Глава 5
Немецкая авиация трижды наносила удары по Южному городку. Хорошо, что мы вовремя большую часть боеготовых машин успели перегнать на другие аэродромы и в Минск, а то немцы нам всю полосу перепахали и десяток неисправных самолетов сожгли. Рыскали в воздухе, изучая обстановку, и их разведчики. Мы старались отгонять «птенцов Геринга» зенитным огнем и истребителями, но они упорно лезли к нам. Вообще это был полный «сюр». Немецкие бомбардировщики гоняли истребителей с немецкими опознавательными знаками. Путались не только немцы, но и наши зенитчики, сбившие несколько наших бортов и пропустившие тройку бомберов со стороны Барановичей на город и станцию. Центр города был разрушен еще в июне, так что основной свой груз «люфты» сбросили на станцию. Пострадало много работавших там людей. Так что новый, 1942 год мы встречали в делах и заботах, только под утро удалось пропустить рюмку французского коньяка из запасов Люфтваффе в честь праздника.
Всю первую половину января пришлось решать постоянно возникающие задачи и проблемы. Какие? Разные. В первую очередь связанные с обороной и закреплением отбитой у врага территории.
Я уже говорил, что не хотел надолго задерживаться в Лиде. Смущал меня большой отрыв от основных сил группировки – 160 км. А это вам не это! Кроме того, у моего отряда фактически не было флангов. Только небольшие группы бойцов и партизан, оставленные для прикрытия дороги на Минск. Планируя операцию, думал после разгрома гарнизона города, захвата и уничтожения аэродрома сразу отступить к укреплениям «старой границы», где и занять оборону, но не судьба. Сначала мои планы проиграли трофеям. Я не мог их оставить врагу, а уничтожать было жалко.
Зашел к Константинову, которому доложил о выполнении поставленной задачи. Разговор с ним был, как никогда, тяжел. Он ознакомил меня с положением дел группы войск. Они были далеко не так блестящи, как казалось со стороны. Положение группировки с каждым днем становилось хуже. Москва подкреплений в виде боевых соединений не присылала, что было и ежу понятно. Для переброски только одного стрелкового батальона без тяжелого вооружения требовалось не менее 45 транспортных самолетов типа Ю-52. Лишних транспортных бортов нашему командованию взять было неоткуда. Большинство транспортных самолетов ВВС были задействованы на поддержке остатков войск, находящихся в окружении в районе Вязьмы и Смоленска. Нас же поддерживал только транспортный отряд Паршина и часть МОАГ, а это капля в море. Сформированные из бывших пленных части на линии соприкосновения с врагом несли потери не только от врага, но и дезертирства. Все госпитали были «под завязку» забиты больными и ранеными. Не хватало продовольствия, боеприпасов, зимней одежды и медикаментов. Мы-то в Лиде, сидя на трофейных складах, этого не замечали, а в Минске все было очень сложно. Продовольствие, захваченное на складах в Минске, быстро сокращалось. Нужно было кормить не только военных, но и гражданское население. Возникли большие проблемы с обеспечением населения и частей топливом для обогрева домов. Пришлось часть прошедших «фильтр» отправлять на лесо- и торфозаготовки. Туда же отправили и пленных немцев. Город и его окрестности постоянно подвергались налетам авиации врага. Обе авиагруппы Особого назначения не справлялись с потоком эвакуируемых. Положение на фронте было тяжелым. Если на северном и северо-западном участках, где действовали мы, оно было более или менее нормальным, то на остальных участках обстановка была очень сложной. Прорваться к Логойску, Жодино и Осиповичам не удалось. Немецкое командование, маневрируя резервами, сдерживало наше продвижение. Тяжелые бои шли под Столбцами и Несвижем. Ставка же требовала расширения освобожденной территории. На бумаге группировка выглядела сильной, имевшей на вооружении авиацию, танки и артиллерию. На самом деле в строю было не более 32 тыс. человек военнослужащих и около 5 тыс. партизан, тонкой линией растянутых по линии фронта. Главной ударной силой были части, переброшенные из-за линии фронта. Основными проблемами в срыве нашего наступления Константинов считал слабую «сбитость» подразделений, отсутствие надлежащей разведки, «партизанщину», отсутствие необходимого боевого опыта у комсостава, освобожденного из плена (500 командиров скрывалось среди пленных красноармейцев в лагере на Масюковщине, еще около полутора тысяч находилось в «Zweiglager» на Переспе) и в штабах группировки. Тем не менее Михаил Петрович не унывал, говоря, что не все так плохо и есть время все поправить. Нам пока противостояли только тыловые, охранные и вспомогательные части Вермахта и полиции. Из-за этого группировке удается бить врага. В конце того разговора мы с ним обсудили дальнейшие планы действий моего отряда. Выслушав мое предложение об оставлении нами Лиды и отходе на линию «старой границы», генерал в этом отказал, сославшись на необходимость как можно дольше держать линию фронта дальше от Минска. Нужно было выиграть время для формирования новых подразделений и проведения мобилизации местного населения. Нам была поставлена задача – продолжать активные действия на всех направлениях, особенно на Барановичском и Слонимском. Требовалось провести разведку в направлении Гродно и Вильно, изучить возможность нанесения туда удара для освобождения пленных в местных лагерях. При этом подкреплений нам не обещали. Мы своей активностью просто обязаны были уверить немецкое командование, что основной удар группой войск будет наноситься из нашего района на север в тыл ГА «Север». Моего начштаба он так и не вернул, сказав, чтобы выкручивался сам – «не маленький, а он здесь нужен», Алексеева припахали в оперативный отдел штаба группировки…
Через сутки после встречи Нового года Акимов из Молодечно прислал мне около тысячи человек, сведенных в два штрафных батальона. Безоружных, ослабленных пребыванием в лагере и практически раздетых. И еще парочку таких эшелонов обещал. У меня своих прошедших «фильтр» было почти столько же. Хорошо хоть трофеи имелись. Пришлось преобразовывать «истребительный» батальон в полк четырехбатальонного состава. Комсостав для него брать из «старой гвардии» и из освобожденных из плена командиров. Часть «профильтрованных» выделили в подразделения тяжелого вооружения и для экипажей бронепоездов. Наиболее ослабленные были направлены для гарнизонной службы в Ивье, в села, расположенные вдоль автотрассы на Минск, и на железнодорожной станции по пути на Молодечно. Было у меня ощущение, что они нам еще там понадобятся. Не могли немцы не воспользоваться шансом и не попытаться перерезать нам пути отхода. Да и бойцам надо было прийти в себя. Кстати, это дало неожиданный результат – бойцы с помощью местных жителей нашли несколько десятков танков, автомашин и орудий, брошенных нашими войсками в ходе отступления и не найденных немцами, и их срочно потребовалось приводить в порядок.
С техникой вообще проблем было много. Я уже говорил про трофеи, их было очень много. Если с авиацией проблема решалась переброской исправных самолетов в Минск и дальше за линию фронта, то с наземной техникой такой фокус не прокатывал. Требовалось ввести в строй и модернизировать трофейные и найденные танки. Танки, что не смогли поставить в строй, пустили на бронепоезда или использовали в качестве БОТов в обороне города и аэродромов. Из остальных сформировали несколько танковых рот и тяжелую танковую роту на КВ. С модификацией особо ничего сделать не получилось. В основном навесили экраны, у легких танков наварили лобовую броню. На пару Т-34 и КВ с разбитых немцев установили командирские башенки, поменяли радиостанции и оптику. Вот и все…
Срочно требовалось решить вопрос с боеприпасами для КВ. 152-мм снарядов для гаубицы М-10Т было всего несколько сотен штук, а нам их требовалось много, чтобы укомплектовать все машины, да и резерв требовался. Проблему решили авиаторы. Они перебросили с аэродромов в Брянске нужное количество снарядов.
Были проблемы в «сбитии» подразделений, начиная с экипажей и кончая батальонами и полками, снабжении их всем необходимым; в проведении мобилизации местного населения и «зятьков», оставшихся здесь после летних боев; эвакуации раненых и больных и т. д. и т. п. А еще были бесконечные проблемы местного населения, от которых голова к концу дня раскалывалась.
Я уже не говорю о проблеме с пленными. Слишком много их собралось. У меня только в Лиде их было больше 600 человек, в том числе и женщин (Luftnachrichtenhelferinnen), что служили в подразделении связи на аэродроме, а также работали в борделе. Если с военнослужащими все было более или менее понятно, то с женщинами возник вопрос. Они вообще-то не были военными, хоть и носили установленную для них форму, но оружия не имели и по нам не стреляли. Для меня они были обузой, так как приходилось выделять охрану и помещения под размещение; медикаменты для лечения раненых; гонять народ, чтобы не устроили над женщинами насилие, и т. п. Единственное, что я мог сделать, так это отправить пленных, в том числе и женщин, в Минск под крыло Цанавы, под началом которого были лагерь и лазарет для немецких военнопленных в Пушкинских казармах. Мы с ним связались по телеграфу, и он согласился с моим предложением. Чем снял с меня большущий камень.
Кроме всего прочего, с меня никто не снимал руководства остальными подразделениями бригады, раскиданными на огромной территории. С Серегой и Григорьевым мы поддерживали связь по телефону и телеграфу, и я был в курсе их дел.
Акимову пришлось отражать удары со стороны Сморгони и Вилейки. Против него действовали немцы и латыши из гарнизонов Сморгони, Вильно, Вилейки и Докшиц. Бои шли с переменным успехом, его ротам и штрафным батальонам удавалось не только удерживать захваченные позиции, но и потихоньку продвигаться в сторону Сморгони. Пополнение к нему из дулага шло постоянно. Он мне, как и обещал, еще два батальона, сформированных из бывших военнопленных, прислал. В ответку я отправил часть трофеев, захваченных на станции в Лиде: оружие, танки и часть автомашин.
У Григорьева тоже все было в норме. Получив подкрепления из Минска и Молодечно, его боевая группа готовилась к боям. Батальоны занимали позиции на участке от Ивенца до Радошковичей. Боев с врагом у него не было, но с личным составом хватало проблем. Пополнение, прибывшее из лагерей, физически было слишком ослаблено. Практически ежедневно в санчасть приходилось отправлять по несколько десятков человек. Не обошлось и без умерших от болезней. В лучшем положении по сравнению с бывшими военнопленными были «зятьки» – окруженцы, прибывшие по мобилизации из окрестных сел. Именно на них политрук и делал ставку, направляя их на наиболее опасные места.
Вот с чем у меня не было проблем, так это со связью. Прикомандированные к бригаде спецы из наркомата связи во главе с пожилым старлеем сделали все, чтобы хоть в этом облегчить мне жизнь. Чаще всего связь была и с подразделениями бригады, и с городами, и с Минском, и даже с Москвой. Связисты использовали все, что только можно: железнодорожную связь (телефон, телеграф), линии связи, что были проложены до войны (военные и гражданские – интересно, где они только схемы прокладки нашли?), трофейные и наши радиостанции. Строго следили за соблюдением правил переговоров всеми абонентами сети. А уж как они виртуозно курочили неисправные самолеты в поисках запчастей к радиостанциям, можно только позавидовать. И людей для свой службы подбирали из бывших пленных профессионально. Сами проводили проверку кандидатов на техническую грамотность и забирали себе только лучших. Парни так смогли поставить процесс, что на них никто не обижался. Главное, что связь была.
Почти неделю после Нового года немцы нас практически не трогали. Слишком холодно было для активного ведения боевых действий. Морозы стояли под минус пятьдесят. Ограничивались поисками разведгрупп. Несколько таких групп мы смогли уничтожить и взять пленных. Одна сама перешла к нам. Обычно такие группы состояли из нескольких десятков человек – членов вспомогательной полиции (поляков, белорусов и украинцев) и местных жителей во главе с несколькими немцами. Они искали слабые места в обороне, вели разведку наших объектов. От пленных мы получили сведения, что немцы концентрируют силы вспомогательной полиции в районе населенных пунктов Белица, Селец, Березовка, Тростянка, куда перебрасывают подразделения полиции из-под Бреста и Люблина. Общая численность на этом направлении оценивалась в 2–3 тысячи человек. Примерно то же самое было на гродненском и вильнюсском направлениях. Туда прибыли батальоны «Шума», укомплектованные литовцами (3 батальона из Каунаса) и латышами (4 батальона). Чисто немецкие подразделения прибывали в Вильно, Гродно, Новогрудок и Барановичи. В основном это были различные резервные и охранные части Вермахта, подразделения жандармерии и части СС, прибывающие из генерал-губернаторства и Германии. В том числе Добровольческий легион СС «Нидерланды», прибывший с полигона «Арус-Норд» в Восточной Пруссии, укомплектованный голландскими и фламандскими добровольцами. Легион усилил гарнизон Вильно. Общая численность полка оценивалась в 2500–3000 человек. Еще одной прибывшей из Польши частью СС был зондер-батальон СС «Дирлеванген». Он расположился на железнодорожной станции Новоельня.
Ждать у моря погоды мы не стали. Как только морозы слегка ослабли, нанесли бомбовые и штурмовые авиаудары по местам скопления врага, а затем вновь ударили танковым батальоном, артпоездами и штурмовой пехотой. Бои были тяжелыми, полицаи везде сопротивлялись ожесточенно. Мы потеряли более двухсот человек только убитыми, десять танков пришлось отправлять в ремонт, один из поездов был сильно поврежден. И это при том, что у полицаев на вооружении были только трофейные «сорокапятки» и минометы. Разгромить полностью полицейские батальоны в Белице, Сельце, Березовке не получилось. Понеся значительные потери, они довольно организованно отступили. Преследовать я их запретил, нам бы то, что взяли, удержать. Не было у нас сил, чтобы завершить начатое. В итоге мы смогли существенно охладить пыл полицаев, но не их хозяев. Над Лидой и занятыми поселками все чаще стала появляться их авиация, а на бойцов сыпаться бомбы.
Для моих штабных удивительным было то, что немцы не помогли своим помощникам, не перебросили подкреплений, не поддержали артиллерией и авиацией. Лично для меня все было понятно. Зачем проливать «арийскую кровь», если есть куча «дурней полицаев», которые выполнят всю грязную работу. Чужими руками легче жар разгребать, да и «пушечное мясо» никто не отменял. Вот и гнало его вперед немецкое командование, сохраняя свои кадровые части для последующего удара и зачистки, одновременно с этим решая проблему ослабления наших войск.
Говоря о победах, нельзя не признать и неудачи. Самой крупной из них стали события в Лещенке Новогрудского района. Там у нас держал оборону и прикрывал дороги на Ивье и Воложин недавно сформированный сводный стрелковый батальон в составе противотанковой батареи, пулеметной роты «истребителей» и трех стрелковых рот, укомплектованных бывшими военнопленными, прибывших из дулага в Молодечно. Командовал батальоном присланный из Минска майор Харин, тоже бывший военнопленный, попавший в плен в октябре под Вязьмой. В качестве его заместителя и начальника штаба выступал командир пулеметной роты. Замполит батальона, командиры и политруки в стрелковых ротах были из числа вкусивших «пленного рая». Мне казалось, что вместе они вполне адекватные и грамотные командиры, способные выполнить поставленную задачу – не допустить прорыва к трассе. Напротив них в селах Налибоки, Кривоногово, Тростянка, Вселюб, Бенин располагался сформированный еще летом под Брестом батальон вспомогательной полиции, укомплектованный украинцами. Командовал батальоном пожилой лейтенант Вермахта. Все остальные командные должности занимали тоже немцы. Противник не имел тяжелого вооружения и средств усиления, кроме десятка пулеметов ДП. Из-за этого активных действий полицаи не предпринимали, несли гарнизонную службу, пили самогон и развлекались как могли.
Все изменилось, когда из батальона Харина к противнику дезертировала группа бывших военнопленных. Все они были с одного взвода. Ушли с оружием, перебив командный состав, вырезав дежурные пулеметные расчеты и передовой «секрет». Переходу способствовали ночь, метель и пьянство комсостава. Ушли не просто так, а предварительно изучив систему обороны села. Пропажу в роте обнаружили только во второй половине ночи, поиски дезертиров из-за плохой погоды оставили до утра. Продолжившиеся с утра поиски ни к чему не привели. Метель замела все следы. Дальше все было как по учебнику. Получив информацию о системе нашей обороны, расположении постов и подразделений, немцы несколько дней не предпринимали никаких действий. Харин и его люди поуспокоились, сняли усиление, правда, пить перестали. Через пять дней немцы подняли полицаев и под утро, обойдя и вырезав наше охранение, ворвались в село. Захватили батальон, что называется, со снятыми штанами. Сопротивление оказали только в школе, где располагались «истребители», артиллеристы и командный состав батальона. Часовой у орудий, услышав крики на соседней улице и заметив перебегающих от дома к дому людей в черных шинелях, поднял шум, а установленный на крыше школы «Максим» дал время бойцам занять позиции у окон. Бой шел больше часа. Полицаям так и не удалось захватить поселок полностью. На помощь обороняющимся подошли танкисты (на Т-26 и БА-6) из сформированной в Ивье танковой роты с конным эскадроном. Совместными усилиями они смогли выбить врага из поселка и заставить его отступить на исходные позиции. Три наших танка навечно застыли в селе. В итоге батальон потерял убитыми, ранеными и пленными больше четырехсот человек. Пришлось принимать срочные меры: командиров разжаловать в рядовые, а батальон пополнять людьми. Ну и планировать операцию по разгрому полицаев как дополнение к Новогрудской операции. Только вот проводить их мне не пришлось.
(РИ) Уже с 4 января в дневнике Ф. Гальдера идут записи об обострении положения ГА «Центр», в записи от 13 января говорится: «Наиболее тяжелый день!.. Положение группы армий стало еще более серьезным… «Штопка дыр!» Ожидать успеха не следует».
(РИ) Приказом от 9 января 1942 г. первого квартирмейстера Генерального штаба Вермахта генерал-лейтенанта Ф. Паулюса верховное руководство немецкими вооруженными силами уполномочило командование групп армий формировать в необходимом количестве вспомогательные охранные части (сотни) из числа военнопленных и жителей оккупированных областей, враждебно относящихся к советской власти.
(РИ) 15 января А. Гитлер дал разрешение на отвод войск. В директиве говорилось: «После того как не удалось закрыть разрывы, возникшие севернее Медыни и западнее Ржева, я отдал главнокомандующему группы армий «Центр» в силу его ходатайства приказ: фронт 4-й армии, 4-й танковой армии и 3-й танковой армии отвести к линии восточнее Юхнова – восточнее Гжатска – восточнее Зубцова – севернее Ржева. Руководящим является требование, чтобы дороги Юхнов – Гжатск – Зубцов – Ржев оставались свободны в качестве поперечной связи сзади фронта наших войск… Линию нужно удерживать…» Гитлер признавал: «В первый раз в эту войну мною отдается приказ о том, чтобы отвести большой участок фронта».