КОРТИК
Из Балтийского госпиталя, куда 26 апреля 1996 года меня приволокли на носилках с инфарктом миокарда, я убегал два раза.
Первый – через неделю после госпитализации. Берегом моря и перелесками обошел КПП, выбрался на трассу Калининград – Балтийск, встал «андреевским крестом» на пути гражданского КамАЗа, вскарабкался в кабину к оторопевшему и растерявшемуся от моей наглости водителю и приказал ему ехать в часть. Шофер не осмелился возражать наголо обритому попутчику в госпитальной пижаме и шлепанцах на босу ногу. Вероятно, во взгляде у меня сохранилось еще что-то потустороннее, что я вынес с того света, поэтому водитель старался сидеть ко мне вполоборота, чтобы не выпускать из виду. На всякий случай.
Добравшись до места, я выпрыгнул из кабины грузовика у шлагбаума, спокойно прошел КПП (дежурный матрос не посмел остановить старослужащего) и прямо в чем был вломился в кабинет к командиру части.
Когда кэп увидел меня в пижаме и с горящим взором живого мертвеца, он чуть было в окно не кинулся. Но мигом взял себя в руки и спросил слабым голосом:
– Валера? Тебе чего? Ты как через посты прошел? Ты же под капельницей должен сейчас лежать.
– Товарищ командир! – услышал я собственный истеричный голос. – Я хочу служить в спецназе. Не разрешайте докторишкам меня комиссовать. Мне очень жаль, что я… наговорил вам лишнего. Я себя плохо чувствовал. Извините. Но сейчас все в полном порядке. Разрешите идти в расположение и продолжать службу?
Но командир не разрешил. Услышав «товарищ командир» и сообразив, что я не собираюсь его душить в припадке справедливого гнева, командир приказал отвезти меня обратно в госпиталь и приковать цепью к койке.
Цепью меня не приковали, но следить стали пристально, и второй раз убегать мне было уже сложнее.
А бежать надо было позарез. Приближалась пора сдавать госэкзамен. И я твердо был намерен разделаться с высшим образованием в текущем году.
Второй раз из госпиталя меня вывез школьный приятель, недавно получивший звездочки лейтенанта и ослепивший своей белоснежной улыбкой теток на КПП.
Я заскочил домой за формой (как контрактник, я носил такую же форму, что и офицеры-мичмана), потом заехал к сослуживцу Андрюхе Баринову – счастливому обладателю мичманских погон, кортика и огромного количества наград за безупречную службу.
И вот в таком виде – белая фуражка, туфли на каблуке, брюки-клеш, андрюхин китель с медалями, парашютными и водолазными значками, штатом «Спецназ ВМФ», с золотым кортиком на боку и совершенно пустой головой – я вступил в аудиторию, где заседала высокая государственная комиссия.
В одной руке фуражка, другая рука придерживает кортик, грудь колесом, «Разрешите взять билет», «Разрешите готовиться», «Разрешите отвечать» – и наши ученые дамы и не менее ученые джентльмены, мягко говоря, растаяли. Что и говорить, филфак – это не то место, где каждый день можно увидеть живого мужчину. Да еще и военного.
Билет я отвечал уважаемым профессорам Бобчинскому и Добчинскому.
Добчинский совершенно не слушал ту ахинею, которую я нес, отвечая на первый вопрос экзаменационного билета. Старичок как завороженный во все глаза смотрел на значки-шевроны-погоны и выражением лица напоминал дошколенка, впервые увидевшего «дяденьку-моряка». Профессор дождался паузы в моей речи и немедленно спросил, за что мне дали вот этот значок. Ответ мой был четким, развернутым и содержал массу специальных слов, самыми простыми и понятными из которых было словосочетание «диверсионная операция». Моя терминология понравилась Добчинскому больше, чем терминология Жирмундского и Колесова, а когда он прочитал на шевроне слово «спецназ», то вопросам, не относящимся к теме, не было конца.
Профессору Бобчинскому все-таки удалось сохранить каплю здравого рассудка. Он понял, что кроме этапов укладки парашюта я сейчас ничего рассказать не способен, поэтому профессор мягко остановил поток моего красноречия и тактично спросил:
– Скажите, а… кем вы сейчас работаете? То есть по какой профессии служите? В смысле, кто вы сейчас по должности?
– Заместитель командира группы специального назначения, – не моргнув глазом соврал я.
– А зачем вам диплом о высшем образовании?
– Чтобы стать командиром группы специального назначения, – на этот раз мне удалось сказать почти что правду.
– А вот это… специальное назначение, – замялся господин профессор, – как-нибудь связано с филологией?
– Никак нет!!! – последовал четкий ответ.
– Хорошо, – с видимым облегчением констатировал Бобчинский, – госэкзамен вы сдали. Можете идти, товарищ военный.
Вы спросите, а почему я в своем собственном парадном кителе на экзамен не пошел? В кителе с нашивками старшины первой статьи? А я вам отвечу: все дело в кортике! Старшинам он не положен, вот и пришлось стать мичманом на пару часов. А кортик мне нужен был до зарезу. Без этого ритуального украшения черта с два бы я экзамен сдал. Военная хитрость, елки.
Потом меня угораздило поступить в аспирантуру и, к ужасу Бобчинского, Добчинского и других милых и безобидных университетских профессоров, вернуться в родную альма-матер, чтобы преподавать… литературоведение. Потом пришлось получать юридический диплом, потом изучать экономику, политологию… Да всего и не перечислишь. Воистину, век живи – век учись. Но сдачу своего первого государственного экзамена я всегда вспоминаю как самую блестящую. Во всех смыслах этого слова.