Наблюдательные пункты. II. Исчезновение стыда (Юрий Сапрыкин)

Ученые утверждают, что эволюция рода человеческого продолжается. Люди становятся выше ростом, крепнет иммунитет, от набивания СМС развивается мелкая моторика большого пальца. Наблюдая за нравами российского околокультурного сообщества, можно обнаружить еще одно эволюционное изменение: у людей исчез стыд.

«Вот радость-то какая, светлый праздничек, – писала шесть лет назад в газете „Русский телеграф“ Татьяна Толстая, – вышел первый номер журнала Men’s Health». И двумя абзацами ниже – «Образ мужчины, конструируемый журналом, до воя прост. Это брутальное двуногое, тупо сосредоточенное только на одном: куда вложить свой любимый причиндал». Татьяна Никитична попала в точку: шесть долгих лет Men’s Health писал исключительно про то, есть ли секс после загса и как накачать кубики на животе. Но нынешней весной причиндалу дали укорот.

«Помочь человеку отрешиться от проблем способен расписной поднос из Жостова… Черный лаковый фон символизирует космос с его постоянством» – это рубрика «Медитация». «Чтобы попасть в Шамбалу, не нужно ехать в Китай. Нужно просто купить побольше семечек» – это статья «Проводы в Шамбалу». Рядом рубрика «Инвентарь» – про то, как сделать скворечник: «Если лень пилить и орудовать молотком, возьми трухлявое полено, проделай сбоку дырку-леток и выскобли сердцевину столовой ложкой». Дальше – материал «Живая петля»: «Туалетный утенок упал за стиральную машину и не может выбраться самостоятельно? Достать беднягу поможет эта петля». Рубрика «Поза месяца» начинается с фразы «Судя по письмам читателей, секс в нашей стране приобретает все большую популярность». Есть еще рецепт смеси «Кастанеда», которую рекомендуется съесть после посещения спортзала (ингредиенты – сыр «Виола», грибы, майонез и чеснок), анатомия пружинного замка со снычом и 16 расшифровок аббревиатуры ГТО (среди лучших – «готов тренировать огузок» и «готов трепетать и охать»).

Феерическое издание, судя по списку сотрудников редакции, возглавляет теперь некто Лин Цзын И. Здесь же фигурирует и главный редактор «Столицы» (последнего призыва) и «Большого города» (первого призыва) Сергей Мостовщиков – в качестве представителя Лин Цзын И в России. «Я не работаю как главный редактор журнала, – говорит Мостовщиков, – моя функция и заключается в том, чтобы найти главного редактора. Речь не идет о смене формата журнала – просто издателю хотелось его немножко освежить. Сделана структура более внятная, на мой вкус, и слегка обновлен коллектив».

На форуме сайта www.mhealth.ru тем временем происходит истерика: «Вместе с мартовским номером в мой дом словно пришел чужой и неприятный человек», «Как могло редактору в голову прийти опубликовать эту „Мурзилку“?» Аудитория брутально-двуногого Men’s Health рвет и мечет. «Журнал умер, а точнее, был убит! Знаю одно: это был правильный человек, который знал, как одеваться, как думать, как говорить, как добиваться и ухаживать за дамой». Но, судя по главной странице сайта, самое невероятное глянцевое издание Москвы продолжает жить. На главной странице – вопрос для читателей: «И все-таки, как правильно расшифровывается смешная аббревиатура УЕФА?»

5 февраля 2008

Какое-то сумасшествие с этими президентскими выборами. Все вокруг перемывают кости кандидатам – ни один разговор со знакомыми не обходится без вопроса: «А ты за кого?» Каждое утро я лезу в интернет, чтобы узнать расстановку сил, и каждое утро расклад меняется. Актеры, режиссеры, музыканты разделились на враждебные группировки, даже ведущие на «Эхе Москвы» начали переругиваться – оказывается, их политические предпочтения тоже могут различаться. Одно понятно: окончательный итог сейчас предсказать невозможно, в уравнении слишком много неизвестных.

Речь идет, понятное дело, о выборах в США.

Слежение за нынешней президентской кампанией – занятие бессмысленное, но ужасно захватывающее; впрочем, таких много. Некоторые любят смотреть на огонь или на голосование в конкурсе Евровидения; в наблюдении непрерывных мелких изменений есть что-то медитативное, умиротворяющее. К тому же американские выборы – в отличие от горящих в камине дров или, скажем, выборов российских – такая история, где непонятно, чем дело кончится: азартная то есть история. Даже тибетские монахи-отшельники, усади их смотреть кольцевые мотогонки или церемонию вручения «Грэмми», через полчаса будут обсуждать превосходство Кейси Стонера над Валентино Росси и спорить, не обделили ли наградами Канье Уэста. Мы с вами к президентской кампании США имеем такое же отношение, как тибетский монах к Канье Уэсту: что нам Обама? что мы Обаме? Но ведь затягивает.

Конечно же, президентская кампания в США по драматургии гораздо ближе к мексиканскому сериалу, чем к кольцевым мотогонкам. Каждый кандидат – не просто функция, движущаяся фигурка, это мощный, почти мифологический образ, за каждым стоит интереснейшая биография, и разумеется, для нас история замужества Хиллари или военные подвиги МакКейна гораздо важнее, чем их взгляды на систему медицинского страхования (есть подозрение, что и для американцев тоже). Ну и потом, эти люди даже в доведенной до автоматизма кампании ведут себя как люди: говорят глупости, плачут, теряют самоконтроль. Лучшая история, как всегда, про Обаму. Выступая в Нью-Хэмпшире со своей обычной мантрой «Мы одна нация, один народ, и перемена времени…», Обама вдруг прервался: «Ох, я уже второй раз это сегодня говорю… И время перемен пришло!» Неизвестно, сколько голосов это ему добавило (или, наоборот, отняло), – но так, безусловно, интереснее.

Напрашиваются параллели – но любые сравнения будут некорректными. Ну да, в предвыборных кампаниях, как и в футболе, бывает fair play, а бывает не очень – именно поэтому российский чемпионат всегда скучнее английского. Но дело не только в соблюдении правил игры: нынешние американские кандидаты, как ни крути, представляют реальные общественные силы, с четко сформулированными проблемами, интересами и взглядами на будущее. В отсутствие таковых, в ситуации, когда каждый сам за себя и горизонт событий ограничен ближайшей получкой (грантом, слиянием и поглощением), – какая может быть интрига? Чтобы выбирать варианты будущего, нужно их сначала придумать – или же спокойно смотреть, как осуществляется единственно возможный; так некоторые смотрят на огонь.

25 февраля 2008

Сложно представить себе номер лондонского Time Out про то, как плохо живется в городе Лондоне. Журнал New York по определению не может выйти под шапкой «Why We Hate New York». В городе Санкт-Петербурге, жители которого совершенно искренне называют его «наш город», такое трудно представить. Сделать журнал о том, что раздражает, бесит, мешает жить в Москве, – нет ничего проще и естественнее; единственная проблема – любой список вещей, которые раздражают в Москве, будет заведомо неполон и слишком мал.

В чем проблема-то? В журнале «Афиша» работают агрессивные снобы? О’кей, допустим, но вообще-то, журнал «Афиша» уже 9 лет водит хороводы вокруг всего хорошего, что есть в столице, – иначе бы такого журнала просто не было. В том, что москвичи не любят Москву? Теплее, но не совсем точно – москвичи любят Москву, только не ту, которая существует сейчас, а ту, которая была в детстве (так считает большинство) или будет когда-нибудь, если снести все старые дома и понастроить на их месте бизнес-центров с подземными парковками (так считает московское правительство). Есть также гипотеза, что никаких москвичей нет, город населяют понаехали-тут-всякие, поэтому не существует и московского патриотизма. Парадокс в том, что понаехавшие на самом деле не очень-то любят города, откуда они понаехали, а уж люди, оставшиеся в тех городах, как правило, те города совсем уж терпеть не могут. В результате мы имеем многомиллионную массу населения, которая, в общем, гордится своей страной – хотя бы на уровне кричалок про Россию-вперед, но откровенно недолюбливает конкретную географическую точку, в которой живет.

У этого феномена должно существовать научное объяснение – может, у жителей России перестал вырабатываться какой-нибудь гормон, отвечающий за локальный патриотизм, или в ДНК что-то сломалось? Когда редакция «Афиши» затевала этот номер, нам ровно это и хотелось сделать – найти экспертов, которые рационально объяснили бы, почему в Москве не все идет как надо, почему не получается любить этот город, как хотелось бы. Вскоре выяснилось, что универсальное объяснение действительно существует, и оно не имеет отношения к гормонам и генам: собеседники редакции, не сговариваясь, сводили самые разные вещи, которые раздражают в Москве, буквально к трем причинам; есть подозрение, что к этим причинам сводятся проблемы и других городов. Высокая цена на нефть. Отсутствие условий для малого бизнеса. Отсутствие демократических институтов.

Во всех трех вышеперечисленных моментах есть много хорошего – они позволяют огромному количеству людей, не забивая голову политикой, сидеть по восемь часов в офисе, копить на новый Opel, а вечером взять пивка и чисто поржать под Comedy Club. Ну то есть жить нормальной человеческой жизнью. Правда, когда выясняется, что возле офиса негде пообедать и припарковаться, что чашка невкусного кофе стоит 200 рублей, а билет на море – минимум тыщу долларов, а на месте детской площадки под окнами начинают строить элитный дом и, главное, нет никаких способов на это повлиять, сразу начинаешь злиться и сильно не любить свой город. Это как в самолете: многим страшно летать, оттого что в самолете (как и в системе управляемой демократии) ты не можешь контролировать, что происходит вокруг. И то, что стюардесса приносит горячий обед и делать ничего не надо, никого еще не заставило полюбить самолет – ну или почувствовать себя в нем как дома.

7 апреля 2008

Первое, что я услышал, выйдя на улицу, – песня «Любимый мой, чужой, я буду твоей рабой»: из припаркованного у дверей дома BMW X5 оглушительно орала певица Максим. До центра я доехал на метро, зашел в аптеку – меня немного знобило, спустился в переход у мэрии, остановился послушать, как гитарист играет Окуджаву. Заказал в кофейне большой капучино навынос, девушка за стойкой почему-то спросила, как меня зовут. «Юрий», – ответил я. «Как Каспарова?» – поинтересовался парень, стоявший сзади в очереди. Так начинался день 2 апреля, совершенно обычный день, мой первый день в городе Нью-Йорке.

Так, конечно, удобнее – цепляться за знакомые детали, не замечая различий: смотрите-ка, американцы тоже люди, тоже Окуджаву любят. Проблема в том, что американцы в большинстве своем любят не Окуджаву, а певицу Ханну Монтану, и из случайных мелких сходств совершенно не вытекает, что расстояний, языковых барьеров, культурных различий – не существует, что люди, в сущности, одинаковы, и мир един, и все мы одна семья – или как там пел этот человек из группы U2?Я стоял у площадки ВТЦ и думал, что от песен про общечеловеческие ценности – один шаг до самолетов, врезающихся в башни: может быть, если бы Мохамед Атта или Джордж Буш-младший не считали, что мир везде и во всем одинаков (или как минимум должен быть одинаков), если бы они могли посмотреть на вещи с другой точки зрения, глазами другого – может, и башни стояли бы как ни в чем не бывало. Через несколько часов я окажусь в Сохо, в студии художницы и музыканта Лори Андерсон, и она под занавес разговора вдруг скажет, что смысл искусства, собственно, в этом и состоит – менять перспективу, показывать вещи с иного угла, выбивать из человека глупую уверенность, что весь мир устроен в соответствии с его предрассудками.

Часть мира, описываемая фразой «Все развлечения Вселенной», из таких предрассудков состоит почти полностью. Одним нравится новое румынское кино, другим винтажные кроссовки. Кого-то радует художник Уистлер, кого-то – фотограф Ричардсон. Фанат певицы Максим никогда не поймет поклонника Окуджавы. Ну и так далее. Самый простой вывод, который можно из этого сделать, – что все дураки, потому что ничего не смыслят в кроссовках Nike (фильмах Кристиана Мунджу, винтажных украшениях, постсоветской фантастике, современной стилевой фотографии и проч.). Но можно подняться чуть выше – и окажется, что все эти мелкие пристрастия складываются в удивительный, невообразимый пазл. Возможно, некоему высшему разуму так интереснее – смотреть на мир сквозь миллиарды глаз, которые видят разное и по-разному. Нынешний номер «Афиши» – тоже про это: как увидеть один обычный день разными глазами, с самых разных углов. Картина 2 апреля в этом номере – одна миллиардная часть всего удивительного, что происходило в этот день; увидеть этот пазл целиком – не в человеческих силах, но, может быть, нам удалось хотя бы намекнуть, что такой пазл есть, и от его космической сложности и красоты перехватывает дыхание, и все эти наши винтажные кроссовки (и даже, извините, новое румынское кино) на этом фоне кажутся ничего не значащей чепухой, и совершенно неважно даже, что Каспарова на самом деле зовут Гарри.

21 апреля 2008

На презентации диснеевских мультфильмов в Нью-Йорке мой сосед, узнав, что я из Москвы, немедленно переходит в атаку: «Я представитель большого коммуникационного агентства, мы ведем бюджеты крупнейших компаний, а вы не можете помочь с билетами на финал Лиги чемпионов?» «Как там у вас с билетами на финал Лиги?» – спрашивают случайные знакомые на фестивале во французском Бурже. Хорошая британская группа, которую мы пытаемся привезти на Пикник «Афиши», сообщает письмом, что не прочь приехать, но не могли бы мы для начала купить для них 5 билетов на Лигу чемпионов?

Помочь иностранным друзьям не удастся – вся квота на Россию, жалкие 5000 билетов, давно уже продана и перепродана. C другой стороны – ну что иностранные друзья дергаются? В финал выйдут две английские команды либо одна английская, одна испанская. Что, иностранные друзья «Манчестер» с «Ливерпулем» дома не видели? Тем не менее, финал Лиги – событие такого масштаба, что ради него все население Манчестера и Ливерпуля готово уехать хоть в Антарктиду (если по недомыслию УЕФА финал будет назначен там). И Антарктида в этом случае автоматически превращается на один вечер в центр мира. Приятно, что ни говори.

Принято считать, что иностранный турист едет к нам, чтобы посмотреть на диковины, которых у него на родине нет, – Кремль, Петродворец, озеро Байкал, концерт ансамбля «Березка». Глупо с этим спорить: конечно, в Риме турист, прежде всего, побежит в Колизей, в Нью-Йорке полезет на крышу Эмпайр-стейт-билдинг, в Петербурге… ну просто будет ходить туда-сюда. Страшная правда заключается в том, что туристы едут не только за этнографическими диковинами, но и за тем, чего на родине туристов, казалось бы, полно.

В Сербии есть такой летний фестиваль Exit, он начинался в 2000-м как частная инициатива трех студентов из города Нови-Сад. В прошлом году там выступали Роберт Плант, Снуп Догг, Beastie Boys и еще приблизительно 200 артистов. На фестиваль, который проходит возле средневековой крепости на берегу Дуная, приехали 200 тысяч зрителей, более половины из них – иностранцы. Правительство Сербии перечисляет в бюджет Exit по 400 тысяч евро в год.

Трудно сказать, имеет ли фестиваль Exit какую-то культурную ценность, но сотни тысяч бюджетных евро определенно не проходят даром – процветают местные гостиницы, развивается инфраструктура, меняется имидж страны. Любое событие такого масштаба – большой кино- или музыкальный фестиваль, выставка Караваджо, матч «Манчестера» и «Ливерпуля» – мощнейший магнит, притягивающий в страну людей (и деньги) со всего мира. Меж тем, с точки зрения властей в России, любое событие такого масштаба выглядит либо как частная олигархическая инициатива (которой можно не мешать), либо как повод лишний раз наслать на организаторов пожарных и санэпидстанцию. Можно, конечно, надеяться, что иностранный турист со временем оценит всю прелесть Фестиваля меда в Царицыно, или питерского праздника «Алые паруса», или иных мероприятий, организуемых госструктурами, – но пока у УЕФА работать над имиджем России получается лучше.

5 мая 2008

11 июня, на следующее утро после матча Россия – Испания, как известно, проигранного Россией с разгромным счетом, я выложил в блоге «Афиши» фотографию Романа Павлюченко. Нападающий российской сборной шел по улице с девицей, прижимая к груди кожаную сумку модели борсетка, на нем была рубашка невообразимой тигровой расцветки. Я был страшно зол на сборную и лично на Павлюченко – в послематчевом интервью накануне он как-то недостаточно убедительно горевал – и обрушился на них всей мощью праведного гнева: дескать, сборной России ничего не светит, потому что игроки ленивы, нелюбопытны, развращены нефтедолларами и ходят вот в таких рубашках. После этого сборная России выиграла у греков, разорвала на части шведов, теперь ее превозносят английские блогеры, на Павлюченко положили глаз «Барселона» и «Челси», и дураком оказался вовсе не он, а я.

Людвиг Витгенштейн в «Логико-философском трактате» утверждал: все предложения, не относящиеся к наблюдаемым фактам, бессмысленны. Сдается мне, что предложений, не относящихся к наблюдаемым фактам, на русском языке произносится больше, чем на любом другом. Все бабы дуры. Красота спасет мир. Совсем распустилась молодежь. Россия поднимается с колен. На днях по телевизору режиссер Виктюк и главный редактор GQ Усков ровно час спорили, стоит ли отвергать старые ценности – или все же надо их придерживаться (я не утрирую, тема была сформулирована именно так). Но это ладно, в проблеме старых ценностей разбираются только Виктюк и Усков, а в футболе более-менее все, потому и общих (читай: бессмысленных) суждений о футболе произносится гораздо больше. Сборная играть не умеет, отечественные тренеры – говно, Гинер все купил. Меж тем из нынешнего Евро очевидно одно: применительно к сборной России, как и вообще к игре в футбол, можно говорить лишь о том, что видел собственными глазами. То, что сборная бездарно играла в защите в одном конкретном матче, вовсе не означает, что сборная состоит из бездарностей. Размер премиальных (прямо скажем, нешуточный) не превращает автоматически Жиркова и Зырянова в зажравшихся миллионеров. Из того, что болельщики после феноменальной победы сборной катаются на крышах троллейбусов и поливают друг друга шампанским, совершенно не следует, что футбол – развлечение для быдла. (Почему, кстати, на всех фотографиях и во всех репортажах с послематчевых народных гуляний – только шампанское? Откуда шампанское? Что за новая мода? Россия поднимается с колен?) Сборная России по футболу состоит из живых людей, у них тоже бывают темные и светлые полосы, им тоже свойственно ошибаться – и об игроке, вышедшем на улицу в не самой удачной рубашке, нельзя сказать с уверенностью ничего, кроме «Ну вот такая у него рубашка».

«Ничего окончательного в мире еще не произошло, последнее слово мира и о мире еще не сказано, мир открыт и свободен, все впереди и всегда будет впереди» – это уже не Витгенштейн, а Михаил Бахтин; ей-богу, эти слова стоит вспоминать всякий раз, когда хочется навесить на кого-нибудь клеймо или просто с умным видом высказать некое окончательное суждение – о мире, политике, бабах или Хиддинке. Никакая из этих сущностей не является завершенной, раз и навсегда данной, и все они – включая мир и баб – еще имеют шанс стать лучше.

А рубашка – даром что Roberto Cavalli – все равно была дурацкая.

30 июня 2008

Приглашая в свой эфир Ксению Собчак, ведущая радио «Маяк» Катя Гордон вряд ли предполагала, что программа станет самой популярной в истории постсоветского радио. Однако ж перепалка Собчак и Гордон обсуждается уже третью неделю, про нее пишут стихи, на нее делают хаус-ремиксы, блогосфера гудит, сайт «Маяка» бьет рекорды посещаемости – в советской прессе такое называлось «разнузданная шумиха».

Краткая история – на случай если читатель провел последние две недели в пустыне Гоби или на дне морском – такова: ведущая Гордон упрекнула свою гостью Собчак, что та несет в массы низкопробные ценности, попутно сообщив, что сама ведущая Гордон до такого бы в жизни не опустилась, – в ответ на что гостья хладнокровно размазала ведущую, как масло по бутерброду. И все! И ведь, казалось бы, поорали – разошлись, но нет же, тридцатиминутный диалог превратился в нескончаемый джихад с увольнениями, назначениями и открытыми письмами; расшифровку радиопередачи в ЖЖ комментируют с той же дотошностью, с какой средневековые схоласты толковали послания апостола Павла, – казалось бы, с чего бы?

Обе стороны конфликта уже высказались в том смысле, что это была не просто трамвайная склока, а мировоззренческий спор. Гордон в своем блоге вообще объявила, что с этой передачи началась новая эпоха: дескать, пришли новые герои, для которых важны не бабло и шмотки, а настоящие человеческие ценности. Возможно, мое знакомство с творчеством К. Гордон слишком поверхностно, но из того, что можно назвать настоящими человеческими ценностями, в ее трудах я обнаружил лишь призыв помогать бездомным собакам (которые, к слову, за последний месяц покусали двух моих настоящих человеческих знакомых). Единственное доказательство того, что для Гордон важны любовь и добро (или того, что она, как неоднократно заявлялось, «интеллектуальна и креативна»), – то, что она так о себе говорит: я креативна – и привет. Слова «интеллектуальный» и «креативный» вообще, кажется, выполняют теперь ту же функцию, что «элитный» и «эксклюзивный» в 90-е: они помогают срубить бабла. Образ интеллектуальной, продвинутой аудитории, доступ к которой имеют только по-настоящему креативные медиаперсонажи, действует на инвесторов совершенно завораживающе: под этим флагом можно получать такие бюджеты (и лепить такую залипуху), какие не снились элитно-эксклюзивным медиа 90-х (см. проект top4top или сайт snob.ru, нынешние ночные выступления К. Гордон в эфире Первого канала тоже довольно показательны).В этом смысле новая эпоха действительно наступила, и Ксения, выйдя из «Дома-2» в более осмысленное пространство, выглядит существом из ушедшего времени, не символом гламура 2000-х, а скорее реликтом лихих 90-х – эпохи «Птюча», газеты «Сегодня» и программы «Кафе «Обломов», когда в ходу были веселый цинизм и легкое скольжение по жизни, а самоирония и острый язык ценились больше, чем пафос и надутые щеки. Кажется, условные Гордон и Собчак – это вообще разные породы людей, их отличие лежит слишком глубоко, оно не зависит от таланта, политических позиций или художественного вкуса. Можно даже поиграть в игру: ты кто, Гордон или Собчак? Юрий Шевчук, к примеру, скорее Гордон, Илья Лагутенко – определенно Собчак. Доренко – чистый Собчак, Дибров – откровенный Гордон. А вот Дима Билан кто? А писатель Дмитрий Быков? Чулпан Хаматова? В конце концов, журнал «Афиша»? Нет, правда, интересно.

28 июля 2008

Утром 19 августа 1991 года мой университетский приятель по прозвищу Густав вышел из общежития и отправился в магазин: жена попросила купить яиц. В ближайшем гастрономе, как было заведено в ту пору, яиц не было, не было вообще ничего. Густав доехал на метро до станции «Тверская», отыскал вожделенные яйца в «Елисеевском» и собрался было домой – но тут пошел дождь, Густав решил переждать под козырьком. Вдруг со стороны Кремля появилась толпа возбужденных людей – Густав решил выяснить, что к чему, и пристроился под чужой зонтик. Так до Белого дома и дошли. Там Густаву выдали респиратор и записали в защитники демократии, чуть ли не в первую пятерку. Прижимая к груди яйца и респиратор, ничего не понимающий Густав выбрался из толпы и побежал домой: жена заждалась.

Начало новой исторической эпохи – если только новая эпоха не падает на твой дом в виде авиабомбы – отследить почти невозможно. Это только в кино все сразу ясно: солнечный день, веселые лица, мирное небо над головой, и тут – резкая монтажная склейка – по радио объявляют, что в Чехословакию ввели танки, небо затягивается тучами, герои просыпаются в совсем другой стране. Тот же эффект присущ воспоминаниям: сейчас кажется, что 19 августа 91-го все как один пошли на баррикады, а 17 августа 98-го бросились скупать крупу. На самом деле большинство психически здоровых людей вполне себе буднично работали, смотрели телевизор, ходили в гости – а когда пошли за крупой, крупы уже не было.

В дни конфликта в Осетии многие жаловались: дескать, невозможно понять, что происходит, CNN говорит одно, канал «Вести» – нечто прямо противоположное. Но это как раз естественно: так устроена любая информационная война (включая, скажем, войну олигархов с правительством середины 90-х). Гораздо неуютнее от невозможности понять, ЧТО ПРОИСХОДИТ в глобальном смысле – пока жизнь продолжает идти, как будто ничего не случилось. Пока мы тут работаем, отдыхаем, ходим в магазин за яйцами – не началась ли новая глава из будущего учебника истории, и если да, то про что в этой главе будет написано? Про большую войну за восстановление СССР, про эпоху международной изоляции России, про третью мировую – или про счастливую историю новых кавказских республик? Как мы будем вспоминать «ноль восьмое – ноль восьмое» – как день, после которого началась совсем другая жизнь, или как просто обычный день?

Хотя вряд ли как просто обычный. Я могу сказать, когда меня накрыло, – когда стало понятно, что происходит нечто дикое и непоправимое; это было, кажется, уже в тот момент, когда объявили окончание боевых действий. В новостях показывали Цхинвали, сгоревший разрушенный дом, потом камера чуть отъехала, и появилась стена, а на ней нарисована веселая мышка: сгоревший дом раньше был детским садом. И это была точно такая же мышка, как в моем, или в вашем, или в любом советском детском саду; люди, которые сейчас убивали друг друга, – это не какие-то инопланетяне или черти рогатые, все они в детстве читали «Денискины рассказы» и смотрели «Гостью из будущего»: одни советские люди убивали других советских людей. В этом есть что-то непоправимо неправильное – и даже неважно, началось это утром, когда установки «Град» били по Цхинвали, или утром, когда Густав ходил за яйцами, или еще раньше, в Карабахе; все равно кажется, что трещина в мироздании стала в эти дни еще глубже, просто до нашего дома пока не доползла.

25 августа 2008

На сложных щах

Последний Пикник «Афиши», как известно, побил рекорды посещаемости (55 тысяч человек, не шутка), но основная (или, по крайней мере, самая заметная) часть публики осталась прежней – и нет, это не те же самые люди, что ездят на «Нашествие». Эти люди носят узкие джинсы или цветные лосины, отращивают челки, надевают большие очки без диоптрий, в прошлом году у них были в ходу геометрические принты, теперь их сменила клетка и футболки старых рок-групп, их (то есть нас, чего уж там) регулярно можно застать в «Винзаводе», магазине [битая ссылка] «Республика» или клубе [битая ссылка] «Солянка» (это если в Москве), в кармане у них молескин, в руке пленочная мыльница – в общем, понятно, о ком идет речь, хотя подходящего слова в русском языке для этих людей так и не появилось: инди-киды? хипстеры? модники? Факт наличия в больших городах людей с лосинами и молескинами – давно не новость, но вот дикое раздражение, которое они начали вызывать у всех вокруг – и не только в российских столицах, – это что-то новое.

Нью-йоркский Time Out печатает специальный номер под заголовком «Почему хипстеры должны умереть» (по версии Time Out, если хипстеры этого не сделают, Нью-Йорк превратится в вялое болото). Журнал Adbusters (тоже вполне себе цветнолосинный) печатает огромный злющий материал «Хипстеры: тупик западной цивилизации»; смысл в том, что хипстеры – первая в истории Запада молодежная субкультура, которая ни к чему не стремится, ни о чем не мечтает, не протестует, не бунтует, не изобретает, не меняет жизнь; хипстеры – самовлюбленные твари, которым вообще ничего не надо, кроме как следить за потоком новых трендов и снимать себя, любимых, на пленочную мыльницу. В русской блогосфере к посетителям Пикника предъявляют претензии менее философского толка; и гламопидорасы – еще не самое жесткое выражение, каким описывают эту трудноопределимую субкультуру.

Справедливости ради, хипстерам тоже много чего не нравится. Цветные лосины, как правило, подразумевают позицию неучастия, желание в известном смысле жить не по лжи – дескать, мир во зле лежит, кругом гламур, пиар, бабло, вертикаль власти и принуждение к миру, а мы от этого загородились молескином и потихонечку пляшем под спейс-диско. Люди, принадлежащие к миру бабла и гламура, самовлюбленны и неискренни, они судят других по моделям машин и маркам сумок, они состоят из понтов и стремления перещеголять друг друга, они дико пафосные и ужасно невеселые – конечно, с такими нам не по пути, уж лучше к своим в «Солянку».

А теперь посмотрим, какие пункты обвинения предъявляют хипстерам. Они самовлюбленны и неискренни. Судят других по моделям айподов и маркам очков. Состоят из понтов и стремления перещеголять. Дико пафосные и ужасно невеселые. Вчера я наткнулся в одном журнале на беседу одной важной светской красавицы с художником Куликом: красавица в основном говорила о том, как для нее важны позитив и креатив, новые яркие впечатления, внутренняя гармония и прочее, в принципе под этими словами могла бы подписаться любая девушка, покупающая в «Республике» книжку Паланика и всей душой ненавидящая гламур. Единственное отличие между Ксенией Собчак и условным модником в том, что Собчак никогда не будет отрицать, что принадлежит к миру бабла, а модник-индивидуалист ни за что не согласится, что он – один из ЭТИХ.

Никто не презирает хипстеров больше, чем сами хипстеры.

8 сентября 2008

Даже в общественных местах этим летом творится нечто невообразимое: в «Ашане» люди, называющие себя современными художниками, инсценируют казнь гастарбайтеров, на презентации фильма «Гитлер капут!» выставляют столы в форме свастики, на вечеринке в честь запуска московского журнала «Собака» разливают водку «Еврейский стандарт». Скорей бы уж, что ли, включили коллайдер.

Ученые утверждают, что эволюция рода человеческого продолжается. Люди становятся выше ростом, крепнет иммунитет, от набивания СМС развивается мелкая моторика большого пальца. Наблюдая за нравами российского околокультурного сообщества, можно обнаружить еще одно эволюционное изменение: у людей исчез стыд.

Спиноза в «Этике» определяет стыд как «неудовольствие, сопровождаемое идеей какого-либо нашего действия, которое другие, как нам представляется, порицают». С точки зрения эволюции, стыд как раз помог человеку стать человеком – то есть научиться удерживать себя в некоторых моральных рамках, ладить с окружающими, не выглядеть в их глазах полным идиотом и отщепенцем, учиться на собственных ошибках и т. д. В общем, как говорил однажды в криминальной телехронике дальневосточный вор в законе, «если ты спотыкнулся, приди и скажи братве: «Братва, я спотыкнулся».

Так вот, механизм больше не работает: в 2008 году никаких угрызений совести ни по какому поводу никто уже не испытывает. Вот кинокартина «Гитлер капут!», которую нормальные люди, раз уж им случилось такое снять, должны бы немедленно зарыть в глухом безлюдном месте, но нет, создатели блистательной киноработы печатают рекламные билборды, запускают роботов-комментаторов, которые гадят в киносообществах ЖЖ: «Приветик, видел классный фильм, „Гитлер капут!“ называется!» – а на предпремьерном фуршете расставляют столы в форме свастики. А вот новый для московского рынка журнал «Собака», чья обложка украшена остроумной фразой «Статус-тест: лох или бог?» и розово-золотой фигурой, которую православные фундаменталисты могли бы счесть карикатурой на Иисуса Христа. Что ж, дело житейское – новый проект, дедлайны поджимают, мозги закипают; вот, кстати, издатель журнала ЖЖ завела – наверное, чтобы сообщить: дескать, братва, мы спотыкнулись? Но нет, издатель завела ЖЖ лишь для того, чтобы обложить х… ями журналиста Красовского, который в собственном ЖЖ обложил х… ями первый номер «Собаки». Люди творят откровенные подлости или глупости, над которыми потешается (вариант: их проклинает) полстраны – а им всё божья роса. Так называемые протестанты, которые пишут доносы на канал «2х2», – будут ли у них на душе скрести кошки, если у «2х2» отберут частоту в пользу неизвестных пока конкурентов? Не думаю. Арт-группа «Война», члены которой размахивают членами перед фотокамерами и объявляют это современным искусством, – не закрадывается ли у них сомнение, что в их жизни что-то не так? Судя по тому, что группа «Война» только что инсценировала перед фотокамерами казнь гастарбайтеров (это у них, опять же, перформанс), – нет, не закрадывается. И так далее, и так далее.

Исчезновение стыда, опять же, можно объяснить естественным отбором – фигуранты околокультурного сообщества долго учились прятать неловкость за свои действия, иначе инвестор денег не даст, и в результате перестали ее испытывать вовсе. Тут можно порассуждать об изменившейся роли критического дискурса или об отсутствии безусловных нравственных авторитетов – но проницательный читатель наверняка заметит: а ты, уважаемый автор, сам, что ли, не спотыкался? Это не ты ли писал: «…» (нужное вставить)? Разве не журнал «Афиша» … (нужное вставить)? Ничего не остается, кроме как ответить словами живого классика: «Дружок, я все знаю, я сам, брат, из этих, но в песне не понял ты, увы, ничего!»

22 сентября 2008

Я впервые увидел его вблизи почти десять лет назад в студии «Нашего радио». Он пришел в прямой эфир поздно вечером – накануне концерта в Горбушке – и на вопрос наивного слушателя, чего ожидать от завтрашнего концерта, рассказал историю про композитора Соловьева-Седого, который на каком-то важном собрании в Доме творчества в Репино вылез на сцену, расстегнул ширинку и провозгласил: «А сейчас, товарищи, я вас всех обоссу!» «Вот так и я… на завтрашнем концерте… ха-ха!» – разразился фирменным хрипловатым смешком гость студии, лидер группы «ДДТ» Юрий Юлианович Шевчук.

Нет ничего приятнее, чем пересказывать истории про шевчуковские чудачества – на случай паузы в застольной беседе в запасе у меня всегда есть несколько. Как все на том же «Нашем радио», когда журналисты попросили его почитать что-нибудь из нового, Шевчук, растянувшись в кошачьей улыбке, выдал: «Я четвертую власть оттрахал бы всласть!» Как на концерте в «Олимпийском» Шевчук выпустил на сцену полуголых девиц в блестках и перьях, а потом бухнулся перед ними на колени и начал бить земные поклоны. Что далеко ходить – вот фотография из сегодняшнего «Коммерсанта»: Шевчук поет, натянув прямо поверх очков омоновский вязаный шлем.

Рассказы про шевчуковские чудачества пользуются успехом – но если я вдруг говорю, что мне всерьез и давно нравится группа «ДДТ», окружающие смотрят на меня так, будто я нацепил поверх очков омоновский шлем. Шевчук неудобен, неуместен и вызывающе немоден, в нынешнем медийном пространстве, сплошь состоящем из затверженных церемоний и фигур умолчания, он словно слон в посудной лавке: лезет спасать народы, проповедует «сопливый интеллигентский пацифизм» – как сам же сформулировал свою позицию в одном из интервью. В нем все чересчур и все не ко времени – и брюс-спрингстиновский стадионный рок, и песни под гитару в Переделкино; почти что в каждой его песне есть строчка, которая ну совсем не в Красную армию: я оценил размах японского сортира! Ослепительных приборов нужно больше, господа! Трон лжи не устоял!

И вряд ли стоит тут описывать веселую отчаянную дрожь, которая накрывает меня всякий раз, когда я слышу этот наждачный голос – с тех самых пор, когда в 88-м мне принесли катушку, подписанную по-шевчуковски нелепым названием «Концерт в Шушарах», – все это субъективно и, в общем, недоказуемо. И то, что устройство здешней жизни наиболее адекватно описывается именно его строками, сучковатыми и покосившимися, словно деревенский забор, – наверное, на сей счет могут быть другие мнения. Но есть несколько безусловных вещей, которые принято как-то не замечать. Что Юрий Шевчук – самый популярный в России артист после Цоя. Что группа «ДДТ» – единственная, кто в последние двадцать лет может на раз-два собрать площадку любого размера в любом городе страны. И что сейчас именно этот человек, устроивший огромные антивоенные концерты в обеих столицах, оказался единственной публичной персоной, кто внятно и открыто сказал: ребята, ваша внезапно пробудившаяся национальная гордость, поднимание с колен, размахивание кулаками и угрозы соседям – все это верный путь к большой беде. «Мир катится в сторону зла, и ничего хорошего я в этом не вижу».

И это уже на чудачества не спишешь.

6 октября 2008

В советских семьях был обычай – собирать газеты, вышедшие в день важных исторических событий: в папку на антресолях складывали первые полосы «Правды», извещающие о полете Гагарина или убийстве Кеннеди, фотографию Брежнева в траурной рамке и антиалкогольный указ. Предполагалось, что потомство будет смотреть на пожелтевшие полосы и вдыхать, так сказать, воздух времени – и да, потомство вдыхало. Я сам пару раз пытался сохранить особо ценные экземпляры – «Независимую» начала октября 93-го с белыми пятнами от материалов, вымаранных цензурой, или особо ценные полосы, произведенные отделом искусств газеты «Сегодня». В этом октябре, несмотря на отчетливый привкус конца эпохи, заметных первополосных заголовков не появилось; если бы кому-то пришла мысль законсервировать для потомства уходящую натуру октября-08, стоило бы, пожалуй, купить второй номер журнала Tatler и вырезать двухполосную статью о свадьбе некоего российского предпринимателя и девушки, «которую он встретил в Барселоне на концерте Димы Маликова»: про невесту, кроме этого, сообщается, что на ней было бриллиантовое колье общим весом 88,8 карата – а брачный договор был подписан ручкой стоимостью триста тысяч евро.

Есть подозрение, что буквально через несколько месяцев эти строки будут выглядеть документом давно ушедшей эпохи: все к тому, что брачующимся придется перейти на более дешевые ручки, возможно также, что сообщения о стоимости элитных ручек в массовой печати будут выглядеть не очень уместными – а может, печатать их и вовсе будет негде. Сообщения о надвигающемся кризисе средний класс двух столиц встречает если не с радостью, то с заметным облегчением: ну наконец-то, доигрались, суки, есть и божий суд, припомнят вам еще ручку за триста тыщ. Облегчение (если не радость) базируется на простой предпосылке: это они – алчные девелоперы, биржевые спекулянты, заигравшиеся воротилы с Уолл-стрит – во всем виноваты, это они строили пирамиды, надували пузыри, попили нашей кровушки, вот теперь отольются кошке мышкины слезки.

За всеми проклятиями забывается тот факт, что спекулянты и воротилы отчасти и построили мир, где мы живем, – и если мир этот рухнет, то накроет не только воротил: они как-нибудь перезимуют – ну будет на следующей свадьбе ручка не за триста, а за три тыщи евро, а вот ликующему среднему классу, может статься, будет не на что купить сарделек к ужину. В нынешнем ликовании по поводу чужих бед много того, что Ницше называл словом ressentiment – ненависти к более сильным и успешным, – даром что сильные и успешные сделали все, чтобы этот ressentiment заслужить. Пускай Москва-Сити стоит недостроенным, лишь бы девелоперам не на что было жрать икру; подробности – в тысяче с чем-то комментариев, оставленных в ЖЖ президента компании Mirax Полонского в ответ на обращение к журналистам – дескать, братья, сплотимся в трудную минуту; того самого, заметим, Полонского, что прославился фразой «У кого нет миллиарда, могут идти в жопу».

Вот мы и идем – радуясь тому, что в кои-то веки идем вместе с девелоперами и воротилами в одну сторону, другой стороны просто нет.

20 октября 2008

Волею судеб меня снова занесло на радио – я неоднократно зарекался работать радиоведущим и неоднократно зарок нарушал. В прошлый раз я пошел устраиваться на только что открывшееся «Наше радио» от общей апатии и безденежья на пике кризиса 98-го – теперь все вышло наоборот: сначала мне позвонил Сергей Доренко, только что назначенный главным редактором «Русской службы новостей», а безденежье и апатия, видимо, наступят потом. Но есть и положительные моменты: после новостей на Gazeta.ru или «Эхе Москвы», из которых в столицах принято узнавать о мире, переключение на «РСН» действует отрезвляюще. И дело не в том, что на «Русской службе» в отличие от «Эха» не имеют обыкновения часами разговаривать на тему «Интеллигенция и власть» или «Возможно ли объединение оппозиционных сил», – дело в слушателях, которые звонят в эфир. Лояльную аудиторию «Эха» по-прежнему живо интересует, сможет ли Явлинский договориться с Гайдаром и что об этом думает Чубайс. На «РСН» звонят другие.

Как-то на неделе я включил «Русскую службу» по дороге домой – там обсуждали дело Бахминой. Ведущие вполне нейтрально рассказывали о том, как юристу ЮКОСа Светлане Бахминой дважды отказали в условно-досрочном освобождении, хотя по всем законам божеским и человеческим она должна его получить: отсидела без нарушений больше половины срока, дома двое маленьких детей, сама Бахмина на восьмом месяце беременности, и ничем, кроме хватательно-душительного рефлекса, который возникает у представителей власти при слове «ЮКОС», объяснить отказ невозможно. Ну и, дескать, что вы думаете об этом, дорогие слушатели. Позвонила женщина: «А что, ваша Бахмина контрацептивами не умеет пользоваться?» Потом мужчина: «О детях надо было думать, когда деньги народные воровала». Потом еще один: «Я сам четырнадцать лет срока отмотал и вот что скажу – вор должен сидеть в тюрьме». И так далее: «мы не понимаем, зачем эта разнузданная шумиха»; «кампания вокруг Бахминой щедро проплачена»; «правосудие должно быть неотвратимым». Я в этот момент был за рулем – мне хотелось въехать в столб.

Под занавес кто-то робко пробормотал про милость к падшим, но население страны (по крайней мере та часть, что состоит из условных слушателей «РСН») этой милости, очевидно, не испытывает: населению и самому несладко, и чувств добрых в нем давно уж никто и не пытается пробуждать. Но страшно даже не это – страшно, что им искренне кажется, будто доброе слово, просьба о помощи, любое проявление жалости, милосердия, элементарной человеческой доброты не могут быть просто так. Они обязательно щедро проплачены. Или являются частью разнузданной кампании. Или все это придумано, чтобы лишний раз пропиариться.

В рассказе «Сапожки» – одном из рассказов Шукшина, которые ставит сейчас в Театре наций рижанин Алвис Херманис, – герой, приехав в райцентр, вдруг решает купить жене красивые сапоги. И страшно переживает, подойдут ли, и беспокоится, что дорогие, и представляет, как она обрадуется. Покупает – а сапожки на ногу не налезают. И он уходит расстроенный курить на крыльцо – а жена зовет его так ласково-ласково. «Сергей встал, загасил окурок и пошел в горницу. <…> Но не подумал так: „Купил сапожки, она ласковая сделалась“. Нет, не в сапожках дело, конечно…»

«…Не подумал так: «Купил сапожки, она ласковая сделалась» – вот это начисто потеряно, увы.

3 ноября 2008

Все, что известно о его последних годах, относится к области недостоверных слухов. Говорят, у него была одна из самых больших коллекций старого кино: зубры Горбушки, когда им заказывали что-то редкое, переписывали фильм у Магомаева. Говорят, он часто появлялся в форуме на собственном сайте – иногда ради того, чтобы пожелать юзерам спокойной ночи; ему можно было показать свои стихи или попросить совета по житейским делам – и он отвечал, оценивал, советовал; самым поверхностным поиском по блогам можно найти совсем юных людей, детей почти, которые чувствуют себя осиротевшими, оттого что к ним на связь не выйдет больше человек под ником МММ. Что точно известно – он жил в Леонтьевском переулке напротив азербайджанского посольства, занимался рисованием и много курил.

Из разрозненных слухов складывается образ, вполне адекватный наступившим временам: вот он сидит перед плазменной панелью, где мутузит врагов какой-нибудь Чак Норрис, затягивается десятой за вечер «Мальборо» и выстукивает на клавиатуре «Всем чмоки в этом чате». Многим уютнее от сознания того, что последние годы он провел в размягченно-расслабленном, лениво-сибаритском режиме. Но его голос, который и в формате mp3 остается таким же твердым, властным, беспрекословным, дает понять, что это не так: он был человеком принципиально иной природы.

Можно сказать «талант» и на том успокоиться – но Максим Галкин тоже талантлив. Авторы, близкие к газете «Завтра», считают, что он был осколком Великой империи, хранителем ее духа – но c Магомаевым, даже когда он исполняет «Малую Землю», плохо вяжется все велико-советско-державное; возможно, поэтому уход Магомаева не вызывает обычных ностальгических переживаний – вот, дескать, раньше трава была зеленее и девки красивее. Известие о его смерти выглядит как сообщение о некоем величественном природном явлении – вроде схода ледника в Кармадоне.

Биография часто определяется не тем, что человек делает, – а тем, чего не делает: у Магомаева в этом смысле было почти античное чувство меры. Он всегда знал, где остановиться – так, чтобы потом не было стыдно: дружил с властями, но ничем не был им обязан, пел песни Гензбура и Сонни Боно – но через запятую с «Огромным небом» и «Вдоль по Питерской», не участвовал в «Неголубых огоньках» и «Старых песнях о главном», не фигурировал в капустниках, но и серьезным был до определенной степени – его пародии на Бейбутова и Бюль-Бюль оглы нетрудно найти на YouTube. И преждевременный его уход со сцены тоже, как кажется сейчас, не связан ни с изменившимся временем, ни с тем, что хотелось остаться в памяти молодым и красивым: просто дело было сделано ровно в той степени, в какой было нужно, продолжать записываться и выступать значило нарушить естественную гармонию.

Эта естественная гармония была не следствием сухого расчета, а – в полном соответствии с античным духом – живой стихийной силой. В нынешней русской попмузыке солнце фигурирует как естественный заменитель турбосолярия – оно существует для того, чтобы под ним загорать или, простите, зажигать; голос Магомаева похож на солнечный свет, какой он есть на самом деле, – способный подарить жизнь или иссушить до смерти. Песню про луч солнца золотого сейчас вспоминают не только из-за того, что «Бременских музыкантов» все видели: голос Магомаева – и есть тот луч, светлый, страстный, страшный; его можно игнорировать, не замечать, жить так, будто его давно уже нет, – но сияние обрушится вниз, станет твоей судьбой.

17 ноября 2008

Нейлоновые рубашки. Мотоциклы «Иж-Юпитер». Кристалинская с песнями Пахмутовой. [битая ссылка] Книжка Леонида Парфенова про 60-е читается как собственный семейный фотоальбом: даже тем, кто родился лет через …дцать после Карибскогокризиса, рубашки и мотоциклы кажутся подозрительно знакомыми. «Неисчерпаемый источник национальных традиций» – так Парфенов определяет впредисловии позднесоветский период (определение, кстати, само выглядит как цитата из поздравления ЦК писателю-юбиляру из закавказской республики); и да, источник действительно неисчерпаем – универсальных примет эпохи, память о которых пережила смену исторических формаций, хватило бы на несколько таких книг. Общую на всех память о вещах вроде бы несерьезных объяснить несложно: нейлоновым рубашкам удалось внедриться в ДНК нации благодаря тому, что такие рубашки были у всех, а других ни у кого не было; описываемые Парфеновым вещи объединяли потому, что без них не мог обойтись никто (ну почти никто). Представить хотя бы одну такую книгу про Россию 2000-х, даже вдвое меньшего объема, практически невозможно.

Виною тому, понятно, «длинный хвост», но, кроме замеченного главредом Wired Крисом Андерсоном бесконечного разделения на субкультуры, есть другие отягчающие обстоятельства – к примеру, имущественный разрыв или отличающаяся в разных регионах доступность интернета. Так или иначе, причины этого разноцветия сводятся к тому, что известная часть населения живет последние годы в экономике желаний, чей основной закон звучит так: любой каприз за ваши деньги. Посмотреть все фильмы про зомби? Жениться на Наоми Кэмпбелл? Съехать с пика Коммунизма на велосипеде? Полететь в космос? Запросто – вопрос лишь в ценнике, но и деньги при наличии усердия и изворотливости тоже дело наживное (см. истории успеха в журнале CEO). Только что вышедшая книжка главного редактора GQ НиколаяУскова «Зимняя коллекция смерти» показывает, как устроена жизнь в этой системе, это книжка про человека, чьи любые желания, в принципе, исполнимы – ее герой, тоже главный редактор мужского журнала, уже на первых страницах оккупирует первый ряд на миланском показе Dolce & Gabbana, скачет на танцполе в компании Пенелопы Крус, а утром отправляется чистить зубы, «облачившись в пушистый белый халат с золотым гербом отеля и прижав неуемный пенис поясом к животу».

Желания, в свою очередь, обладают двумя особенностями: они у всех разные (что, собственно, и лишает страну общей культурной памяти) и они никогда не исполняются до конца (что позволяет системе не сбавлять оборотов). Одна часть системы работает над тем, чтобы заставить аудиторию чего-нибудь захотеть, – другая зарабатывает на том, что исполняет желания. Кажется, так было всегда – но парфеновский альбом дает понять: еще недавно жизнь была устроена совсем иначе; перед людьми, покупавшими «Иж-Юпитер», не стоял вопрос, чего бы им, в принципе, хотелось; они брали, что дают. Эти времена, бог даст, не вернутся – но все идет к тому, что от экономики желаний нам неизбежно придется перейти к экономике необходимости, где главный вопрос не «чего мне хочется?», а «без чего я не могу обойтись?». Странно будет, если окажется, что без японского гаражного панка, миланского показа D&G и бракосочетания с Наоми прожить, в принципе, можно, а вот без песен Пахмутовой в исполнении Кристалинской – никак нельзя.

1 декабря 2008

Год назад в этой колонке [битая ссылка] Александра Боярская продвигала белые футболки в качестве альтернативы навороченным дизайнерским вещам, а Борис Акимов жаловался на отсутствие самой простой еды: домашнего творога, деревенской картошки, подосиновиков и карасей. С тех пор А.Б. и Б.А., бывшие тогда обозревателями «Афиши», занялись другими волшебными вещами, карасей в широкой продаже не появилось, а тоска по простым вещам, которую окрестили в журнале «новым минимализмом», приобрела какое-то иное качество: во-первых, для многих футболки без принтов и картошка с укропом перешли из ранга очередного каприза в разряд печальной необходимости, а во-вторых, всеобщее опрощение в известном смысле состоялось помимо всякого кризиса – и вовсе не в области футболок и карасей.

По обложкам английских журналов всегда можно понять, кто сейчас главный герой: в конце августа, когда я был проездом в Лондоне, первенство по количеству обложек уверенно держал не принц Чарлз, не Пэрис Хилтон и даже не Барак Обама, а гитарист группы AC/DC Ангус Янг. 63-летний музыкант в вечной школьной форме всю жизнь играет одно и то же – простой, как два пальца, тупой и безотказный тяжелый рок. Альбом AC/DC [битая ссылка] «Black Ice» (ничем не отличающийся от предыдущих) оказался безусловным Главным Бестселлером Года (притом что он не продавался в формате mp3), единственным конкурентом – не в разделе «Хеви-метал», а среди всей музыки вообще – был [битая ссылка] новый альбом Metallica. Теория длинного хвоста, обещавшая множество мелких субкультурных радостей взамен больших всемирных хитов, незаметно задвинута в сторонку: кого волнуют проблемы планктона, когда решается, кто сильнее – слон или кит?

И так – везде и всюду. Американской киноакадемии в этом году придется выбирать между фильмом про человека – летучую мышь и мультфильмом про робота-мусорщика, более сложно организованная часть аудитории в качестве пощечины общественному вкусу выбирает [битая ссылка] «Перевозчика-3» («покатушки с раздеваниями и мордобоем», по определению [битая ссылка] Р. Волобуева) или мюзикл [битая ссылка] «Мамма миа!», в котором солидные актеры предпенсионного возраста валяют совсем уж неприличного дурака. Едва ли не самой обсуждаемой книгой года, если не принимать во внимание [битая ссылка] парфеновский нон-фикшн (тоже, прямо скажем, не Роб-Грийе), оказывается [битая ссылка] «Террор» Дэна Симмонса – роман в конечном счете про то, как чудовище вида ужасного лопает по одному застрявших в Арктике моряков. Столичные рестораторы, позабыв своих лучших друзей – лобстера и фуа-гра, бросились открывать чебуречные, пельменные, в лучшем случае – заведения с традиционной водочной закусью. С кризисом или без оного – мы стремительно впадаем, как в ересь, в неслыханную простоту.

Но учитывая кризис, как говорили в мультфильме про Простоквашино, от этой картины может быть большая польза. Во-первых, когда мир входит в зону турбулентности, хочется опереться на что-то простое и надежное – а [битая ссылка] Сталлоне с AC/DC тут как тут. А во-вторых, если осознанно и грамотно подать этот сверхновый минимализм, с его помощью можно много чего оправдать: так, недавно встреченный мною телепродюсер А.Г.Казаков, имея в виду, что новые программы вскоре придется снимать за три копейки в одних и тех же декорациях, говорил: «У нас отличный шанс вернуться к истокам, к американскому телевидению 60-х». И у кого нет сейчас шанса вернуться к истокам – пусть первый кинет в него камень.

15 декабря 2008