Глава 7
После кабака всей компаний пошли к Турицыну. Там от нечего делать (хмельного Василий дома не держал) разыграли несколько партеек в «карноффель»[4]. Ивану, как новичку, в картах везло. Хорошо, играли не на деньги, иначе бы Елисеев раздел трёх партнёров догола.
У Турицына же и остались ночевать.
Утром у всех, кроме Ивана жутко болела голова, гостеприимный хозяин лечил страдальцев капустным рассолом. На службу прибыли вчетвером, слегка пошатываясь от утренних порывов ветра.
Палач сразу ушёл отсыпаться. Надобности в нём сегодня не было. Допросы с пристрастием в Тайной канцелярии велись далеко не каждый день.
Хрипунов умел спать с открытыми глазами. Как сел в позе филина, так и остался сидеть, вытаращив зенки в стену напротив. Будто о чём-то задумался.
Турицыну, хоть это и была его обязанность, не хотелось показываться секретарю, и он вместо себя отправил Елисеева.
– Сходи, брат. Сделай милость. А то мне с такой рожей к нему лучше не соваться. Вот к полудню оклемаюсь, тогда и…
Договаривать не стал.
Хрущов был не один. На его стуле расположился Ушаков с донельзя озабоченным видом и что-то объяснял, жестикулируя. Секретарь внимал каждому слову всесильного главы Тайной канцелярии (разве что в рот не глядел), и время от времени делал пометки в большой книге, похожей на амбарную.
При виде Елисеева они странно переглянулись, будто о чём-то договариваясь, затем Андрей Иванович деловито кивнул. Тусклая мина с его лица разом исчезла.
– Вот что, Елисеев, сам Господь тебя сегодня послал. Сослужи-ка нам службу. Даже не нам, государыне нашей! – торжественно объявил Ушаков.
У Ивана аж запело на душе. Не в переписывании канцелярских бумаг видел он своё назначение. Хотелось проявить себя, заслужить почёт и уважение. Но для этого нужно было настоящее дело. А уж за Елисеевым не пропадёт.
– С превеликим удовольствием, ваша милость, – обрадованно сказал молодой человек. – Готов выполнить любое приказание.
– Тут, братец, понадобится не токмо рвение, а ещё и деликатность, – завёл издалека Ушаков. – Придётся расстараться.
– Расстараюсь, ваша светлость. Истинный крест, – побожился Елисеев. – За ради матушки-царицы к любому испытанию готов.
– Молодец, голубчик. Поедешь тогда в дом Алунтьевой. Знаешь такую?
Иван отрицательно помотал головой.
– Вот и познакомишься. Она же тебе и скажет, что нужно сделать. Знай, что поручение сие важности небывалой. Не каждый день Митридаты пропадают, – Ушаков усмехнулся.
– Неужто из родни кто-то пропал… Митридат этот? – спросил, загораясь служебным рвением, Елисеев.
– Можно и так сказать, – согласился Ушаков. – Ведьмы навроде Алунтьевых всегда с Митридатами эдакими в родстве состоят.
– Ведьмы? – удивился юноша. – Так может дело сие к Синоду имеет больше касательства?
– С ведьмой я погорячился, – смеясь, сказал глава Тайной канцелярии. – Алунтьева – хоть и перечница старая, но в колдовстве не замечена. Другие у ней таланты. Больно уж сказки хорошие рассказывает. За то её императрица наша привечает. Почитай, каженную ночь Алунтьева в спальне матушки Анны Иоанновны пребывает, чтобы развлечь императрицу сказкой какой или побасенкой. Потому и отношение к сей особе по возможности пиетическое.
– А Митридат кто? Тоже сказочник? – спросил сбитый с толку Иван, вызвав у Ушакова новый приступ смеха.
Правда, теперь глава Тайной канцелярии хохотал не в одиночку. Ему со всем усердием потакал и Хрущов. Отсмеявшись, Андрей Иванович пояснил:
– Митридат – любимый котяра Алунтьевой. На днях куда-то запропастился. Старуха от расстройства чувственного занедужила, во дворце ко мне за помощью обратилась, когда я у государыни с докладом был. Кому другому я бы отказал, а тут, братец, не отвертишься. Пищи, но выполняй! Любит уж больно матушка-императрица бабку Алунтьеву. Почитай с самнего детства знает, на коленках у ей когда-то сиживала, под колыбельные её почивала. Ну как откажешь?
– Никак не мочно отказать, – подтвердил Хрущов.
Ушаков продолжил:
– Такие вот дела, брат Елисеев. Енто тебе преамбула была, а теперь амбулу слухай: надо ехать к Алунтьевой и кота того сыскать.
– А ежели я не найду? – испугался Иван, у которого в голове смешались, не желая укладываться, старуха-сказочница, пропавший кот, государыня и Ушаков.
– Найдёшь Митридата. Из кожи вылезь, ужом извернись, но кота сыщи! Хоть вынь его да положь! – железным тоном произнёс генерал.
Иван щёлкнул каблуками.
– Слушаюсь, сударь!
– Сразу бы так. А то «не найду, не найду», – раздражённо передразнил Ушаков. – Прикажу – из-под земли достанешь! Служба у тебя такая, Елисеев. Помни, вьюноша!
Успокоившись, он откинулся на спинку стула.
– Для тебя уже экипаж приготовлен. На нём поедешь к Алунтьевой. Да поспешай! Промедление смерти подобно. Бабка сильно сдала. Коли умрёт от расстройства, матушка-императрица сему не обрадуется. Не подведи, брат Елисеев. Можешь поверить старику – дело государственной важности. И на носу себе заруби – в нашей службе малых поручений нет.
Вконец запутанный и расстроенный Иван вышел на улицу. Не такого задания он ждал – искать пропавшего кота какой-то сумасшедшей старухи. Велика ли будет честь тому, кто за это возьмётся!
У крыльца действительно ждал приготовленный экипаж – чёрная карета без гербов. Кучер, самой ни на есть учёной наружности, почитывал свежий нумер «Санкт-Петербургских ведомостей».
Не знал того Елисеев, что после его ухода Ушаков с Хрущовым чуть ли не перекрестились от радости. Молодой сопливый копиист был лучшим выходом из положения, чтобы и честь не уронить, и поручение выполнить.
Прибыв к дому старухи, Иван обнаружил, что попасть внутрь не может. Никто не открывал. Парадная дверь уже ходила ходуном от его ударов, однако к ней никто не спешил подойти, хотя жизнь в доме теплилась. Елисеев был готов побиться об заклад на что угодно.
Он уже подумывал вернуться обратно, упасть в ноги Ушакову (авось поймёт и простит), как вдруг увидел, что к дому подкатил ещё один экипаж. Ловкий лакей соскочил с запяток, подбежал к карете и распахнул дверцу перед… Иван не поверил своим глазам – с визитом к бабке-рассказчице приехала Катенька Ушакова.
Похоже, глава Тайной канцелярии в столь щекотливом деле решил задействовать не только подчинённых, но и красавицу дочь.
Отпустив своего кучера, Елисеев вежливо склонил голову перед девушкой.
– Здравствуйте, Екатерина Андреевна.
– Мы с вами не представлены, но, кажется, я имела возможность где-то вас видеть, – задумчиво наморщив лобик, произнесла барышня.
– Знакомство – дело поправимое. Разрешите представиться – Иван Елисеев, копиист походной ея величества Канцелярии тайных розыскных дел. А видеть меня вы изволили на днях в доме вашего батюшки, Андрея Ивановича.
– Что же за дело привело вас сюда?
– Чрезвычайной важности, – сказал Иван и густо покраснел.
– Это вас батюшка отправил искать Митридата? – догадалась Екатерина Андреевна.
Молодой человек покраснел ещё сильнее. Не в силах отвечать, он коротко кивнул.
Боже мой, какой позор, искренне думал Иван, решив, что падает в глазах красавицы куда-то далеко вниз, свергаясь на уровень муравьёв, жуков и прочих букашек.
Но девушка отнеслась к поручению на удивление серьёзно. Она, подобно своему мудрому отцу, прекрасно понимала важность любых просьб, исходящих от особ, кои в силу своего положения денно и нощно соприкасаются с государыней.
– Что же вы не входите? – спросила Екатерина Андреевна.
– Не открывают, – признался юноша. – Уж я стучал-стучал, колотил-колотил. Никакого ответа. Не ломать же мне дверь!
– Дверь ломать не надо, – кивнула барышня. – Дозвольте мне.
Она подошла к дому, заглянула в закрытое занавесью окошко, и тонко… нет, не сказала – пропела:
– Анна Петровна, голубушка! Откройте, пожалуйста. Это я.
И почти сразу дверь отворилась. На пороге появилась пожилая женщина с заплаканным, но очень добрым, простодушным лицом.
Екатерина Андреевна нежно обняла старушку, заговорила, утешая. Вместе они вошли в дом, выглядевший пустым. Ни единого человека прислуги, кроме зарёванной дворовой девки, в полной мере разделявшей горе хозяйки.
– Бяда, ой бяда-то какая! – сокрушённо качала головой девка.
– Не говори! – вторила ей Алунтьева. – Не знаю, за какие грехи такое наказание! Жаль Митридатушку. Уж такой ласковый был, такой добрый. На колени бывалоча прыгнет, колечком свернётся. Ты ему за ушком почешешь, а он довольный лежит, песенки поёт. А уж как рыбку любил! Я ить ему особливо рыбку варила, с солью. От несолёной токмо мордочку воротил. Курочкой тоже не брезговал. Крылышком похрустит, поиграется, клубочек по полу покатает. Чистое золото, а не кот. Второго такого вовек не сыскать.
Иван удивлялся. Надо же, сколько слёз из-за какого-то котейки. Потом понял, что для старушки пропавший Митридат всё равно, что семья – своих детей у женщины отродясь не было. Не послал ей Господь чада собственного. Нерастраченную любовь она всецело перенесла на пушистое существо, нагло сим пользовавшееся.
Девка убежала. Хозяйка повела Екатерину Андреевну и Елисеева в парадную комнату, где усадила на мягкие диваны.
Внезапно в пожилой женщине проснулся интерес:
– Что за молодой человек пожаловал с тобой, Катенька? – спросила она. – Не жених ли?
Ивана бросило в жар. Ему вдруг захотелось, чтобы дочь Ушакова ответила на вопрос утвердительно, хотя умом он прекрасно понимал – чего не будет, того не будет.
Екатерина Андреевна, потупив глазки, пояснила:
– Что вы, Анна Петровна! Рановато мне об женихах ещё думать. Сей вьюноша прислан батюшкой из Тайной канцелярии Митридата вашего разыскивать. Зовут его Иваном Елисеевым.
– Прости, Катенька, дурость мою бабскую! Не гневайся на старуху. Да и ты, Иванушка, прости: не то я болтаю, – повинилась Алунтьева.
– Не переживайте, Анна Петровна. Мы на вас не в обиде. Правда, Иван? – Девушка улыбнулась и лукаво посмотрела на Елисеева.
Тот чувствовал себя скованно, не знал, куда деть руки и ноги, потому отделался кивком.
– Видите, Анна Петровна: всё хорошо, – проговорила барышня. – Не переживайте за ради всяких пустяков. От этого токмо вред здоровью происходит.
Старушка успокоилась.
Зря Ушаков Алунтьеву ведьмой называл, решил про себя он. Анна Петровна скорее походила на бабушку: ласковую, уютную, кроткую, с которой так хорошо и покойно. У Ивана была как раз такая.
У неё он искал утешения в своих детских печалях и горестях. Она лечила его разбитые коленки, вытаскивала из пальцев занозы, доставала соринки, случайно залетевшие в глаз. И она же врачевала его душу, уставшую от чужих насмешек, когда Ивана дразнили за малый рост и сухость сложения. Именно бабушка помогла ему найти человека, который научил низенького сухонького мальчишку умению постоять за себя. Жаль, что учёба длилась недолго. Человек тот на одном месте не задерживался, ветер странствий постоянно подгонял его в спину. Но и тех уроков Ивану хватило, чтобы деревенские ребятишки бросили его задирать.
Мал да удал, говорили про паренька в округе. Вот и в Петербурге пригодились его умения. Правда, учитель наказывал драк избегать и не учинять их первым ни при каких обстоятельствах.
– Полагайся на ум. Махать кулаками – вещь нехитрая, – говорил он. – Мордобою я тебя научу, а вот думать никто не научит. Токмо жизнь.
Алунтьева позвала дворовую девку и велела приготовить гостям кофию. Пока готовились напиток и скромное угощение, Иван вспомнил, зачем собственно прислан. Хочешь не хочешь, надобно приступать к поискам, однако не с пустого же места их зачинать. Предстояло кое-что выяснить.
– Как давно пропал ваш котик, сударыня?
– Три дня, как не видели золотце моё ненаглядное! Три дня по ему горюю.
– А раньше с ним такое уже приключалось, али в первый раз запропал?
Старушка отрицательно мотнула головой.
– Не было такого раньше, господин хороший.
– Может, загулял котик? Натешится и придёт, – предположил Иван, хорошо знавший повадки котов. Их домашний любимец мог пропадать неделями. Потом возвращался худой, усталый, голодный, однако до-о-овольный.
– Митридат – домашний котик. С кошками не гулял.
– У него операция была хирургическая. Ещё в детстве лишили тестикул, и через то Митридат больше никакого весеннего беспокойства не ведал, – проявив неожиданную осведомлённость в щекотливых врачебных вопросах, пояснила Екатерина Андреевна.
Алунтьева кивком подтвердила её слова.
– Выхолостили мы Митридатушку. С той поры возле дома всегда лежал, на солнышке грелся. Далеко не убегал, а ежели отлучится по кошачьим надобностям – выйдешь на крыльцо, позовёшь «кис-кис», он и бежит, хвост трубой.
– В тот день он тоже на улице был?
– На улице, голубчик, на улице. Сидел, на птичек заглядывался. Я на минутку в дом зашла. Воротилась, а его и следа нет. Словно вода испарился. И какому же Ироду окаянному он приглянулся! – снова запричитала Алунтьева, и Екатерина Андреевна опять принялась обнимать, успокаивать женщину.
– Ясно, – протянул молодой человек. – Анна Петровна, какого окраса Митридат?
– Чёрный как сажа, ни единого белого волоска. Большущий, чижолый, я на руки яво едва поднимала. Пузо, боялась, надорву.
– А как его ещё от других котов отличить можно?
– Бантик у него на шее алый, шёлковый. Сама вязала.
– Бантик мог развязаться. Ещё приметы есть, Анна Петровна?
– Есть, как ни быть, – кивнула женщина. – Заметная примета – ушко у яво правое рваное. Собака кусила, когда он котёнком был.
– Уже что-то. Действительно, примета что надо. Чёрный кот с рваным ухом. Будет легче искать.
– Ты сыщи моего котейку. Обязательно сыщи. Чи живого, чи мёртвого, – попросила Алунтьева.
– Ну почему сразу мёртвого, Анна Петровна?! – возмутился Иван.
– Сердце вещует, – печально вздохнула женщина. – Злые люди моего Митридатушку украли.
– Тогда, с вашего разрешения, я на улицу выйду. Осмотрюсь, что да как, – попросил Елисеев.
Он несколько раз обошёл вокруг дома, внимательно оглядел места, куда по его разумению мог забиться домашний любимец. Покричал, покыскал. Митридата нигде не было. На зов никто не отозвался, разве что забрехала соседская собака.
Ивана сей факт не разочаровал. В лёгкий успех он не верил. Коли судьба ставит перед ним испытание, значит, надо готовиться ко всему.
Елисеев никогда не был настоящим следопытом. Так, нахватался по верхам от папеньки, заядлого охотника. Тот мог читать отпечатки на земле, словно книгу. И сыновей учил.
Иван решил вспомнить его уроки, внимательно всмотрелся в следы у крыльца и вокруг дома. Людей к Алунтьевой приезжало мало, много натоптать они не успели. Это облегчало поиски.
Тут ходили они с Екатериной Андреевной, эти следы женские – вероятно, Анна Петровна или её служанка.
Вот в слегка подзасохшую грязь впечатались мягкие кошачьи лапки – не иначе Митридат собственной кошачьей персоной. Здесь следы кота оборвались, что важно – рядом оттиск мужских сапог. Ага, бабушка Алентьева оказалась права, не обмануло её любящее сердце.
Кота похитили. Зачем – другой вопрос. Мало ли какое применение мог найти домашнему любимцу злой человек.
Левая ступня вдавлена заметно глубже – мужчина колченог, прихрамывает на правую ногу. Уже кое-что. Можно взять за отправную точку расследования.
Улица не шибко заселённая, значит, образ жизни тут почти деревенский – стоит кому мимо пройти, обязательно в окошко взглянут, проверят. Не мог тут хромой невидимкой проскользнуть. Кому-то да на глаза попался.
Елисеев определил, куда двинул стопы похититель и пошёл к соседскому дому, туда, откуда по-прежнему брехал цепной кобель. Авось, там что-то видели и в розысках помогут.
Пожалуй, впервые в жизни его охватил азарт, который принято называть охотничьим.
– Врёшь, колченогий! Никуда от меня ты не денешься! – воскликнул Иван, радуясь дотоле неизвестному чувству.
Вряд ли Ушаков ожидал, что его поручение вдруг пробудит в юноше струнку настоящего разыскника, готового не спать и голодать сутками, лишь бы напасть на разгадку тайны, и не важно, что первым его делом стал поиск похищенного чёрного кота.