Вы здесь

Музей одной естественной истории. Браслет (Марина Кокуш)

Браслет

Серебро, декабрь 2014


В тот год я устраивала у себя дома рождественский ужин «для бездомных», как мы в шутку окрестили его с В. На него были приглашены те, кто не уехал на каникулы домой, чтобы отметить этот праздник в кругу семьи. Впрочем, таких среди моих знакомых было немного, и ужин получился камерным. Нас было пятеро: мы с В., две мои подруги и коллега одной из них. Он оказался здесь случайно – просто-напросто потому, что ему негде было провести этот вечер, ведь все его приятели разъехались.

В. был среди нас единственным католиком, и поэтому этот день по-настоящему что-то значил только для него одного. Но, несмотря на это, готовились к торжеству мы все, и с большим рвением. Праздничное настроение, витавшее в воздухе, передалось нам необычайно легко: через хвойный аромат рождественских венков в цветочных магазинах; через запах корицы и ванили в булочных, где прилавки были заставлены подносами с песочным печеньем в форме звездочек и ангелочков; через мигание разноцветных лампочек уличных гирлянд; наконец, через улыбки прохожих, спешащих по домам с полными пакетами подарков.

За неделю до рождественского ужина мы с гостями составили меню, куда включили и традиционную фуа-гра с инжирным вареньем, и запеченную утку. Ее готовила моя подруга из Китая и, не удержавшись, добавила в соус какие-то восточные пряности. Так утка по-пекински стала главным блюдом на нашем русско-китайско-ливанском ужине, который проходил в квартире в самом центре Парижа – в первом округе. В квартире, где я, бывало, вздыхая, закатывая глаза и заламывая руки, жаловалась гостям на смеси французского с нижегородским на то, что совершенно невозможно стало жить в этом районе. Районе, где уже не слышно чистой французской речи – ведь здесь одни туристы и иммигранты из Африки. Ах, как хочется переехать куда-нибудь, где тише и спокойнее, например, в семнадцатый, где утром по дороге на работу видишь изящно стареющих, но все еще пользующихся красной губной помадой парижанок, идущих на рынок; родителей, ведущих за руку детей в школу; пожилых мужчин в подобранных под цвет рубашки джемперах с треугольным вырезом, в ярких кашемировых шарфах и с ухоженными длинношерстными собачками на поводке. Все они сейчас наверняка выкладывают на блюдо устрицы, купленные у знакомого продавца в проверенной рыбной лавке на рю де Левис, и открывают шампанское в своих уютных типично парижских квартирах со скрипучим паркетом и тонкими стенами, через которые слышно, как то же самое делают их соседи, и так далее и так далее.

В нашем рождественском меню устриц не было, зато шампанское было в изобилии. Одна бутылка уже стояла в серебристом ведерке со льдом. Я села за стол, на то же место, куда всегда садилась, когда мы завтракали или ужинали с В. только вдвоем, – и окинула довольным взглядом результат наших приготовлений.

Справа от стола, в небольшой нише, стояла новогодняя елка, обвитая лампочками и гирляндами, украшенная колокольчиками, игрушками из папье-маше и бабочками из настоящих перьев. Она ни капельки не была похожа на усыпанную одинаковыми красными и золотистыми шарами елку в доме у родителей В. В этом году ее, как обычно, наряжали всей семьей, под чутким маминым руководством. Каждый раз, когда они присылали ему фотографии, на его лице появлялась грустная улыбка и мое сердце сжималось от боли. Я мысленно подошла к этой образцово-показательной елке и уже подняла было глаза к ее верхушке, увенчанной золотистой фигуркой ангела с трубой, как вдруг мою фантазию оборвала попавшая в поле зрения ладонь В., потянувшаяся за бутылкой. Пора было открывать шампанское и начинать ужин: все порядком проголодались.

После трех часов за столом, после десятка холодных и горячих закусок, салатов, пекинской утки, притворившейся рождественской индейкой, и, наконец, шоколадного пирога на десерт, мы едва могли пошевелиться. Ближе к полуночи все перешли, или, точнее, перекатились к рождественской елке. Наступал самый волшебный момент – время открывать подарки.

В. вручил мне две коробочки, завернутые в красную позолоченную бумагу. У меня засосало под ложечкой, прямо как в детстве, когда ты дрожащими от нетерпения руками рвешь яркую упаковку, чтобы посмотреть, какой же сюрприз приготовили тебе родители.

Я очень волновалась, хотя, конечно, знала, что именно было в этих свертках. В том, что побольше, скорее всего, прятался блендер, о котором мы недавно говорили с В. и его братом, когда тот приезжал в Париж на несколько дней. Мужчины решили, что без него мне просто не обойтись. Я не была в этом уверена и поэтому, уже успев порядком изучить В., заказала ему другой подарок. Я намекнула, что хочу получить от него украшение, которое могла бы носить не снимая. Например, браслет. Например, фирмы икс – той самой, чей магазин был недалеко от его дома.

Я не ошиблась: в одной из коробочек и впрямь был серебряный браслет, изящный и простой, точно в моем вкусе. Я повисла у В. на шее и расцеловала его. Он весь просто сиял от радости, потому что наконец угадал с подарком. Я захотела надеть его немедленно, но не тут-то было: этот круглый браслет без застежки оказался для меня слишком узок, и я никак не могла просунуть в него кисть. Как только В. заметил, что украшение мне явно мало, улыбку с его губ словно ветром сдуло. Сдуло прямо на мое лицо, к которому она прилипла, и, растаяв, превратилась в виноватую гримасу. Я чувствовала себя, как раньше в Москве, когда мою машину останавливал полицейский; я открывала окно и, широко улыбаясь, не отрывая взгляда от его лица с застывшим на нем большим вопросительным знаком, искала в сумочке права. Искала тщательно, хотя знала, что никаких прав там нет и быть не может, ведь я потеряла их еще месяц назад.

За этой почти театральной немой сценой с браслетом наблюдали все гости. Она продолжалась несколько секунд, показавшихся мне вечностью. Я вдруг представила себе картину из сказки про Золушку, когда мачеха отрубила своей дочери большой палец на ноге, лишь бы ей пришлась впору хрустальная туфелька.

Наконец, преодолевая боль, я так сильно сжала кисть руки, что браслет все-таки оказался у меня на запястье. Зрители облегченно вздохнули. Одна из моих подруг поинтересовалась, можно ли закурить. Снять украшение было, разумеется, невозможно.

Так у нас с В. появилась любимая шутка: я так сильно хотела получить от него подарок, который могла бы носить всегда, что теперь даже при большом желании у меня не получится от него избавиться. Тогда, разумеется, я вовсе не думала о том, как больно – во всех смыслах этого слова – мне будет с ним расставаться и когда именно придется это сделать.

В. очень любил подтрунивать надо мной: когда мы ложились спать, он спрашивал, почему я не снимаю браслета. Мне эта история нравилась безумно. Вскоре о ней знали почти все мои знакомые. Что там знакомые – через месяц о ней стало известно даже работникам аэропортов Шарль де Голль и Шереметьево 2.

Каждый раз, когда в зоне таможенного досмотра я ставила ручную кладь на ленту и проходила через металлоискатели, повторялась одна и та же сцена: услышав характерный сигнал, служащие аэропорта просили меня снять все металлические предметы, включая и браслет. И тут наступал мой звездный час: «Понимаете, он не снимается. Это такая смешная история. На Рождество я попросила у своего молодого человека…» – «Девушка, проходите, не задерживайте остальных», – хмуро отвечали мне в Шереметьево. Надо отдать должное работникам аэропорта Шарль де Голль: один раз мне повезло, и они с понимающей улыбкой дослушали эту историю до конца.