Еруслан Лазаревич
Первый еврейский богатырь на Руси.
Князь Владимир Красное Солнышко был сильно не в духе. Прямо с утра, когда он вставал с постели, под ногу ему подвернулась любимая собака, что и привело к княжескому падению. Как в прямом, так и переносном смысле. Чёртова зверюга рванулась в сторону, князь махнул руками падая, и на голову ему вылился ушат ледяной воды для умывания, который держал Васька-постельничий. Однако судьбе и этого показалось мало, обезумевшая от всего дикого безобразия собака, а шум и гам со стороны его обслуги был зело силён, прыгнула на постелю, где досматривала последние, сладкие сны жена. И, конечно, угодила точно в живот. А было в собаке пуда три. Что приключилось с женой князя Пелагеей, то ни в сказке сказать, ни пером описать. Кстати, это слово было, пожалуй, самым близким к её состоянию. Сначала вскочив на ноги и дико заорав спросонья, она зарылась в мокрые от её несдержанности простыни. Короче, обдудонилась благоверная! Промокла по-самое не балуйся. Это, если мужскую меру отсчёта брать. Ладно! Успокоил кое-как жену, переоделись оба, пошли в малую горенку завтракать. Oпять не слава Богу! Гонец прискакал. Да ещё чуть живой. Говорит: на Калине-реке твой обоз княжеский разграбили. Приступом взяли, стража по лесам и болотам разбежалась, а дани и выходы за тридцать лет, что в Орду везли, некий Змей Горыныч себе заграбастал. Так всем и объявил: Всё мне, мне, мне! А остальные, Орда там какая-то, на отрыжке перебьются. Потому, сейчас Руси ворог наиглавнейший есть я, мне и дани с неё собирать! А раз уж вы их собрали, то вот примите мои уверения в совершенном к вам почтении. Наше вам с кисточкой. Живите и не кашляйте! Адьё! И со словами этими, забрал в мешок огромный добычу и улетел. В сторону моря! Да ещё, гад такой, при этом шутихи цветные пущал и смердел богомерзко. Князю захотелось сесть на пол и расплакаться. Сдержался, всё же воином был, умел удары держать! Но, цепь, или там полоса, отнюдь не исчезла и не прервалась. Подумав, князь решил поручить разобраться со Змеем Илье Муромцу, в Орду послать известного своими дипломатическими способностями Добрыню Никитича, а здесь, для охраны и поддержания порядка оставить Алёшу Поповича. С чем и пригласил к себе в палаты всю поленницу богатырскую. Отобедать, да дела скорбные киевские обсудить! Так время обеда пришло, а никто из приглашённых не явился. И не придут. Илюшенька Муромец вторую неделю в запое, чертей своих гоняет, не до змеев. Добрыня на Почуй-реке в ходе патрулирования схватил почечуй, лежит в бане и страшно мается. А Алёшка, пытаясь выбросить корову чужую через забор, надорвался. Колдунья ему одна, Трындычиха, которая знахарка, грызь вправила, но, рекомендовала полежать с недельку. Одну, но всю. Полного для успеха закрепления! И из свободных сейчас есть второй сорт только. Чурило, свет Пленкович. Вольга некий, да недавно в ставку князя прибывший, неизвестный ранее никому на свете богатырь, некто Еруслан Лазаревич! Этого и давай, – услышал гридень, и вскоре богатырь стоял пред светлыми очами владетеля! Представься, – прозвучало с трона. И ответ не заставил себя ждать. Могу, – отвечал Еруслан. Сын честных родителей, родился по собственному желанию. От мужчины и, таки, женщины. Отец мой – цай стороны дальней. Цай! Я по буквам. Циля, Абрам, Рабинович с мягким кончиком. Еду, еду я по свету, у прохожих на виду, хоть и нет велосипеду, я конягой обойдусь. Тут размер немного ломается, с рифмой проблема, но, это – не в кассу кипеж. Вот, собственно говоря и вся история моей жизни. Могу стиры раскинуть ещё, но, только если желание ваше такое будет. Я, лично, никому не советую. Один автор так про меня и сказал: И в карты не садись, продаст! Обязательно! А ты – не садись! Кстати, историю со змеем этим слышал, готов служить. Однако, заметьте, я не вовсе совсем эгоист там какой. У меня в душе возвышенные чувства имеются. Любовь, огонь желаний. Так что давайте разом и оговорим размер моих посягательств на процент с вырученного! А змеюка что? Не впервой! Я со всякими говорящими змеями давно общаться привык. Отвлечёшь, и в морду его смаху! Ногою! Но, не нагою, а в сапоге. Язык у вас, не сразу и врубаешься. Так вот Змеище отбуцкаю и расплющу. В денежном отношении. Пять процентов со всей суммы меня устроят. По рукам? Ну, как, решили? Да, ты, братец, резов, – только и промолвил князь. Почесал в затылке и сказал: Согласен то я согласен. Tут заковыка одна есть. Как бы нам и рыбку съесть, и на коловрат не сесть? Ваще! То есть, дани – выходы все вернуть, а Орде не платить. Тогда ещё два процента подброшу! Подумаем, – послышалось в ответ, и никого перед князем не стало. Еруслан приступил к скорому исполнению намеченного. Трюхать верхами по незнакомой местности на лошадке, хотя бы и очень доброй, совсем новоявленному богатырю не светило. Чего для? Была у него одна задумка. Когда покидал царевич родные пенаты, то притырил у отца-батюшки пару бутылей, в которых сидели давно посаженные Сулейманом ибн Даудом джины. Вот к ним, в приливе военной и комерческой хитрости прибегнул богатырь. Отскакав поприще в сторону моря, Еруслан устроил привал, но, ничего не стал готовить, рассчитывая на полное гостеприимство джинов. Открыв перемётную суму, царевич одну из бутылей сильно взболтал, а затем и легко своей ладонью выбил пробку. Пошёл дым, который быстро сформировался в огромное человекоподобное существо, по-пояс нагое, в широчайших шальварах и туфлях с загнутыми носами. Явление плохо держалось на ногах и порывалось вернуться в бутыль! Стоять мине тута, – приказал богатырь. И услышал тихий, порой совсем прерывающийся голос: Ты, сука, мне чисто все печёнки отбил, креста на тебе нет. Кто ж так джинов извлекает? Открыл бы и ждал. Я сам могу вылезти. А ты чего? Я так и летел по сворачиванию, да и ещё с перекручиванием. У меня, може, внутрях затыка произошла, али перекос струи теперича будет! Гад ты есть после этого и поц! Но, всё равно, дано – слушаю и всяко повинуюсь. Садись, сявка, – послышалось в ответ. Прав ты, ох, прав. Нет на мне креста и быть то его не может. Во-первых, я иудей есмь, во-вторых, кто бы мычал, только не ты! Ты же идолище-поганище мусульманское! И скрипишь о не наших христианских ценностях, зеброидный утконос прямоходящий. Молчать! Смирно! Вольно! Рассчитайсь! На первый-второй! Бегом на месте раз-два, раз-два. Встать! Лечь, встать, лечь! Пришёл в себя? Теперь упал и тридцать раз отжался. На месте. Молодец! Стоять вольно! Вот в таком аксепте. Дыхание задержи! Равнение на меня. Всё! И, одновременно, на грудь каждой мимо проходящей четвёртой. Понял, черпак недоразлитый? Всё это проделавший джин, выглядел чуточку смущённым. Это чего было? – спросил он, – первое такое желание, или, может, все сразу? Ни одного совсем желания не было. Тренировка! Тяжело в учении, легко после. Если доживёшь. А ты бессмертный, так что и не убудет. Слушай сюда моё самое первое желание. Шатёр поставь, царицу шемаханскую, пожрать и выпить. Тут уж пришёл черёд удивляться Еруслану. Ага! – проговорил джин, – разбежался. Разрешите шнурки сначала погладить! Хрена! Не на того, брат, попал. Не по моему профилю все эти твои палестинские профитроли. Как говорят у нас в Аравии, «Кто имеет медный щит, тот имеет медный лоб. Поцелуй моего ишака в подхвостье.» Да, я джин, и не скрываю своей могучей сущности. Но, тебе должно быть хоть что-то известно. Мы все разобраны по мастям. Джины воды, огня, земли и воздуха. Так что вот! Я, вообще, редкий джин. Джин войны. Могу тебе по морде навалять, коня у тебя угнать. А про эту шемаханскую царицу и выпивку, не ко мне! «Мы, – говорит- таким делам вовсе не обучены, и, кроме мордобитиев, никаких чудес!» Как сказал про нас один создатель касыд и прочего устного народного и всякого иного творчества! Говори, может кого отмудохать надо? В полон взять? Из полона выручить? Три раза! Как у нас и положено. Могу одного и того же. И первое, и второе, и третье! Нам без разницы. Отработаю, гуляй рванина от динара и выше! На лице Еруслана Лазаревича явственно и зримо отразилась работа ума. Он встал. Слушай, босяк, – начал богатырь. Так и быть, иду твоим устремлениям навстречу. Облегчу труд неимоверный. Тебе и думать не надо будет. И желание вместо трёх одно! Годится? Джин от нетерпения начал, аж, пританцовывать на месте. Говори, – прогремело в воздухе. Даю вводную, – начал Еруслан. У князя киевского некто, Змеем Горынычем себя называющий отсос, попятил мешок огромный с имуществом. Да, улетая, тебя, джина, честил. Называл жёлтой лягушкой и червяком бесхребетным. И ещё рыбой треской копчёной лежалой! Надо этот мешок перенести по воздуху от Змея к князю в хранилище. Затем накостылять оному Змею по сусалам, заставить собрать всё своё богатство, да отнести в Орду. Там представиться, объяснить, что от князя и убыть! После чего, ты, естественно, всё проконтролируешь, «свободен, наконец, свободен, наконец, свободен!»! «Наконец» пишется слитно. Вот так, примерно. Приступить! И джин растворился в воздухе. А Еруслан, который Лазаревич, решив всё же оттянуться, открыл вторую бутыль. Видно, не везло сегодня не только князю. Из горла сосуда пошёл какой-то неправильной формы голубой дымок, и на свет явилось престранное существо, явно мужского пола, но, одетое в платье и с женскими украшениями. Слушаю, готов, легко повинуюсь, противный, – прозвучало уже в вечернем воздухе. Любые три желания направленные на удовлетворение моей сексуальной ориентации. Звучали эти слова в пустоту. Киевский богатырь Еруслан Лазаревич рвал когти в сторону моря. Посмотрев на мирно пасущуюся лошадь и сказав загадочные слова: «Кому и кобыла невеста!», – голубой джин направился к животному. «Пахло духами, где-то ковали что-то железное!»