Становление глубоководной биологии в России. От биостанций с их малыми судами – к океаническим экспедициям
«Андрей Первозванный»: И. Книпович
Российская биоокеанология начала свое становление в XVIII веке с участия ученых-естествоиспытателей (натуралистов) в крупных экспедициях. Такими учеными были Г.В. Стеллер в экспедиции В.Й. Беринга на пакетботе «Святой Петр» (1741–1742), В.Г. Тилезиус в кругосветном плавании И.Ф. Крузенштерна на шлюпе «Надежда» (1803–1806), А. Шамиссо и И.Ф. Эшшольц в кругосветной экспедиции О.Е. Коцебу на бриге «Рюрик» (1815–1818), вновь И.Ф. Эшшольц в другом кругосветном плавании О.Е. Коцебу на военном шлюпе «Предприятие» (1823–1826) и многие другие.
В экспедиции на «Предприятии» работал и физик Эмилий Христианович Ленц, создавший для выполнения научной программы надежно закрывающийся батометр и лебедку-глубиномер с тормозом для определения момента достижения лотом дна. Он пользовался термометром, защищенным от давления воды, вводил поправки в отсчеты термометра на давление и изменения температуры при подъеме прибора с глубины. Его наблюдения вертикальных показателей температуры воды до 1700–1800 метров в Тихом океане дали впервые правильные представления о температурах на больших глубинах. Им были написаны работы с соображениями о круговороте океанических вод и о причинах существования холодных вод на больших глубинах, исследован суточный ход температуры воздуха на разных широтах. Позже Э.Х. Ленц занимался проблемой многолетних колебаний уровня Каспийского моря, создал методы расчета электромагнитов, его именем названо правило для определения направления индуцированных токов (закон Джоуля – Ленца). Благодаря трудам Э.Х. Ленца можно утверждать, что становление глубоководной океанологии в России началось в начале XIX века.
Вплоть до конца XIX века российские биоокеанологи для экспедиционных исследований пользовались арендованными судами или получали приглашения на корабли военно-морского флота. Специализированных судов не было, но положение начало меняться с развитием в мире сети морских биологических станций, которые, как правило, имели демонстрационный аквариум и небольшое судно для добычи животных для аквариальной и самых разнообразных научных целей. Тон для строительства станций задала «Стационе зоологика» в Неаполе, основанная в 1872 году немецким зоологом Антоном Дорном в прекрасном парке, расположенном на берегу моря. Аквариум станции вскоре стал одной из туристических достопримечательностей Неаполя, а научные учреждения различных стран арендовали «рабочие столы» для своих ученых.
Российские ученые с конца XIX века могли пользоваться услугами, по крайней мере, трех биологических станций: Биологической станции Соловецкой обители (1881–1898), реорганизованной в Мурманскую биологическую станцию Императорского Санкт-Петербургского Общества Естествоиспытателей у города Александровска (ныне Полярный) в Екатерининской гавани Кольского залива (1899–1933), Севастопольской биологической станции Императорской Академии Наук (основана в 1871 году и в 1963 году реорганизована в Институт биологии южных морей АН УССР) и Русской биологической станции в Виль-Франш-сюр-Мер (Виллафранке, вблизи Монако, Франция; основана в 1886 году). Все биостанции обладали собственными судами. Мурманская биологическая станция к 1904 году имела шлюпку норвежской постройки длиной 5,7 метра и двухмачтовый бот «Орка» длиной 8,5 метра – с тремя парусами, сосновый, с дубовыми шпангоутами, со стальным выдвижным килем. Установленная на нем лебедка с оцинкованным стальным тросом позволяла за 20 минут поднимать животных с 200 метров, а небольшой насос – отмывать их от грунта. С 1 августа 1908 года в распоряжение станции поступила 40-тонная яхта «Александр Ковалевский» длиной 21,3 метра – двухмачтовая, с шестью парусами, с керосиновым двигателем мощностью 25 лошадиных сил, направленная на исследование фауны Кольского залива. Севастопольская биологическая станция имела две килевые шлюпки длиной 5 метров и 3,4 метра с парусным вооружением, позже к ним добавили одномачтовый парусный бот «Александр Ковалевский» длиной 10,7 метра с двумя парусами и бензиновым двигателем. Русская биологическая станция в Виллафранке к 1900 году приобрела яхту «Велелла» длиной 12 метров – трёхмачтовое судно с керосиновым двигателем мощностью 6 лошадиных сил.
Конечно, то были суда для прибрежных работ, но они позволяли научиться культуре морских исследований и этим сыграли свою роль не только в развитии морской биологии в России в целом, но и в становлении глубоководной биологии. На них исследователи научились разбирать бентосные (донные) пробы организмов, снабжать их этикетками с указанием глубины и координат места, планировать масштабные исследования по изучению распределения сообществ донных животных, адаптироваться к морской качке и быту на судне. Автор этих строк после окончания университета с 1957 по 1960 год работал на Мурманской биологической станции в Дальних Зеленцах на баренцевоморском побережье Кольского полуострова (основана в 1936 году, в 1958 году реорганизована в Мурманский морской биологический институт, а ныне заброшена) и принимал участие в шести рейсах экспедиционных судов «Диана» и «Профессор Дерюгин». Так вот, среди снаряжения этих экспедиций был великолепный блок-счетчик зарубежного производства, принадлежавший «старой» станции из Екатерининской гавани; в библиотеке дальнезеленецкой станции было много книг из «старой» библиотеки, и среди них – настоящие раритеты, в том числе с автографами Нансена; на станции работали члены семьи Широколобовых, глава клана которых, Николай Иванович, начинал трудовую деятельность на «старой» станции, а с его младшим сыном, Володей, автор работал в экспедициях. В 1965 году автору довелось поработать и на судне Института биологии южных морей «Академик Ковалевский» в юго-восточной части Мексиканского залива.
Пишу об этом для того, чтобы обратить внимание на то, сколь часто имя основоположника сравнительной эмбриологии и физиологии Александра Онуфриевича Ковалевского (1840–1901) давалось научно-исследовательским судам морских учреждений: это дань принципиальным открытиям в зоологии, которыми он обогатил мировую науку. А ведь в названия морских кораблей вкладывали и вкладывают мистический смысл: это надежда на то, что судно будет соответствовать своему имени, что оно обретет качества человека, именем которого названо, или будет столь же хорошо служить, как судно, уже носившее это имя. В 1899 году со стапелей завода акционерного общества «Бремер Вулкан» (Германия) сошло судно водоизмещением 410 тонн и длиной 46 метров, с паровой машиной мощностью 328 киловатт, скоростью 11 узлов (20 километров в час), дальностью плавания до 3700 миль (6800 километров). Это было первое в мире специально оборудованное судно для проведения научно-промысловых исследований, владельцем которого являлся Комитет для помощи поморам Русского Севера. Первое в России научно-исследовательское судно дальнего плавания, оно получило название «Андрей Первозванный» по имени святого апостола Андрея, распятого на косом кресте, считавшегося покровителем Руси. Синий косой андреевский крест на белом фоне – символ военного флота России, изображение распятого святого Андрея занимает центральную часть российского ордена «Святого Апостола Андрея Первозванного». Название было символичным и ко многому обязывало, на судно возлагались большие надежды. Что способствовало его появлению?
Осенью 1894 года в результате жестоких штормов на пути с Мурмана к Архангельску и другим пунктам беломорского побережья потерпели крушение с жертвами 25 поморских судов, возвращавшихся с промысла, и десятки семей остались без кормильцев. В Санкт-Петербурге образовался с благотворительной целью Комитет для помощи поморам Русского Севера, от чисто благотворительной деятельности постепенно перешедший к разработке мер по развитию экономики Севера, для чего в конце 1896 года при нем была образована Северная комиссия. В нее вошли академики Б.Б. Голицын, Ф.Н. Чернышев, М.А. Рыкачев, профессора А.А. Бялыницкий-Бируля, Г.И. Танфильев, гидрограф М.Е. Жданко и др. Секретарем Комиссии назначили Николая Михайловича Книповича (1862–1939), уже 10 лет занимавшегося донной фауной Белого и Баренцева морей.
Н.М. Книпович в 1881 году с золотой медалью окончил Александровскую классическую гимназию в Гельсингфорсе (шведское название города Хельсинки) и поступил на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета, где увлекся зоологией беспозвоночных и… деятельностью в социал-демократическом кружке. По окончании учебы в университете работал в экспедиции по обследованию сельдяных промыслов в дельте Волги и был оставлен при университетской кафедре зоологии для подготовки к званию профессора.
В 1887 году, после неудачного покушения А.И. Ульянова на царя, был арестован, вскоре выпущен на свободу, но в университете не оставлен. В том же году поехал на биологическую станцию на Соловки, а по возвращении был вновь арестован, выслан из столицы и отдан под пятилетний гласный надзор полиции. Вновь и вновь уезжал на Соловки, руководил занятиями студентов и вел самостоятельные исследования. Его сестра, Лидия, учительница вечерних курсов, дружила со своей коллегой Надеждой Константиновной Крупской, будущей женой В.И. Ульянова (Ленина). В 1892 году в четвертый раз побывал на Соловках и в конце года защитил магистерскую диссертацию. В летние сезоны 1893 и 1894 годов уходил на крейсере II ранга «Наездник» в Екатерининскую гавань, к Мурманскому берегу, в Горло Белого моря, к Новой Земле и взял 158 бентосных станций. Осенью 1893 года стал приват-доцентом Петербургского университета, а с 1894-го работал ученым хранителем в Зоологическом музее Академии наук. В 1896-м – снова месячное заключение.
Рухнула экспедиция на Новую Землю, но началась активная работа в Северной комиссии. Н.М. Книпович сформулировал свое кредо промысловых исследований: «…для познания биологии промысловых рыб необходимо изучить и биологию всех остальных обитателей данного моря, а чтобы ее изучить, надо изучить всю совокупность физико-географических условий во всех пунктах изучаемой области и во всякое время». В наши дни эти мысли бесспорны, но 34-летнему Н.М. Книповичу их правоту приходится отстаивать. Он доложил Комитету о том, что знания о Мурмане как промысловом районе не соответствуют потребностям современного рыболовства: неизвестен рельеф дна, необходимо знание грунта, невозможно ответить, где именно проходит ветвь Гольфстрима у Мурманского берега, какова ее температура в разное время года и на разных глубинах, неизвестна донная фауна, являющаяся объектом питания многих рыб, неизвестны пути сезонных миграций промысловых рыб и места их нереста. Получить ответы на эти вопросы можно только одним способом – снарядить экспедицию на специально приспособленном для этого судне. Окупятся ли затраты на нее? Да, окупятся. Северная комиссия выбрала тип судна предстоявшей экспедиции и разместила заказ. Руководителем экспедиции назначили Н.М. Книповича.
Новое судно должно было поступить в распоряжение экспедиции к весне 1898 года, но на стапелях акционерного общества «Бремер Вулкан» в Германии вспыхнул пожар, и спуск судна пришлось отложить. Чтобы не терять экспедиционный сезон, в Норвегии купили двухмачтовый бот «Морской цветок» длиной около 20 метров, который переименовали в «Помор». В носовой части бота имелось помещение для размещения команды и камбуза, в кормовой – для научного состава и штурмана, вся средняя часть была занята трюмом с промысловыми снастями, солью для засола и пресной водой. Штурвал и компас располагались на корме. Уже в первый сезон в «свежую» погоду в 100 милях к северу от Вайда-Губы на укороченные яруса (крючковая снасть) взяли 1300 килограммов рыбы, бо́льшая часть улова приходилась на палтуса, а белокорые палтусы в Баренцевом море достигают 5 метров в длину и весят до 300 килограммов! Первый опыт лова в середине мая в открытом море был вполне удачен.
Н.М. Книпович и «Андрей Первозванный».
В апреле 1899 года «Андрей Первозванный» под командованием Александра Петровича Смирнова пришел в Либаву (Лиепая, Латвия; восточная часть Балтийского моря), где его встречал Н.М. Книпович и члены будущей экспедиции. Среди них был Константин Павлович Ягодовский, написавший впоследствии книгу «В стране полуночного солнца. Воспоминания о Мурманской экспедиции» (2-е изд. Государственное издательство «Знание – сила», 1921. 317 с.), прекрасно иллюстрированную и ныне забытую.
«Помор»
Стальной пароход имел «ледокольный нос», укрепленный особенно хорошо, среднюю часть палубы занимали надстройки: штурманская рубка, камбуз и лаборатория из двух помещений (в корме), и лишь вдоль бортов шли широкие проходы. Одна часть лаборатории предназначалась для первичной разборки траловых уловов, вскрытия и измерения рыб, здесь же в шкафах хранились посуда для коллекций, спирт и формалин, стояли аквариумы, а другая часть – для работы с микроскопами и записей в журналах. На корме перед лабораторией стояла траловая лебедка со стальным тросом, намотанным на сдвоенный барабан, и с турачками (боковые барабаны на грузовом валу, предназначенные для тяговых операций с тросами), на носу размещалась вторая лебедка – меньшей мощности. Две мачты с грузовыми стрелами несли небольшие вспомогательные паруса. Пароход освещался электричеством, хорошо было организовано и освещение палубы при ночных работах. Для ловли донных рыб имелся оттертрал, трал Петерсена, применявшийся только в Дании, и ярус-крючковая снасть. В России конца XIX века промысел рыбы не велся не только вдали от берегов, но и при помощи донного трала на паровой тяге, так что всё это предстояло освоить и внедрить в промысел. 13 апреля 1899 года «Андрей Первозванный» был освящен и вслед за государственным флагом на кормовом флагштоке на фор-стеньге подняли флаг Невского яхт-клуба, к которому пароход был приписан.
Из Либавы вышли в Екатерининскую гавань по маршруту Копенгаген – Христиания (Осло) – Берген – Тронхейм – Буде – Тромсе – Гаммерфест – Варде. В Христиании на борт пожаловали высокие гости – Фритьоф Нансен и профессор Й. Йорт. Три года назад Ф. Нансен благополучно вернулся из Норвежской полярной экспедиции на судне «Фрам», в которой он и лейтенант Ф.Я. Иогансен в санном походе достигли 86°13′ с. ш. и исследовали огромную площадь тогда еще не известных людям полярных пространств. В 1897 году Ф. Нансену присудили Константиновскую золотую медаль – высшую награду Русского географического общества, а за год до того он посетил Россию и был избран почетным членом Петербургской Академии наук. В своей книге К.П. Ягодовский, иллюстрируя повествование об этом визите, приводит три фотографии, на которых запечатлен и Ф. Нансен: высокий, стройный, в плоской черной шляпе и коротком темном пиджаке, плотно облегающем его фигуру, с пышными усами. На следующий день «Андрей Первозванный» с профессором Й. Йортом на борту и по его приглашению посетил биологическую станцию в Дребаке, что южнее Христиании, а через год новое норвежское научно-исследовательское судно «Михаэль Саре» с экспедицией, возглавлявшейся Й. Йортом, пришло с визитом в российские воды.
Оттер-трал Петерсена
С 26 мая 1899 года началась регулярная работа «Андрея Первозванного» в Баренцевом море. Получили первый опыт работы с оттер-тралом, взяли серию проб батометрами, получили пробы грунта, с носовой лебедки подняли на тонком стальном тросе большую количественную пелагическую сеть с богатой пробой планктона. Программа работ на каждой станции была обширной, но спасала сравнительная мелководность Баренцева моря. Н.М. Книпович возглавлял Экспедицию для научно-промыслового исследования Мурмана до 1902 года, и его палубный костюм в то время составляли шапка-ушанка, нерповая куртка мехом наружу, плотные суконные шаровары и «несокрушимые» рыбацкие сапоги. Приблизительно такой же костюм через двадцать лет на «Персее» выберет для себя Иван Илларионович Месяцев, только шапка будет немного иного покроя. Что это – совпадение или подражание?
Бессменным заместителем Н.М. Книповича в экспедиции стал Л.Л. Брейтфус, занявший в 1903 году пост начальника. Ежегодные работы экспедиции продолжались до 1908 года. Только за первые семь лет измерили 1337 глубин с определением грунта, выполнили 940 гидрологических станций с определением температуры и солености на разных горизонтах, собрали обширную коллекцию промысловых и других животных, великолепно издали годовые отчеты начальников экспедиции. Гидрологические работы осветили режим Баренцева моря и уточнили направление ветвей Гольфстрима и других течений. Русское географическое общество присудило Н.М. Книповичу медаль имени Литке. В 1906 году вышла его книга «Основы гидрологии Европейского Ледовитого океана», которая стала основой знаний о Баренцевом море. Изучая распространение Нордкапской струи Гольфстрима в восточной части Баренцева моря, с «Андрея Первозванного» выполнили наблюдения вдоль 41° в. д. В этот район атлантические воды проникали уже распавшимися под влиянием рельефа дна на отдельные струи, которые гидрологи называли «пальцами Книповича».
С 1903 года Н.М. Книпович и «Андрей Первозванный» жили каждый своей жизнью. К 1908 году программа работ Экспедиции для научно-промыслового исследования Мурмана была завершена, и уже в 1909-м «Андрей Первозванный» использовался для гидрографических работ на побережьях Белого и Баренцева морей. В 1910 году его купило Морское министерство и переименовало в «Мурман» (это название сохранялось за судном до 1932 года). В годы Первой мировой войны «Мурман» вооружили и использовали как вспомогательное судно во Флотилии Северного Ледовитого океана. После Гражданской войны «Мурман» вернулся к гидрографической работе и включался в состав различных экспедиций, входил в состав Северной гидрографической экспедиции по описи западного побережья Новой Земли и пролива Маточкин Шар. В начале октября 1923 года в губе Белушьей на юге Новой Земли произошла неожиданная встреча «Мурмана» и работавшего в своем втором рейсе «Персея» (третья экспедиция Плавучего Морского Научного Института). На «Персее» произошел перерасход угля, судно в районе Земли Франца Иосифа поднялось до 80°08′ с. ш. и вынуждено было ждать бункеровки в губе Белушьей. «Мурман» в это время под командой начальника Северной гидрографической экспедиции Николая Николаевича Матусевича в течение всего лета и до поздней осени обеспечивал строительство радиостанции в Маточкином Шаре и получил распоряжение на обратном пути заглянуть в губы Южного острова Новой Земли и выяснить, где находится «Персей». В экспедиции на «Персее» во главе с начальником экспедиции И.И. Месяцевым участвовали 15 научных сотрудников, среди которых были Л.А. Зенкевич, В.В. Алпатов, В.К. Солдатов и Н.Н. Зубов.
Гидролог Николай Николаевич Зубов (1885–1960) и его тезка Матусевич (1879–1950) участвовали в Цусимском сражении, и вот спустя восемнадцать лет судьба свела их на востоке Баренцева моря на «Персее» и «Мурмане». Н.Н. Зубов с 1948 года преподавал в Московском университете, в студенческие годы автора в начале 1950-х о нем шепотом передавались легенды: участвовал в Цусиме на миноносце «Блестящий», тонул, был спасен миноносцем «Бодрый», в бедре до сих пор сидит цусимский осколок, кавалер орденов Св. Станислава III степени с мечами и бантом, Св. Анны IV степени с надписью «За храбрость» и III степени с мечами и бантом, в 26 лет командовал эскадренным миноносцем «Бурный», капитан 2-го ранга в «царском флоте», служил у Колчака в чине подполковника, пишет стихи и книги, а как лекции читает! Все было правдой. Самые шустрые проникали в «Храме науки» на Ленинских горах на Кафедру океанологии географического факультета, чтобы взглянуть на живую легенду. В Белушьей с «Персея» на «Мурман» перешли 10 человек, а сам «Персей» прибыл в Архангельск только 23 октября.
«Мурман» в 1932 году переименовали в «Мглу». Под этим названием бывший «Андрей Первозванный» в Великую Отечественную войну входил в состав Северного флота. В 1954 году его превратили в отопитель ОТ-12, в 1959-м – сдали на металл. Начиная с 1957 года автору доводилось бывать в мурманском порту на пассажирском причале и причале связи, куда ставили научно-исследовательские суда, на которых он, автор, работал. В те годы и в голову не приходило, что первенец российского научно-исследовательского флота еще жив, что еще можно потрогать его корпус, сфотографировать. А ведь он прослужил верой и правдой 60 лет!
Сейчас не верится, что еще 150 лет назад в России не солили селедку, есть-то ели, но ввозили из Голландии. С началом Крымской войны (1853–1856) ввоз селедки стал затруднен, а потребность в животных белках не уменьшалась. Академик Карл Максимович Бэр (1792–1876) уговорил астраханских промышленников начать продажу нового продукта – соленой каспийской черноспинки, основной промысел которой велся на Волге. В 1855 году продали 10 миллионов штук по пяти рублей за тысячу, в 1857-м – 50 миллионов по 10–14 рублей за тысячу, и дело пошло. Н.М. Книпович сразу после окончания университета участвовал в экспедиции доктора зоологии О.А. Гримма, обследовавшего сельдяные промыслы. Промышленники добивались продления сроков лова, но это угрожало уже в конце 1880-х годов исчерпать промысловые запасы рыбы. За 13 лет, к 1898 году, улов сократился с 328 миллионов штук сельдей до 58 миллионов. В чем была причина этого явления? В «перелове», в загрязнении Волги бакинской нефтью, в непомерном развитии промыслов в Каспии? Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо было иметь достаточные знания по общей биологии Каспия и по его физической географии. А их не было.
Н.М. Книпович считал, что применение названия «море» к Каспию неправильно: Каспий – солоноватое озеро, величайшее из озер земного шара, крупнейший в мире бессточный водоем, его уровень почти на 30 метров ниже уровня Мирового океана, это озеро вытянуто в меридиональном направлении более чем на 1200 километров при ширине 200–500 километров с максимальной глубиной более 1000 метров. Для изучения этого необычного водоема он с 1904 по 1915 год организовал три экспедиции. Трехмесячная экспедиция 1904 года проводилась на пяти военных судах, работавших в разных районах Каспия. Складывалось представление о системе течений, поражало сильное обеднение кислородом глубин более 400 метров и обнаружение присутствия сероводорода на 700 метрах. Замыкающиеся планктонные сетки с глубины более 400 метров приходили пустыми: жизнь на этих глубинах отсутствовала. Изучалось распространение и биология размножения различных каспийских сельдей. Главную причину бед, переживаемых рыбными промыслами, Н.М. Книпович видел в их истребительном характере, в стремлении к скорейшей наживе, в губительности мнения «на наш век хватит». Не то же ли самое происходит на промысловых акваториях России через 100 лет?
Экспедиции 1912–1914 годов сначала проводились с парохода «Ани», а затем – с «Або», на нем же в последний сезон экспедиции установили лебедку для тралений. Программа работ включала в себя всестороннее изучение каспийских сельдей: состава косяков по виду, полу и возрасту, выяснение зависимости подхода косяков к берегу от температуры, ветров, течений и других обстоятельств. Экспедиция проработала 15 месяцев и выполнила работу на 742 станциях. Исследования глубин достигли в среднем Каспии 768 метров, в южном – 945,5 метра. Впервые получили ценные данные по сезонным изменениям гидрологических и биологических явлений, начала вырисовываться общая картина гидробиологии Каспия, но – грянула Первая мировая война, и Н.М. Книпович смог вернуться на Каспий только осенью 1917 года. В Астрахани он застал разграбление рыбных заповедников. Не всё одобрял он в деятельности хозяйственно-экономических организаций нового государства и говорил об этом при встречах Н.К. Крупской и В.И. Ульянову (Ленину).
В ноябре 1916 года была проложена Мурманская железная дорога, что послужило стимулом для развития северо-запада России. Вспомнили и о рыбных богатствах Баренцева моря, еще не изымавшихся траловым промыслом. В 1920 году Н.М. Книпович вошел в состав Ученого совета Северной научно-промысловой экспедиции, но в 1921 году траулер, ранее предоставленный в ее распоряжение, отобрали. Между тем в Архангельске в 1920 году национализировали 13 устаревших военных тральщиков, которые передали Областьрыбе, и это событие служит официальной датой рождения советского тралового флота.
29 июня 1920 года из Архангельска вышел на промысел траулер РТ-30 («Лучинский»), вслед за ним – РТ-39, РТ-37, РТ-28 («Камбала»). Удачливее всех оказался капитан «Камбалы» С.Д. Копытов, добывший у Канинского полуострова 72 тонны рыбы. Отопление на первых траулерах было камельковым, освещение – керосиновым, для бань использовалось машинное отделение. Зато на Архангельской канатно-прядильной фабрике «Канат» изготовили прядено из русской пеньки, не уступавшей иностранной – манильской, и, кроме того, научились вязать и сшивать тралы (первым советским тралмейстером по праву считается Ф.Г. Шамалуев), а капитан Ф.М. Михов организовал сетевязальную мастерскую и создал несколько тралов своей конструкции, а также написал руководства по траловому делу.
Новая государственная организация Главрыба в 1922 году организовала экспедицию на Азовское море, в котором к 1913 году по сравнению с 1893 годом уловы уменьшились более чем в три раза и продолжали падать. Руководство экспедицией принял Н.М. Книпович. Обещанного парохода экспедиция не получила, так что пришлось зафрахтовать парусно-моторную шхуну и оборудовать лабораторию (она же – каюта с двухъярусными нарами) в сыром и мокром трюме. В Таганрогском заливе шхуна чуть было не потерпела бедствие, но вовремя была отбуксирована в Ростов-на-Дону. Для продолжения экспедиции приобрели парусно-моторный бот, но из-за его небольшого размера пришлось ограничить район плавания. Только после личной встречи Н.М. Книповича с В.И. Ульяновым (Лениным) Малый Совнарком РСФСР выделил для экспедиции пароход «Бесстрашный», который после ремонта и укомплектования приборами норвежского производства вышел 10 июля 1923 года из Севастополя в Керчь и совершил два рейса в Азовское море, а затем – большой рейс в Черном. В конце 1923 года и начале 1924-го «Бесстрашный» продолжил свои плавания. Н.М. Книпович тщательно записывал уловы, определял границу бентосной жизни, а микробиолог Б.Л. Исаченко детально зондировал границу сероводорода. За два года «Бесстрашный» совершил 25 рейсов и выполнил более 430 станций, после чего его сменил колесный пароход «Сухум», а в 1926 году работы продолжили на отремонтированной шхуне. Н.М. Книпович опубликовал в Керчи предварительный отчет, в 1938 году вышла его книга «Гидрология морей и солоноватых вод (в применении к промысловому делу)», и это был венец его научной деятельности.
В 1927 году Н.М. Книпович выехал за границу, встречался с многими коллегами, в том числе в Норвегии с девяностолетним Георгом Оссианом Сарсом, который продолжал работать в своей лаборатории с регулярностью часового механизма, но почти потерял слух. Он дожил до ста лет! Летом 1927 года совершает на шхуне плавание по Азовскому и Черному морям, берет десяток тралов. В 1928 году Мурманская биологическая станция получает норвежский деревянный моторно-парусный бот водоизмещением 100 тонн, длиной 25 метров, с двигателем мощностью 125 лошадиных сил, он получает имя «Николай Книпович». На нем Н.Н. Зубов организует и блестяще проводит две арктические экспедиции в высоких широтах Баренцева моря, о которых пишет небольшие книжки: «20 дней в ледовом море» (1932) и «Вокруг Земли Франца-Иосифа» (1933). В 1935 году исполнилось 50 лет научной деятельности Н.М. Книповича, его избрали почетным академиком, Полярному научно-исследовательскому институту морского рыбного хозяйства и океанографии присвоили его имя, он совершил небольшое плавание на судне, названном его именем, два года назад по его инициативе был создан Всесоюзный институт рыбного хозяйства. В 1939 году его не стало.
Его именем названы не только виды морских животных, но и бухта на Новой Земле, пролив у Таймырского полуострова, мыс на острове Рудольфа (Земля Франца-Иосифа), подводный хребет в Арктическом бассейне. Он завещал нам: «Всегда и при всяких условиях рыбное дело должно быть рациональным рыбным хозяйством, а не примитивным промыслом первобытного человека…»
«Персей»: И. Месяцев
9 ноября 1922 года архангельская газета «Волна» сообщала своим читателям о событии двухдневной давности (далее пространно цитирую, чтобы читатель почувствовал пафос момента и колорит времени): «Поднятие флага на пароходе «Персей».
В полутьме носом к дамбе тихо стоит деревянный пароход «Персей». Это плавучий институт по изучению северных морей, сооруженный усилиями профессора И.И. Месяцева и группы рабочих на Соломбальской верфи в течении девяти месяцев. Медленно подходит к «Персею» ледокол «Макаров» и наводит на него прожектор. С мостика товарищ Боговой в рупор приветствует «Персея» и поздравляет рабочих и строителей с победой на фронте науки и отмечает ценность Октябрьского подарка. Речь Богового покрывается раскатистым «ура» с «Макарова», «Персея» и пристани. Пускается ракета, и на мачту «Персея», змеясь в лучах прожектора, ползет флаг. «Персей» дает три свистка и с темной палубы раздается ответная речь. Прожектор берет в полосу света оратора. Это говорит один из участников постройки парохода – в засаленной одежде, энергично жестикулируя. Он говорит о мозолистых руках, о союзе труда, о науке и о прочем, о чем может говорить рабочий в торжественные минуты своих трудовых подвигов. С «Макарова» несется «ура». Ледокол относит течением. Из рупора с капитанского мостика раздается предложение товарищу Боговому послать телеграмму Ильичу и профессору Месяцеву. Ура! Предложение принято. «Макаров» уходит ровно в 9 часов вечера по программе.
Вымпел ПМНИ
Команда «Персея» по-своему встречает праздник: за упорным трудом, доделывая, убирая судно. Она и чувствует праздник иначе, оттого что для нее весь смысл этого дня заключается в окончании работ на том ценнейшем подарке, который она преподносит Республике в ее пятилетний юбилей. «Персей» еще не отделан. Машина не принята. Он пришел на буксире.
Нам показывают корабль, объясняют наперебой, возбужденно силу и пригодность парохода. Горят глаза, чувствуется торжество победы. Это праздник за великой культурной работой. Тут все – герои победы на фронте труда и науки, и они с такой скромностью и как бы с извинением сообщают о том, что не успели отработать совсем. На прощание руководитель работ благодарил за оказанное внимание: «Слава вам, борцы за культуру!»»
Сохранилась фотография этого исторического момента, на которой флаг с буквами «РСФСР» действительно «змеится», но не на мачте, а на флагштоке, там, где ему и положено быть. 1 февраля 1923 года на «Персее» подняли экспедиционный флаг Плавучего Морского научного института на бизань-стеньге. Так этот флаг и изображен на обложке книги Всеволода Апполинариевича Васнецова «Под звездным флагом «Персея»» (Гидрометеоиздат, 1974), ветерана этого судна, гидролога, а эскиз его сделал великолепный художник Владимир Михайлович Голицын, участник первых экспедиций Института: ярко-синее поле и на нем – семь главных звезд созвездия Персей, а по вертикали – буквы «ПМНИ». Это созвездие хорошо наблюдается
осенью. В нем более 80 звезд, расположенных в полосе Млечного пути, в той его части, что сравнительно бедна звездами. Названо созвездие в честь Персея, одного из наиболее популярных героев Греции, совершившего немало подвигов, сына Зевса и Данаи. Именно он, Персей, убил Горгону Медузу, освободил от морского чудовища Андромеду, основал Микены. В.А. Васнецов писал в своей книге: «Это символ победы добра и света над злом и тьмой. Так корабль «Персей», не боясь опасностей, должен был исследовать океан, приподнять темную завесу незнания». На подъеме экспедиционного флага присутствовал И.И. Месяцев (1885–1940), научный руководитель Плавморнина, энтузиаст, человек огромной энергии, созидатель.
И.И. Месяцев родился в 1885 году. Происходил он из казаков, приписанных к Терскому казачьему войску, а его предки пришли из Запорожской Сечи, где носили фамилию Мисяць. В 1894 году его отец и мать были убиты в собственном доме, а девятилетний Ваня отстреливался из карабина и остался жив. До окончания Владикавказской гимназии в 1904 году находился он под опекой, после окончания гимназии поступил в Санкт-Петербургский технологический институт. В гимназии участвовал в социал-демократических кружках, не изменил свои политические пристрастия и в институте: участвовал в демонстрациях, дружинах самообороны. В 1905 году оставил институт и вернулся во Владикавказ и в Терско-Дагестанском комитете РСДРП вел пропагандистскую работу в войсковых частях. В декабре 1905 года был арестован. Из тюрьмы его выпустили в 1908 году и выслали этапным порядком за пределы Кавказа с запрещением жить на Кавказе и в столицах. Нелегально возвращается в Санкт-Петербург, пытается восстановиться в Технологическом институте, переезжает в Москву и поступает в Московский университет на Естественное отделение физико-математического факультета, некоторое время находится под надзором полиции. С первого года занятий в университете начинает работать в лаборатории профессора Григория Александровича Кожевникова (1866–1933), совмещавшего посты директора Зоологического музея и заведующего Кафедрой зоологии беспозвоночных животных. Г.А. Кожевников еще в 1887 году детально разработал на балтийской фауне зависимость распределения донных животных от характера грунтов, но к началу XX века основным объектом его исследования стала пчела. Тем не менее он всячески старался поддержать у И.И. Месяцева появившийся интерес к изучению морской фауны.
Еще студентом И.И. Месяцев получает возможность дважды побывать на Мурманской биологической станции, выйти в море на яхте «Александр Ковалевский», собрать материал по эмбриологии брюхоногих моллюсков, посетить биостанцию в Аркашоне на берегу Бискайского залива и в Виллафранке на берегу Лигурийского моря. В 1912 году он оканчивает Московский университет и оставляется в нем для подготовки к профессорскому званию, но не утверждается в этом звании Министерством просвещения из-за неблагонадежности. В это время на кафедру Г.А. Кожевникова поступает Л.А. Зенкевич (1889–1970): он экстерном окончил юридический факультет Московского университета, а годом раньше был исключен из университета за участие в студенческих беспорядках. В 1913 году И.И. Месяцев все-таки утверждается в звании сверхштатного ассистента при Зоологическом музее Московского университета (преподаватели кафедры зоологии беспозвоночных числились при Зоологическом музее) и до 1932 года работает в университете: после 1918 года – преподавателем и доцентом, с 1929 года по 1930 год – профессором, заведующим кафедрой, деканом физико-математического факультета.
В 1913/14 учебном году Г.А. Кожевников поручает И.И. Месяцеву руководство курсом микроскопической техники (большим практикумом), и начинающий ассистент справляется с этой задачей блестяще. По окончании этого курса он впервые в истории московских университетских зоологических лабораторий везет своих студентов, среди которых – второкурсники Л.А. Зенкевич, Л.Л. Россолимо, всей группой на Мурманскую биологическую станцию. Круг его научных интересов очень широк: цитология, гистология, эмбриология (брюхоногие моллюски), протозоология (корненожки, инфузории, споровики), изучение останков беспозвоночных животных в озерных донных отложениях, нозематоз пчел (инвазионная болезнь пчелиных семей, вызываемая простейшим ноземой), пресноводный планктон, паразитические копеподы. Научно-популярный характер этой книги не позволяет остановиться на научных пристрастиях И.И. Месяцева в университетский период его деятельности столь детально, как это сделал Л.А. Зенкевич в соавторстве со своей дочерью, Татьяной Львовной Муромцевой, в очерке «Иван Илларионович Месяцев» (Труды Всесоюзного гидробиологического общества. 1955. Т. 6. С. 5–16). В этом же очерке его авторы пишут: «С первых же лет научной и преподавательской деятельности у И.И. Месяцева проявился большой организаторский талант, именно в научно-организационной деятельности нашли выражение все лучшие качества его натуры. Эти качества смогли в полной мере развернуться лишь в условиях советской действительности. И.И. Месяцеву были свойственны кипучая энергия, громадная работоспособность, настойчивость в решении поставленной задачи и большое чувство коллектива. Иван Илларионович всегда привлекал к себе молодежь, умел заряжать ее своим энтузиазмом и заставлять самоотверженно отдаваться работе».
В 1891 году профессор Н.Ю. Зограф (1854–1919) при участии С.А. Зернова организовал под Москвой, на озере Глубоком Рузского уезда, первую в России пресноводную гидробиологическую станцию. Еще в конце XIX века вошли в обычай студенческие экскурсии на Косинские озера к юго-востоку от Москвы. В 1908 году на берегу озера Белого, одного из Косинских озер, Г.А. Кожевников организовал постоянную станцию, для летней практики студентов и научной работы преподавателей университета снималась дача с четырьмя комнатами. С 1915 по 1920 год И.И. Месяцев постоянно работает на Косинской биологической станции, а с 1918 года заведует ею, проведя фундаментальную реконструкцию. На берегу озера Белого был приобретен и отремонтирован большой двухэтажный бревенчатый дом с 12 комнатами. Его украсили очень красивыми резными наличниками, в нем же были оборудованы веранды для практических занятий со студентами.
Сохранились фотографии тех лет, на которых запечатлены И.И. Месяцев, Л.А. Зенкевич и В.В. Алпатов: одеты они во френчи – куртки военного образца с большими накладными карманами, Месяцев и Зенкевич подстрижены «под ноль» (Месяцев вообще большую часть жизни брил голову, хотя на фотографии периода учебы в Технологическом институте его украшает пышная шевелюра), несмотря на лето Месяцев в огромных валенках. На станции имелась весельная шлюпка. В.А. Васнецов в своей книге вспоминает: «…под пение самовара на Косинской биологической станции, на берегу маленького озера, зародилась мечта о больших океанских плаваниях. Сколько горячих споров разгоралось вокруг созданного еще только в мечтах морского института, весь состав которого плавал бы на специальном корабле и выполнял биологические исследования на морях и океанах. Как зло вышучивали эти мечты скептики, как горячо отстаивали их неунывающие мечтатели! И восторжествовали мечтатели! Из недосягаемой фантазии морской институт превратился в реально существующее научное учреждение.
Осуществилось это потому, что люди, работавшие на Косинском озере, – и Л.А. Зенкевич, и А.А. Шорыгин, и Л.Л. Россолимо, и молодежь: А.Д. Старостин и В.А. Броцкая – были не только фантазерами, но и учеными, увлеченными и преданными делу. Людьми, глубоко убежденными в том, что это серьезное дело необходимо молодой стране для развития экономики ее северных морей. И еще потому, что вожаком этих мечтателей и энтузиастов был самый большой мечтатель и энтузиаст Иван Илларионович Месяцев – человек больших организаторских способностей, неукротимой энергии, непреклонной воли и настойчивости».
Позже станция перешла в ведение Московского общества испытателей природы, с 1930 года – Гидрометеорологического комитета, а в 1940 году она была ликвидирована. В наши дни Новокосино – один из районов Москвы, станция метро Выхино расположена неподалеку от озёр Черное и Белое, вдоль которых проходят Московская кольцевая дорога, Новоухтомское шоссе, улицы Красносолнечная, Заозерная и Большая Косинская. Именно здесь зародилась мечта об отечественных глубоководных исследованиях.
Летом 1917 года И.И. Месяцев при содействии Г.А. Кожевникова организует и проводит Байкальскую экспедицию Зоологического музея, его спутниками в ней становятся сверхштатный ассистент Л.А. Зенкевич и Л.Л. Россолимо, окончившие университет в 1916 году. Работы производились в Чивыдкуйском заливе, на восточной стороне Байкала и в Малом море. Арендовали весельную лодку с характерными обводами – высоко приподнятыми над водой носом и кормой и приступили к изучению биоценотического распределения донной фауны по грунтам. Материал промывали на круглых ситах с веревочными ручками, разбирали в основном при помощи невооруженного глаза и пинцета, фиксировали в стеклянных банках с высокими пробками, с гордостью фотографировались рядом с разобранными пробами. Помимо общего научного дела появились и «личные привязанности»: у Л.Л. Россолимо – простейшие, у Л.А. Зенкевича – коловратки, многощетинковый червь манаюнкия, у И.И. Месяцева – паразитические веслоногие раки.
Вернувшись с Байкала, И.И. Месяцев продолжал преподавательскую работу в университете, много времени отдавал Косинской биологической станции, но мысли его были устремлены к созданию Плавучего морского биологического института при Народном комиссариате просвещения. Между тем норвежцы и англичане, пользуясь отсутствием российского флага в акватории Баренцева моря, стали поставлять товары на Новую Землю и вывозить оттуда продукцию промысла, расширять добычу рыбы и морского зверя. Издавна посещавшийся русскими остров Медвежий вдруг оказался закрытым для русского присутствия, там же норвежцы организовали угольные разработки. Необходимо было начинать всесторонне и планомерно исследовать «фасад России», чтобы приступить к его хозяйственному освоению. Был принят декрет № 644 от 10 марта 1921 года, подписанный Председателем Совета народных комиссаров В.И. Ульяновым (Лениным) и 16 марта опубликованный в «Известиях». Декрет предписывал учредить Плавучий морской научный институт с четырьмя отделениями: биологическим (реорганизовать в него Плавучий морской биологический институт), гидрологическим, метеорологическим и геологическо-минералогическим. Предписывалось также: районом деятельности Института определить Северный Ледовитый океан; поручить соответствующим учреждениям снабжение Института; Комиссии по снабжению установить нормы снабжения продовольствием.
Штабом будущих экспедиций с 1920 года стал кабинет И.И. Месяцева, располагавшийся в комнате № 7 в Зоологическом музее университета. В наши дни это помещение занимает Московское общество испытателей природы, а 80 лет назад вдоль стен высились до потолка грубо сколоченные стеллажи с разнообразными предметами и материалами, необходимыми в экспедициях: брюками, ватниками, кожаными куртками, меховыми шапками, часами-ходиками, плетеными канадскими лыжами, стеклянными банками с деревянными сапожными гвоздями, ведрами, полными чая и душистого перца, сапогами и другими совершенно дефицитными вещами. Только перед широким окном стоял большой лабораторный стол с микроскопом и прочими аксессуарами научной деятельности. Вот как В.А. Васнецов описывает И.И. Месяцева в этом интерьере: «На профессоре был очень поношенный костюм неопределенного песочно-коричневого цвета. Модная по тем временам серая сорочка, называвшаяся «смерть прачкам», была повязана галстуком-бабочкой такого же неопределенного цвета, как и костюм. Брюки, сильно потертые и вытянутые на коленях, внизу заметно обтрепанные, были подшиты через край, видимо, «своею собственной рукой». Ботинки очень поношенные с заплатами.
Лицо и голова его были чисто выбриты. Нос с горбинкой, очень резко очерченный, немного выдающийся вперед подбородок, светлые глаза, смотрящие проницательно, но не жестко. Тонкие губы, резкие складки от щек к уголкам рта. Лицом он очень походил на индейского вождя из какого-нибудь куперовского романа».
Комната № 7 со времен Г.А. Кожевникова и вплоть до переезда в 1950-х годах в новое здание Биолого-почвенного факультета на Ленинских горах принадлежала Кафедре зоологии беспозвоночных, на которой автор обучался с 1952 года. Родное для автора место. Сюда он пришел школьником в день открытых дверей в 1951 году и здесь впервые увидел соратника И.И. Месяцева – Л.А. Зенкевича, у которого впоследствии учился в университете и аспирантуре Института океанологии Академии наук. Доводится бывать на старой кафедре и теперь, и всегда здесь вспоминаются те великие дела, которые в этих стенах начинались И.И. Месяцевым.
Для первой экспедиции Плавморнина Центральное управление морского транспорта предоставило пароход ледокольного типа «Малыгин» (построен в 1912 году в Англии, прежние названия – «Брюс» и «Соловей Будимирович»), названный в честь капитана-командора Степана Гавриловича Малыгина, участника второй Камчатской экспедиции (1736–1737), автора первого руководства на русском языке по навигации (1733). Водоизмещение 3200 тонн, длина 78,9 метра, мощность паровой машины 2060 кВт, скорость до 15 узлов (27,5 километра в час). Один из четырех котлов из-за поломки не задействовался, на судне трудно было ликвидировать крен. Ящики со снаряжением экспедиции из Зоологического музея на конных подводах отправили на Ярославскую железную дорогу. Володя Голицын покрикивал: «Веселее, веселее, пошевеливайтесь, крючники, поторапливайтесь, капитан даст на водку!» Среди «крючников» были И.И. Месяцев, Л.А. Зенкевич (заместитель начальника экспедиции), В.А. Яшнов (ученый секретарь), А.А. Шорыгин, В.В. Алпатов, В.А. Васнецов, И.С. Розанов. В Архангельске к ним присоединились химик С.В. Бруевич, зоолог С.А. Зернов, художник В.А. Ватагин, зоолог В.А. Броцкая и др. 11 августа 1921 года в море вышло 86 человек, из них 53 человека из состава судовой команды, капитан – Степан Михайлович Карамышев.
Из Архангельска пошли к западному берегу Новой Земли, зашли в становище Ольгинское губы Крестовой, на севере Новой Земли встретили льды и выйти в Карское море, обогнув мыс Желания, не смогли, поэтому пришлось повернуть назад и войти в Карское море через пролив Карские ворота. Далее направились на северо-восток к острову Белому и вновь уперлись в льды. У острова Вилькицкого встретились с пароходами Сибирской хлебной экспедиции (одна из задач экспедиции) и караваном двинулись на запад. В пути – через 12 минут после столкновения с льдиной – затонул пароход «Енисей». (Капитан «Енисея» Н.М. Сахаров за девять лет до этого события участвовал в экспедиции Г.Я. Седова на «Святом Фоке» сначала как старший штурман, а после первой зимовки – как капитан. В Сибирской хлебной экспедиции участвовал в качестве «ледового лоцмана» и капитан нансеновского «Фрама» Отто Свердруп.) Люди с «Енисея» успели перебраться на подошедший вплотную «Сибиряков», так что жертв не было, но на дно ушли 2240 тонн сибирского хлеба. В море перегрузили зерно с «Оби» на другие пароходы, а судно бросили на плаву в море. На «Малыгине» скопилось более 80 человек с погибших кораблей. Никаких научных работ на обратном пути не выполняли, в Архангельск прибыли 27 сентября, пройдя 3000 миль и выполнив 60 станций. И.И. Месяцеву стало ясно, что Плавморнину для исследований нужно иметь свое собственное судно, и теперь он знал, каким это судно должно быть, оставалось «только» в охваченной разрухой стране это судно построить. Меньше чем за два года он решил и эту задачу.
Еще до отхода «Малыгина» в море 30 июля 1921 года И.И. Месяцев с группой энтузиастов на буксире «Меркурий» сходил в один из рукавов дельты Северной Двины – в речку Лаю (Лайский док), где стояло недостроенное судно «Персей». Его деревянный корпус, заложенный мурманским рыбопромышленником Е.В. Могучим в городе Онеге юго-западнее Архангельска, строился по норвежским чертежам зверобойных судов и предназначался для зверобойных промыслов в районе Земли Франца Иосифа. Оснастку и установку механизмов предполагалось произвести в Норвегии, но в 1920 году недостроенное судно национализировали и передали сначала Северной научно-промысловой экспедиции, а затем 10 января 1922 года постановлением Совета труда и обороны – Плавморнину. В тот памятный июльский день 1921 года «Персей» был пришвартован ржавыми тросами и обтрепанными канатами к сваям, вбитым в дно реки, вдоль ватерлинии длинными космами колыхались обросшие его зеленые водоросли. Позже В.М. Голицын в свойственной ему шаржевой манере изобразил первые посещения «Персея» на «Меркурии» и «Монете»: с «Монеты» по переброшенной на «Персей» длинной лестнице будущие участники многочисленных экспедиций вскарабкивались на его палубу.
Конец ознакомительного фрагмента.