Глава 5
Адрес жены Бориса ушлая Лилька раздобыла еще давно. Как-то Борис при ней неосмотрительно проговорился о том, что бывшая супруга, с которой у него ну ничего-ничего общего нет, кроме штампа в паспорте, проживает в той же квартире, в которой зарегистрирован он сам. Ну, ксерокс паспорта Бориса вместе со штампом о регистрации и прочими отметками у Лильки имелся уже давно.
– Так что ты поезжай, и если Борис там, то скажи мне об этом, – напутствовала она Ингу. – А я уж тогда подскочу и сама с этими голубчиками поговорю.
Каким образом Лилька собиралась убеждать Бориса, что с ней ему будет лучше, чем с законной супругой, Инга не представляла. Да ее это и не сказать, чтобы особо сильно интересовало. Горностаевая муфточка интересовала ее куда сильнее. Все-таки Борис, как ты к нему ни относись, был знатоком своего дела. И меха у него в зверином питомнике были куда как шикарные. То есть и средненькие тоже случались, но Лильке своей барахла он не дарил, не такая у Бориса была натура.
Что касается меха горностая, то это была отдельная история, давнишняя мечта самой Инги. Охота на этого зверька запрещена, и даже просто разводить его ради меха в некоторых странах тоже запрещено. Но это где-то там, а у нас какой бы строгий закон ни был принят, его строгость с лихвой компенсируется его малым исполнением. Так что при должном желании можно раздобыть себе и своей любимой связку шкурок этого редкого зверька, чей мех и раньше-то дозволялось носить лишь монаршим особам, а теперь так и вовсе ценился даже дороже золота.
Уж как Лилька клянчила себе тогда у Бориса полноценную шубку из горностая, а не получилось. Только муфточка ей досталась, да и то из обрезков. А та пелеринка, на которую нацелилась Инга, она вроде как и имелась, но служила выставочным образцом. И Лилька ее хоть иногда и брала, чтобы пофорсить, но неизменно возвращала пелеринку не к себе в шкаф на плечики, а вешала ее обратно на манекен под стекло.
В приятных мыслях о нежном и изысканном мехе горностая Инга доехала до дома жены Бориса. Поднялась на нужный этаж, позвонила в нужную квартиру и остолбенела, когда дверь перед ней распахнули какие-то детишки. Было их много. То ли четверо, то ли пятеро, да еще позади основной толпы то появлялась, то вновь исчезала чья-то лохматая головенка с весело блестящими глазами и развевающимися в прыжке распущенными лохмами.
– А мне бы Ирину Разумахину.
Про себя Инга подумала: «Неужели жена Бориса нарожала за это время такое бешеное количество детей? Сколько Борис не общался с женой? Года три? Ирина рожала по двое-трое детей за год? А от кого?»
Но все разрешилось, когда старшая девочка с недоумением приподняла брови и спросила:
– Разумахина? Ирина? А кто это такая?
– Вы не знаете? Вы живете в ее квартире.
– Наверное, это прежняя хозяйка! – воскликнул мальчик помладше. – Но она уехала!
– Куда?
– Мы не знаем.
– Кажется, к мужу подалась.
– И вовсе не к мужу! Не знаешь, так и не говори. Мужа у нее и не было вовсе!
– Как же не было, если она все время говорила, что она его очень удачно выписала, он и не узнал ничего!
– Так потому и выписала, что его не было.
– Как же можно удачно выписать того, кого и не было!
Пока дети спорили между собой, Инга с недоумением их разглядывала. Все они были очень разными. Светлые головенки, темные, русые, один мальчик был даже рыженький со смешными веснушками на курносом носу. А младшая девочка была кареглазая, она носилась по квартире, а за ее спиной развевались длинные темно-русые волосы. Она не была похожа ни на кого из остальных детей. И остальные друг на друга тоже похожи не были. Никакого семейного сходства, ну ни малейшего.
Кто же они такие? Школьная группа? Кружок? Класс? Но здесь были дети в возрасте от четырех и до пятнадцати лет. На класс не похоже. Однако вели они себя так, словно были знакомы между собой сто лет. Спорили, смеялись, толкались, обижались и снова мирились.
– А где ваша мама или… мамы?
– Мама на работе, – охотно объяснила старшая девочка.
– Она почти все время на работе, – вмешался кто-то из детей.
– Ей надо много работать, чтобы всех нас прокормить.
– А вы кто такие?
– Мы – сироты, – весело объявили дети. – То есть теперь уже не сироты, раз нас мама Нина к себе взяла жить.
Постепенно Инга разобралась в ситуации. Дети были бывшими детдомовцами, которых некая женщина по имени Нина взяла под свою опеку. Детей было много. И государство, радуясь, что удачно пристроило маленьких нахлебников, за это выделило Нине какую-то сумму, на которую женщина и приобрела эту квартиру, потому что прежняя стала слишком мала для разом увеличившейся многократно семьи.
Во всяком случае, так получалось со слов старшей девочки. Младшая все еще носилась по коридору взад-вперед, а потом вдруг радостно выкрикнула:
– А меня мама Нина вообще украла!
Инга оторопела. Но старшая девочка только махнула рукой:
– Не обращайте внимания. Анютка все время что-то выдумывает. В прошлый раз сказала, что у нее мужем будет Оптимус Прайм, знаете, главный из трансформеров?
– Знаю, – блеснула познаниями Инга. – Они еще с десептиконами борются.
– Вот наша Анютка от Оптимуса фанатеет. Сначала просто с ума сходила, а потом заявила, что выйдет за него замуж и все ее дети будут «Оптимусовны» или «Оптимусовичи». А перед этим утверждала, что к ней какая-то старая бабка в окно прилетает и предлагает Анютке идти к ней работать поваром в ресторан. Будут там пирожки с белочками печь. Фантазия у ребенка очень богатая.
Анютка была хорошенькая и явно большая шутница и озорница. Ни минуты не провела в покое. То ли приход в гости взрослой тети ее необычайно воодушевил, то ли девочка всегда была такая шумная, но она бегала, хохотала, смеялась, падала, плакала, утешалась и снова хохотала. И все это без остановки и без перерыва. Инга побыла в ее компании от силы полчаса, и то голова у нее закружилась, а в ушах зазвенело.
– Анютка вас полюбила.
Но Инге от такой детской привязанности было нелегко. За десять минут Анютка не меньше десяти раз сказала Инге, что любит собак, и требовала, чтобы Инга в ответ тоже признавалась в симпатии к этим четвероногим друзьям человека. Инга признавалась, Анютка убегала, чтобы через минуту повторить все заново.
Честно говоря, где-то через полчасика Инга уже понимала маму Нину, которая старалась пореже бывать дома. Но с другой стороны, если берешь на себя заботу о чужих детях и даже получаешь за это денежную компенсацию, надо все же как-то иначе построить свой трудовой график, чтобы хоть иногда бывать с детьми и присматривать за ними.
И повинуясь непонятному ей самой чувству, Инга осталась с детьми, желая дождаться возвращения мамы Нины.
Домой Инга вернулась поздно. Настроение у нее было хуже некуда. Да и с чего ему быть хорошим? Денек выдался тяжелый. А напоследок уже на подходе к самому дому Инги, когда она решила срезать дорогу и пошла через гаражи, какие-то хулиганы пытались вырвать у нее сумку. Хорошо еще, что Инга, словно чувствовала, обмотала ремень сумки вокруг руки. Но с другой стороны неизвестно, хорошо получилось или нет. Сумку-то Инга уберегла, но при этом пострадала рука. Напавший на Ингу грабитель дернул за ремень так сильно, что чуть не оторвал сумку вместе с рукой хозяйки.
Рывок был таким неожиданным и резким, что Инга не удержалась на ногах, она с криком полетела на землю. Хулиганы попытались волочь ее за собой, но Инга была слишком увесистым грузом. Вцепившись в сумку, ничего не понимая от неожиданности, Инга тем не менее увидела, как в руках одного из нападающих блеснуло оружие. Похоже, у него был при себе нож. И похоже, он собирался пустить его в ход.
Инга зажмурила глаза. От страха она ничего не соображала, наверное, потому и сумку из рук не выпустила. Она просто лежала и ждала развязки, какой бы та ни оказалась. Но Инге повезло. Совсем рядом раздались крики. Натяжение в руке стало слабее, боль глуше. И вскоре группа мужчин и женщин обступила Ингу, отряхивая и расспрашивая, что с ней случилось.
– Мы видели, рядом с вами стояли какие-то два отморозка.
– У одного был нож.
– Нам не показалось, у него и взаправду был нож?
Инга трясла головой, не в силах подобрать слова, чтобы поблагодарить своих спасителей. Она продолжала судорожно прижимать сумку к груди, коря себя последними словами. Ну какая же она дура! И чего она вцепилась в эту сумку? А если бы ее убили? И надо было терять жизнь из-за каких-то бумажек. В сумке даже денег не было. Так, жалкая мелочь для повседневных трат. Стоило рисковать жизнью?
– С вами все в порядке?
Инга кивнула и застонала от резкой боли. прострелившей позвоночник. Вот ведь странное дело, дернули ее за руку, а разболелся позвоночник. И не весь, а шейный отдел. Голову было просто не повернуть.
Добрые люди поняли, что с Ингой неладно, и удвоили свои усилия.
– Вам вызвать врача?
– Нет.
– Проводить вас до дома? Вы далеко живете?
– Рядом, – выдавила из себя Инга. – За гаражами. Если можете, то проводите, пожалуйста. Здесь недалеко.
Услышав, что доброе дело не потребует от них особых усилий, спасители Инги загомонили еще радостней и проводили ее до дома.
Перед квартирой Инга обнаружила, что кисть правой руки, которая была обмотана ремнем, сильно покраснела и распухла. Шевелить ею Инга могла с большим трудом. Но разве это беда? Шеей она шевелить не могла вовсе. Если бы у Инги пострадала только одна рука, она бы считала, что дешево отделалась. А вот шея беспокоила ее гораздо сильнее. Шея, она, как известно, находится совсем близко к голове. Ну, а голову нужно беречь в первую очередь.
С трудом избавившись от своих спасителей, которые рвались к ней в гости, чтобы отметить ее чудесное спасение и свое участие в нем, Инга отдала им все деньги, которые у нее имелись при себе, и подумала, что теперь уж точно ведет себя, как последняя дура. Грабителям не захотела отдать, а веселым ребятам, пожалуйста, отдала. И где логика?
И все равно Инга сказала:
– Выпейте за мое здоровье. Чувствую, оно мне пригодится.
С этими словами Инга вошла в дом, и первое, что она увидела, был Залесный, который явно специально дожидался ее в прихожей. В руках у него была какая-то тряпка, которую он со скорбным видом протягивал навстречу Инге.
– Так ты относишься к моим подаркам? Да?
Только сейчас, приглядевшись, Инга поняла, что мокрая тряпка в руках любимого была тем самым прикольным зелененьким костюмчиком со смешными заячьими ушками, который Залесный подарил ей. Теперь костюмчик не казался ни симпатичным, ни удобным. Он промок, был испачкан и безнадежно испорчен.
Еще утром, пытаясь избавиться от костюма, Инга потратила много сил. Только на то, чтобы справиться с молнией, у нее ушло на меньше четверти часа. За эту четверть часа она совсем остыла, мокрая ткань неприятно холодила все ее тело, и особенно доставалось спине. Испугавшись, что сейчас схватит воспаление легких, она снова залезла в ванну, где вокруг нее немедленно заколыхались зеленые водоросли вперемежку с белыми червячками – вермишелинками, среди которых, чинно покачиваясь на волнах, плыли кружки лука, в некоторых цвели морковные звездочки. И если бы Инга не была так зла на подарок Залесного, она бы с удовольствием полюбовалась получившейся картиной. Но ей надо было спешить, так что она лишь спустила воду и, отчаявшись иначе договориться с упрямой молнией, распорола ее ножницами.
Освободившись из плена, Инга швырнула костюм в угол ванны, решив, что разберется с ним позднее. И вот теперь первым испорченную пижамку нашел Залесный, явно обидевшись за такое отношение к своему презенту.
– Я-то старался, выбирал, – бубнил он, следуя по пятам за Ингой. – Что ты с ней сделала?
Но Инге не хотелось отвечать. Она пришла с улицы, устала, натерпелась всякого, сейчас ей хотелось первым делом вымыть руки и освежить лицо. Она прошла в ванную комнату и буквально окаменела. Вся ванна была покрыла засохшими разводами вермишели, лука и морковных звездочек. Бывший суп стек в слив канализации, но гуща его никуда не делась, она прилипла к стенкам ванны вперемешку с зелеными ворсинками, образуя еще более причудливую картину.
Но Инга снова не стала ею любоваться.
При одной только мысли о том, что ей придется теперь буквально соскабливать всю эту живопись со стенок ванны, Инга пришла в ярость.
– И давно ты дома? – повернулась она к мужу.
– Уже часа как три.
Залесный явно ожидал, что жена примется извиняться перед ним за испорченный подарок и долгие часы ожидания, но вместо этого услышал:
– Ты целых три часа уже дома, а до сих пор не удосужился хотя бы сполоснуть ванну?
У Залесного от обиды и удивления даже уши зашевелились и покраснели.
– Ты… Ты…
Он явно не мог подобрать подходящего сравнения для степени своего возмущения. Но намотавшись за день, Инга не была настроена выслушивать его надуманные обиды.
– Я весь день провела на ногах, вдобавок меня сегодня едва не похитили, потом я прыгала из окна, потом чуть не свалилась под колеса машин. В довершение всего меня уже на подходе к дому чуть-чуть было не ограбили и разве что чудом не убили. Так что послушай меня, засунь то, что осталось от пижамки, в стиралку и вымой ванну!
И ушла в спальню. И что вы думаете? Ровно через полчаса муженек тихонько поскребся в дверь спальни.
– Солнышко, – робким голосом произнес он. – Пойдешь ужинать?
Ингу подмывало подуться на него, но аппетит у нее после всего сегодняшнего дня был просто зверский.
– Пойду.
Рука уже почти пришла в норму. Краснота прошла, и опухоль тоже вроде бы немного спала. Осталась небольшая болезненность при попытке пошевелить рукой. Кабы только это, тогда ладно, но вот шея болела зверски по-прежнему. При малейшей попытке своей хозяйки пошевелиться шея отозвалась такой резкой болью, что Инга со стоном повалилась обратно в кровать. Нет уж, обойдется лучше без ужина. В конце концов, на ночь есть вредно.
Так что Инга лежала и думала о том, что некоторым людям приходится еще хуже. Из головы не шла женщина с простым именем Нина, которая в одиночку тащила на себе сразу шестерых детей. И ладно бы это были ее собственные дети, но нет, собственных детей у Нины никогда не было, а вот чужих она обогреть взялась.
Когда Инга все же дождалась возвращения мамы Нины, у них состоялся долгий разговор. Инга объяснила, кто она такая, а потом не упустила возможности, чтобы вслух восхититься самоотверженностью Нины.
– Вы просто героиня. Шестеро детей! И они у вас все такие разные.
– Кого сердце подсказало, того и выбрала, – отведя глаза в сторону, ответила женщина. – А если вы думаете, что я их из-за тех копеек взяла, что государство за них платит, то вы ошибаетесь.
– Я ничего такого и не думала. Хотела вас похвалить и еще хотела узнать у вас про женщину, у которой вы покупали свою…
Но Нина не дала Инге даже закончить свою мысль, она воскликнула:
– Все это мои подопечные, и я их люблю, как родных!
– Очень за вас всех рада. Но вот насчет той женщины…
– И если вы с какой проверкой к нам пожаловали, то так у себя и запишите, у нас все хорошо.
– Прекрасно. Но хозяйка вашей квартиры…
– А еще я вам скажу, что дети бывают разные. С иными так намучаешься, что уж и не знаешь, рад ты или не рад, что он теперь твой. Сколько случаев известно, когда приемные родители дурно обращаются со своими приемными детьми. Но у нас не так. Скажи ей, Настя! Мы ведь с вами дружно живем?
Старшая девочка, которая накрывала на стол, согласно покивала головой.
– Хорошие у меня дети, – продолжала нахваливать своих приемышей Нина. – Заботливые.
– Вообще-то я хотела узнать у вас насчет бывшей хозяйки вашей квартиры.
Но Нина снова ее перебила, на этот раз воскликнув:
– А оставайтесь с нами ужинать!
И как ни отказывалась Инга, ее все-таки усадили за стол. Нина с собой принесла целый противень готовых котлет, которые оставалось только разогреть, на гарнир было картофельное пюре и витаминный салат. Еда показалась Инге странно знакомой. Когда-то она уже ела такую, вот только когда? Но пережевывая суховатую котлетку, Инга поняла, еда была типичной столовской. В столовой школы, где училась Инга, подавали точно такие же неровные котлеты и точно такое же комковатое пюре.
– Нина, а где вы работаете?
Нина мгновенно бросилась объяснять, что и здесь у нее все в порядке.
– Трудовая имеется, санитарная в наличие. Работаю не хуже других, стараюсь даже. А как же? На мне ведь дети. И какие! Золото, а не дети! Бриллианты! Яхонты!
В том, как она нахваливала своих приемных детей, было что-то странное. К тому же говорила женщина без перерыва и все об одном и том же, какие замечательные дети ей достались.
Инга уже давно отчаялась что-либо узнать у говорливой и слишком громкой Нины, но та неожиданно спросила сама:
Конец ознакомительного фрагмента.