревает.

Морис повиновался.

– Хотите, сэр, я добавлю в камин полено?

Пендергаст покачал головой, снова огляделся:

– Странно… когда я здесь, меня всегда одолевают воспоминания.

– Неудивительно, сэр.

Пендергаст указал на большой глобус в деревянной оправе:

– Например, вспомнилось, как мы однажды сильно поспорили с няней – остров Австралия или же континент. Она считала, что остров.

Морис кивнул.

– А еще – тарелочки из веджвудского фарфора, которые украшали верхнюю полку вон того, – Пендергаст указал кивком, – шкафа. Помню, как мы с братом реконструировали взятие римлянами певкетского города Сильвия. Построенные Диогеном осадные машины оказались весьма совершенными: первый же снаряд угодил прямо в полку. – Он покачал головой. – Нас на месяц оставили без какао.

– Я отлично это помню, сэр, – сказал Морис, допив до конца.

Херес, похоже, начал действовать.

Пендергаст быстро наполнил рюмки.

– Нет-нет, я настаиваю, – сказал он, когда Морис попытался возразить.

Дворецкий кивнул и пробормотал «спасибо».

– Библиотека всегда была центром дома, – сказал Пендергаст. – Именно тут мы устроили праздник, когда я сдал школьные экзамены на высший балл. А дед репетировал здесь речи… помните, как мы усаживались вокруг и изображали публику – хлопали или свистели?

– Как будто все было вчера.

Пендергаст сделал глоток:

– И еще мы принимали здесь гостей после нашей свадебной церемонии в саду.

– Да, сэр. – Суровая сдержанность дворецкого слегка подтаяла, и Морис сидел уже не так напряженно.

– Хелен тоже нравилась эта комната, – продолжал Пендергаст.

– Еще как.

– Помню, она все вечера здесь проводила, занималась своей научной работой, читала технические журналы.

Лицо старого дворецкого растянулось в задумчивой, понимающей улыбке.

Пендергаст посмотрел на рюмку с золотистой жидкостью:

– Мы сидели тут часами, не говоря ни слова, просто наслаждались обществом друг друга. – Пендергаст помолчал и как бы между прочим заметил: – Морис, она никогда вам не рассказывала о том, как жила раньше, до знакомства со мной?

Дворецкий допил херес и деликатно отставил рюмку в сторону.

– Нет, она была молчаливая.

– А что вам больше всего в ней запомнилось?

Морис на миг задумался:

– Она любила чай из шиповника.

Настала очередь Пендергаста улыбнуться.

– Да, она его обожала. В библиотеке даже пахло всегда шиповником. – Пендергаст принюхался: теперь здесь пахло пылью, сыростью и хересом. – Боюсь, я слишком часто уезжал. Я все думаю – чем, интересно, она себя занимала, сидя одна в этом холодном доме?

– Иногда она уезжала по делам, сэр. Но больше всего времени она проводила вот здесь. Она так без вас скучала.

– Правда? А держалась всегда весело.

Пендергаст поднялся и опять наполнил рюмки. Дворецкий на этот раз протестовал весьма слабо.

– Во время ваших отлучек я ее часто здесь заставал, – сказал он. – Она разглядывала птиц.

Пендергаст замер.

– Птиц?

– Да, сэр, знаете, ту книгу, которую любил ваш брат, до того как… как с ним начались все эти беды. Большая такая книга, с гравюрами птиц, – она вон там, в нижнем ящике. – Дворецкий кивнул в сторону старого шкафа каштанового дерева.

Пендергаст нахмурился:

– Первое издание Одюбона?

– Оно самое. Я приносил ей чай, а она меня даже не замечала. Она его часами напролет листала.

Пендергаст довольно резко поставил рюмку:

– Хелен никогда не объясняла своего интереса к Одюбону? Быть может, о чем-то спрашивала?

– Иногда, сэр. Она очень интересовалась дружбой вашего прапрадеда с Одюбоном. Хорошо, когда так увлекаются семейной историей.

– Деда Боэция?

– Его самого.

– А когда это было? – спросил Пендергаст после секундной паузы.

– О, вскоре после вашей свадьбы. Она хотела посмотреть его архив.

Пендергаст с равнодушным видом отпил глоток.

– Архив? Что за архив?

– Там, в ящике, под гравюрами. Она часто просматривала и письма, и дневники. И гравюры.

– А она не говорила зачем?

– Так ведь они такие красивые… Очень уж птицы славные, сэр. – Морис отпил из рюмки. – Вы же сами с ней познакомились в музее Одюбона на Дофин-стрит?

– Да, на выставке его гравюр. Странно, тогда она особого интереса к ним не выказала. Сказала мне, что пришла только ради бесплатного угощения.

– Вы ведь знаете женщин, мистер Пендергаст. У них свои маленькие тайны.

– Похоже на то, – прошептал Пендергаст.

Глава 15

Рокленд, штат Мэн

В обычных обстоятельствах таверна «Соленый пес» д’Агосте понравилась бы: все без претензий, дешево, посетители – простые работяги. Только сейчас обстоятельства обычными не назовешь: за четыре дня лейтенант побывал в четырех городах. Он летал и ездил; он скучал по Лоре Хейворд, он устал, устал смертельно. Да и Мэн в феврале был отнюдь не сказкой. Меньше всего лейтенанту сейчас хотелось наливаться пивом с толпой рыбаков.

Д’Агоста почти отчаялся. Рокленд оказался тупиком. С тех пор как двадцать лет назад Эстерхази уехали из города, их дом несколько раз сменил владельцев. Из всех соседей семью Эстерхази помнила только какая-то старая дева, которая захлопнула дверь у лейтенанта перед носом. В газетах, обнаруженных в библиотеке, Эстерхази не упоминались вообще, и в городском архиве о них ничего стоящего, одни налоговые ведомости. Ни тебе соседских сплетен, ни пересудов.

Напоследок д’Агоста решил попытать счастья в таверне «Соленый пес», прибрежной забегаловке, где, как ему сказали, любят околачиваться старые морские волки.

Таверна оказалась убогой, обшарпанной постройкой, втиснутой меж двумя складами на рыболовном причале у самой воды. Надвигался шквал, с океана летели, кружась, первые снежные хлопья, ветер срывал с волн клочья пены, носил по каменистому берегу выброшенные газеты.

«За каким чертом я здесь?» – спрашивал себя д’Агоста. Вопрос был сугубо риторическим: Пендергаст ему все объяснил. «Боюсь, ехать придется вам, – заявил он. – Я имею личное касательство к делу, а потому не могу сохранять необходимую для расследования дистанцию и быть объективным».

В спертом воздухе полутемной таверны пахло пережаренной рыбой и несвежим пивом. Когда глаза лейтенанта привыкли к сумраку, он увидел, что местные обитатели – бармен и четверо завсегдатаев в бушлатах и зюйдвестках – замолчали и пялятся на него. Что ж, хоть заведение и под стать постоянным клиентам, зато здесь тепло: посреди комнаты излучала жар дровяная печь.

Усевшись в самом дальнем углу, д’Агоста кивнул бармену и заказал бокал светлого пива. Успокоившись на его счет, посетители возобновили разговор, из которого лейтенант узнал, что все четверо – рыболовы, что рыба нынче ловится плохо и что рыба всегда ловилась плохо.

Прихлебывая пиво, д’Агоста стал осматриваться. Интерьер, естественно, выдержан в морском духе: на стенах – акульи челюсти, клешни огромного омара, фотографии рыбачьих лодок. С потолка свисали сети с разноцветными стеклянными шариками. Повсюду лежала патина старости – копоть и въевшаяся грязь.

Д’Агоста опорожнил бокал, затем другой и только после этого решился сделать первый шаг. Он запомнил, как посетители называли бармена, и обратился к нему по имени:

– Майк, позволь мне всех здесь угостить. И сам присоединяйся.

Майк уставился на д’Агосту, потом пробормотал что-то в знак благодарности и повиновался. Завсегдатаи, получая выпивку, признательно ворчали и кивали.

Д’Агоста сделал большой глоток. Ему важно было показать, что он свой, а в таком заведении это означает не скромничать, когда дело касается выпивки. Он прокашлялся и громко сказал:

– Я вот тут подумал… может, вы, ребята, мне поможете.

Все опять уставились на него – кто удивленно, кто подозрительно.

– Чем помочь-то? – поинтересовался седой мужчина, которого называли Гектором.

– Да жила здесь одна семья, Эстерхази их фамилия. Я пытаюсь их найти.

– А как вас звать, мистер? – спросил Нед, низкорослый рыбак с обветренным загорелым лицом и бицепсами толщиной с телеграфные столбы.

– Мартинелли.

– Коп? – нахмурился Нед.

Д’Агоста покачал головой:

– Частный детектив. Дело касается завещания.

– Какого завещания?

– Ну, там деньги немалые. Меня наняли душеприказчики – найти оставшихся Эстерхази. Если я их не найду, не смогу передать им наследство, так?

На минуту в таверне воцарилось молчание: присутствующие переваривали новость. У многих при упоминании о деньгах загорелись глаза.

– Давай, Майк, повторим. – Д’Агоста взял кружку с шапкой пены и сделал основательный глоток. – Душеприказчики назначили небольшое вознаграждение для тех, кто поможет найти оставшихся членов семьи.

Рыбаки посмотрели друг на друга, потом на д’Агосту.

– Так как, – спросил он, – можете что-нибудь рассказать?

– Нету здесь больше никаких Эстерхази, – сказал Нед.

– И вообще никаких Эстерхази в этой части света не водится, – прибавил Гектор. – После того, что тут было.

– А что было-то? – Д’Агоста старался не выказывать чрезмерного интереса.

Рыбаки опять переглянулись.

– Всего я не знаю, – сказал Гектор. – Но съехали они в большой спешке.

– Они держали на чердаке чокнутую тетку, – вмешался третий рыбак. – Пришлось ее запереть, а то она собак по всему городу убивала и ела. Соседи слыхали, как она орала по ночам, в дверь колотила, все требовала собачатины.

– Да брось, Гэри, – усмехнулся бармен. – Это его жена кричала. Настоящая была гарпия. Тебе надо поменьше ужастиков смотреть.

– На самом деле, – вступил Нед, – жена хотела травануть мужа. Подсыпала ему в манную кашу стрихнину.

Бармен покачал головой:

– Выпей еще пива, Нед. Говорят, папаша проиграл все деньги на фондовой бирже. Потому-то семейка и слиняла – они ж задолжали всем и каждому.

– Темное дельце, – сказал Гектор, потягивая пиво. – Очень темное.

– А что они были за люди? – спросил д’Агоста.

Рыбаки с грустью разглядывали дно своих стаканов, опустевших с ужасающей быстротой.

– Майк, давай еще, если не затруднит, – попросил д’Агоста.

– Слыхал я, – сказал Нед, принимая бокал, – будто папашка, ублюдок эдакий, лупил жену проводом. Вот она его и отравила.

Чем дальше, тем невероятнее пошли истории; хорошо хоть д’Агоста точно знал от Пендергаста, что отец Хелен был врачом.

– А вот я слышал другое, – заявил бармен. – На самом деле чокнулась жена. Вся семья перед ней тряслась, ходили на цыпочках, боялись вывести ее из себя. А муж часто уезжал. Все время куда-то ездил. В Южную Америку, кажется.

– Полиция их не трогала? Никого не арестовывали? – поинтересовался д’Агоста, хотя и сам знал, что в глазах властей Эстерхази были чисты как стеклышко: никаких трений с законом, никаких крупных семейных скандалов, о которых знала бы полиция. – Там же еще сын и дочь были…

Все на миг умолкли.

– Сын такой, со странностями, – после короткой паузы сказал Нед.

– Да нет, сыну доверили речь говорить в школе, на выпускном, – возразил Гектор.

«Прощальная речь при выпуске. Это хоть можно проверить!»

– А дочь? Она что собой представляла?

Собеседники только плечами пожимали.

«Может, в школе сохранились документы», – подумал лейтенант.

– Кто-нибудь знает, где они сейчас?

Рыбаки переглянулись.

– Я слышал, сын где-то на юге, – сказал Майк. – А что с дочерью – понятия не имею. Эстерхази – фамилия редкая. Вы через Интернет не пробовали искать?

Д’Агоста смотрел на ничего не выражающие лица. Он не мог придумать вопросов, которые не вызвали бы новый шквал противоречивых слухов и бестолковых советов. Еще лейтенант понял с некоторым испугом, что слегка пьян.

Он встал, держась за барную стойку.

– Сколько с меня?

– Тридцать два пятьдесят.

Д’Агоста отыскал в бумажнике две купюры по двадцать долларов и положил на стойку.

– Спасибо всем за помощь. Хорошего вечера.

– Эй, а как насчет вознаграждения? – поинтересовался Нед.

Д’Агоста неспешно повернулся к нему.

– Да, вознаграждение. Давайте я оставлю номер моего сотового. Вспомните что-то еще – конкретное, а не просто слухи, – звоните. Если информация пригодится – может, вам и повезет.

Он положил перед собой салфетку и написал на ней номер.

Рыбаки покивали, Гектор помахал на прощание рукой.

Д'Агоста, подняв и придерживая воротник, вышел из таверны в стылую пургу.

Глава 16

Новый Орлеан

Больше всего Десмонд Типтон любил именно это время: двери заперты на засов, посетителей нет, каждая мелочь на своем месте. Тихий промежуток с пяти до восьми: любители алкогольного туризма пока еще не ринулись на Французский квартал, как орды Чингисхана, и не наводнили все бары и музыкальные кабачки, наливаясь до потери сознания новоорлеанским сазераком. Каждую ночь на улице раздавались пьяные голоса, вопли, ругань, лишь отчасти приглушаемые старыми стенами музея Одюбона.

В тот вечер Типтон решил почистить восковую фигуру Джона Джеймса Одюбона – самый главный предмет экспозиции.

Фигура Одюбона в натуральную величину располагалась в диораме, изображавшей его кабинет с камином; в руках великий натуралист держал перо и планшет с зарисовкой мертвой птицы – красно-черной танагры. Подхватив ручной пылесос и метелочку из перьев, куратор перебрался через плексигласовое ограждение. Он пропылесосил одежду на восковой персоне, потом взялся за прическу и бороду, смахнул метелочкой пыль с красивого лепного лица.

Тут раздался какой-то звук. Типтон выключил пылесос, замер. Звук раздался снова – стучали в дверь.

Раздосадованный Типтон опять включил пылесос и продолжил чистить, но стук стал громче. И так – каждую ночь! Пьяные недоумки, прочитав на стене мемориальную табличку, начинают зачем-то стучать. Вот уже сколько лет днем посетителей все меньше и меньше, а шума и криков по ночам все больше. Только и была передышка что несколько месяцев после урагана «Катрина».

Настойчивый стук, громкий и размеренный, продолжался.

Типтон опустил пылесос, перелез через ограждение и зашагал к двери на едва гнущихся ногах.

– Закрыто! – прокричал он через дубовую дверь. – Уходите, а то полицию вызову!

– Неужели это вы, мистер Типтон? – раздался приглушенный голос.

Куратор оцепенел, недоуменно приподняв седые брови. Это еще кто? Среди дня посетители не обращали на него никакого внимания, да и сам он старательно избегал общения – сидел за столом со строгим видом занятого человека.

– Кто там? – спросил он, оправившись от изумления.

– Не могли бы мы поговорить внутри, мистер Типтон? На улице довольно прохладно.

Типтон нерешительно отворил дверь и увидел на пороге мертвенно-бледного худощавого господина в черном костюме. В сумеречном свете вечерней улицы посверкивали серебристые глаза посетителя. Было в этом человеке нечто, делавшее его незабываемым, и Типтон вздрогнул.

– Мистер Пендергаст? – изумленным шепотом отважился спросить куратор.

– Он самый.

Гость вошел и коротко, официально пожал Типтону руку. Затем указал на стул для посетителей рядом с письменным столом:

– Вы позволите?

Типтон кивнул, и Пендергаст уселся, закинув ногу на ногу. Куратор молча присел за свой стол.

– Вы как будто призрак увидели, – заметил Пендергаст.

– Э-э… мистер Пендергаст, – в смятении начал Типтон, – я думал… никого из семьи не осталось… Понятия не имел, что… – Голос его стих.

– Слухи о моей кончине сильно преувеличены.

Типтон нащупал карман в жилете своей поношенной шерстяной тройки, вынул платок и протер лоб.

– Счастлив видеть вас, просто счастлив. – И снова протер.

– Взаимно.

– А что, позвольте спросить, привело вас к нам?

Типтон сделал усилие и взял себя в руки. Почти пятьдесят лет он служил куратором музея Одюбона и многое знал о семействе Пендергастов. Меньше всего он ожидал увидеть во плоти кого-нибудь из них. Ту ужасную ночь, когда случился пожар, он помнил, словно это случилось вчера: толпа народу, крики с верхних этажей, пламя, рвущееся в ночное небо. Типтон, правда, слегка успокоился, когда съехали уцелевшие члены семьи – его от них в дрожь кидало, особенно от странного Диогена. Типтон слышал, что тот погиб где-то в Италии. И что Алоизий куда-то пропал. Эти слухи сомнений у него не вызвали: такая семейка, казалось, обречена на вымирание.

– Я хотел посмотреть, как тут наша недвижимость. И раз уж я оказался поблизости, то и решил навестить своего старинного знакомца. Как нынче дела в музейном бизнесе?

– Недвижимость? Вы хотите сказать…

– Именно так. Парковка, где когда-то находился Рошнуар. Я так и не смог его продать… Проклятая сентиментальность. – Эти слова сопровождались легкой улыбкой.

Типтон кивнул:

– Конечно-конечно. Что касается музея, сами видите, соседство наше переменилось к худшему. Посетителей много не бывает.

– Да, все переменилось. Как приятно видеть, что музей Одюбона все тот же.

– Мы стараемся сохранять все как есть.

Пендергаст поднялся, заложил руки за спину.

– Вы не возражаете? Я понимаю, музей сейчас закрыт, но мне все же очень хотелось бы посмотреть. По старой памяти.

Типтон поспешно вскочил.

– Разумеется. Вы уж простите, диорама не в порядке – я тут прибирался.

Куратор помертвел, вспомнив, что оставил пылесос на коленях Одюбона, а метелку сунул ему под мышку – словно какой-то шутник затеял сделать из великого человека уборщицу.

– А помните, – спросил Пендергаст, – выставку, которую устроили пятнадцать лет назад и для которой мы вам одолжили первое издание «Птиц Америки»?

– Конечно.

– Получился настоящий праздник.

– Да.

Типтон отлично помнил, какой ужас и потрясение он испытал при виде толп, бродящих по экспозиции с полными бокалами вина. Стоял прекрасный зимний вечер, светила полная луна, а он так измотался, что почти ничего не замечал. Первая специализированная выставка, которую он устроил, стала и последней.

Пендергаст расхаживал по залам музея, разглядывал в застекленных шкафах рисунки, гравюры и чучела птиц, вещи Одюбона, письма, наброски. Куратор ходил следом.

– Между прочим, я познакомился со своей женой именно здесь, на том самом открытии.

– Да что вы, мистер Пендергаст, а я и не знал, – скованно сказал Типтон.

Пендергаст казался ему каким-то странно возбужденным.

– Хелен, моя жена, интересовалась Одюбоном.

– Да-да, припоминаю.

– А она… потом приходила в музей?

– О да. И раньше, и потом.

– Раньше?! – резко спросил Пендергаст.

Типтон смешался.

– Ну… да. Она то и дело приходила, занималась какими-то исследованиями.

– Исследованиями, – задумчиво сказал Пендергаст. – И задолго до того, как мы познакомились?

– Месяцев за шесть до той выставки, не меньше. Может, и больше. Очаровательная женщина. Я был так потрясен, узнав…

– Несомненно! – взволнованно перебил Пендергаст, но тут же успокоился и взял себя в руки.

«Странный он какой-то, – подумал Типтон, – в точности как и прочие Пендергасты». Людей эксцентричных в Новом Орлеане хватает, город ими славится, но тут было что-то другое.

– Я мало знаю об Одюбоне, – продолжал Пендергаст. – Никогда толком не вникал в исследования Хелен. А вам про них известно?

– Немного, – ответил Типтон. – Ее интересовал тот период, когда Одюбон жил тут с Люси в тысяча восемьсот двадцать первом году.

Пендергаст остановился перед шкафом с затемненными стеклами.

– Ее привлекало что-то конкретное? Она, кажется, собиралась писать статью или книгу?

– Вам лучше знать, но она, помнится, не раз спрашивала у меня про «Черную рамку».

– А что это?

– Ну как же, знаменитая утерянная картина, которую Одюбон написал в лечебнице.

– Простите, но мои знания об Одюбоне весьма скудны. Что это за утерянная картина?

– В ранней молодости Одюбон серьезно заболел. Пока выздоравливал, писал картину. Картина необычная, его первое выдающееся произведение. Потом она пропала. Любопытно, что никто из видевших ее не упоминает, что именно на ней нарисовано, но все утверждают, что изображение совершенно как живое и вставлено в необычную черную рамку. Жаль, но сюжета картины история, похоже, так и не узнает. – Оказавшись на знакомой почве, Типтон слегка успокоился.

– И Хелен интересовалась картиной?

– Этим интересуется любой, кто изучает творчество Одюбона. Именно с этой картины начался тот период его жизни, который завершился «Птицами Америки» – величайшим трудом по естественной истории. «Черная рамка», по всеобщему признанию, была первой работой настоящего гения.

– Понятно. – Пендергаст глубоко задумался. Неожиданно он вздрогнул и посмотрел на часы. – Ну… рад был вас повидать, мистер Типтон.

Пендергаст подал ему руку, и куратор в замешательстве почувствовал, что руки у гостя холодны, словно у покойника.

Куратор проводил гостя до двери и на самом пороге наконец-то решился тоже задать вопрос:

– Мистер Пендергаст, скажите, а то первое издание у вас сохранилось?

Пендергаст обернулся:

– Разумеется.

– О! Надеюсь, вы простите мою прямоту, но если вы по какой-то причине захотите найти для него подобающее место, где с ним будут должным образом обращаться и показывать публике, то мы, разумеется, сочтем для себя честью… – намекнул куратор.

– Буду иметь в виду. Спокойной вам ночи, мистер Типтон.

Старик порадовался, что Пендергаст больше не протянул ему руку.

Дверь закрылась; Типтон заложил засов и некоторое время постоял в раздумье. Жену лев съел, родители сгорели… Вот так семья! И этот, последний, с годами явно не стал нормальнее.

Глава 17

Расположенная на Тулейн-стрит школа медицины Тулейнского университета помещалась в непримечательном сером высотном здании, какие можно встретить в нью-йоркском финансовом квартале.

Пендергаст вышел из лифта на тридцать первом этаже и направился в отделение гинекологии; там, задав несколько вопросов, он нашел кабинет доктора Мириам Кендалл и деликатно постучал.

– Войдите, – ответил сильный звучный голос.

Пендергаст открыл дверь. Небольшой кабинет явно принадлежал профессору: два металлических шкафа, заполненных учебниками и научными журналами, на письменном столе высятся стопки экзаменационных тетрадей… Из-за стола поднялась женщина лет шестидесяти.

– Здравствуйте, доктор Пендергаст. – Она сдержанно пожала протянутую руку.

– Зовите меня Алоизий, – ответил он. – Благодарю, что согласились меня принять.

– Не стоит. Присаживайтесь, пожалуйста.

Она опять уселась за стол и стала пристально разглядывать Пендергаста – почти как врач пациента.

– А вы ни на день не состарились.

О ней самой этого нельзя было сказать. В золотистом утреннем свете, лившемся из высоких узких окон, Мириам Кендалл выглядела намного старше, чем в то время, когда делила кабинет с Хелен Эстерхази-Пендергаст. Однако вела она себя как прежде – холодно, жестко, по-деловому.

– Внешность обманчива, – ответил ей Пендергаст. – Однако благодарю. И долго вы уже в университете?

– Девять лет. – Она уперлась пальцами в стол. – Признаться, Алоизий, странно, что вы не обратились с расспросами к начальнику Хелен, Моррису Блэклеттеру.

– Я обращался. Он уже не работает – вы, наверное, знаете. После «Врачей на крыльях» он консультировал различные фармацевтические компании, а теперь он отдыхает в Англии, вернется только через несколько дней.

– А как насчет «ВНК»?

– Я побывал у них сегодня утром. Настоящий бедлам, всех мобилизуют в Азербайджан.

– Ах да. Землетрясение, много жертв.

– Там нет никого старше тридцати – те, кто улучил минуту, чтоб поговорить, мою жену почти не помнят.

– Это работа для молодых, – подтвердила Кендалл. – Одна из причин, почему я оттуда ушла и стала преподавать гинекологию. – Не обращая внимания на внезапно зазвонивший телефон, профессор оживленно продолжила: – Конечно же, я с удовольствием поделюсь с вами своими воспоминаниями о Хелен. Хотя странно, что вы решили обратиться ко мне спустя столько лет.

– Ничего удивительного. Я намерен написать о своей жене мемуары. Описание ее жизни – такое же короткое, как и сама жизнь. «Врачи на крыльях» – ее первое и единственное место работы после получения степени магистра биофармацевтики.

– Разве она не эпидемиолог?

– Биофармацевтика – ее первая специальность. – Пендергаст сделал паузу. – Я понял, как мало знал о работе Хелен в «ВНК»… Тут полностью моя вина, которую я теперь пытаюсь искупить.

При этих словах суровые черты Кендалл слегка смягчились.

– Рада слышать. Хелен была замечательной женщиной.

– Тогда расскажите мне, пожалуйста, о ее работе в «ВНК». И прошу вас, не нужно ничего ретушировать – недостатков у Хелен хватало. Я предпочитаю неприкрашенную правду.

Взгляд Кендалл переместился в какую-то точку позади Пендергаста, куда-то вдаль, словно она смотрела в прошлое.

– Как вы знаете, в «ВНК» мы занимались программами по обеспечению населения третьего мира санитарными условиями, питьевой водой, продовольствием. Помогали людям улучшить условия жизни и здоровье. А когда происходили катастрофы – как сейчас в Азербайджане, – мы мобилизовывали бригады врачей и работников здравоохранения и отправляли в районы бедствия.

– Это мне известно.

– Хелен… – Кендалл замялась.

– Продолжайте, – проговорил Пендергаст.

– Ваша жена была прекрасным сотрудником, с самого начала. И все же у меня часто возникало чувство, что в нашей работе ей больше всего нравятся приключения. Да, она месяцами терпела кабинетную работу, но больше всего ей хотелось попасть в эпицентр какой-нибудь катастрофы. Однажды… – Мириам Кендалл прервалась и с удивлением спросила: – Вы что, записывать не будете?

– У меня отличная память, профессор Кендалл. Продолжайте, прошу вас.

– Так вот, однажды в Руанде нас окружила толпа – человек пятьдесят, все пьяные, размахивают мачете… У Хелен в руках откуда ни возьмись появился двуствольный «дерринджер», и она разогнала этот сброд. Велела им бросить оружие и проваливать. Они ее послушались, представляете! – Кендалл покачала головой. – Неужели она вам не рассказывала?

– Нет.

– Хелен очень умело обращалась с пистолетом. Она научилась стрелять в Африке?

– Да.

– Мне всегда это казалось немного странным.

– Что?

– Охота. Странное увлечение для биолога. Хотя каждый снимает стресс по-своему. Иногда в экспедиции бывает невыносимо тяжело: смерть, жестокость, дикость. – Кендалл умолкла, словно вспоминая что-то.

– Я надеялся посмотреть ее личное дело в «ВНК», но тщетно.

– Вы же себе представляете, с канцелярией им возиться некогда да и некому. Так что документы они не хранят, тем более бумаги десятилетней давности. А папка с личным делом Хелен была бы самая тонкая.

– Почему?

– Она ведь работала на полставки.

– Это была… не основная ее работа?

– Ну, «полставки» – не совсем точно. То есть Хелен отрабатывала полных сорок часов в неделю, а в командировках – гораздо больше, но она часто уезжала, иногда сразу на несколько дней. Я всегда думала, что у нее есть и другая работа или она трудится над каким-то проектом, но раз вы говорите, что она больше нигде не работала… – Кендалл пожала плечами.

– Другой работы у нее не было. – Пендергаст помолчал и спросил: – А что вам запомнилось в характере Хелен?

– Она всегда поражала меня своей закрытостью, – нерешительно начала Кендалл. – Я даже не знала, что у нее есть брат, пока он однажды не пришел к нам в офис. Тоже очень красивый. И припоминаю, тоже медик.

– Джадсон.

– Совершенно верно. Видно, медицина – это у них семейное.

– Да. Врачом был и отец Хелен.

– Понятно.

– Она когда-нибудь говорила с вами об Одюбоне?

– О натуралисте? Нет, никогда. Забавно, что вы о нем упомянули.

– Почему же?

– Потому что это был один-единственный раз, когда она вышла из себя.

– Расскажите, пожалуйста, – заинтересованно попросил Пендергаст.

– Нас послали на Суматру после катастрофического цунами. Жуткие разрушения…

– Ах да, помню ту поездку, всего через несколько месяцев после нашей свадьбы.

– Настоящий хаос, работали мы на износ. Как-то вечером я захожу в нашу палатку – мы жили с Хелен и еще с одной нашей сотрудницей. Хелен на складном стуле дремала с книгой, раскрытой на изображении какой-то птицы. Я решила потихоньку убрать книгу, но Хелен резко проснулась, вырвала у меня книгу и очень разволновалась. Потом как будто опомнилась, пыталась даже засмеяться. Сказала, что я ее напугала.

– А какая была птица?

– Маленькая, яркая такая. Название необычное… Там еще было название штата.

Пендергаст на миг задумался.

– Виргинский пастушок?

– Нет, это я бы запомнила.

– Калифорнийский бурый тауи?

– Нет, зеленая с желтым.

Последовало молчание.

– Каролинский попугай? – спросил наконец Пендергаст.

– Точно! Я еще тогда удивилась, не знала, что в Америке есть попугаи. А Хелен мои слова просто проигнорировала.

– Понятно. Спасибо, профессор Кендалл. – Пендергаст поднялся и протянул руку, прощаясь. – Благодарю вас за помощь.

– Мне хотелось бы получить экземпляр ваших мемуаров. Я очень любила Хелен.

– Непременно, как только их опубликуют, – с легким поклоном пообещал Пендергаст и вышел из кабинета.

Покинув здание, он в глубокой задумчивости побрел по улице.

Глава 18

Пендергаст пожелал Морису доброй ночи, взял початую за ужином бутылку «Романе-Конти» урожая 1964 года и отправился из большого зала в библиотеку.

С Мексиканского залива налетела буря; над домом выл ветер, бился в ставни, дергал деревья за голые ветви. Стучал по стеклам дождь, полную луну закрыли тяжелые разбухшие облака.

В застекленном книжном шкафу хранились самые ценные книги: второе издание шекспировского «Первого фолио»; двухтомный словарь Джонсона, изданный в 1755 году; выполненная в шестнадцатом веке копия «Великолепного часослова герцога Беррийского», иллюстрированного братьями Лимбург. Четыре тома первого издания «Птиц Америки» Одюбона располагались в отведенном для них отдельном ящике, в самом низу.

Облекши руки в белые хлопчатобумажные перчатки, Пендергаст вынул гигантские, размером три на четыре фута, фолианты и разложил их на длинном столе посреди комнаты. С исключительной осторожностью он раскрыл первый том на первой странице. Прекрасное изображение, словно только что отпечатанное, было как живое; казалось, самец дикой индейки вот-вот сойдет с листа. Этот экземпляр – один из двухсот – прапрадед Боэций получил по подписке от самого Одюбона. Экслибрис и подпись прапрадеда красовались на форзацах книг.

Самое дорогое издание за всю историю Нового Света, цена его теперь доходит до десяти миллионов долларов.

Пендергаст медленно перевертывал страницы. Желтоклювая кукушка, лимонный певун, пурпурный зяблик… Он внимательно разглядывал птиц одну за другой, пока не дошел до двадцать шестой страницы: «каролинский попугай».

Пендергаст вынул из кармана листок со своими заметками.

Пендергаст отложил заметки, плеснул в бокал бургундского и пригубил, почти не чувствуя вкуса прекрасного вина.

К своему огромному разочарованию, он понял, что его знакомство с Хелен было не случайным. Неужели Хелен вышла за него замуж исключительно по причине приятельских отношений его предков с Одюбоном? Нет, она любила его! И все же стало ясно одно: его жена вела двойную жизнь. Какая ирония судьбы: Хелен, единственный человек, кому он научился доверять, перед кем мог полностью раскрыться, скрывала от него какую-то тайну! Подливая вина в бокал, Пендергаст думал, что именно из-за своего безоговорочного доверия он ни разу ничего не заподозрил. Будь на месте Хелен любой другой близкий человек, Пендергаст сразу бы догадался о существовании тайны.

Все это он понимал, но все это казалось пустяком по сравнению с вопросами, которые его буквально жгли.

Что крылось за одержимостью жены Одюбоном и почему она столь тщательно скрывала свой интерес от мужа?

Какая связь между увлечением знаменитыми гравюрами Одюбона и птицей малоизвестной породы, вымершей почти сто лет назад?

Куда делась первая зрелая работа Одюбона, таинственная «Черная рамка», и для чего Хелен ее искала?

И наконец, самый трудный и самый важный вопрос: почему увлечение Хелен привело к ее трагической смерти? Хотя Пендергаст мало в чем был уверен, он ни секунды не сомневался, что за этой завесой вопросов и предположений скрывается не только мотив убийства, но и тот, кто его совершил.

Отставив бокал, Пендергаст подошел к телефону, стоявшему неподалеку на столе. Поднял трубку, набрал номер.

Ответили почти сразу:

– Д’Агоста слушает.

– Здравствуйте, Винсент.

– Пендергаст! Как дела?

– Где вы сейчас?

– В отеле «Копли-плаза». Решил дать отдохнуть своим двоим. Вы хоть представляете, сколько Адамов училось в Массачусетском технологическом институте одновременно с вашей женой?

– Нет.

– Тридцать один. Шестнадцать мне удалось отыскать. Никто не признался, что был с ней знаком. Пятеро уехали из страны. Двое умерли. Восьмерых не нашел – в университете про них ничего не знают.

– Давайте покамест уберем старину Адама в долгий ящик.

– Одобряю. А куда теперь? В Новый Орлеан? Или в Нью-Йорк? Мне бы хотелось побыть немного с…

– Плантация Окли, к северу от Батон-Ружа.

– Как-как?

– Поедете на плантацию Окли, неподалеку от Сент-Франсисвиля.

Долгая пауза.

– И что я там буду делать? – опасливо спросил д’Агоста.

– Осматривать чучела попугаев.

Еще более долгая пауза.

– А вы?

– Я тоже приеду в Луизиану, на поиски пропавшей картины. Остановлюсь в отеле «Байю-Гранд».

Глава 19

Байю-Гула, штат Луизиана

Пендергаст сидел в обсаженном пальмами внутреннем дворике роскошной гостиницы. Ноги в черных брюках он положил одну на другую, руки скрестил – недвижный, словно гипсовые статуи, украшающие интерьер отеля. Ночную бурю сменил теплый солнечный день, притворявшийся весенним.

На подъездной дорожке из белого гравия парковщики отгоняли на стоянку дорогие автомобили, кедди толкали сверкающие тележки для гольфа. Чуть дальше сверкал лазурью бассейн – без пловцов, но зато окруженный любителями загорать, потягивающими «Кровавую Мэри». За бассейном раскинулось обширное поле для гольфа: безукоризненные лужайки, ямы с песком, среди которых прохаживались мужчины в блейзерах пастельных тонов и женщины в белых костюмах для гольфа. На горизонте широкой коричневой полосой тянулась Миссисипи.

Конец ознакомительного фрагмента.