М.Ю. Лермонтов художник и поэт. ЛЕРМОНТОВ – ХУДОЖНИК (М. И. Молюков, 2012)

ЛЕРМОНТОВ – ХУДОЖНИК

Барон Н.Н. Врангель

«Я помню один сон; когда я был еще восьми лет, он сильно подействовал на мою душу. В те же лета я один раз ехал в грозу куда-то; и помню облако, которое небольшое, как бы оторванный клочок черного плаща, быстро неслось по небу; это так живо передо мною, как будто вижу.

Когда я еще был мал, я любил смотреть на луну, на разновидные облака, которые в виде рыцарей со шлемами теснились будто вокруг нее, будто рыцари, сопровождающие Армиду в ее замок, полные ревности и беспокойства».

Это юношеские записи Лермонтова, записи случайные, но знаменательные для поэта-живописца. В образных очерках он сохранил впечатления видимости, которые в ярко живописных чертах зарисовались в его памяти: «облако, как клочок черого плаща», «разновидные облака в виде рыцарей со шлемами»… И эти мотивы «грозовой» романтики постоянно встречаются в его разных рисунках. Но был ли Лермонтов подлинным художником, сделал ли он какой-либо вклад в сокровищницу русской живописи?

Редко кто из людей, одаренных гением, мог в разных образах воплощать свои переживания. Пример Леонардо да Винчи почти единственный в мировой истории, и кроме него, этого всестороннего гения, мало кто может быть назван талантом всеобъемлющим. Одному суждено выразить свое мироощущение в живописных образах, другому это удается в звуках, третьему – в красках или формах. Лермонтов должен быть причислен к гениям слова, и в области изобразительных искусств он не оставил следа. Но как характеристика его мысли и ощущений, как пример разносторонних попыток его воплотить свою мечту, – все многочисленные рисунки и редкие картины Лермонтова должны быть рассматриваемы с величайшим вниманием и интересом. Ибо каждый штрих его хотя и слабое, хотя порой и «косноязычное», но все же – выражение его мысли.

Ранний рисунок М.Ю. Лермонтова в альбоме его матери

К.П. Брюллов

Портрет князя Г.Г. Гагарина

М.Ю. Лермонтов

Портрет В.А. Лопухиной

Лермонтовские рисунки, рассеянные по разным альбомам и хранилищам, – характерные образцы «культурного баловства» его времени. В эту эпоху всякий, принадлежавший к известной среде, писал в альбомы стихи и набрасывал рисунки. И незначительные, порой полные огня и дарования, но всегда дилетантские попытки Лермонтова рисовать должны быть отнесены именно к работам такого рода. Но тем не менее при внимательном изучении их, при пытливом их рассматривании, видишь сквозь эти подчас неуклюжие линии и неловкие штрихи романтическую душу поэта. Часто в неумелой композиции, в черством очерке вдруг блеснет какая-нибудь яркая живая черта, одухотворяющая «детский лепет» рисовальщика. Если сопоставлять творчество Лермонтова-живописца с произведениями его современников, то ближе всего примыкает оно к созданиям двух талантливых дилетантов: князя Гагарина и графа де Бальмена. Впрочем, первый из них, друг и ученик Карла Брюллова, несравненно опытнее, более учен, да и более одарен от природы. Граф де Бальмен, оставивший нам восхитительный альбом талантливых набросков жизни помещиков, также более умел, но и он дилетант, и Лермонтов к нему близок. То же внимательное наблюдение житейских типов, тот же бойкий, часто неправильный, но всегда живой и правдивый штрих. Особенно занимательны набросанные им сцены военного быта, столь хорошо знакомые поэту, где каждый росчерк карандаша живо повествует какой-нибудь эпизод. Менее удачны картины в красках, слишком резкие и пестрые, или композиции, где более всего требуется строгая, последовательная школьная выучка. Но там, где художник предоставлен сам себе и не заботится о «компоновке», там его рука легко и непринужденно воспроизводит бег его мыслей. Как хороша и жизненна, например, сцена-набросок пером, хранящийся в рукописном отделении Публичной библиотеки. Здесь изображен какой-то военный скалозубовского типа и нежная тоненькая девушка, сидящие на широчайшем диване, а в отдалении, в стороне, – поникшая фигура молодого офицера, приближающегося к сидящим. Мы не знаем ни темы этого наброска, ни лиц, здесь представленных, но общая схема рисунка, метко схваченные типы и живо зачерченные движения – все это говорит о не заученном, а природном даровании рисовальщика. Столь же хорош отлично распланированный, широко задуманный очерк пером – офицер на коне и фигура женщины. Размах, с которым намечены деревья и лестница, общая спайка фигур с ландшафтом – все это свидетельствует о далеко не заурядном даровании. В этих набросках рука послушна велению мысли, и тут не видна неумелость техники.

Хуже, когда вопрос касается целой композиции картины. Здесь недостаточно наметить, указать главнейшее. Здесь нужно довести до конца, т. е. синтетически наиболее просто и сжато резюмировать все составные элементы художественного произведения, и в картинах дилетант сказывается сейчас же. Оттого и произведения Лермонтова, претендующие на «картинность», всегда очень наивны и почти по-детски выполнены. Таков его так называемый «Предок», таковы же и его батальные композиции.

Если теперь обратиться к рассматриванию последовательных фаз развития таланта Лермонтова-живописца, то мы увидим с юных лет проявлявшееся у него влечение к искусству. Живописность его образов уже сама по себе свидетельствует, что всякое впечатление запоминалось им в красочных уподоблениях. Первые строки настоящего очерка, взятые из его записей, свидетельствуют об этом.

С точки зрения «школьной», Лермонтов ближе всего примыкает к Брюллову, т. е. отражает, как и все дилетанты вообще, наиболее яркое и господствующее течение в искусстве. Учителями его были А.С. Солоницкий, малоизвестный художник, а позже, по выходе Лермонтова в офицеры, давал ему уроки рисования художник П.Е. Заболотский (1803–1866), оставивший нам два портрета Лермонтова. Заболотский был весьма умелым живописцем, отразившим в своем творчестве романтический дух Кипренского и Жерико… Сохранившийся в собрании Е.Г. Швартца «Солдат» Заболотского написан в густых, темных, «затуманенных» тонах, смелой и широкой кистью. Этот героический дух был, несомненно, близок миропониманию Лермонтова, и естественно, что ученик следовал за наставником как в самом отношении к природе, так и в технике мастерства.

В письмах и стихотворениях Лермонтова можно найти немало указаний на интерес, который он с ранних лет проявлял к искусству рисования. «Милая тетенька, – писал он в 1827 г. М.А. Шан-Гирей. – …Заставьте, пожалуйста, Ефима рисовать контуры; мой учитель говорит, что я еще буду их рисовать с полгода; но я лучше стал рисовать, однако ж мне запрещено рисовать свое».

Альбом матери М.Ю. Лермонтова Марии Михайловны

П.Е. Заболотский

Унтер-офицер лейб-гвардии Московского полка

Рафаэль Санти. Сикстинская Мадонна

М.Ю. Лермонтов. Мадонна с младенцем

Через год, в декабре 1828 г., он пишет той же Шан-Гирей: «Папенька сюда приехал, и вот уже две картины извлечены из моего portefeuille1, слава Богу, что такими любезными мне руками!.. Скоро я начну рисовать с (buste) бюстов… Какое удовольствие!.. К тому же Александр Степанович мне показывает также, как должно рисовать пейзажи… Я прилагаю вам, милая тетенька, – пишет он дальше, – стихи, кои прошу поместить к себе в альбом, а картинку я еще не нарисовал. На вакацию надеюсь исполнить свое обещание. Вот стихи:

В этих стихах упоминание о Рафаэле и Мадонне в живописном образе явно свидетельствуют, как занимало Лермонтова все, что касалось искусства. В позднейших прозаических и поэтических произведениях его также не раз встречаются указания на картины и имена Рафаэля, Гвидо Рени и Рембрандта. Первые два являются только данью времени, ибо в эту эпоху это были имена, пред которыми преклонялись все. Но упоминание о Рембрандте, которого тогда еще знали и любили немногие, уже гораздо более индивидуально; здесь сказались симпатии самого Лермонтова: любовь к загадочному, таинственному – черты его «героического романтизма». А это упоминание Рембрандта встречается у него и в отдельном стихотворении «На картину Рембрандта» (1832), и в поэме «Сашка» (1836). Наконец, находящийся в Публичной библиотеке рисунок сепией, представляющий взлохмаченного человека с фонарем, несомненно, исполнен под влиянием Рембрандта. В других стихотворных произведениях Лермонтова также встречаются те или иные описания картин:

В этот 1830 год еще не раз встречаются у Лермонтова и другие образы, посвященные живописным произведениям, или упоминания о великих мастерах: «Есть у меня твой силуэт, // Как мил его печальный цвет», или образное выражение «Как у Мадонны Рафаэля // Ее молчанье говорит». Или, наконец, в повести «Вадим» (1832) – описание девушки: «…женская, розовая, фантастическая головка, достойная кисти Рафаэля, с детской полусонной, полупечальной, полурадостной, невыразимой улыбкой на устах». Еще большего внимания заслуживает стихотворение «На картину Рембрандта»:

Рембрандт ван Рейн

Портрет Титуса в монашеском одеянии

На какую картину написано это стихотворение – нам не известно. Ни одно из многочисленных произведений Рембрандта в Эрмитаже не подходит к этому описанию, и портреты его, принадлежащие частным русским владельцам, каталогизированные В. Боде, не могли послужить темой для этого стихотворения. Вернее, что оно относится либо к картине, ныне не существующей, либо – что гораздо вероятнее – написано на портрет, который считался за Рембрандтов. А таковых в русских богатых домах было немало, и много ложных легенд сложилось вокруг картин с этим ошибочным наименованием.

В прозаических произведениях Лермонтова мы также можем указать несколько примеров. Так, в повести «Вадим» (1832) находим художественное описание комнаты XVIII века с картиной «Петр I после Полтавы», а далее и романтическую картину действительности с постоянными сравнениями чисто живописного порядка: «Вокруг яркого огня, разведенного прямо против ворот монастырских, больше всех кричали и коверкались нищие. Их радость была исступление; озаренные трепетным, багровым отблеском огня, они составляли первый план картины; за ними все было мрачнее и неопределеннее; люди двигались, как резкие, грубые тени; казалось, неизвестный живописец назначил этим нищим, этим отвратительным лохмотьям приличное место; казалось, он выставил их на свет как главную мысль, главную черту характера своей картины…»

М.Ю. Лермонтов

Испанец с кинжалом

Столь же многочисленные художественные уподобления встречаются и в других произведениях Лермонтова. Так, в романе «Княгиня Лиговская» (1836) мы находим подробное описание всех художественных мелочей комнатного убранства и среди них особенно внимательный разбор картины, висящей на стене. «Одна единственная картина привлекала взоры, – она висела над дверьми, ведущими в спальню; она изображала неизвестное мужское лицо, писанное неизвестным русским художником, человеком, не знавшим своего гения и которому никто о нем не позаботился намекнуть. Картина эта была фантазия глубокая, мрачная. Лицо это было написано прямо безо всякого искусственного наклонения или оборота; свет падал сверху, платье было набросано грубо, темно и неотчетливо; казалось, вся мысль художника сосредоточилась в глазах и улыбке. Голова была больше натуральной величины, волосы гладко упадали по обеим сторонам лба, который кругло и сильно выдавался и, казалось, имел в устройстве своем что-то необыкновенное. Глаза, устремленные вперед, блистали тем страшным блеском, которым иногда блещут живые глаза сквозь прорези черной маски. Испытующий и укоризненный луч их, казалось, следовал за вами во все углы комнаты, и улыбка, растягивая узкие и старые губы, была более презрительная, чем насмешливая». Разве нехарактерен для Лермонтова этот портрет – таинственный, загадочный и страшный?

Внимательно начертаны и другие художественные описания на страницах «Княгини Лиговской» – столовая князя и украшающие ее картины, причем некоторые из них разбираются с особенной тщательностью. Наконец, в «Отрывке из начатой повести» (1841) Лермонтов говорит о художественном даровании и вкусах своего героя Лугина и останавливается на портретах, находящихся в нанятой им квартире. И здесь мы опять встречаем те же черты «невообразимой красоты», «страшной жизни» и «неизъяснимого», что так характерны для Лермонтова.

М.Ю. Лермонтов

А.А. Столыпин в костюме курда

Указания на увлечение Лермонтова рисованием и живописью встречаются не только в его сочинениях, но и во многих письмах. Так, 2 сентября 1832 г. он писал М.А. Лопухиной: «Dans ce moment mиme je commence а dessiner quelque chose pour vous, et je vous l’enverrai peut кtre dans cette lettre… <…> Mademoiselle Annette m’a dit qu’on n’avait pas effacй la cйlиbre tкte sur la muraille – pauvre ambition! Cela m’a rejoui… et encore comment! – Cette drфle de passion de laisser partout des traces de son passage!..»2 Эта «cйlиbre tкte sur la muraille» и есть так называемая «Голова предка Лерма», которая была вторично написана Лермонтовым на холсте и ныне находится в Лермонтовском музее. Картина эта написана черно и плохо, но романтический замысел портрета и таинственное освещение лица очень характерны для исканий Лермонтова. В 1836 г. в «нравственной поэме» «Сашка» у Лермонтова не раз встречаются образы из области живописи, и герой поэта воспроизводит в рисунках предмет своей мечты: