Искусство и жизнь
Анекдот разоблачает красивую ложь о действительности.
Анекдот – это лакомство, кусочек свободного мышления.
Анекдот – это вид фольклора, это голос народа.
Анекдот одновременно комичен и трагичен.
Бывший артист рассказывает, за что его выгнали из театра:
– Не понравилось, как я читал стихи Маяковского на праздничном концерте.
Он продекламировал, как в тот раз:
– «Я знаю… – город будет? Я знаю… – саду цвесть? Когда такие люди в стране советской есть…» И я указал на сидящих в первых рядах.
С песней по жизни
На уроке литературы, помимо «программных» тем, нам предлагали написать сочинение на «свободную» тему. Любил я писать такие «опусы». Тем более что оценивались они как своеобразное произведение искусства, и на целый балл выше. Их зачитывали всему классу, брали на конкурс. Это было лестным для автора. У меня сохранились сочинения на свободную тему – светлая память о творчестве юношеских лет. Вот выдержки из сочинения на тему «Нам песня строить и жить помогает»:
«“Нам песня строить и жить помогает” – пели на стройке «нового мира» наши деды и отцы. Каждая советская песня для нас и сегодня является гимном, маршем, ораторией, прославляющей подвиги народа… С ними, “борясь и побеждая”, наш народ идет вперед, они укрепляют нашу уверенность в победе…»
«На развалинах прошлого нами были воздвигнуты дворцы культуры, где свободные люди сочиняют и поют новые песни. Появилась целая плеяда поэтов и композиторов-песенников, ставших любимцами советского народа. Вместе с ними мы воспеваем судьбы героев гражданской войны, как “боец молодой вдруг поник головой” и как разбито сердце комсомольца, который “честно погиб за рабочих”»…
«Мы поем песню о том, как “уходили комсомольцы”, и мысленно с ними “на Тихом океане свой…” заканчиваем поход…»
«На смену песням о гражданской войне пришли песни о Победе в Отечественной, о нашей цветущей Родине, “где так вольно дышит человек”, где звучат голоса энтузиастов о» буднях великих строек«…»
«Мы идем в кино не только смотреть, но и слушать новые песни. Выходя из кинотеатра, мы распеваем их. Они нас вдохновляют на то, чтоб “сказку сделать былью”…»
С таким восторгом я относился к произведениям песенного искусства. Только вот быль никак не становилась подобной сказке, и мы с детства поняли: «сказка – ложь…». А ложь рождает анекдоты.
Ирония и насмешки всегда бытовали у нас по поводу любимых песен. Память сохранила такие насмешки и шутки прошлых лет. Вот они – эти воспоминания.
Музыкальный работник детского сада довоенного времени рассказала: было дано указание разучивать с детьми «Интернационал». Дети исправно пели эту песенку, но в конце припева было трудно разобрать произносимый детками текст. Руководительница попросила отдельно спеть Вовочку. Вот слова, которые он спел: «И с Интернационалом воз пряников в рот людской». Детская логика победила «великую» идею.
Отец моего школьного друга отсидел за пение той же песни с такими словами: «Вставай, поедем за соломой, быки голодные стоят».
«Трудовые будни – праздники у нас…»
– пели прогульщики-алкоголики.
«С песнями, борясь и побеждая,
Наш народ на кладбище идет…»
– пели репрессированные.
Пели в школьном хоре:
«Комсомольцы – беспокойные сердца,
Комсомольцы – хопца-дрица хоп-цаца».
«Коммунизм не строит наш народ,
Сталин нас в могилу заведет».
«Эх, хорошо в стране советской жить!
Эх, хорошо в ней не убитым быть!»
«Край родной, навек любимый!
Где найдешь еще такой —
Все поют за упокой».
«Горит в сердцах у нас бутылка с керосином.
Идем мы в школу, чтобы двойки получать.
Пылает вся тетрадь, залитая чернилом…»
(на музыку «Марша артиллеристов»).
«Мы жрать хотим! – громко кричат народы»
(«Мы все за мир! – клятву дают народы»).
«Москва – Пекин! Мы жрать хотим!..»,
«Сталин и Мао скушают нас»
(«…слушают нас» – из песни «Москва-Пекин»).
«Будет людям счастье, счастье на века:
У Н. С. Хрущева много молока»
(«У Советской власти сила велика»).
«Сегодня мы не на параде,
А за продуктами в пути.
И мы колбаски этой ради
Можем долго так пройти!»
(«Марш коммунистических бригад»).
«Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей, морей.
Я другой такой страны не знаю,
Где так много тюрем, лагерей».
А вот еще случай. Мой товарищ по хоровому коллективу вдруг вообразил во всеуслышание: что если бы у Ульянова был псевдоним «Табуреткин» – как трудно пришлось бы поэтам при сочинении песен о нем. И он пропел: «Табуреткин всегда живой, Табуреткин всегда со мной…». Хохот стоял оглушительный, в хоре ведь голоса сильные. Долго после его шутки мы не могли спокойно репетировать эту песню.
Насмешек было много над текстом песен, но прекрасные мелодии мы пели вдохновенно – спасибо Дунаевскому, Кабалевскому, Соловьеву-Седому, Хренникову. А вот поэтам мы сочувствовали.
Известный поэт-песенник как-то сказал: «Нам песня выжить и жить помогала». И не только поэтам: певцам, пропагандистам, подпевалам и режиму в целом – тоже.
Мы – стихотворцы
В школе мы должны были заучивать стихотворения недоступного нашему сознанию содержания. Мы смотрели фильм о Сибири – «Сказание о земле сибирской», пели песни о трудовых подвигах сибиряков на строительстве гидростанций, читали в газетах о развитии сибирской науки. А тут – стихотворение Пушкина о наказании людей ссылкой в сибирские края. И появилась антипафосная пародия:
Во глубине сибирских руд
Сидят два мужика и…
Не пропадет их скорбный труд
И дум высокое стремленье,
А все пойдет на удобренье.
Сочиняли мы в детские годы веселые рифмы, не подозревая о том, что за ширмой «сказаний» живут в лагерях узники режима, «храня гордое терпенье» за «дум высокое стремленье».
На чем строились шутки в наши школьные годы? «А и Б сидели на трубе», «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан», «Я иду по ковру, ты идешь пока врешь, он идет пока врет, мы идем…» – такие прибаутки бытовали у нас при запоминании правил грамматики, физики.
Но вот мы начинаем учить наизусть стихотворения. В речь нашу вплетаются цитаты-пародии. Школьный туалет находился во дворе. «Пойдем со мной туда, куда не зарастет народная тропа», – звал меня друг, имея в виду туалет.
Свои великие строки поэт Некрасов посвятил пути из туалета в школу, а мы – в другом направлении.
В школе нас усиленно «шпиговали» стихами В. В. Маяковского. Это было время полуголодного бытия народа. Но о том, что у нас «и жизнь хороша, и жить хорошо», учителя требовали заучивать и декламировать на уроках и торжественных собраниях. А в промежутках и в неофициальной обстановке мы декламировали эти стихи по-своему. Жизнь свою мы называли «кучей, грязной и вонючей», пародируя поэму «Хорошо!». В противоположность восторгам поэта мы свидетельствовали:
«Рты поразинув,
стоим у магазинов.
Нет ни продуктов,
ни вин и ни фруктов,
сыров незасиженных,
хоть цены и
снижены».
Мы совершенно по-другому смотрели на блюстителей нашего благополучия:
«Пыль взбили
мордой губатой
в своем автомобиле
мои депутаты,
которых «моя милиция от меня бережет»».
И как бы мы не посмеивались над поэтическими заблуждениями поэта и потугами учителей, все же для нас была «жизнь прекрасна и удивительна». Славен будь, поэт, за эти слова!
Спектакль удался
Очередной юбилейный день рождения Вождя пролетариата наш народ праздновал пышно, с фантазией. Замысел работников культуры нашего города дошел до поистине фантастического решения: на торжественном собрании в театре оперы и балета поставить сцену пришествия «Вечно живого».
Для постановки был разработан сценарий действия, сопровождаемого песнопением хора и солистов под аккомпанемент симфонического оркестра. Изображать главное действующее лицо пригласили актера драматического театра, привыкшего к этой роли. Для увеличения «революционной массы» были мобилизованы самодеятельные хоровые коллективы. В числе хористов я попал на оперную сцену. Здесь я встретился с закулисной жизнью артистов, способных создать образ любого мифического героя в любом спектакле и на высоком профессиональном уровне изобразить чувства восхищения, восторга, ликования. Все они оказались веселыми, раскрепощенными людьми. Вот и сейчас, пока не началась генеральная репетиция, еще не перевоплотившиеся в предназначенные для них образы, облаченные в революционную одежду, актеры подшучивают друг над другом. Больше всех достается «Ленину»: то толкнут его, то по лысине шлепнут, то еще – неприлично сказать, что. Режиссер нервничает, успокаивает шалунов: «Отстаньте от Ленина! А ты, Ленин, сам хорош, замолчи и встань в сторонку!». Но вот репетиции позади, начинается спектакль. Каждое действующее на сцене лицо играет свою роль, поет свою песню, «Ленин» произносит всем известную фразу – «Товарищи! Революция, о которой так долго говорили большевики…». Ликуют на сцене, ликуют в зале – вся страна ликует.
Спектакль, задуманный главным постановщиком и режиссером, удался на славу.
После осуждения культа Сталина – разговор двух кинорежиссеров: «Вы знаете, актер Геловани всю жизнь в кино исполнял роль Сталина, теперь он волосы на голове рвет», – говорит первый. Второй сочувственно кивает.
«Нет, вы меня не так поняли: он готовится играть роль Хрущева».
Читаем запрещенную литературу
– В санатории был жесткий режим, как на корабле, – сравнивал моряк, получающий лечение после загранплавания. – В назначенное время, после отбоя, все мы должны были находиться в своих «кубриках». Свет гасили, но жизнь продолжалась: мореплаватель открывал заседание «литературного кружка». Он читал нам наизусть, причем, как я впоследствии убедился, не допуская малейшей неточности в тексте, рассказы Михаила Зощенко. Мы испытывали невыразимое удовольствие и удивлялись таланту исполнителя. Моряк же объяснил, что обстоятельства жизни в дальнем и многодневном плавании привели его к вынужденной начитанности. Дело в том, что старпом корабля назначил его судовым библиотекарем. В книжном фонде библиотеки была и «запрещенная» литература, которую личному составу выдавать на руки не разрешалось. Такие книги хранились отдельно до того момента, когда корабль заходил в иностранный порт, где, по установившейся традиции, его посещали гости. И всегда среди них находились любознательные персоны, которые интересовались не только флотским борщом, черным хлебом и компотом из сухофруктов. Они входили в библиотеку и искали там книги М. Зощенко и других ему подобных авторов. И находили: хранитель их творческого наследия перед визитом гостей, по указанию замполита, доставал из спецхрана и выставлял на видном месте запретные экземпляры. Но не только политрук давал указания хранителю нецензурной печати. Личный состав младшего ранга поручил своему товарищу заучивать тексты вредоносной литературы и регулярно их декламировать в ночное время, когда не дремлющие око и ухо замполита приостанавливали свою функцию. Так простой моряк нес в народ «разумное, доброе, вечное».
Так я впервые познакомился с творчеством Михаила Зощенко, который писал правду о народе, и неправду о котором писала в своем «историческом» Постановлении 1946 года партия.
Не удалось вождям утаить анекдотов о себе самих и о нашей жизни. Это искусство принадлежит народу.