Когда не помогает космос, выручает сила воли
Народный артист России Константин Хабенсксий рассказал о себе и о том, почему он столько времени уделяет подрастающему поколению
Константин ХАБЕНСКИЙ // фото Раифа БАДЫКОВА
Встреча с ним долго откладывалась – сказывался крайне напряженный график Константина Хабенского во время его очередного приезда в Уфу на фестиваль детских театральных студий «Оперение-2013». Иногда даже казалось, что разговора с ним не состоится вовсе – настолько плотным было его расписание. Однако повезло. В один из июньских дней позвонила Гузель Абушахманова – куратор фестиваля – и сказала, чтобы мы приезжали, у Хабенского появилось «окно».
Артист поначалу показался нам совсем не таким, как в кино, – слишком уж уставшими были его глаза. Но потом, в ходе разговора появились и эта знаменитая, сводящая с ума наших женщин улыбка, и потрясающая, тонкая и всегда к месту ирония. И сигареты – одна за другой.
Про полёт души…
– Константин Юрьевич, вы родились и учились в Ленинграде. Этот город, по сути, синоним самого слова «культура». Но вы часто бываете в различных уголках России, скажите, есть разница в мировосприятии и мироощущениях людей, живущих в разных регионах? Чем, например, Уфа отличается от вашего родного города?
– Давайте оставим за скобками нашего разговора такую глобальную тему, как поиски культурной столицы. Иногда Санкт-Петербург таковой является, иногда нет. Иногда культурной столицей можно назвать Нижний Новгород, иногда – Воронеж. Это, на мой взгляд, такое в хорошем смысле слова соревнование, когда есть явные города-лидеры, Уфа – в том числе, способные подхватить факел живого искусства, нести его, а уже за ними подтягиваются другие. А что касается менталитета населения различных регионов, живущего, кстати, в разнящихся климатических условиях – естественно, все это присутствует и сказывается.
– Я почему коснулся менталитета жителей разных регионов… Иной раз так случается, что даже в стоящих рядышком, по соседству, двух деревнях народ по-разному мыслит.
– Все это я ощутил на своей собственной шкуре. У меня очень много гастролей, я имею в виду гастроли с театром МХАТ, и восприятие одного и того же материала в разных городах различное. Но, слава богу, оно всегда и везде искреннее. В этом смысле, может быть, в Питере самый взыскательный и строгий зритель – всегда считалось и считается сейчас, что удивить чем-то, а уж тем более покорить Петербург театральный очень сложно. Всегда на проверку туда выезжают сомнительно-звонкие спектакли из столицы нашей Родины и – либо с треском проваливаются, либо получают путевку в жизнь. А вот что касается непосредственно моей истории образования в восьми абсолютно непохожих друг на друга городах детских студий творческого развития… Наверное, это и есть попытка при любой ментальности и любых обстоятельствах в жизни страны или какого-то отдельного города создать некий островок людей, которые разговаривают на одном языке. На языке полета души, назовем это так. Пускай это небольшая часть молодежи, живущая в этих восьми городах, но она уже есть, и я с ней общаюсь. И к этому островку кто-то быстрее, кто-то с опозданием, но, так или иначе, подтягивается. И слава богу, что все это происходит.
– Желающих заниматься в ваших студиях, это очевидно, огромное количество…
– К сожалению, я не могу всех научить тому, что умею. Те ребята, которые учатся в 49-й уфимской школе, – им повезло. Но в жизни так бывает. Это такой закон удачи – есть везунчики, а есть те, кому не везет. И, опять же, есть дети, которые смогли преодолеть определенный этап, первый, затем второй год обучения, и остались. А есть такие, которые из лени или других каких-то соображений свой шанс профукали. Но они пошли своей дорогой, ничего страшного – у каждого свой путь. Этой осенью, я надеюсь, если у нас все получится, мы откроем в Уфе городскую студию творческого развития. И, опять же, она не сможет вместить всех желающих, но, мне кажется, что от нее будет большая польза городу и тому делу, которое мы делаем.
– Актерскую студию?
– Актерские дисциплины, прежде всего, помогают выявить у детей новые грани их личности, дают им новые возможности для развития. И, не делая из них актеров, мы пытаемся сделать свободных, умных, обаятельных, думающих людей.
– Разве можно этому научить?
– Да, и поэтому из стен нашей школы выходят в жизнь люди не шаблонные. Проходя все этапы обучения в студии, ребята понимают, что актерство – это не просто «красивая» жизнь. Это работа, это труд. А с тех, кто приходит к нам в розовых очках, – мы эти очки снимаем. Кто-то проходит этот путь и идет дальше по жизни с тем багажом знаний и умений, который они приобрели в школе, семье и студии. Ну а те, у кого не пропало желание идти по нашей нелегкой, и далеко не всегда красной дорожке, наоборот, закаляются и уже четко представляют себе, чему будет посвящена их жизнь в течение 4 – 5 лет обучения в театральных вузах.
…и умение плавать
– Ни в коей мере не хочу оспорить вашу позицию, Константин Юрьевич, но не задать этот вопрос не могу. Надо ли создавать какие-то особые условия для талантливых детей? Талант всегда пробьет себе дорогу. Взять, к примеру, вашу собственную творческую биографию – ведь никто вам не помогал. Это, знаете, как плавать научиться – кинули тебя в воду, и, если ты поплыл, то молодец. Ну а если не поплыл…
– Я вам все сейчас объясню. Не думаю, что большинство из нас, но каждый второй именно так учится плавать. Но даже если кого-то, не умеющего плавать, бросают с лодки, а он начнет тонуть – вы же его спасете? И здесь то же самое. Надо или не надо, это уже другое дело. Я хочу подчеркнуть, что это все бесплатно для детей, что это социальный проект. Это дополнительное образование, воспитание. А надо или не надо воспитывать людей, которые через несколько лет придут в нашу жизнь как профессионалы? Я думаю, что надо.
– А вас часто из лодки выбрасывали?
– Хватало.
– Спасал кто-нибудь или сами выплывали?
– Если буквально, то физически один раз спасли. А если образно… Да, выбрасывали часто, но у меня были хорошие учителя, и не только в театре, но и по жизни, благодаря которым, как мне кажется, я если не научился плавать окончательно, то какое-то время на воде все равно продержусь.
– Предлагаю перейти от метафор к более конкретным вещам.
– Нет ничего более конкретного, чем метафора.
Не нужно повторяться
– И все же. Готовясь к роли, входя в нее, вы ведь не только сценарий читаете, но и биографию своего персонажа? Взять того же адмирала Колчака – вы очень органично смотрелись в этой роли на экране.
– Знаете, если бы я вошел в роль Колчака, то, наверное, сошел бы с ума. Сыграть человека, который в 22 года страдал ревматизмом, – это можно попробовать на уровне собственной физики и пластики, но сыграть человека, который знал восемь языков и мыслил соответственно – это уже сложнее. Работая над Колчаком, мы сделали такой обобщающий образ офицера, который отвечает за все слова, что произносит. Если он говорит «люблю», значит, действительно любит. Если говорит «да», значит – да, «нет», значит – нет. Это было сложно потому, что в нашей жизни, в наше время, мы привыкли слово «да» понимать как «нет», а слово «нет» понимать как «да». Мы привыкли бросаться словами «любовь» и «смерть». А такое слово, как «Отечество», вообще исчезло из нашей речи. И вот если получается сказать эти слова, если они остаются в памяти зрителя, то значит, нам хоть что-то удалось.
– Мне кажется, что вы не очень дорожите своим адмиралом?
– Мне нравятся неожиданные предложения, которых у меня в жизни еще не было. Мне нравится справляться или не справляться, и если конкретно вам запомнился этот персонаж, это не означает, что я всю жизнь должен ходить в образе адмирала. Да ведь люди тогда скажут, что я сумасшедший. Я горжусь тем, что попробовал себя в этой роли, мне очень приятно, что эта работа запомнилась лично вам, но – такова моя профессия. Я сыграл, отложил и пошел дальше. Я хочу делать то, чего у меня еще не было, и при этом, желательно, не повторяться. Вот и все.
– А чего у вас еще не было? Журналистом вы были, писателем были, даже пиарщиком были. Что дальше, чего вам хочется?
– Если бы мы в фильме «В движении» сосредоточились на профессии «журналистика», тогда бы сняли немного другой фильм, а мы все-таки снимали историю человека. Если бы мы снимали историю профессии, то я уверяю вас, что вы, как зритель, очень быстро это поняли бы. Но я, разговаривая с режиссерами, еще в самом начале пути всегда пытаюсь договориться, о чем конкретно мы делаем фильм. Либо это техническая какая-то вещь, либо, все-таки, это изучение души. Меня же не учили водолазной профессии, меня не учили быть летчиком-истребителем, меня не учили управлять кораблем. Но, так или иначе, я, конечно же, всегда смотрю, как себя ведут эти люди, что конкретно они делают. Но углубляться и изучать какую-либо профессию не входит в мои планы, в противном случае на это уйдет вся моя остальная жизнь. А чего я жду? Я не сижу и не гадаю на ромашке, а занимаюсь какими-то своими текущими вопросами, которые планирую на год вперед.
– А какие у актера Хабенского есть интересы в жизни? Чисто человеческие – какое радио слушаете, какие газеты читаете, какие ТВ-каналы смотрите?
– Радио – по настроению, к газетам отношусь спокойно, иногда заглядываю в какие-то кино– или театральные рецензии, но всегда отталкиваюсь от того, кто их пишет. Сегодня очень много людей, которые считают себя знатоками нашей профессии, но они оценивают нашу работу через призму того, как сами воспринимают мир. И такого самолюбования, к сожалению, большинство. Много людей просто некультурных, которые считают себя журналистами, которые считают, что имеют право критиковать других, при этом сами из себя ничего не представляют, являясь лишь тусовочным материалом на модных вечеринках, на модных показах или на модных премьерах. Только избранные люди – их единицы – которые честно, а иногда и жестко, но занимаются критикой того, что мы делаем. Вот на этих людей я обращаю внимание и стараюсь слушать их замечания. Тем не менее в наших творческих студиях существует такая форма общения, как газета – каждая студия раз в квартал делает свою газету, знакомит читателя со своей жизнью, работой. Потому что бумажная газета – это такая тактильная вещь, ее можно потрогать, ее можно сохранить, ее можно погладить, в отличие от интернета. Часть тиража остается в студии, а часть разлетается по семи городам, по остальным студиям. Мне кажется, что это очень правильная вещь, и она опять же настроена на творчество, на фантазию.
Всё зависит от мастерства
– Приступая к работе, к любой работе, не обязательно к роли в театре или в кино, вы программируете для себя какие-нибудь результаты? Вот фестиваль «Оперение» – чего вы от него ждете?
– Я всегда жду каких-то внутренних побед и открытий. Какого-то внутреннего щелчка, когда я понимаю, что сам перешагнул очередную маленькую ступеньку, сам стал чуть-чуть лучше и сильнее, справился с той или иной творческой проблемой, которая, на мой взгляд, когда-то не была решена, а сейчас решилась. Глядя сегодня на детей, на их выступление, на их фантазию, я все это для себя записываю. И, не побоюсь этих слов, счастлив и горд оттого, что мы затеяли всю эту историю три года назад и что она сейчас дает такие потрясающие результаты. Приезжают мои коллеги, гости, которые никогда не видели, а только слышали, чем мы тут занимаемся, и разводят руками и говорят: «Ах! Ох! Что же это такое!». А я горд и счастлив оттого, что наши дети переходят на очередной уровень.
– А если бы вы не услышали эти «ох» да «ах»?
– Надеюсь, что у меня пока не сбит творческий прицел и прислушиваюсь, прежде всего, к внутренним ощущениям. Да и коллег своих я зову не для того, чтобы выслушать их мнение, а для того, чтобы поделиться с ними своей радостью. Наши дети – это космос. Они могут ошибаться, идти в неправильную сторону, но они уже научены тому, как следует воспринимать похвалу или строгие замечания. Более того, они готовы исправляться, так как видят, что их ровесники из других городов добиваются лучших результатов.
– Существует ли обратный процесс, когда не дети от вас, а вы от детей берете что-то для себя, для своего дальнейшего развития?
– Конечно. Это взаимная подпитка, такое кислородное обогащение друг друга.
– Константин Юрьевич, возникают ли у вас такие ситуации, когда хочется сказать: «Все! Не могу больше! Не хочу! Не пойду сегодня на сцену!»
– «Не хочу, не могу, не пойду сегодня на сцену!» бывает практически всегда, и не у меня одного, потому что сама по себе профессия, особенно для тех актеров, кто занят еще чем-то помимо театра и кино, связана с большими физическими и нервными перегрузками, нехваткой сна. Тогда, конечно, и мне, и моим коллегам идти на сцену совершенно не хочется. Но встаешь и идешь работать, а затем или подключается к тебе какое-то откровение, кто-то из космоса, или не подключается. Если не подключилось – на морально-волевых, на технике, на памяти текста заканчиваешь спектакль. Такая работа.
– Публика всего этого не замечает?
– Это зависит от того, какой уровень мастерства у актера.
– А как вы можете оценить свой уровень, может ли зритель заметить, что сегодня Хабенский не в форме или не в настроении?
– Вполне может.
– И были такие случаи?
– Были.
– А что держит вас в тонусе? Спорт, хорошая литература, алкоголь, наркотики – что приводит вас в чувство?
– Моя работа приводит меня в чувство, моя работа не дает мне ни «сторчаться», ни спиться, хотя соблазнов очень много. Я просто знаю, что не могу себе позволить пьяным выходить на сцену, не могу себе позволить еще каких-то неуважительных вещей по отношению к зрителю и к коллегам. Бывают срывы, они у всех бывают, к сожалению, мы же живые люди. Но все-таки моя работа не позволяет мне много чего нехорошего делать. А спорт… Моя работа – тот же спорт. Далеко не всякий спортсмен выдержит такое количество дублей, такую душевную и физическую нагрузку одновременно. Иногда после съемочного дня сил нет, чтобы просто стоять на ногах. Это не от того, что я ленивый или устал, а потому, что были задействованы те мышцы, которые в обычной жизни мы не задействуем. Потому что был гололед, потому что была необычная одежда, потому что нужно было делать пробежки в непонятной траектории. На съемках мы мобилизуемся, на спектаклях мы мобилизуемся – все это тоже своеобразный спорт.
Главное – уйти вовремя
– Ваши герои зачастую – само олицетворение справедливости. А вот лично для вас – не как для актера, не как для педагога – как для человека, что такое справедливость?
– В этом мире необходимо очень многое переделать. Но, наверное, я не смогу вам ответить одним словом на этот вопрос. Я часто думаю о справедливости нашего отношения к старикам, к природе, к детям. Здесь действительно много чего нужно переделывать и переосмысливать.
– А отношение власти к людям? Взять любой, к примеру – антитабачный закон, разве он справедливый? Вы – курящий человек, как к подобным законам относитесь?
– Вы меня в политику хотите втянуть?
– Нет, просто скажите – это справедливо?
– Справедливость у каждого человека своя. Есть какие-то общие ценности и, вроде бы они, тьфу-тьфу-тьфу, поддерживаются большей частью нашего общества. Дальше уже идут нюансы. Курящий человек всегда найдет место, где ему покурить. Другое дело, что это будет преломление его прав. Но некурящий человек, наконец-то, вздохнет и скажет что может посидеть в кафе – где прохладно и свежо и где нет этого запаха. И это его справедливость. Знаете, в актерской профессии нужно уметь занимать сторону оппонента, чтобы понять его ход мыслей. И, может быть, когда выйдет это интервью, я уже брошу курить.
– Здесь действительно каждый человек имеет право выбора. Кстати, когда к вам поступают предложения сыграть ту или иную роль, по какому критерию вы их оцениваете и выбираете – играть или не играть? Бывает, что отказываетесь?
– Я много от чего отказывался. Не из-за занятости, нет, просто не лежала душа.
– Не жалели потом?
– Я могу сказать от чего я отказался и потом пожалел. Вот, например, «Доктор Живаго», сериал, который Александр Прошкин снял для телевидения. Я тогда не понял его идею, видимо, был очень уставший, физически измотан огромным количеством съемок и театральных гастролей. Не услышал режиссера и отказался. А через некоторое время действительно пожалел об этом. Но потом я нашел возможность поработать со старшим Прошкиным, поучиться у него и хоть как-то наверстал упущенное.
– Возникало ли у вас желание бросить все и уйти из профессии?
– Миша Ефремов в прошлом году на подобный вопрос – его дети спросили на мастер-классах, мол, кем бы вы хотели быть, если не актером, – ответил, что золотодобытчиком.
– Я о другом спрашиваю, Константин Юрьевич. Допустим, выжал актер из себя все, и новые, да и старые, роли уже физически не может играть.
– У любого актера есть свой забег, у кого-то это год, у кого-то – пять лет, у кого-то – десять, а кто-то до конца жизни остается интересен себе и окружающим. У каждого – свой забег. Только нужно набраться смелости и сказать себе: «Все, мой забег закончился. Отойду в сторону, дам лыжню другим и подумаю, чем дальше заниматься». Теоретически ответить на этот вопрос я не могу, а практически могу ответить только так. Пока это тебя будоражит, волнует кровь, холодеют ноги, пока ты ищешь ответы на какие-то вопросы, эта профессия будет жива, и ты будешь этим заниматься. Но как только это наскучит и станет неинтересным, нужно найти в себе силы и сказать самому себе – все. Мне пока интересно. Это занимает кучу времени, сил, перелетов, ненужных общений, но это тот кусок моей жизни, который посвящен открытиям, полету фантазии, ковырянию в душе – не только в своей, но и в зрительской. Пока все это есть, я буду заниматься тем, чем занимаюсь.