Посвящаю маме
Вертелецкой Екатерине Дмитриевне
ПРОЛОГ
– …На той же кочке подпрыгнул и автобус…
– Механик три тысячи седьмого, ответьте Гаёвке! – в ночной темноте кабины поездного тепловоза, надрывно тянущего состав с углём прямо на висящую низко над рельсами огромную полную луну, пронзительно пропищав сигналом вызова, молодым женским голосом перебила в клочья изжевавшего фильтр сигареты помощника машиниста рация.
– Это не Жанка, – пожилой машинист перевёл взгляд с горящих в лунном свете, как две раскалённые добела струны, рельс на взволнованного рассказом помощника, – или мне кажется? Ответь ей.
Помощник наклонился и взял трубку рации:
– Пятьсот девяносто, Зуев, слушаю.
– Механик, диспетчер спрашивает: без толкача проскочим?
– Проскочим? – помощник посмотрел на машиниста. Тот покачал головой:
– Скажи, что нет.
– Нет, – выдохнул в трубку помощник, – тяжело. Фёдорович, включайте коды.
– Рано, включу за переездом. Точно не Жанка, – машинист улыбнулся, – вечно я их путаю. Это баба Тамара, ей уже на пенсию скоро, а голос как у девушки. И сама ещё ничего.
– Диспетчер думал, что вы без толкача проскочите, – потрещав песком атмосферных разрядов, голосом девушки сказала рация.
– А ну дай мне, – машинист взял трубку. – Тамара!
– Да, Фёдорович, я слушаю!
– Если б твой диспетчер действительно думал, то толкач уже на станции стоял бы и ждал. У меня пятьсот тонн лишних.
– Ну и что? У Хащенко семьсот лишних было, но он поехал. Я ему номер толкача сказала, он в маршрут записал и поехал. И Добрецов поехал, и Перегняк…
– Во попривыкали, – качнул головой машинист и нажал тангенту. – Тамара, норма – две восемьсот, а у меня три триста тонн с гаком. Мне три года до пенсии осталось, и жечь тяговые двигатели из-за дурака-диспетчера я не буду. Так ему и скажи.
– Чего жечь, не погорят, все ездят, – трещала рация, – у Хащенко же не сгорели.
– И что он заработал, этот Хащенко? Ничего! А если б погорели, какой бы у него геморрой был? То-то! Скажи, что нужен толкач.
– Механик, на третий путь с остановкой, – после недолгой паузы сказала недовольная рация, – и ждём толкача. Если не проскочим сейчас, то ждём долго. Сперва пропускаем чётный, потом дизель, потом ещё один чётный, а потом приму толкач. Фёдорович, диспетчер не доволен.
– А кто там сегодня?
– Мухина.
– Понятно. Скажи, пусть в журнале приказ запишет, а мне номер скажешь. Как запишет, так и поедем.
– Какой приказ?
– На следование без толкача.
– Фёдорович, ты что, смеёшься?
– Нет. Просто плакать потом не хочу.
Рация запищала сигналом вызова, и далёкое сопрано сквозь треск помех пропело:
– Механик толкача по пятому пути, я – Семёновка, ответьте!
Тишина.
– Механик толкача, я Семёновка, ответьте!
– Слушаю, – после довольно продолжительной паузы сонным баритоном отозвался «толкач».
– Что, спите?
– У вас поспишь с такими стрелочницами.
– О, это Обморок Олег сегодня на толкаче, – прислушавшись, сказал машинист, – со мной помощником ездил. Бабник, каких свет не видел. Небось опять вагонниц щупал. Есть там одна такая, что у-ух! Разведёнка…
– Он сказал, стрелочниц.
– Ему всё равно.
– Механик, подкинете зерновозы под элеватор – и резервом на Гаёвку. На элеватор маршрут готов, – без выражения пело сопрано Семёновки.
– А составитель? – сонно баритонил в ответ Обморок.
– Составитель на хвосте. И ещё подвинете им цистерну с мазутом, хорошо?
– И всё?
– Не поняла!
– И всё, спрашиваю?
– Ну, там ещё думпкары по тупичку заберёте и пару «больных» на депо поставите, составитель знает.
– Как обычно. А нахрена они мне нужны, думпкары ваши? У вас свой маневровый есть, а я – толкач!
– Диспетчер сказал. А какие ко мне вопросы? И тюремную бочку из-под воды откинете на шестую, понятно? А потом по седьмой заберёте порожняк на Гаёвку, там вас ждёт поезд. Поняли?
– Говорила, резервом.
– Туда семь порожних.
– Восьминогих?
– Нет, платформ.
– Понятно.
– Верно, выполняйте.
– Верно, выполняю. Пусть Верка придёт, справку напишет.
– Придёт Иван Георгиевич. Верка говорит, что видеть вас не хочет. Плохо себя ведёте.
– Зараза.
– Что? Не поняла. Повторите!
– Верно, выполняю, говорю. Составителя вижу. Где стрелочница, кто сигнал давать будет?
– Сейчас я покричу по громкой…
Рация умолкла.
– Ваш помощник из отпуска выходит, и меня на следующий месяц на этот толкач садят, – сказал помощник, – коды!
Машинист щёлкнул тумблером.
– Включил. К Обмороку?
– Не знаю, наверное. Предупредительный жёлтый, мигает.
– Моргает, вижу.
Рация опять запищала.
– Механик нечётного, я – Гаёвка.
Машинист взял трубку:
– Зуев, слушаю.
– Фёдорович, слышал? Толкач по Семёновке манёвры делает.
– Слышал. Вместо того, чтоб тяжёлые выталкивать. Значит два, а то и три часа будем стоять.
– Будете.
– Во, порядок в стране – вывозники маршруты таскают, толкачи вывозку развозят, а поездники или нарушают, или стоят. Долго такая страна проживёт?
– Не ругайся! Диспетчер спрашивает: может, поедете?
– Только с толкачом.
– Говорит, домой не успеете, по Красной спать положат.
– Положат – не посадят. Скажи: стоим, ждём толкач. Или скажи: пусть меня по рации вызовет и сама скажет.
– Что ж она, ненормальная такое говорить? Все её переговоры на магнитофон пишутся.
– Ага, а если что, то я должен крайним оказаться, да? Значит, ждём толкач. Нам спешить некуда.
– Тогда приходи, чайку попьём.
– Да нет, спасибо, в другой раз.
– Небось, если б Жанка дежурила, ты б не отказался.
– Если б Жанка дежурила, помощник сходил бы. А я уже нет, по Жанкам не хожу – ноги болят.
– У тебя Женька помощник сегодня?
– Женьку на месяц сняли, на канаве работает. Новый у меня помощник, молодой парень, недавно из армии пришёл. Раз никуда не едем, то мы здесь, у себя пока позавтракаем и поболтаем. Он мне тут такие страсти рассказывает…
– Про Афганистан?
– Нет, про Советский Союз и советский стройбат.
– Тогда приятного аппетита, – сказала обидевшаяся, что пренебрегли её обществом, дежурная.
«Вот гад, – подумала она, – двадцать лет как ни остановка, так и бегал, а тут вдруг ноги заболели…»
А машинист сказал: «Спасибо», – повесил трубку на рычаг рации и посмотрел на по-прежнему жующего сигаретный фильтр помощника. – Ну что, рассказывай дальше.
– Входной – два жёлтых, – сказал тот.
– Жёлтых.
Тепловоз качнуло на стрелках.
– Выходной – красный, – сказал помощник и встал.
– Угу.
– Следуем под красный. Скорость за триста метров – не более двадцати, за пятьдесят – не более трёх.
– Ты эту болтовню для инструктора побереги, это я как Отче наш знаю, всю жизнь про это слушаю, миллион раз слышал. А вот про что ты только что рассказывал – такого никогда. Слышал, что в стройбате весело, но чтобы так…Ты лучше доставай тормозок, садись и рассказывай дальше. Да, такого я никогда не слышал. У нас теперь времени ой-ё-ёй, – машинист взглянул на часы, – дизель аж в полпятого, а за ним пока толкач доедет, ты мне многого порассказать успеешь. Только про автобус – это как-то грустно, даже не по себе мне как-то. А вот про «музыки не было и торжественности тоже» – это понравилось. У меня тридцать лет назад почти так же было. Давай маршрут, я сам запишу прибытие. Так, – машинист посмотрел на часы, – три ноль две.
Поезд остановился. За стеной, в машинном отделении, загремел включившийся компрессор. Помощник выбросил в окно изжёванный погасший окурок и снова закурил. Машинист перевернул маршрутный лист и посмотрел на оборот.
– Во! По Бутылкино забыли отметиться, штампик поставить. На обратном пути, если остановимся, надо бы не забыть, сбегать и ляпнуть, а то получится, что мы там на халяву манёвры делали. А ты начинай, начинай, как там? «Эх, выдыхая адский перегар», – да?
– Механик чётного дизеля, я – Семёновка! – ожила рация.
– Ж… м… х… …ов ш… х… …ушаю.
– Принимаетесь на второй свободный, сигналы открыты.
– Гр… …ит ш… ш… х…
– Верно, механик, выполняйте. И девочка выйдет, пакетик заберёте…
– Ф… ф… нот… пи… х… х…
– Всё шутите? Нет, не с кокаином.
– Вы… ш… х…
– Да, молодая!
– Х… ш… р… э… ш…
– Да, красивая!
– Ш… х… ш… …эх! Эх!