2
Утро понедельника встретило Шикари Такахаси зависшим турникетом на проходной и начальником в режиме свободной генерации идей. И если первое пережить можно было – выражение лица лаборанта в отделе сверхточной оптики, фотомордочка на пропуске и только что вылупившийся дракончик – суть одно и то же, то второе грозило неприятностями.
– Дорогой ШИкари…
– ШикАри!
– М-м-м… А почему именно на второй слог, всегда хотел спросить?
Пожилой человечек, такой же невысокий, как и сам Шикари, воззрился на подчиненного с искренним интересом, тут же переключившись на лингвистические тонкости. Парня так и подмывало спросить: «А с какого перепугу вас, Владилен Сергеевич, назвали в честь вождя пролетариата двухвековой забальзамированности?», – но он сдержался. Владилен Сергеевич ему нравился. Человек он был, конечно, скользкий и сверхактивный в вопросе нагрузить подчиненных, но имел один неоспоримый плюс. С ним можно было не сдерживать эмоций и смело орать в ответ, когда орали на тебя. Все лучше, чем потом ронять из дрожащих рук микропризмы.
– Это хинди, – объяснил Шикари. – В переводе значит…
На заднем плане турникет внезапно перестал верещать на высокой стационарной ноте. Толпа напряглась. Точеная женщина в сиреневом пальто, что стояла ближе всего к стеклянным воротцам, рванула с первой космической вперед, приложив пропуск к панельке с красным огоньком. Тот мигнул зеленым.
– Первый пошел! – взревели за спиной, как вдруг турникет взбесился снова.
– Женщина, вы сколько с утра нагрешили, что от вас проходная не работает? – крикнули невезучей вслед, но ее уже и след простыл.
Шикари вздохнул. Все ясно. Надежда сгинуть без груза начальственного энтузиазма растаяла, как первомайский снег в Питере. В таких случаях только и остается отдаться целиком и получить удовольствие с фразой: «До пятницы я абсолютно свободен, и даже после, так что берите меня в оборот, берите!»
– В общем так. Текучку ты и так всю знаешь, – выдал Владилен Сергеевич замогильным голосом, давая понять, что эта «текучка», даже сброшенная на плечи подчиненных, у него в печенках сидит. – Тут вот что… Там тестирование какое-то оздоровительное… тьфу… психологическое. И еще прям сегодня пойдешь в пятый корпус. Там найдешь Олесю Петренко, она в бывшей химлаборатории устроилась. У них летное кресло какое-то, а ты полетать любишь. Ну, в свободное от работы время, конечно. Контракт на исследования левый, сам понимаешь.
Парень кивнул. Всем левый, а мне правый и центральный. Ладно, разберемся.
***
Подорвавшись словно на минном заряде, Шикари вскочил с рабочего места, чудом не перевернул при этом стол с микрооптикой для глаз ночного видения и на крейсерской скорости вылетел в коридор. Подъем, спуск, лестница, машинально рассчитать заход в крутое пике у пятого корпуса… Но догнать мысли, сверкающие пятками впереди, никак не удавалось. Забыл ведь. Забыл напрочь. Так нырнул в настоящую работу, что все личные просьбы начальника и утренние договоренности посланы в тартарары.
Пятый корпус нынче занимали какие-то великомученики от науки. Упорство, чтобы мучить людей – есть. Таланта, а также какой-либо внятной идеи – нет. И вообще, предложить что ли Флину на пару хакнуть сервак директора, посмотреть, сколько он получил за взятие под крыло всех этих изобретателей велосипеда на стыке биофизики и психологической-эзотерической дури.
– Не прошло и года, – хмыкнул кто-то, вылавливая за плечо Шикари, пробившего дверь в лабораторию симбиотической техники с таким же импульсом, как обычно разрывал хрупкую грань си-сферы. Ну да, разгоняемся быстро, локомотив по имени Флин Вебер и рядом не стоял, а тормозим… Шикари едва заметно поморщился, высвобождаясь из захвата стальных пальцев.
– Отдамся науке за умеренную плату, – выдал он в пространство перед собой, забитое всякими приборами один другого фантастичней, и обернулся к хозяину этого хай-тек логова.
Обычно эта фраза всегда спасала ситуацию. Ибо Шикари Такахаси опаздывал везде и всегда. Не удавалось рассчитать время, словно маховик времени внутри когда-то заледенел в одном положении, разделив серебристый песок в своей колбе ровно пополам. Единственный отрезок времени, который давался Шикари на «ура», был двадцать минут. И все чаще с годами он измерял свой день именно двадцатиминутными эпохами.
Однако хозяин, а точнее – хозяйка, особого энтузиазма не проявила и даже не рассмеялась. Шикари оценивающе прошелся по модельной фигуре, затянутой в белый исследовательский халат с нашивками старшего научного сотрудника, и вдруг уткнулся в две гречишные бездны под сенью по-восточному длинных и густых ресниц. «Да такой любой отдастся, забыв про науку», – ляпнул внутренний голос. Тело Шикари среагировало вяло и неохотно. Ну да, так принято – на красивых женщин надобно реагировать. Только вот на самом деле глубоко наплевать на внешность. А если еще и мельком увидеть эту тонкую полоску поджатых губ, то вообще пропадает всякое желание рядом находиться.
– Предлагаю не задерживать друг друга, – женщина махнула рукой в дальний угол комнаты. – Ваш начальник рекомендовал вас как хорошего пилота… В свободное от работы время, разумеется. А так-то вы ведь оптик?
– Вроде того, – кивнул Шикари. Рассказывать про то, что диплом программиста с отличием был засунут так далеко, что захочешь уже – не найдешь, не хотелось.
– Летаете на флаере?
– На всем, что летает, – выдал Шикари, задвигая в дальний угол сознания птичий профиль Флина и его раскинутые, как крылья, тонкие руки. – Ну и на флаере тоже.
– Чем-то еще занимаетесь?
– Катана.
Боги Сети, скорей бы этот допрос закончился!.. Шикари, направляемый стальными женскими руками, упал в кресло перед квадратом стекла, мягко подсвеченным желтым. А в фигуре рядом внезапно врубилась пластинка «Спокойствие, только спокойствие, вас сейчас раскромсают на ленточки, ну а вообще все в порядке». Чокнутые от науки, раздери их троян.
– Поскольку вы сильно опоздали, ШикарИ…
– ШикАри, – машинально поправил парень, давно уже спускавший на тормозах миллион вариантов ударений в собственном имени. Нет, блин, от отца по имени Хидео и деда Кристиана банальных «Васи» и «Сережи» ждать не приходилось по определению, да и перевод с хинди вполне отвечал образу парня, но, черт побери, только не в Восточно-Европейском секторе с таким именем жить.
– Ну так вот, – тетка явно решила не грузить себе мозги, – так как вы опоздали, то я сейчас сниму только вашу ауру, а завтра вы придете к десяти утра уже для работы с нашим последним прототипом штурманского кресла.
«Ага, прямо к десяти, – хмыкнула внутри ехидна, наблюдая, как все десять пальцев хозяина прижимаются к холодной стекляшке. – И до этих десяти умудриться преодолеть все московские пробки, съюстировать оптическую схему и подвести под идеи начальства статистику с нужной долей почти-правдивых-результатов. Прекрасный денек ожидается».
Подсветка коротко мигнула, намекая, что стекло можно больше не тискать, все, что надо, уже есть. В голове, как уже не раз бывало, всплыли строчки чужих стихов – наказание за увлечение всякими клубами полумертвых романтиков и перепивших поэтов: «Не прикасайся – дактилофобия! Ужалишь руку – проглотишь яд5».
– О-о-о, молодой человек, – выдала вдруг фотомодель в халате, ловя распечатки полувоенного медицинского дрона, примостившегося на краю люстры. – Да вы комета, настоящая! Смотрите, какой хвост у вас из задни… заднего места. Быстро бежали сюда?
Рваный смех наполнил комнату. Шикари прищурился на распечатку. Действительно, будто…
– …пропеллер в заднице, – хмыкнул Шикари, направляя клинок шутки в сторону автора. – Значит, не зря пилот хороший. Пульт управления мне под попу.
Пара минут милых улыбок. Да-да, завтра обязательно к десяти (боги Сети, хоть бы к часу дня сюда заявиться), режим не нужен, только много на ночь не пейте, ну вот еще, какого обо мне мнения, это начальник наплел?.. И уже с порога, мельком заметив сиреневое пальто, Шикари позволил себе небольшую вольность. К трояну приличия. Это мое маленькое хобби, смиритесь.
– Сколько вам лет, э-э-э… – быстрый взгляд на бейдж, черт, нет отчества, – Олеся?
– У женщин такое не спрашивают, – напряженный голос никак не вязался с лилейной улыбкой.
– А у старшего научного сотрудника? – уточнил Шикари, сверкнув обворожительной улыбкой.
Сдавайся уже, фурия. Видишь, я умею ласкать и наматывать на кулак6. Отвечай.
– Семьдесят шесть, – процедила дама в халате.
Шикари церемонно поклонился.
– Сайонара, Олеся.
А теперь закрыть дверь и выдохнуть. Твой день продолжается, Охотник. Нестерпимо долгие дни нынче.
***
Тепло твоё
Не согреет тело,
За эти сутки только
Аспирин и водка.7
Сознание Шикари медленно проваливалось в безвременье, отказываю хозяину в единственном счастье – забыться. В ушах прибойной волной шумел тяжелый рок, но то, что обычно помогало Шикари отключиться от мира, сегодня отчаянно играло в поддавки, сдавая из рукавов все козыри. Простая до ужаса мысль, что так теперь будет каждый вечер, пока только неделю, потом полгода, а в обозримом будущем может и десятилетия, заняла всю авансцену. И мысль голосом отца Гамлета сообщила в пространство взведенных до предела нервных клеток: «Ладно, в будни ты упашешься до потери сознания, подработку возьмешь или что еще. А в выходные? Один тебе совет только – дзен не нарушай, жену не бери. Нахлебаешься жить с нелюбимой».
Кулак с размаху ударил в стену. Знал бы Флина Вебера хуже, подумал бы, что все подстроено нарочно. Но нет, этого не может быть. Просто ищи кислород, Охотник. Променад в буфет Розы Моисеевны ты уже сделал. Бехеровка больше напомнила жгучую микстуру от кашля, и впору тут вспомнить Олесю Батьковну с ее «много не пить», хотя ответ вполне иезуитский – выпил я немного. Музыка в пролете. Катану доставать опасно, натворишь дел без самоконтроля. За руль нельзя.
Ныряй, Охотник. До самого дна.
Пить по ночам нельзя. Петь по ночам нельзя. И танцевать без музыки тоже почти нельзя.
Можно смотреть в окно. Можно смотреть кино. Можно глаза зажмуривать, только внутри темно.
Пить по ночам нельзя. Будешь потом рыдать. Только уткнуться некуда, кроме как в свой рукав.8
Тихий голос Кристиана Вебера обладал почти нулевой зоной покрытия. Нет, при желании, он, конечно, и крикнуть мог на весь транскод, только крик это был бы птичий, чаячий, а мало ли птиц залетных в этом мире? В транскоде животные если есть, то лишь как голограммы своих страниц из Красной книги, а из пользователей никто не является истинным Зверем. Ушки на макушке, ангельские крылья, когти-кастеты таких размеров, что дедушка Фрейд в гробу перевернулся… Попытки соорудить зеркальные щиты в мире-под-миром, где все, что ты есть, – это Истина.
Рабочий стол в домике фрилансера «Упоротая лавочка» был завален электронными свитками. Простыни текста одна другой длинней громоздились непокоренным Эверестом. Зачем берешься за этот заказ, Крис? Лучше уж в горы, да покончить с этим. Ты всегда был атеистом, а уж теперь точно безвыходное положение: твой Охотник умер и отдал свою душу младенцу, ты же, будучи живым, выбрал другой путь. Просто скопировал себя. Почему в твою голову в тот день не пришло такое очевидное теперь: умереть надо было не понарошку, а по-настоящему. Отдать себя другому Оверу и дело с концом. А теперь надо будет умирать. И душа – боги Сети, может мне все это мерещится, мне, сидящему сейчас в транскоде как комбинация триллиона единиц и нулей, – останется неприкаянной меж миров, этаким Звездным Странником во Вселенной Маленького Принца…
Поэтому ты и берешься за этот заказ. Визуализация кабины орбитального самолета с платформой «на будущее» – ближний космос и маршруты «Земля-Луна» и «Земля-Марс». Пока только тренажер, имитация картинки под разные режимы управления.
Заказчик неизвестен, документация оформлена по оборонзаказу. Денег до смешного мало, берут на интерес и на слабо.
И я еще не дал своего согласия…
Ты уже дал его, не отказавшись сразу.
Повсюду дым,
Мы горим,
Словно видишь старый фильм,
Где лишь закроешь глаза,
И всё начнётся снова.9
Транскодеры – это падающие звезды. Помнится, в какой-то книжке старой было дело у следователя. Так и называлось «Падающие звезды»: люди все пытались выбраться из Города, карабкались на стену до самого неба, а потом звездами срывались вниз.
Под вязнущий в ушах, как нож в масле, смех Шикари рухнул на асфальт Города-под-рекой. Ну да, выпил в реальности – потерял координацию в Сети. А теперь забиться под крылечко знакомого уже магазинчика минералов в этом питерском хостинге и придумать способ найти Флина. Сволочь я. Никак не могу поверить, что может быть такое время в жизни, когда правда надо отойти в сторону и подождать отлива. Оставить друга одного барахтаться в пучине дней, раз ты сам бессилен ему помочь. Не веришь птице – не станешь птицей. Рожденный выть петь не сможет.
А вообще, по-честному говоря, не будет тебе ни слова, ни пустыря10. Проспект, поворот, будто ты в дебрях Лиговки. И почему Петербург даже в транскоде кажется роднее Москвы? Будто прожил здесь пару лишних жизней, раз чутье ведет тебя сейчас вернее всех навигационных карт и перекрестных ссылок.
До рези в глазах яркий фильм транскода стремительно поблек. Остались только приближающиеся со всех сторон, наверно, красные флажки. Цвет не важен, если шкурой чувствуешь опасность.
– Э, смотрите-ка, кто у нас здесь… – возникшие из темноты фигуры оскалились. – Ути-пути-пути… Кис-кис-кис, собачка.
Вот и сиди, сиди. Весь с головы до пят тихий, простой, пустой – даже не факт, что весь.
Быть по ночам нельзя. Воздух вокруг таков, что раствориться проще, чем не раствориться там.
Можно слушать. Сверчок. Четкий стук каблуков где-то по площади. Можно гладить кота.
Можно задернуть ночь. Можно огонь зажечь. Слушать, как лифт ползет, крадучись, к этажу.11
Тебе бросили вызов, визуал. Вся база Хаббловских фотографий в твоем распоряжении. Мозг работает на полную, вот уже и эффект полного погружения, хотя куда уж глубже, чем в Реке.
Аспидно-черное небо. Иголки звезд. Цветные туманности? Нет, это в рентгене, в сторону. Не думаю, что мой правнук сможет видеть на таких длинах волн. Проще, проще, Овердрайв. Ведь фантастика – это не более чем история обычного человека в необычных обстоятельствах.
Вот красный шарик Марса, его рассвет, сизый от поднятого в воздух песка. Кончается кислород.
Вот обратная сторона Луны – пристанище для всех, кому не нашлось места в нашем мире. И небольшой шаттл садится на полном автопилоте.
Вот земля. Горение в стратосфере. Тебе до жути не хватает научной базы, но это потом… Небо. Все время возвращаешься к небу. Оно будет таким, как в транскоде.
Не сердись на меня, Мир. Слово есть Код. Я программирую тебя так, как сделал бы и ты сам. Мы ходим по кругу.
Мы пылаем огнём,
Пусть другие скорбят.
Я свободной рукой
Закрываю тебя.
Остановится кровь,
Нам пора уходить.
Но мы вернёмся еще.
Всё может быть.12
Тролли. Боты. Кукольники всех мастей.
Черно-белые фото на фоне высоток и далекого золотого шпиля. И вывеска на северной избушке с пятиугольными окнами: «Упоротая лавочка».
Шикари перевел взгляд на собственные лапы. В витрине за черными фигурами вирусной атаки отразился белоснежный волк со вздыбившейся шерстью на загривке. Была б катана, я бы просто вас зарезал, а сейчас…
Мне не важно, кто ваша цель. Не важно, кто я сейчас и почему таким стал. Меня душит злоба, я теряю любимого человека там, наверху. Я уже догадался, что от меня требуется, но мне это не под силу.
Бхерийаа. Оокама. Просто Волк.
Поиграем?
Можно смотреть в окно. Кто-то в ночи поет. Кто-то тоже боится, видимо, темноты.
Мама твердила: «Спи». Или придет Кащей. Бука, Баба Яга, Оле и Олин брат.
Я собрала рюкзак, полный нужных вещей, если что, расскажу, что я решила брать.
Спать по ночам нельзя. Трижды налево сплюнь. Если уснешь – не вынырнешь, слишком там хорошо.13
Невнятно простонав, Крис сполз с кресла и приложился лбом к углу столешницы. Боги Сети, да я в последний раз так выкладывался, когда мы писали эмулятор для Лина. Только тогда я был на четверть века моложе.
Незримые руки вдруг легли на плечи.
– У тебя здорово получается, Овер, – знакомый голос не дал вдохнуть. – Ты только не сдавайся, ладно?
– С тобо…
Истошные вопли под окнами «Упоротой лавочки» рывком подняли Криса к окну, даже не дав осмыслить происходящее. «А я ведь еще даже не дал согласия на заказ…» – мельком подумал Овердрайв, наблюдая, как в темном проулке Петербургского сектора несколько ботов истекают синей синтетической кровью, а два кукольника распадаются на байты.
В эпицентре разрушений мелькнула и стремительно разлогинилась белая тень.
Волчья тень.
Я собрала рюкзак. Я по ночам не сплю. Двадцать два года жду, чтобы хоть кто пришел.14