5. Всё течёт, всё изменяется…
Всё в музыке свершает свой путь. Вот и жизнь музыканта-творца понимают не иначе как творческий путь.[149]
Человек меняется пока он жив, и жив, пока он меняется…
…Тот, кого мы называем опытным, не только благодаря опыту сделался таковым, но потому, что он открыт для нового опыта. Совершенство его опыта (…) состоит не в том, что он уже всё познал и всегда «знает лучше». Скорее напротив, опытный человек предстаёт перед нами (как таковой)…именно потому, что он столь многое испытал и на опыте столь многому научился, что обладает особенно способностью приобретать новый опыт и учиться на этом опыте.[150]
Со мной дело обстоит так же однообразно и едва заметно, как с часовой стрелкой – только со временем замечают моё движение.[151]
Биографии молодых исполнителей складываются по-разному. Одни блистают в двадцать лет, а к тридцати уже «выдыхаются». Других мало кто слышал в начале пути, а в сорок знает весь мир. Третьи проносят своё прекрасное дарование всю жизнь, развиваясь с годами в музыкантов высокого класса.
Но есть у некоторых артистических биографий и некое сходство. Ярко, многообещающе – в девятнадцать лет. Признан на конкурсах, концертирует к двадцати пяти. Навевает скуку – к тридцати, несмотря на завоёванное положение и закреплённый профессионализм.[152]
Мне кажется, что я всё время путешествую по своей душе, куда-то всё дальше, дальше, дальше…С одной стороны – всё одно и то же, а с другой – словно всё новые листики, как в природе. (…) То есть, у меня какая-то техническая эволюция происходит, но концепционная линия, по-моему, одна и та же…Я иду куда-то дальше, дальше в лабиринте своей души и всё время что-нибудь новое нахожу: а вот ещё нашла, а вот ещё что-то, но в общем путь один и тот же…[153]
Мы гораздо яснее видим изменения в личности другого человека, нежели в самих себе…
…Нет какой-то одной догматической системы, которой следовало бы придерживаться на протяжении всей жизни. Всё изменчиво, всё подвижно, так зачем же здесь держаться за что-то неизменное и застывшее…Когда я слышу о пианистах, нашедших «систему», мне постоянно вспоминаются слова Листа: «Хорошая вещь система, но я никогда не мог найти её».[154]
…Сейчас я играю многое по-другому, но моя учительница музыки Анна Павловна Кантор (…) мне всё время говорит: «Приобретай новое, но не теряй хорошего старого». Мне хочется надеяться, что у меня всё же сохранилось кое-что лучшее из детского начала.[155]
…Человек – это «открытая система», меняющаяся во многом непредсказуемо: больше, чем какое-либо другое существо, человек «становится», а не «есть»…(…). Один и тот же человек в разное время может отличаться от себя больше, чем от другого.[156]
…Все чудеса на свете совершаются как раз незаметно, тихо и постепенно…(это) есть длительный процесс, а не мгновенье.[157]
Исполнительское искусство – как лестница: кто поднимается по ней, а кто и опускается.[158]
Всякое искусство подвластно закону постоянного обновления: прервавшее свой поступательный ход, оно осуждено на неминуемое увядание. Пока концертная деятельность подлинно крупного художника продолжается, продолжается и его эволюция. В его игре то и дело даёт себя ощутить нечто такое, чего раньше у него не слышали, – новое, иногда вроде бы неожиданное, не укладывающееся в рамки обжитых представлений об артисте.[159]
Развитие человека, в отличие от овладения знаниями, умениями, навыками, – это и есть развитие его способностей, а развитие способностей человека – это и есть то, что представляет собой развитие как таковое, в отличие от накопления знаний и умений.[160]
Человек – это лишь то, что он делает из себя.[161]
Всё истинно великое совершается медленным, незаметным ростом.
…По-настоящему я начал играть только в последние годы…Скоро я выступлю с новой серией концертных программ и буду играть совершенно по-новому, совершенно…[162]
Ваш внутренний мир не может жить старыми задачами. Если вы в них не движетесь, то вы в них покрываетесь плесенью и кончите непременно штампами.[163]
Нет ничего зафиксированного в творчестве однажды и навсегда. Как вся жизнь – вечное движение, так и ваши творческие задачи не могут стоять на месте, они движутся с вашим живым духом. Иначе вы впадаете в штампы, в наигрыш…[164]
…Я всегда опасаюсь заученного материала. Инерция может убить музыку. Обновление интерпретации – единственный способ оживления классики. Поэтому я намеренно вновь и вновь перетолковываю хорошо знакомую музыку, ищу в ней новые смыслы, акценты.[165]
Без движения наступает застой, и мне постоянно кажется, что движение вперёд в музыке можно уподобить вращению земли – вы знаете о его существовании, но не замечаете его.[166]
Постепенно, тихо, почти неприметно, но неуклонно и последовательно в своём безостановочном самодвижении, – так совершается нередко творческая эволюция художника, так создаются некоторые шедевры в искусстве. Тут к месту вспомнить слова, обронённые однажды А. Эйнштейном: «Завидую дровосеку – тот сразу видит результаты своего труда».
…Если, старея, остаёшься таким же, каким был в молодости, то в результате будешь казаться не молодым, а несовременным.[167]
Исполнитель и репертуар
Приходит срок, и давно известное и привычное поражает наш разум, и мы открываем привычное заново. И, однако, мы открываем не то, что знали под привычным названием. (…) Заново открыть – всё равно что переименовать.[168]
…На определённой стадии развития молодого музыканта исполняемые им произведения служат ему, главным образом, поводом расправить крылья и испытать свои силы.[169]
…Наиболее ценных результатов я достиг в тех произведениях, которые мне пришлось провести через всю свою жизнь; к ним я неоднократно возвращался, их перерабатывал, они сопутствовали всей моей жизни, вошли в мой быт(…) получили форму более совершенную, чем раньше.[170]
Глубокое удовлетворение испытываешь в старости, если долгие десятилетия пытался сделать что-то, не получая удовлетворительного результата, и вдруг внезапно переживаешь момент, когда уравнение решено. Тогда говоришь себе: почему ты не заметил этого раньше? Теперь я знаю, что необходимы бесконечные усилия и опыт…Слушая свои прежние записи, я с некоторым сожалением воспринимаю бурную, отчасти необдуманную манеру дирижирования. Недавно в одном концерте (…) я дирижировал Седьмой симфонией Бетховена. До той поры мне приходилось делать это по крайней мере раз восемьдесят. Но только теперь я смог достичь такого исполнения, о котором всегда мечтал. Я был очень счастлив…[171]
…Надо постоянно пересматривать трактовку произведений.
Именно поэтому я не люблю исполнять какое-нибудь из них часто. Я боюсь, что оно «окостенеет» в моём сознании, что создатся рутина его исполнения.[172]
…У любого исполнителя есть в репертуаре такие произведения, которые у молодости выходили у него лучше, нежели в зрелые годы. При всём том, что со временем приходят, естественно, и опыт, и мастерство, и знание дела. (…)
Я хочу сказать, что у каждого произведения есть свой пик, своя творческая вершина в трактовке его тем или иным исполнителем. Не обязательно, конечно, этот пик приходится на одно-единственное концертное выступление (хотя бывает и так). Просто некоторые сочинения лучше, ярче, убедительнее выглядят в определённые периоды творческой жизни артиста. Какие-то в молодости, какие-то в зрелом возрасте.[173]
…Я вспоминаю, как я слышал в исполнении Бузони два раза на протяжении четырёх лет Сонату Листа, и это были настолько разные исполнения, как будто исполнял почти другой человек.[174]
…Бывает, изменишь угол зрения на сочинение, откажешься от чего-то устаревшего, исчерпавшего себя, – и открываешь неожиданно совершенно новую для себя музыку. Музыку, которая оказывается подчас удивительно интересной, волнующей, внутренне близкой. Так у меня было, например, с сонатой Сезара Франка. Долго приходилось очищать её от наслоений прошлого, от заученных когда-то «оттенков», нюансов и т. д. – словом, от различных исполнительских стереотипов, укоренившихся в ней еще со времён моей юности, – но когда это было сделано, я пережил немало прекрасных минут.[175]
Пьесы, игравшиеся в давние времена, в годы учёбы, ставят подчас нелёгкие задачи в моей профессии. Вплоть до того, что некоторые из этих пьес делаются практически негодными для дальнейшего употребления. Приходится вычёркивать их из репертуара, сколь ни обидно. А всё потому, что трактовки, юношески наивные и незрелые, продолжают жить где-то глубоко внутри исполнителя, прячутся в укромных уголках его памяти, цепляются за старое да привычное – и ничем их оттуда не вытравишь.
(…) Видимо, всё дело в том, чтобы подвести какую-то новую основу – духовную, творческую – под давнюю исполнительскую концепцию. И, тем самым, трактовать произведение с позиций накопленного опыта – профессионального, жизненного, человеческого…В противном случае будешь механически катиться по старым рельсам и только.
Всё-таки…лучше чувствуешь себя в тех вещах, которые выучиваешь в достаточно зрелом возрасте. Их трактовки, отражая сложившееся, откристаллизовавшееся «Я» артиста, как правило, устраивают больше – и самого артиста, и публику. Поэтому надо не переставая учить новое. Пусть даже не в таких количествах, как это делалось в молодости, но учить, учить и учить.[176]
Путь исполнителя можно сравнить с движением не по прямой, а по спирали. И порой возвращение к старой вещи, давно не игранной, её переосмысление может принести больше радости, чем работа над новой.[177]
Произведение не остаётся тем же в различные периоды жизни артиста. Оно живёт вместе с его интерпретатором, загораясь новым жизненным содержанием, входя в соприкосновение с чувствами, думами и переживаниями исполнителя. Каждый значительный момент в жизни артиста оставляет свою печать на исполнении.[178]
В репертуаре исполнителей, какую бы специальность они не представляли, всегда можно увидеть произведения трагические по своему складу, – произведения, иной раз переворачивающие душу и слушателям, и самому артисту…Теперь зададимся вопросом: что требуется для высокохудожественного исполнения подобных сочинений? (…) Интуиция – это прекрасно, она первая примета таланта. Только требуется еще и другое: жизненный опыт. Для того, чтобы по-настоящему понять и передать слушателю некоторые музыкальные произведения, это совершенно необходимо. У людей с обширным и богатым духовным опытом, повидавших в жизни многое и разное, знавших и светлые и ненастные, сумрачные дни, – у таких людей больше внутренних «оснований» проникнуть в сокровенные глубины драматических или трагедийных музыкальных опусов. Вообще, я полагаю, что в концертном репертуаре исполнителей есть сочинения, которые становятся по-настоящему доступными человеку лишь где-то во второй половине его творческого пути. Да и то не всякого пути…[179]
…Нельзя долго эксплуатировать свои концертные программы. Что-то из текущего репертуара надо периодически откладывать в сторону – тем более, когда замечаешь, что сочинение уже не вызывает прежнего отношения к себе, прежних эмоциональных реакций. С другой стороны, нужно постоянно выучивать новое. Иначе всякое движение вперёд в моей профессии прекращается.[180]
…Когда становишься старше, нужно жить более углублённой жизнью. (…) Теперь меня привлекает только такая музыка, которая сама по себе лучше, чем любое её исполнение. Не знаю, правильно это или нет, но если произведение не ставит передо мной сложных творческих задач, оно не так уж привлекает меня.[181]
…Свою концепцию или идею пьесы я часто меняю и…меняю решительно. Многие пьесы из моего репертуара, которые я играл с юных лет, всё еще представляют для меня проблему. И я не знаю, насколько правильно найдена мной их интерпретация. (…) Чем величественнее, чем глубже музыка, тем больше вы найдете в ней, тем больше ваша концепция произведения будет расти вместе с вашим собственным развитием – если, конечно, вы сами будете развиваться.[182]