Конкурировать надо на уровне мозгов
Читатель ждёт от прессы не столько эксклюзива, сколько ясности, убеждён Дмитрий Соколов-Митрич
Дмитрий СОКОЛОВ-МИТРИЧ // Фото Раифа БАДЫКОВА
Минувшая неделя для всего медиасообщества Уфы стала если и не знаковой, то точно очень неспокойной. На базе БГПУ имени Мифтахетдина Акмуллы с понедельника по четверг прошли мастер-классы известных уфимских журналистов, а также сотрудников журнала «Русский репортер». Одним из гостей, посетивших Башкирию с лекциями о сути журналистской профессии, стал известный столичный репортер Дмитрий Соколов-Митрич.
Незадолго до начала своего выступления он заехал в редакцию «Республики Башкортостан» и ответил на наши вопросы.
– Дмитрий, не знаю точно, как обстоит дело в федеральных изданиях, но в региональных нам очень часто приходится сталкиваться в процессе работы с рутиной, которая все больше и больше затягивает. Вырваться из нее довольно сложно. Возможно, причина тому – определенные рамки изданий и позиция учредителей. Каковы сегодня тенденции развития мировых СМИ, печатных прежде всего? Не хотелось бы, знаете ли, оставаться на обочине этого тренда.
– Да, в СМИ многое меняется. Но, как это ни покажется странным, журналистика становится интереснее. Та рутина, о которой вы говорите, постепенно уходит в прошлое. Все новостные порталы сегодня состоят, в основном, из информации, подготовленной так называемыми контент-менеджерами. В результате новости растут, как трава, но работа эта скорее кабинетная, у монитора компьютера. А задача именно журналистов, репортеров, становится более творческой, более интересной. И заключается она в том, чтобы создавать такой продукт, который нельзя сделать автоматическим путем. Шумовой эффект многих читателей попросту дезориентирует и заставляет обращать внимание на те издания, на те СМИ, которые объясняют им, что происходит вокруг, а не просто вываливают на них кучу новостей.
Люди устали уже и от социальных сетей, от того же Фейсбука, например. Сидишь, читаешь френдленту два часа и понимаешь в итоге, что запутался еще больше, чем уяснил для себя что-то. А вот потребность в серьезной журналистике обостряется.
– Однако последние события в соседней Челябинской области, связанные с падением метеорита, говорят, как минимум, об обратном. Все серьезные СМИ запаздывали с информированием о происходящих событиях на 2 – 3 часа, и люди ориентировались на соцсети – там оперативно в режиме онлайн можно было получить любую информацию.
– Тут невозможно не опоздать. Когда случается что-то из ряда вон выходящее – теракт, наводнение, метеорит падает, ДТП с участием высокопоставленного чиновника – все равно первым на месте окажется кто-то, у кого есть айфон. А есть он у многих. Человек снимает, выкладывает все это в сеть, естественно, туда люди побегут, будут смотреть. Но это калиф на час!
Возьмем тот же теракт, который случился в Домодедово. Даже президент России изначально узнавал новости из Твиттера, а не от своих спецслужб. Но я бы не назвал данную ситуацию отбиранием хлеба у журналистов, в любом случае подобные события требуют более детального изучения, более глубокого подхода.
Приведу еще пример – трагедия в Кущевке. Мы приехали в Кущевку спустя две недели после того, как все случилось, когда все уже там оттоптались и написали какие-то скороспелые материалы. Но мы приехали и сделали свой, серьезный репортаж, главная ценность которого была не только в том, что мы увидели то, что другие не увидели или не нашли, а в том, что мы предложили собственную версию событий, которую до того момента никто не предложил.
– Я читал этот материал. Вы действительно расставили акценты, которых какое-то время, до определенного момента, придерживалось и официальное следствие.
– Да, и в этом случае подход – кто первый успеет – уже не главное. Раньше основная ценность репортажа состояла в том, чтобы первым прорваться туда, где еще никто не побывал, увидеть то, что еще никто не видел, и быстро-быстро все это куда-нибудь выдать. Сейчас конкурировать со случайным свидетелем с айфоном бессмысленно, он все равно в большинстве случаев опередит. А конкурировать надо на уровне мозгов, учиться осмысливать события более глубоко и давать читателю не столько эксклюзив, сколько ясность.
– Таких СМИ немного.
– Немного, но именно они и выигрывают сейчас.
– Мне кажется, подобная тенденция характерна прежде всего для еженедельников. Ежедневкам трудно с ними тягаться в плане аналитики – у нас главное оперативность.
– Если взять для примера тот же «Коммерсант», то там каждый номер, как еженедельник. В каждом выпуске гораздо больше интервью, серьезных репортажей, эксклюзивной аналитики, чем пятнадцать лет назад, когда «Коммерсант» состоял практически из одних новостей. Все эти годы журналистика дрейфует в сторону тех жанров, которые считались прежде исключительной прерогативой еженедельников.
– Давайте поговорим о тиражах. Они падают как в региональной прессе, так и в федеральной. В районках очень тяжелая ситуация. А ведь раньше у некоторых местных изданий тиражи были гораздо выше, чем у любой республиканской газеты. Проникновение интернета там неглубокое. Есть у нас деревни, где до сих пор по ТВ два с половиной канала только показывают. Но люди все равно не выписывают и не читают местные СМИ.
– Что касается районок, то надо смотреть по каждому району конкретно. По моим личным наблюдениям, районная пресса очень сильно деградировала. Раньше я приезжал в какую-нибудь командировку и, чтобы получше разобраться в ситуации, приходил в местное издание, искал там людей своей крови – журналистов, с которыми можно было найти общий язык. Сейчас я перестал это делать, потому что в 90 процентах случаев это те же самые чиновники, еще одна районная пресс-служба. Сидят там, к примеру, бывшие директора школ или еще кто-то, но только не люди журналистского склада. Есть, конечно, и другие примеры. Я писал про одну женщину из поселка Ванино, так там районка независимая и тиражи у нее не падают, хотя и не растут особо.
Вообще, «шершавая» бумага, безусловно, теряет популярность. Но есть журналы, которые изначально были рассчитаны не на сиюминутный интерес. И там, насколько я понимаю, тиражи не падают. В «Русском репортере» они растут.
Да, газетам сейчас тяжело, им надо искать какие-то особенные ходы, новые пути к читателю. Я не могу сейчас готовые рецепты назвать, да и окончательная тенденция развития СМИ не ясна. Ну, допустим, кто мог предположить пять лет назад, что так удачно выстрелит Инстраграм? И кто, к примеру, даст гарантию, что через те же пять лет не загнется Фейсбук?
– Раз уж мы затронули сети, то из двух наиболее популярных площадок, я имею в виду Живой журнал и Фейсбук, где лично вам удобнее, комфортнее по ощущениям?
– К Фейсбуку я долгое время был вообще равнодушен и стал чаще в нем бывать лишь тогда, когда купил новый айфон. Но на самом деле я потихоньку остываю к сетям. Просто я понял, что они много дают, но и много забирают.
– Именно по этой причине я, например, закрыл свой аккаунт в Живом журнале.
– У меня, кстати, тоже есть знакомые, которые закрыли все свои аккаунты. Это страшно тяжело, как выяснилось, все равно, что бросить курить. Но те, кто выдержал эту ломку, – не жалеют.
Я чаще пишу в Живом журнале, а в Фейсбуке даю ссылки на эти записи. Что касается Твиттера, то не завожу его принципиально, иначе вообще погибну из-за нехватки времени. Да и ленту читаю лишь по диагонали, и в основном то, что действительно зацепило.
– Больная тема для всех СМИ – отношения с властью. Взять наше издание, мы государственная газета, но и для нас конфликтная ситуация с разного рода чиновниками – вовсе не редкость. Что уж говорить про независимую прессу? Вспоминается ваш материал, посвященный командировке в Удмуртию, где в одном из районов сложились очень непростые отношения педагогов с районным начальством. Местная пресса в конфликт не вмешивалась, понимая, что толку не будет. Вы приехали – и ситуация нашла свое решение.
– Если бы у нас сейчас не было интернета, то ситуация со СМИ очень напоминала бы ту, которая была в 70-х годах прошлого века. Прессу спасает то, что технически уже просто невозможно скрыть то или иное событие, те или иные факты. Невозможно их, как раньше было, замолчать. Но видно, что власть, вместо того чтобы принять складывающуюся ситуацию как должное, чтобы находить варианты управления этой ситуацией, пытается жить по-старому. Такое ощущение, что компьютер изобрели, а чиновники все равно на палочках считать пытаются.
Если взять для примера западную модель демократии, то она не менее управляемая, чем при диктатуре. Просто люди там научились прогнозировать ситуацию, делать из нее выводы, и в рамках этой системы стабильность в обществе достигается гораздо более эффективно, чем в рамках тоталитарной системы. Я не знаю, может быть, от природной лени это происходит, но не хотят у нас осваивать новые механизмы и управлять страной с их помощью. И поэтому, наверное, со стороны Госдумы у нас зачастую и звучат какие-то дурацкие инициативы. Я не понимаю, как они вообще представляют себе выполнение целого ряда своих законов. Они пытаются администрировать то, что в нынешних условиях развития общества администрировать просто невозможно. Ну пусть введут закон, чтобы не дышать. Но ведь его все будут нарушать.
– Или не курить.
– Или не курить. Да, приняли этот закон, но курить-то от этого никто не бросит, зато людей фактически провоцируют на нарушение. Вот в аэропорту курительные комнаты не работают, так люди идут в туалет и там курят. Что остается делать? Если человека загоняют в угол, он нарушает закон. Правовая культура не в частоколе запретов, а в том, чтобы создать человеку условия для нормальной жизни и нормального развития. Поэтому если и с прессой они пойдут по такому же пути, то сами же от этого и пострадают.
– Так боятся сегодня чиновники прессу или не боятся? В регионах, надо признать, федеральных журналистов побаиваются.
– Пресса сегодня для чиновников – это определенный элемент непредсказуемости. Они думают: вот приедет кто-то из Москвы, напишет что-то, а потом какое-то, еще большее, начальство прочитает и кулаком по столу стукнет. Рисковать чиновники не хотят, не любят они этого. Поэтому, на всякий случай, стараются минимизировать последствия. Но если и дальше они пойдут по пути закручивания гаек, то тот фактор, о котором я писал в репортаже про Кущевку, обострится еще больше. Проблему, которую можно решить на месте, нельзя замалчивать, нельзя доводить ее до космических масштабов и дать ей вылиться в такие ужасные последствия.
– Вот еще одна тенденция, так характерно проявляющаяся и в регионах, и на федеральном уровне. Дмитрий Медведев на днях заявил, что огорчают его СМИ. А чего они, чиновники, вообще ждут от нас, прессы, как думаете?
– Работа с прессой – трудоемкая работа. Пресс-служба должна не только пресс-релизы писать, а потом звонить в СМИ с вопросами: «Почему вы там у себя чего-то не то понаписали?». Должна быть у них хотя бы попытка донести до журналистов логику тех или иных действий власти. Ведь у каждого начальника управления есть сегодня свой пресс-секретарь, и все равно каждый раз нам приходится добиваться от них информации, которая вносит дополнительную ясность в происходящие события. Но ведь ее приходится из них клещами вытаскивать! Власть привыкла к тому, что проблемы с прессой надо решать, либо подкупая ее чем-то, либо давя на нее. Никак не может власть усвоить, что надо учиться разговаривать, объяснять, потому что в большинстве случаев прессе необходимо именно понимание происходящего. Но вместо этого работники пресс-служб действуют как чиновники. Я не идеализирую журналистов, коллеги тоже разные бывают. И в 90-е годы некоторые из нас себя скомпрометировали, слишком уж много было «заказухи» в СМИ. Но власть – это прежде всего коммуникация. Задача власти – убеждать журналистов в верности своих действий или решений, чтобы журналисты, в свою очередь, транслировали это дальше. Как только власть исключает для себя возможность общения, это уже не власть.
– А вам предлагали «заказуху»?
– Знаете, когда я был молодой и бедный, я, быть может, и пошел бы на это, но тогда мне никто не предлагал. А потом мне стало что терять. Репутацию, прежде всего, и когда стали поступать подобные предложения, я отказывался.
– Какой вообще должна быть зарплата журналиста, чтобы он спокойно мог заниматься своим делом, а не зарабатыванием денег на «джинсе» или на каких-нибудь подработках?
– Тут играет роль не только порядок цифр – рублей и копеек. Здесь как с учеными: ведь почему они уезжали за рубеж? Не потому, что им там платили больше, а потому, что там есть возможность заниматься наукой. Также и с журналистами. Разница зарплат в 20 тысяч рублей или в 100 тысяч рублей в «джинсоемкости» особой роли не играет. Человек, получающий 100 тысяч на скучной работе, будет думать: все равно я какой-то ерундой занимаюсь, так лучше я буду ею заниматься, но получать дополнительные деньги, размещая «джинсу». А если человек получает 20 – 30 тысяч, но при этом горит на работе, ему интересно, у него есть возможность развернуться – он не уйдет в «джинсу» и пиар. Любой заказной материал налагает какие-то ограничения, в рамках которых трудно написать хороший текст. И человек тогда затачивается на работе, на репутации, даже за сравнительно небольшие деньги.
– А политические взгляды? Я не имею в виду, что журналист либерал по духу своему или, допустим, консерватор. Но должен ли он выражать интересы или быть членом какой-то партии?
– Мне кажется, не должен. Естественно, любой журналист не такой белый и чистый, как бумага. Человек всегда является носителем каких-то определенных ценностей и принципов, но одна из профессиональных задач журналиста – это умение держать свои взгляды при себе. Не должны над журналистом довлеть стереотипы. Это нормально – иметь способность, в течение жизни менять свои взгляды и убеждения, и это не конформизм, а признак интеллекта. Если человек еще в детстве прочитал какую-то книжку и решил, что с этого момента он будет поступать именно так, как в книжке написано, и не сходит с этой позиции, – это клинический случай.
– Сегодня на факультеты журналистики огромные конкурсы. Дети, окончившие школы, идут туда с горящими глазами, мечтая реализовать себя в журналистике. А на выходе мы получаем нечто невообразимое. Что происходит? Студентам не хватает практики во время учебы? Даже короткую информацию они не в состоянии подготовить. Доходит до того, что первое, о чем слышат вчерашние студенты в любой нормальной редакции, – требование забыть все, чему «учились» в течение этих лет. Может быть, вообще отменить журфаки? Брать в редакцию всех желающих на стажировку и смотреть через полгода-год, что из человека получится?
– В приказном порядке журфаки, конечно, не закроешь, да и не надо этого делать. Но проблема есть, и появление моей книги «Реальный репортер» вовсе не случайно. Я сам окончил журфак МГУ и прекрасно знаю, что самое слабое звено в образовании – это профессиональные дисциплины. Никто не понимает, как именно их преподавать. Я ничего не хочу сказать про башкирский журфак, просто не знаю ситуации здесь, но в других регионах видел уровень деканов журфака, общался с ними, и мне просто страшно становилось – чему же они там студентов учат? Поэтому образование, которое дают факультеты журналистики, – это какой-то странный продукт.
Но самое ужасное, что можно подцепить на журфаке, так это всерьез верить, что тебя там учат журналистике. Научить писать человека невозможно. Чтобы человек умел писать, он должен много знать, многим интересоваться. Умение писать – это некое чудо, которое невозможно запрограммировать. И я в своей книжке не учу писать репортажи, мне хотелось бы, чтобы у человека просто пробудилось желание к творчеству.
В редакции «Русского репортера» 90 процентов журналистов – тоже не журфаковцы. И вообще, когда человек приходит с желанием сотрудничать и приносит свои тексты, мы не спрашиваем у него, что именно он окончил. Смотрим на текст. И если он прекрасен – берем.
– Даже если к вам придет механизатор или пэтэушник?
– Да ради бога! Ведь журналистика формируется и из таких качеств, как проницательность, например. Этому вообще нигде не научишь. Даже в школе милиции можно научиться делать репортажи потому, что там есть изучение основ оперативно-розыскной деятельности, которые вполне могут пригодиться при написании материала.
– И, скажем прямо, журналистика не предполагает привычного всем распорядка дня – с 9 утра до 6 вечера.
– Конечно.
– Дмитрий, скажите, если не в журналистике, то где вы могли бы реализовать себя еще?
– Если честно, я в журналистику случайно пришел. Я убежден, что когда человек приходит в профессию случайно, то плюсов тут гораздо больше, чем минусов. Есть такой синдром журфаковца – изначальная настроенность на успех и популярность. А это психологически все время давит: смогу или не смогу? И заставляет делать кучу лишних движений. А когда человек приходит в профессию, что называется, «на дурака», ему легче психологически. Не закабаляет его ничто… Учась на журфаке, я собирался заниматься литературной критикой, и если бы мне тогда сказали, что буду репортером, я бы сильно удивился.
Еще я писал стихи, но ровно до тех пор, пока не потерял для себя понимание – для чего оно мне нужно. Пока я разрабатывал какие-то темы литературные, мне было интересно. Если вновь возникнет ощущение, что мне это необходимо, возможно, все вернется. Еще я в детстве учился в музыкальной школе и страшно не любил данное занятие. А на первом-втором курсе у меня вдруг проснулся интерес к музыке, и я даже всерьез подумывал о том, чтобы уйти в эту область.
Еще иногда возникает желание заняться каким-нибудь бизнесом, не связанным с журналистикой. Но чем старше становлюсь, тем больше на все это нужно усилий. Я понимаю, что всю жизнь репортером быть невозможно – человеку с возрастом свойственно решать другие задачи и вопросы. И я тоже ищу для себя какие-то пути выхода из профессии, но пока не вижу их.
Конец ознакомительного фрагмента.