Вы здесь

Мы роду православного. Котельниковы. Вдова (П. П. Котельников)

Вдова

Из жизни муж ушел, изба осиротела,

Как тяжко быть крестьянскою вдовой!

По ласке, по мужской, истосковалось тело,

Работу исполнять приходиться одной.

С утра до ночи трудится в колхозе,

Домой идет, едва волочит ноги,

Стоит буренка грязная в навозе,

В сарае, продуваемом, убогом.

Избу бы перекрыть, да где уж там

Нанять кого то, мужиков немного,

К тому ж, вдобавок, и пустой карман.

(Надеяться приходиться на Бога)

За всем успеть, не поспевают руки,

А как детишек ей одной поднять!

И молча, терпеливо сносит муки —

Колхозница, страдалица и мать.

Полина Максимовна (Пелагея) старшая из сестер Мелиховых не долго миловалась с любимым, белогвардейским офицером. Приходили красные, она с узлами бежала к родителям, приходили белые – те искали защиты у дочери. Муж оставил ее вдовой, неизвестно где сложив голову. Осознав потерю мужа, вышла замуж во второй раз за бывшего матроса-механика, Моршнева Якова Ильича. Полина Максимовна никогда не работала, была безграмотной женщиной, в меру упитанной с приятным открытым лицом. Полина Максимовна была невероятно добрым человеком. Стоило какой-нибудь сестре сказать, что ей понравилась какая-нибудь вещь, и она тут же говорила:

– Тебе нравится, возьми!

Я никогда не слышал, чтобы она повысила голос. Если она чем-то была недовольна, это выражалось полным молчанием, лицо становилось тусклым, глаза утрачивали свой блеск. Яков Ильич был среднего роста, крепко сложенным мужчиной, с сильными руками и плоской грудью, на голове у него блестела огромная лысина. Ел он всегда неторопливо, все подряд. Мог, есть невероятно горячую пищу и пить почти кипяток. Этим он пользовался, когда на стол ставилась миска с только что извлеченными из кастрюли варениками, Он начинал рассказывать, о чем ни будь интересном, мы раскрывали рты, а вареники тем временем исчезали. На наши возмущенные возгласы он отвечал невинно:

– А я думал, что вам они не нравятся!

Мы, дети, пытались ему «отомстить», брали тесто у взрослых и лепили вареники, начиняя их перцем, смесью творога и горчицы, или просто солью, подкладывая их в его тарелку. Он невозмутимо съедал, словно не замечал подвоха. У Якова Ильича были золотые руки, он мог из любой брошенной вещи сделать игрушку, что и стало его подспорьем в работе. Он покупал на рынке развалившийся шкаф, металлическое изделие и превращал всё в добротное.

Единственным ребенком в семье была дочь, Таисия,1926 года рождения. Не было никого среди детей всех родственных семей, которых так бы баловали как Тасю (так по-домашнему ее называли). Привычка вседозволенности у Таси сохранялась и тогда, когда они приходили к кому ни будь в гости. Тогда было принято развешивать по стенам фотокарточки близких людей в рамках. Тася требовала их снять со стены, чтобы она ими поиграла. Такая же бесцеремонность была и в отношении икон. В случае отказа Полина Максимовна начинала торопливо собираться домой: «Пойдем доченька!» и уходила, уводя с собою упирающееся чадо.

Набожностью сестра не отличалась,

И крайне непочтительна к иконе.

Исследовала пальцами сначала,

Потом на пол ее «нечаянно» уронит.

Нет не случайно, а намеренно, —

Реакция ей взрослых интересна,

Что не накажут, в том она уверенна,

Даже тогда, когда икона треснет.

Впервые они прибыли к нам в Керчь в 1933 году, спасаясь от голода. Яков Ильич устроился на Брянский (Керченский металлургический завод). Возвращался с работы, черный от копоти и долго отмывался водой с хозяйственным мылом. Семья была огромная, потребность в воде тоже, а вот воду не всегда можно было обнаружить в ведрах. Воду брали на фонтане (крытый крошечный павильон с окошком) Через лоток подавали деньги, копейку за ведро воды, потом вращали огромное колесо и из трубки в ведро лилась прозрачная чуть солоноватая, жесткая жидкость, так называемая «керченская вода». Вращение колеса стопорилось изнутри, что исключало возможность хищения воды. Вечером павильон закрывался на замок, поэтому достать воду в позднее время было проблематично. Снабжение водой входило в обязанность моих молодых тетушек, но им ведь, естественно, хотелось погулять, и они о воде часто забывали. Яков Ильич решил их проучить. Он принес пакет с отличной керченской сельдью. Девушки накинулись на нее, не оставив и хвостика. Как всегда, они отправились гулять на приморский бульвар, а Яков Ильич вылил из ведер воду, оставив моей матери графин воды для нее и меня, тогда маленького ребенка. Поздно вечером вернулись девушки с гуляний. Ночью то одна, то другая тарахтели кружками по пустым ведрам. Рано утром они с ведрами помчались к фонтану. Перебоев с водой у нас не стало. Через некоторое время семья Моршневых переселилась в каморку у самых ворот этого же дома, а потом, уступив ее Ирине Максимовне Мальцевой, младшей сестре моей матери и тети Полины, перебралась во двор, принадлежащий Дементеевым по ул. Правой Мелек-Чесме. (Мелек-Чесме называлась речка, делящая улицу на правую и левую половину) Там они проживали долго, до 1939 года, и уступив квартиру Мелиховым, уехали на Донбасс, в гор. Харцизск. Их дочь, Тася, осталась у нас, к тому времени вернувшимся в Керчь, о чем я расскажу ниже, когда перейду конкретно к истории своей семьи. Весь период Второй Отечественной войны мы ничего о них не знали. Появилась тетя Полина с дочерью Тасей у нас весной 1946 года, приехали они на месяц, который мне запомнился тем, что в нашей семье на столе стали ежедневно появляться в большом количестве тонкие блины с различной начинкой.

Оказалось, тетя Полина привезла около пуда (16 кг.) картофельного крахмала, да и карман ее был не пуст. Со свойственной ей беспечностью она провела месяц, полностью растранжирив все привезенное. Период оккупации Моршневы находились в гор. Харцизске Сталинской области (ныне Донецкая) Моршнев Яков Ильич преуспевал, занимаясь торговлей, но не совершал преступлений, за которые его могла наказать советская власть, возвратившаяся в город. Торговля была мелкой, продуктами питания и главное, солью. Деньги, которые он заработал, пропали. (При советской власти никому не нужны были оккупационные марки).

Торговля, как кому,

Лицо Меркурия лукаво,

Он помогает лишь тому,

Кто нарушает чести право.

Но, если кто-то добр, к тому ж правдив,

То нечего за дело браться…

Хоть пропадай, тянись из жил —

Нажить хоромы не удастся.

Ты бога лжи не проведешь,

Дом, показав ему фасадом,

Единые всегда, торговля – ложь,

Меркурий повернется к тебе задом.

И не всегда нужна ума палата,

Пусть будет не одна, а три,

И может дорогою стать оплата,

Хоть колом ту торговлю подопри.

Второй приезд состоялся ранней осенью этого же года, когда семья Моршневых поселилась у нас, спасаясь от голода Вскоре Я В следующем году я с Яковом Ильичом совершил три поездки в Ростов на Дону, когда он меня обидел (об этом будет сказано ниже) Яков Ильич среди своих слыл скупым, прижимистым человеком, хотя я бы не сказал этого. Вот на водку он бывал скуп, стараясь выпить за чужие. Но если он хорошо выпил, то он тут же лез к себе в карман доставал пачку денег, восклицая:

– Ну, давай, кто больше!


Поселившись в полуразваленной, сырой комнатушке по Пролетарской 36, он пристроил к ней еще одну комнату, в прилегающих развалинах. Построил большой сарай, превратив его в мастерскую, без которой его руки не находили себе покоя. Позднее он стал работать машинистом на макаронной фабрике и в доме появилось много круто замешанного пресного теста, а также сотни ощипанных и потрошеных воробьев. Полина Максимовна как-то угощала меня ими, обжаренными в духовке. Вкусно! В 1955 году Полина Максимовна умерла (рак желудка), об этом я узнал, проживая и работая в городе Ливны Орловской области, из письма Таси. Выслал ей 600 рублей на питание, ибо оперативное вмешательство было уже неэффективным. Яков Ильич после смерти работал истопником в Приморском райкоме КПУ. Жил он в той же квартире с дочерью и внучкой. Последнее место работы – механик рефрижераторной установки.

Ушел на пенсию. Готовил и стирал сам себе. Проживали они уже на Заречной улице в многоквартирном доме. Там же его парализовало и спустя два года он умер, в возрасте 93 года.

Таисия Яковлевна Беспалова (Моршнева) была одаренной памятью и способностями к науке головой, но очень ленивой. Любовью ее была художественная литература, читала она много, в том числе и тогда, когда ей следовало выполнять школьные задания, для чего поверх учебника клала художественное издание, и при приближении опасности положение книг мгновенно менялось. Все, что создавалось трудом семьи Моршневых, уходило на единственную дочь, она из всех наших родственников была самой избалованной. Ей ни в чем не отказывали. Школу Тася закончила в Харцизске с отличием. В семье поговаривали, что Полина Максимовна купила отличные оценки ей и ее мужу, успевшему побывать на войне, Беспалову Дмитрию. В1947 году Тася, носящая фамилию мужа Беспалова, сбежала от мужа в Керчь, даже не расторгнув брака. Беременность была уже большой. Вскоре она родила дочь, назвали ее Ириной.

Когда дочери исполнился год, Тася стала работать кассиром в артели Ш —й Интернационал, в ее кассе постоянно стали наблюдаться недостачи денежных средств, т.к. она постоянно путала кассу со своим кошельком. Правда, недостачи не были велики, погашались Яковом Ильичом. Поговаривали, что на следующий год она будет поступать в Медицинский институт. Мешала поступлению дочь Ира, она еще мала. Но, это были пустые отговорки, за ребенком было кому присмотреть. Баба с дедом, да сама Тася теперь воспитывают Иру так же, как воспитывали Тасю, позволяя ей делать все, что ей хочется – она домашнее божество. Телесные наказания в семье не практиковались. В1949 году в Симферополь приезжает и Тася. В мединститут ей поступить не удалось, она поступает на физмат Педагогического института. Сдав экзамены зимней экзаменационной сессии, Тася забирает документы и поступает в медицинское училище, вскоре бросает его и поступает в Симферопольскую зубоврачебную школу. Потом забирает оттуда документы и поступает на заочные высшие курсы иностранных языков. Проучившись три года на этих курсах, она оставляет их, хотя оставался для того, чтобы их закончить, всего один год.

Бесспорно одаренная натура,

Но в поисках путей беспечна,

И в сложных положениях не дура,

Но жизни есть конец, она не бесконечна.

И поиски окончились провалом,

Прервалось все на пол пути,

Ведь достается все, хорошее, не даром,

А от проблемы не уйти!

Смирилась, спрятала гордыню,

Униженного взгляд и льстивой

стала речь,

Укрывши от уколов свое имя,

Остатки знаний ей удалось сберечь.

И ими пользуясь умело, —

(Клянусь, я б сделать этого не мог),

Любое сложное решала дело,

Слов не щадя и не жалея ног.

Учась на курсах, она устраивается учителем начальных классов в сельскую школу в селе Чистополье Ленинского р-на Крымской области, затем переходит в город Керчь, работает преподавателем начальных классов в школе №28, а потом и в школе №2 им. Желябова. Трудно, архи как трудно одной воспитывать дочь. Находились мужчины, предлагавшие ей руку и сердце, но… На дыбы становилась дочь Ирина, избалованная больше, чем ее мать в свое время. Вся жизнь Таси посвящена дочери. Она везде просит, унижается, чтобы жить лучше, у нее даже язык стал особым, в разговоре – униженный даже тогда, когда этого и не требовалось. Дочь заканчивает Ленинградский экономический институт и направляется на работу в Астрахань. Чтобы не дать дочери «засохнуть» в Астрахани, Тася меняет свою керченскую квартиру на Москву. Сама работает киоскером в союзпечати. А дочь находит себе место в Министерстве Мебельной и Лесной промышленности экономистом, курируя несколько мебельных фабрик. Ирина – некрасивая женщина, хотя сложена нормально, очень умная, деловитая так и не нашла спутника в жизни. Связь между мной и ими прервалась с началом развала СССР и не восстанавливалась.


Второй брат матери, Михаил 1898 года рождения. После гражданской войны, на которой он служил в Красной армии, он демобилизовался и вернулся к себе в село Жадино. Декретом советской власти, наконец, крестьянин получил землю. Недаром бабушка Анна Евгеньевна в молитвах добром поминала Ленина, говоря: «Он нам земельку дал. Михаил женился на дочери соседа Карцева Григория, того самого, который спасал моего отца при побеге из дома. У Михаила Максимовича от брака с Анной Григорьевной Карцевой было четверо детей, перечислю их в хронологическом порядке: Виктор – 1923 г. рождения, Серафима – 1925 г. рождения, Зоя – 1927 года рождения и Владимир – 1929 г. рождения.

Какая грамота была у крестьянина? Кроме церковно-приходской школы, никакой. Друг и товарищ Котельников Петр, ставший родственником, обучил его бухгалтерскому делу, и по приезду в Крым (1930г.) он стал работать в колхозе «Инициатива» в селе Тобичик. По-видимому, жизнь была не слишком сладкой, если голодный старший сын наелся сырой фасоли, собранной на чердаке, и едва от этого не умер. В селе была только начальная школа, где один учитель одновременно вел занятия с учащимися разных возрастных групп. Это заставило просить сестру Полину взять к себе старшего сына Виктор взять к себе. Таким образом Виктор оказался в городе, проживая в квартире тетушки и обучаясь в школе №11. Наступало время подумать о дальнейшей учебе других детей. Михаил Максимович Мелихов в 1938 г. переезжает в Керчь и поселяется в квартире своей сестры Полины, а та с мужем и дочерью уезжают в гор. Харцизск Сталинской области (ныне Донецкой). Работает Михаил Максимович главным бухгалтером в колхозе им. №Сакко и Ванцетти», правление которого располагалось на городской территории, что облегчало дорогу на работу и обратно. Страстью его была игра на гармошке. Я видел невероятную радость его, когда он купил баян и стал играть. Нет в семье одного члена, дочери Серафимы (она осталась в с. Жадино у деда и бабушки Карцевых) Здесь семья встретила войну. Старший сын Виктор, сразу после окончания школы был призван в армию. Связь семьи с сыном оборвалась. Михаил Максимович был, как и все призван в армию. Формирование войск в тот период происходило по территориальному признаку, образованная Крымская армия оказалась небоеспособной и оказать серьезное сопротивление не могла. Многие ее бойцы оказались дома. Керчь была тупиком, переправа была для многих невозможной. Было два выхода: сдаться немцам, или застрелиться. Многие избрали третий путь, разбежались по домам. Немцы, захватив город, стали собирать мужчин призывного возраста и направлять их в концлагерь в г. Феодосию. Попал туда и Михаил Максимович. Там его в некоторой степени опекал старый друг и родственник Котельников Петр, а выручила из концлагеря сестра, Наталья, моя мать. Подробности будут сообщены ниже. Здоровье его было подорвано, а он и прежде не был атлетом. В январе приступ гнойного аппендицита, чуть не унес его в могилу. Слава Богу, нашелся врач Гольдберг, который его прооперировал. В конце февраля, точно не помню даты, ночью немецкий самолет сбросил одну единственную авиабомбу, по счастью она попала в заготскот, где никого и ничего не было. Воронка образовалась такая, что, будучи заполненной водой, использовалась для купания военнопленных, а все строения двора, с которым было многое связано и у нас, взрывной волной полностью разрушило. Все наши родственники не пострадали, двоюродный брат мой Владимир Мелихов был на улице в это время (он всегда выскакивал на улицу во время бомбежки) и его завалило камнями. По счастью он отделался ушибами. Жилье было уничтожено. Семейство Мелиховых (родители и дети, Владимир и Зоя) обосновались неподалеку от прежнего места жительства, на первом этаже двухэтажного дома, в крохотной квартирке. Позднее моей матери удалось найти свободный дом по Крестьянской 37 и занять две квартиры, одну заняла наша семья, другую – семья Мелиховых. Последним пришлось отгородить большую часть веранды, превратив часть ее в комнату, а часть в кухню. Двери обеих квартир располагались рядом. Михаил Максимович стал работать там же, где он работал до войны, гл. бухгалтером колхоза «Сакко и Ванцетти», только теперь он назывался сельской общиной. Кроме того, Володе удалось кое-что достать при разграблении продовольственного склада, брошенного нашими войсками при отступлении. Семья Мелиховых материально жила значительно богаче нашей.

Ту часть повествования, что тесно связана с нашей, я опишу ниже. А перейду к тому времени, когда наш город освободили. Жизнь Михаила Максимовича продолжалась в том же ритме вплоть до смерти, наступившей в 1954 году внезапно.

Я о ней узнал, находясь за пределами Крыма. Анна Григорьевна Мелихова, жена Михаила Максимовича, намного пережила своего мужа, она умерла в возрасте 96 лет.

Виктор Михайлович, 1923 года, мой двоюродный брат, оставил отдельные штрихи из своей жизни, не дающей возможности создать целостную картину жизни, а он никого и не допускал к прямому контакту со своими душевными переживаниями. Мое знакомство с ним произошло первый раз в 1936 году, когда мы некоторое время жили в квартире тети Полины. Меня поразили две черты его характера. Первая, аккуратное отношение к вещам и невероятное упорство в приобретении знаний. Обладая прекрасной памятью и присутствуя при приготовлении им уроков, я успевал запомнить изучаемый им материал. Он расходовал во много раз больше энергии, чем я, но я не помню случая, чтобы он шел в школу, не усвоив материал. Потом мы с ним встретились в 1939 году и вновь я видел, как тщательно он выполнял чертежи, доводя их до совершенства. Он пытался меня учить драться, видя, как неумело я работаю кулаками. Напрасный труд, я так и не научился отлично драться. В третий раз я увидел его после войны в 1947 году, когда он в звании капитана артиллерийских войск готовился к поступлению в академию ракетно-артиллерийских войск и упрямо штудировал словарь английского языка. Потом я встретил его в звании генерал-лейтенанта того же рода войск.

Он внешностью похож на деда,

Он так же резок, горд,

Девиз и цель его победа,

В решениях был тверд.

Такой же атеист, как дед,

Но с жесткою позицией,

Возводит вера много лет.

Между людьми границы.

А он – советский офицер

Солдаты многих наций.

Какую веру им в пример,

Кому им поклоняться?

Все службе воинской отдал,

На женщин не осталось,

Артиллерийский генерал.

Всего за жизнь досталось

Войну прошел и уцелел,

Стране служил прилежно,

Теперь находится вне дел,

Все хрупко, не надежно.

Расчеты б сделал, но кому

Нужны они в парсеках?

Что делать в доме одному —

Ни плача и ни смеха.

Он бурно цвел, но нет плода,

Пусть был бы он и горький.

Уйдет из жизни – нет следа:

Что сделал он и сколько?

Он защитил диссертацию, став кандидатом философских наук. Но, я никогда не завидовал ему, как прочим и другим (у меня чувство жалости, как и ревности, к сожалению отсутствуют) Семейной жизни у него не сложилось. Я догадывался о его первой любви к Дементеевой, жившей в том же дворе и погибшей от попадания осколка в голову в день своего двадцатилетия (почему-то совпавшей с предсказанием случайной гадалки-цыганки). Сейчас он в отставке и коротает время в кругу приятелей, таких же отставников, как и он сам.

Серафима Михайловна приехала в Керчь накануне своего поступления в медицинский институт в Симферополе, в 1947 году. Изредка мы встречались, когда я приходил в квартирку в Керченском переулке. Потом я уехал из Крыма. Встретились в 1959 года, когда я вернулся в Крым. К этому времени она была замужем за Василием Евдокимовичем Сухотиным, служившем военным летчиком в Багеровском авиационном корпусе. У них была дочь Людмила. Людмила, как и мать, окончила мединститут. У нее двое детей: девочка и мальчик. Теперь она носит фамилию Зайцева. Отношения у меня ровные, но хотелось бы, чтобы они были теплее.

Зоя Михайловна. Она и Володя относятся к тем, чья юность прошла рядом с моей.

Она была тем представителем женского пола, к которой у меня, кроме родственных отношений, было то, что принято называть любовью, хотя влюбленному было только тринадцать лет. Никто об этом не знал. Поступила в Крымский сельхозинститут на факультет виноградарства и виноделия, окончила его, но практически в этой области не работала. Еще в Симферополе два года я посещал их с Симой, правда, эти посещения были редкими. После возвращения в Крым у меня было две очень короткие встречи и все. В 2004 году она умерла от рака молочной железы.

Она – прекрасная жена,

Не вышло винодела,

Ведь знали женщина она,

Семья – святое дело.

Муж эту сторону ценил,

Ее ему ль не знать!

Она – основа всей семьи,

Она – жена и мать.

Наука не ее стезя,

Бесплодная работа,

Всю израсходовав себя,

В итоге – лишь просчеты.

Без взрывов пролетела жизнь,

Хоть трения и были,

Но ветры жизни унеслись,

Рассеяв мелкой пылью.

Владимир Михайлович. В Керчь с родителями приехал в 1938 году. Практически вся жизнь его прошла в гор. Керчи. Война застала его в 6 классе школы №8. До войны я часто приходил во двор, где он жил. Рос он крепким, парнишкой, склонным к подвижным играм, отличался бесшабашностью и довольно часто участвовал в драках. События войны по большей своей части нас касались всех, мы были рядом. Вместе мы учились в одном классе, хотя интересы наши резко расходились. Я не дружил с теми, с кем он дружил. Он был намного физически развитее меня и в школе часто защищал меня от других ребят. Я никогда не был зачинщиком драк. После окончания школы он закончил Мелитопольский институт механизации сельского хозяйства. Работал директором автошколы, потом организовал бригаду по добыче камня и вел реализацию добытого камня. Был осужден за ту деятельность, что сегодня называют бизнесом.

За бизнес много раз страдал,

Хоть не было просчета,

Он не ограбил, не украл,

Нет липового счета.

Сменилась власть, он – ликовал,

Есть развернуться место.

Но он того не понимал,

Что честность неуместна.

Да, бизнес есть, но нет огня,

Нет нужного простора,

И власть, посулами маня,

Удавкой станет скоро.

Я знал и тайную мечту,

Нет у нее решенья,

Он слеп, не видит пустоту,

За ней обрыв, крушение.

Нет, не завидую ему,

Узнать на склоне лет,

Что жизнь прожил, прошел тюрьму,

А продолженья нет

Был женат, но разошелся с женой, От этого брака имеет сына. К великому сожалению его сын, по сути являясь продолжателем рода Мелиховых, им не стал, оставаясь холостым. Володя тоже ограничился одним браком

Самая младшая сестра, Ирина Максимовна, 1910 года рождения, красивая женщина неграмотная, вышла замуж за Мальцева Дмитрия Ивановича, почему-то захотевшего стать Давидом. Под этим именем он и был в нашем, довольно обширном родственном клане. Отец и этого родственника обучил бухгалтерскому делу. Судьбы семьи Мальцевых тесно связана с нашей и будет изложена ниже. Но с 1952 года Ирина Максимовна стала жить отдельно. Встречи мои с нею были кратковременны (1954г. 1959 г. 1961г. 1963г) не более часа. Потом она уехала к дочери Фиале и там умерла. Причина смерти ее мне не известна.

Фиала Давыдовна Мальцева, 1936 г. рождения. В детстве была спокойной, красивой девочкой. Мне в детстве доставалось следить за ней, чтобы она куда-нибудь не залезла из-за избыточного любопытства. Так хотелось попасть на детский фильм. Это было редкое удовольствие. Мне давали деньги на билет, но с одним условием – я должен был взять с собой девочку —непоседу. Ей быстро надоедало смотреть на экран, и начиналось:

– Я писать хочу! … Я какать хочу!

Естественно в отправлениях естественных надобностей она не нуждалась. Я вздыхал, возвращаясь на место под шиканье юных зрителей. Только я всей душой вникал в действо на экране, как мне говорили сзади:

– Мальчик, скажите вашей девочке, чтоб она не плевалась!

Я серьезно говорил Фиале:

– Ты, что делаешь? Почему ты плюешься?

Она мне в ответ: – А почему они на меня смотрят?

А как они могли на нее не смотреть, если она спиной поворачивалась к экрану. Потихоньку она взрослела, казалась умненькой сверх меры. Думали, что будет вундеркинд! Первые годы учебы без усилий она заканчивала на пятерки. К пятому классу стали появляться и тройки, а потом и двойки. Половое созревание отрицательно влияло на учебу Фиалы. В сентябре 1951 года она появилась в Воронеже. Моя матушка устроила ее в вечернюю школу. Да, я понимал, почему учеба у нее не клеилась. Стройная, черноволосая красавица, с осиной талией невольно обращала на себя внимание По-видимому внешность помешала ей закончит нормально школу, и она приехала в Воронеж, где моя пробивная матушка устроила любимую племянницу, выросшую с нами вместе, прошедшую и концлагерь, в вечернюю школу. Но, признаться, редко мне удавалось видеть такого лодыря, как она. Фиала могла спать до тех пор, пока ее не разбудят. На этой почве у меня с ней стали возникать конфликты. Первый конфликт возник, когда я ее попросил отварить картофель в мундирах к 15-оо. Я пришел к 16, она еще спала. Я ее спросил, что она делала до такого времени. Оказалось, что она еще и не поднималась с постели. Я был зол, как тысяча чертей, и раз пять хорошо стеганул ее ремнем по мягкому месту. Она разревелась, что впрочем, ей не помешало сесть за стол, когда я потушил картофель с крупными кусками жирной гусятины. Второй конфликт: идет первый час ночи, занятия в вечерней школе заканчиваются в 22-зо, а Фиалки нет. Иду искать. Около школы пусто, света в окнах нет. Возвращаюсь и нахожу Фиалку, целующуюся с мужланом лет 35 ти. Я ее отослал домой, а с «товарищем» поговорил по душам, предупредив его, что при повторении подобного, его не соберут и в травматологическом отделении. На этого ухажера подействовало. Через две недели я обнаружил ее с парнем около поленицы дров, у нас во дворе. Еще через неделю ко мне в комнату ворвался парень, моего возраста и стал резать на моих глазах вены на руке, а потом угрожать, что он зарежется, если Фиалка не ответит на его любовь. Я сказал:

– Сделай одолжение, зарежься и избавь землю от еще одного дурака!

А потом пошел к его родителям и побеседовал с ними. Он перестал докучать мне. А вообще, я очень был рад, когда учеба ее закончилась, и она укатила в Симферополь. Видел я Фиалку еще один раз, лет через 11. Я встретил тучную, круглолицую женщину, у которой даже намека не было на талию. Она была замужем, у нее было двое детей. Мне, кажется, она достигла своей цели, и своего счастья. Как жаль, ведь в детстве она обладала чудесными умственными данными…

Краса какая, Боже мой!

Век ею б любовался!

Кому-то близкой и родной,

Желанной будет называться.

Довольная своей судьбой,

Умеренно пила и ела,

А как следила за собой,

Следя за совершенством тела!

Все в прошлом. А теперь она

И ест и пьет без нормы,

Теперь – законная жена,

Чрезмерно пышной формы.

Наш род помимо официальной фамилии Котельниковых имел еще фамилию – Доничевы. Если кто-то попытался нас отыскать по официальной фамилии, то это вряд ли бы ему удалось. Но, назови он вторую, ему бы односельчане безошибочно указали бы на наш двор, когда он еще был. Откуда пошла вторая фамилия? Предположительно, один из наших предков участвовал в походе и был на Дону или на Донце, с похода он не вернулся. Тогда, подобное, было, как и сейчас, не в диковинку.

Был ратник, или нет, но бился на Дону.

То половцы были? Монголы Едыгея?

Шел добровольно на войну?

По принуждению, семью свою жалея?

Сложил ли голову в бою,

Иль утонул при переправе?

Что знали про судьбу твою?

Был прав тогда, или погиб неправым?

Осталась одинокая семья…

Вдова детей вскормила и взрастила.

Опять война, и снова сыновья,

Сражаются с врагом, их ждет могила.

А войны нескончаемо идут,

Помногу раз в одно столетие,

И каждый раз жена и дети ждут

В семье совершеннолетия.

И предок, бывший на Дону,

(О ком в роду давно забыли),

Дал нам фамилию одну,

А власти нам другую подарили.

Мой прадед не участвовал в войне.

И в рекруты его не забирали.

Он мирно, дома ездил на коне,

Жена да снохи на него орали.

И сведений о нем почти что нет,

И должность скромная – подпасок,

Не знаю, сколько прожил лет,

И видимо, и жил-то он напрасно.

Мой прадед по отцу, Котельников Яков, по уличному Доничев (Отчество мне неизвестно) был государственным крестьянином. Судя по отрывочным сведениям, дошедшим до меня особой значимостью в обществе не пользовался. Исправно платя подати (десятую часть доходов батюшке царю, а десятую церкви) у него кое-что оставалось на жизнь. С моей прабабкой, Натальей Степановной (девичья фамилия мне не известна) он познакомился случайно, Инициатором брака была она, кстати Яков и был моложе своей опытной супруги. До знакомства она трудилась горничной, а потом служила в трактире, где должность ее была крайне разнообразной, и посудомойка, и уборщица, и официантка (полового в трактире не было). Половым назывался в «обжорках» и питейных заведениях официант. По-видимому, в трактире и произошло их знакомство