Наступил июль 1970 года. Позади были экзамены за 5-й курс Хабаровского медицинского института, но каникулы были еще впереди, через месяц. А пока нас ждала практика на кораблях. В нашем институте была военно-морская кафедра, которая готовила выпускников ВУЗа к работе в качестве врачей на кораблях Военно-морского флота СССР. Конечно, готовила – это очень сильно сказано. Мы успели лишь получить представление о том, что должен делать доктор на корабле.
Заниматься на этой кафедре мы начали с первого курса. Вначале мы изучали устройство кораблей. Для меня, который в школе занимался в судомодельном кружке, эти мудреные названия – шпангоут, форштевень, киль и другие, – были не отвлеченными понятиями, а реальными деталями из корпуса корабля. Поэтому я отличался в лучшую сторону от многих студентов-однокурсников и на экзамене получил 5+, и обо мне даже упомянули в институтской многотиражке «За медицинские кадры». Экзамен я сдавал капитану 2 ранга Гоздецкому, бравому моряку с хорошей выправкой и спортивной фигурой. Как потом оказалось, он был очень неравнодушен к слабому полу. Уже после моего окончания института я узнал о неприятности, которая с ним случилась. В его рабочем столе обнаружили колоду карт с изображением голых женщин. Это называется порнуха. Гоздецкого исключили из партии, уволили из института и демобилизовали с флота. Вот к чему приводит неосторожное хранение игральных карт…
Но в тот год Гоздецкий работал на кафедре и повез часть парней с лечебного факультета на практику во Владивосток. Я попал в другую группу, которая отправлялась в Советскую Гавань. Старшим у нас был капитан 3 ранга, но фамилию его я не помню. Нас было не так много, и я запомнил лишь несколько фамилий. Боря Абрамсон, Боря Хватов, Володя Могилев и Мусиенко, имени которого не помню. В назначенный срок мы собрались у вагона поезда, отправляющегося по маршруту Хабаровск-Совгавань. Заняли несколько мест в плацкартном вагоне, причем заселение было не хаотичным, а по интересам. По крайней мере, рядом со мной были места Бори Абрамсона и еще двоих парней, которые играли в преферанс. И всю дорогу от Хабаровска до Комсомольска-на-Амуре мы играли в карты с очень маленьким вистом – всего 0,1 копейки.
В Комсомольске вагоны поезда на пароме переправляли за другой берег Амура. Я уже не помню, сколько вагонов входило на паром, но переправляли все вагоны несколько часов. Все это время мы продолжали играть в карты, лишь во время раздачи имели возможность посмотреть в вагон и узнать, что да как. Наконец, все вагоны были на другом берегу у станции Пивань, где к вагонам прицепили паровоз и мы тронулись к берегам Татарского пролива через хребет Сихотэ-Алинь. Самые высокие перевалы поезд проходил глубокой ночью, поэтому мы не ощущали грандиозной стройки, которая создавалась в годы войны в основном трудом заключенных. Через много лет в Комсомольске я разговаривал с пожилой женщиной, которая была врачом в одном из лагерей заключенных, строивших ветку Пивань-Ванино. Условия труда были ужасные, сроки строительства очень жесткие. Всех заключенных и вольных строителей, которые были инженерами и прорабами, подгонял начальник лагеря. Когда в срок была построена часть железной дороги, которую вели заключенные этого лагеря, начальник встал на колени перед строем заключенных и поблагодарил их за то, что они спасли ему жизнь. Такая была цена жизни одного из руководителей стройки. Но все это мы не видели и не знали.
Утром на следующий день мы прибыли к платформе станции Ванино, где заканчивался пассажирский маршрут, но не заканчивалась железная дорога, которая делала несколько разветвлений к разным поселкам и к городу Советская Гавань. Нас выгрузили из вагона и распределили на несколько групп. Я, как обладающий хорошим здоровьем, что было выявлено при углубленном медицинском осмотре, был в составе группы из 6 человек в поселок «Заветы Ильича» на базу подводных лодок. Нас уже поджидал начальник лазарета этой базы, и, погрузившись в автобус, мы уехали, чтобы с остальными своими сокурсниками встретится почти через месяц.
Мне совершенно не запомнился поселок «Заветы Ильича». Да и как он мог запомниться, если за ворота КПП базы подводных лодок я вышел всего 2 раза. Первый раз – сыграть за воинскую часть на первенство гарнизона по волейболу, в второй – посмотреть на парад в день Военно-морского флота. Но неплохо запомнилась сама база подводных лодок, расположенная на берегах живописной бухты. Эта бухта, как и многие другие, была в заливе Советская Гавань, которая вначале имела название Императорская Гавань за очень удобное расположение. На этой базе стоял памятник фрегату «Паллада», экипажу которого удалось открыть в XIX веке эту удобную гавань для военных кораблей и гражданских судов, в те времена еще парусных.
Начальник лазарета привел нас в свое медицинское учреждение. Сразу провел в одну из комнат, где стояло несколько кроватей, по-видимому, это была палата лазарета, свободная от пациентов. Там мы оставили свои вещи, и он сделал экскурсию по медицинскому блоку, который располагался в здании штаба бригады подводных лодок, в правом его крыле. Потом нас повели на склад военного обмундирования. Каждому выдали комплект матросского обмундирования – бескозырку с надписью на ленте «Тихоокеанский флот» и небольшой звездой, фланелевую рубашку, суконные брюки, носки и ботинки. А потом мы строем пошли в столовую личного состава, где нас накормили завтраком. Это был традиционный чай или какао, белый хлеб с маслом и сгущенным молоком. Такой завтрак у нас был в дальнейшем весь месяц.
Вернувшись в лазарет, довольные и сытые, мы были ознакомлены с нашим распорядком дня. Ночевать мы будем в казармах экипажей подводных лодок, каждый в своем. Завтракать будем тоже с экипажем своей лодки. А потом прибываем в лазарет, где участвуем в приеме больных и выполняем все указания персонала лазарета. Потом обед снова с экипажем лодки, «адмиральский час», т.е. отдых в казарме. Затем возвращение в казарму и снова участие в работе этого лечебного учреждения. Будут читаться лекции, проводиться беседы и т.д. Именно тогда я впервые услышал поговорку, бытующую среди военных – « Лучше ничего не сделать по плану, чем что-то сделать без плана». После ужина снова вместе с экипажем – личное время. Можно посетить «Ленинскую комнату», почитать прессу, записаться в библиотеку части и получать там книги, смотреть телевизор в казарме. Один раз в неделю – баня вместе с экипажем. Если подводная лодка, к которой кто-то из нас приписан, выходит в море, нам следует быть в составе экипажа.
Потом нам сообщили, кто к какой подводной лодке приписан и выдали соответствующую бумажку. Рассказали, как найти казарму личного состава. Нам объяснили, что следует представиться дежурному офицеру из экипажа, который поставит нас на довольствие и покажет свободную койку. С собой в казарму предложили захватить бритвенные принадлежности и средства личной гигиены, а чемоданы оставить в палате в лазарете, которая будет закрываться. Полотенце должны выдать в казарме. С этим напутствием мы и отправились в казарму, которая располагалась выше здания штаба, на сопке.
Подходя к зданию казармы, я увидел то, что меня порадовало – хорошую волейбольную площадку. «Значит, здесь в свое личное время я смогу поиграть в волейбол», – подумал я. Потом мы нашли экипаж каждой из подводных лодок, к которым были приписаны. Я представился дневальному, стоящему у входа в помещение. Он вызвал дежурного офицера, который провел меня в небольшой кабинет, где с бумаги, которую я принес, внес мои данные в список личного состава подводной лодки. Теперь спать в казарме и принимать пищу я мог на вполне законных основаниях . Началась моя военная служба, пока всего лишь практиканта. Выходя из казармы, я столкнулся с офицером, которого уже видел в лазарете. Старшего лейтенанта м/ с с зеленым просветом на погонах. Он остановил меня и спросил: «Это ты приписан к нашему экипажу?» Получив от меня утвердительный ответ, он протянул руки и сказал: «Будем знакомы. Я доктор этой лодки, моя фамилия такая то … (за давностью лет я забыл фамилию этого офицера-подводника, как и фамилии всех офицеров подводной лодки и бригады ), как тебя зовут?» Я назвал себя и он спросил: «Ты в лазарет? Я скоро туда приду, продолжим разговор».
Сейчас я не могу точно припомнить, что мы, практиканты делали каждый день. Поэтому расскажу обо всем, лишь выделяя самые запомнившиеся моменты. Во-первых, среди нас оказалось три человека, которые играли в преферанс. Поэтому мы в той палате, что нам была выделена, стали играть в эту умную и довольно азартную карточную игру, но не классический вариант, для которого нужно четыре партнера, а так называемый «сочинский», где можно играть втроем. И этим занимались обычно в течение дня, прерываясь на выполнение указаний персонала лазарета и прием пищи.
Но, конечно, больше всего мне запомнился выход нашей подводной лодки в море на выполнение какой-то задачи боевой подготовки. Мне сказали, что завтра выход в море, накануне. Я об этом доложил начальнику лазарета, чтобы меня не теряли. Поэтому после завтрака я не пошел в лазарет, а вместе с экипажем, в строю матросов проследовал на подводную лодку. Я впервые оказался на пирсе, около которого были пришвартованы несколько подводных лодок. Я уже знал, что это лодки, относящиеся к среднему классу, так называемые «эски», проекта 613. Я во все глаза глядел на эти корабли, которые носили название «субмарин», стараясь запомнить все увиденное. Эти черные длинные корпуса со множеством каких-то непонятных отверстий по бортам, с торчащей посредине корпуса рубкой, на которой была какая-то антенна и еще две длинные трубы, как я сразу понял, перископы – командирский и зенитный. Все это я не видел даже в кинофильмах про войну и подводников. Те фильмы были о Великой отечественной войне, и снимались их в павильонах, а не на настоящих лодках. Тогда еще не было фильмов «Командир счастливой «Щуки», «Секретный фарватер» и «Слушать в отсеках». Они появятся много позже и вызовут у меня большой интерес.
У трапа меня поджидал доктор, и он сказал, чтобы я шел за ним. Мы прошли по трапу, или, как и его еще называют, сходням, на борт подводной лодки. Перед тем, как вступить на борт лодки, доктор отдал честь военно-морскому флагу, развевающемуся на корме лодки, приложив руку к козырьку фуражки. Тоже сделал и я, зная об этих ритуалах всех моряков – приветствовать флаг родного корабля. Потом мы по узкой палубе прошли к рубке и обошли её, держась за поручень, приваренный к рубке. Оказавшись впереди неё, я увидел вертикальный трап, ведущий наверх, в рубку. Поднявшись вслед за доктором по нему, я оказался на мостике. И удивился. Очень небольшой, тумба со штурвалом, две площадки по обоим сторонам, а дальше открытый люк и круглое отверстие, в котором был виден вертикально спускающийся трап и голова матроса, смотрящего снизу вверх на меня. А еще дальше на мостике была видна какая-то выгородка и узкий проход куда-то в сторону кормы. Доктор пригласил следовать за ним и стал спускаться через люк в чрево лодки. Я стал спускаться за ним, крепко держась за поручни трапа и нащупывая внизу очередную ступеньку. Спустившись на один пролет трапа, я оказался в боевой рубке рядом с тем матросом, что минуту назад смотрел на меня. О том, что я это именно боевая рубка, я знал, внимательно изучив взятую в библиотеке береговой базы книгу, где рассказывалось об устройстве подводной лодки 613 проекта. Потом, так же осторожно я спустился ниже и оказался в центральном посту подводной лодки.
Чего там только не было. Многочисленные трубопроводы, вентили разного диаметра, рычаги и циферблаты, и два больших штурвала справа по борту. Все покрашено в разные цвета. И довольно много в этом относительно небольшом пространстве было офицеров, старшин и матросов. По крайней мере, мне так сразу показалось. Доктор позвал за собой: «Пойдем, не будем мешать. Еще побываешь в этом отсеке. Он взялся за какой-то длинный рычаг над круглой дверью и поднял его вверх. Потом открыл круглый люк и, перешагивая через высокий порог, сгибаясь чуть ли не три погибели, проследовал соседний отсек. Я, стараясь повторять его движения, тоже с некоторым трудом пролез через межотсечную дверь и оказался в длинном и узком коридоре. По обоим сторонам было несколько дверей. Открыв одну из них, доктор сказал: «Кают-компания. Моё рабочее место и спальня». Я заглянул в открытую дверь и увидел длинный стол и по бокам диваны, а в торцах стола два вертящихся кресла. Над столом висели бестеневые лампы, как в маленькой операционной. Доктор сказал: «Пойдем, я покажу тебе лодку, пока не объявили боевую тревогу», и пошел по коридору дальше в нос. Я уже сориентировался и знал, где нос, где корма этой субмарины, вспомнив схему из той книги, что изучил.
Мы оказались в первом, или носовом, или торпедном отсеке. По обоим бортам отсека, практически на всю его длину, лежали огромные сигары – торпеды. А в самом торце противоположной стенки были люки 4-х торпедных аппаратов. И рядом какие-то рычаги, вентили, циферблаты. Матросы занимались своими делами, поглядывая на нового человека. Хотя мы спали в одной казарме, я приходил в неё практически накануне отбоя ко сну и общался лишь с соседями по соседним койкам. Когда мы стали возвращаться, чтобы проследовать в корму лодки, в отсек зашел старший лейтенант. Доктор представил меня: «Практикант. Будущий врач. Возможно, и на лодку попадет служить». Старший лейтенант, чуть немного старше меня, представился: «Командир БЧ-3 старший лейтенант такой-то…» и пожал мне руку.
Потом мы через второй, так называемый аккумуляторный отсек, проследовали в третий, где центральный пост. Там по-прежнему было много личного состава и все чем-то занимались, переговариваясь в полголоса. Мы прошли в следующий, четвертый отсек, как и второй, аккумуляторный, заглянули на камбуз и в каюту старшин и мичманов, и прошли в пятый, дизельный отсек. По обоим бортам стояли огромные дизеля, лоснящиеся от машинного масла. И матросы в нем были самые чумазые, как мне показалось. Почти у каждого в руках была промасленная ветошь, которой они протирали дизеля и свои руки. Теперь я понял, почему почти на всех кремальерах (так называются длинные ручки у каждой переборки, по притягиванию дверей для герметичности) есть налет масла. От рук дизелистов! В следующем, шестом отсеке стояли огромные электромоторы, но здесь было несравненно чище, чем в дизельном отсеке.
Далее мы побывали в седьмом, кормовом торпедном отсеке, где было два торпедных аппарата и две торпеды лежали на стеллажах вдоль бортов. Здесь было меньше торпедистов, чем в носовом отсеке. Едва мы вернулись в свой второй отсек, как из динамика в коридоре раздалась команда: «Боевая тревога! Подготовка корабля к бою и походу!». Доктор оставил меня в кают-компании, а сам вышел в коридор и подошел к динамику. Он слушал команды, поступающие их центрального поста, и давал аналогичные приказы двум матросам, которые находились в отсеке. Кто они, и чем они занимаются, я не спрашивал, чтобы не отвлекать доктора. А сам переваривал увиденное на этой субмарине. Я знал, что уже есть атомные подводные лодки, намного больше по водоизмещению, чем эта «Эска». Что они не только могут выпускать торпеды по вражеским судам, но и запускать баллистические ракеты. И я представлял, какими же сложными должны быть эти творения рук человеческих, чтобы не только погружаться на несколько сот метров, испытывая чудовищную перегрузку от давления воды на глубине, но еще и быть устойчивой платформой для запуска ракет. В то время все это у меня просто не укладывалось в голове.
В то время я не знал, что через год буду служить на подводной лодке, чуть больше по размеру, но такой же дизель-электрической торпедной, буду начальником медицинской службы в/ч 99400, т.е. подводной лодки Б-63, и так же буду командиром второго отсека. И моим командиром будет капитан 2 ранга Сергиенко В.К., который в настоящее время служит в этой бригаде командиром подводной лодки 613 проекта. Это будет еще через год, а пока я был рад, что оказался на борту субмарины, о которых читал и видел фильмы. Из всех советских моряков я больше всего уважал именно подводников, самых смелых и мужественных. Именно они внесли свой вклад в победу над Германией, они да еще катерники. А вот большие корабли – линкоры и крейсера всю войну простояли в базах, отбиваясь от атак немецких бомбардировщиков. Да еще неувядаемой славой покрыли себя морские пехотинцы, «черная смерть», как называли их фашисты.
Потом были еще разные команды типа «По местам стоять, со швартовых сниматься» или «Всем вниз, погружение!» Я слышал эти команды, но не представлял, как они выполняются и что творится с самой подводной лодкой. По-прежнему над головой горели электрические лампочки, было тихо и совершенно не страшно, хотя лодка, как сказал доктор, в это время отходила от пирса, проходила «дифферентовку» и всё это делалось при работающих электромоторах, которые не издавали шума. Но заработали дизеля, лодка стала чуть-чуть подрагивать. Вдоль борта в кают-компании, где я сидел, стало слышно, как плещется вода. Потом последовала команда «Отбой боевой тревоги. Заступить на вахту первой смене». Возможно, я что-то напутал с командами, но так примерно и было.
Через какое-то время доктор вышел из кают-компании, где мы с ним разговаривали о службе на подводной лодке, и, вернувшись через какое-то время, предложил подняться на мостик. Чтобы я не замерз, он попросил одного матроса одолжить мне бушлат. И мы пошли в центральный пост и стали подниматься по трапу. Впереди доктор, за ним я. Когда его голова появилась над люком, он произнес: «Старший лейтенант такой-то. Прошу разрешения подняться на мостик». Раздался голос: «Доктор? Поднимайся». И когда с тоже высунул голову из люка, сказал: «Практикант Щербаков. Прошу разрешения подняться на мостик», мне ответил насмешливый голос командира: « Практикант? Таких нет в штатном расписании. Ладно, поднимайся!» И я впервые оказался на мостике идущей в надводном положении подводной лодки.
Места на тех небольших площадках, где стояли командир, вахтенный офицер, доктор и еще кто-то, для меня не было, поэтому я стал рядом с вахтенным рулевым и выглянул в небольшой иллюминатор впереди. Мне открылся такой вид – длинный и острый нос подводной лодки рассекал воды Татарского пролива, слева где-то вдалеке виднелась гряда темно-зеленых гор, гармонирующих с бирюзовой поверхностью моря. Стояла прекрасная солнечная и безветренная погода и вся эта панорама казалась сказочной, как будто нарисованной искусным художником-маринистом. Затем командир, дав указания вахтенному офицеру на счет курса, спустился вниз, и меня доктор позвал встать с ним рядом. Я поднялся на эту площадку, высунул голову за ограждение рубки и в лицо мне дунул ветер, который не ощущался внизу, рядом с рулевым. И я мысленно поблагодарил доктора за то, что она заставил меня одеть бушлат. Хотя была середина июля, но в этих широтах на море даже в солнечную погоду было прохладно.
Обедал я с разрешения командира в офицерской кают-компании. Рядом сидели довольно молодые офицеры, парочка из них была старше меня всего на 2-3 года. И на их погонах было всего по две звездочки. «Лейтенанты, недавно из училища, наверное», – подумал я, пожелав всем приятного аппетита. За столом был непринужденный разговор. Меня расспрашивали о Хабаровске, многие видели его лишь проездом в отпуск в центральные части страны. Узнав, что наш институт находится в самом центре, на площади Ленина, что недалеко кинотеатр «Гигант» и парки ОДОСА и ЦПКО на берегу Амура, все стали вспоминать свои мимолетные посещения этих знаковых для моего любимого города мест. Доктор оказался выпускником Горьковского военного факультета, хотя сам был из Ростовской области. Потом один офицер поднялся, и, спросив разрешения у командира, вышел из кают-компании. Ему на смену пришел тот офицер, что стоял на мостике, неся вахту, когда я был там. Он попросил разрешения у командира сесть к столу и с большим аппетитом стал есть первое блюдо, которое ему подал вестовой. Мне питание на лодке понравилось больше, чем в столовой береговой базы. Уже потом я узнал, что суточный рацион на береговой базе рассчитывается из полутора рублей на человека, а автономный паек подводника во время выхода в море в три раза больше.
Потом было глубоководное погружение. Лодка опустилась на 150 метров, и я, слушая в динамике сообщение: «Глубина такая-то. Осмотреться в отсеках», представлял, какая сила давит со всех сторон на нашу подводную лодку. С тревогой вслушивался в поскрипывания корпуса лодки и боялся услышать, что в каком-то отсеке начнется течь или прорвет трубопровод. Но все прошло удачно. Потом, уже когда лодка была на перископной глубине и передала сообщение в штаб, что все завершилось благополучно, вдруг из динамика раздалось: «Практиканту прибыть в центральный пост». Немало удивленный, я появился в соседнем отсеке и увидел улыбающиеся лица командира, замполита и других офицеров и матросов. Командир произнес: «Практикант Щербаков посвящается в подводники», и один матрос протянул плафон с водой. Как оказалось, морской, якобы взятой с глубины в 150 метров. С трудом я осушил его, почти пол-литра воды, и получил от замполита удостоверение моряка-подводника. Вот так я стал членом этого элитного клуба – моряков-подводников.
Вечером, во время вечернего чая, молодые офицеры вспоминали, как у них проходило посвящение в подводники. У всех по-разному, но неизменным был плафон или стакан морской воды. На подводной лодке не чувствовалась особая субординация, весь экипаж был дружным и сплоченным. Хотя в нем служили и матросы-первогодки, и опытные моряки, за плечами которых была боевая служба, или, как они говорили, «автономка». Старослужащие старались передавать свой опыт молодым морякам, и не напрасно. От действий каждого члена экипажа зависит жизнь не только его самого, но и всех его товарищей. Об этом я еще лучше узнал, когда через год сам стал служить на подводной лодке.
Ночь я провел на диване в кают-компании, напротив меня спал доктор. Но в 4 часа зашел в кают-компанию сменившийся с вахты офицер, чтобы выпить компота, и я проснулся. Больше не смог уснуть, переполняемый впечатлениями. Решил подняться на свежий воздух, на мостик, тем более что лодка шла в надводном положении. Об этом свидетельствовал гул работающих дизелей. Вахтенный разрешил присоединиться к нему, рулевому и сигнальщику. Скучно ему было, видимо, и мы разговорились. Когда уже совсем рассвело, впереди он разглядел траулер, идущий в Совгавань. И вахтенный решил развлечься. Подал вниз команду заглушить дизеля и перейти на электромоторы. И лодка совершенно бесшумно заскользила по водной глади, догоняя неспешно идущее рыболовецкое судно. Видимо, на нем все спали, потому что ни одного человека на палубе видно не было. Так что когда наша лодка поравнялась со штурманской рубкой на траулере, и в мегафон раздался голос: «На траулере! Остановиться! Таможенный досмотр!», из рубки тут же выскочил заспанный вахтенный штурман. Увидев плывущую параллельным курсом подводную лодку и наши смеющиеся лица, разразился бранью в наш адрес, грозя кулаком. А мы запустили дизеля и, обогнав траулер, пошли в базу.
Потом мне пришлось рассказывать своим сокурсникам, как я плавал на подводной лодке и что ощущал под водой. Так что на какое-то время я стал героем дня. Особенно когда рассказал о посвящение в подводники и про выпитый плафон забортной воды.
Во время нашего пребывания случилось ЧП. Из аптеки лазарета были похищены медикаменты, в том числе наркотики. Почему-то у проверяющих из штаба гарнизона подозрение упало на нас, практикантов. Хотя мы сами сразу сказали, что похитили работающие на ремонте здания штаба стройбатовцы. Дело в том, что вокруг части здания штаба, в том числе и того крыла, где размещался лазарет, были установлены строительные леса и с них бойцы стройбата проводили штукатурку и покраску фасада здания. И с этих лесов очень легко можно было попасть в аптеку, в которой однажды на ночь не была закрыта большая форточка. Следствие началось при нас, а когда закончилось, не знаю. По крайней мере, никому из нас обвинение предъявлено не было.
По вечерам я играл в волейбол на той площадке, что была около казармы, и очень скоро стал первой звездой. Все же я еще пару лет назад был членом сборной команды института и даже чемпионом ДСО «Буревестник» Хабаровского края 1966 года. Так что выделиться на фоне молоденьких парней, одевших военную форму, было не трудно. Тем более что часто зрителями, а вернее, зрительницами, были так называемые «морячки», т.е. молодые девчонки, которые служили на должностях секретарш, рядовых работников бухгалтерии и других служб тыла. Многие из них пошли служить в надежде найти себе спутника жизни. А я всегда лучше играл, когда на меня смотрят девчонки. Поэтому ничего не было удивительного, что меня, как члена экипажа подводной лодки, включили в состав сборной команды бригады подводных лодок на первенство гарнизона, которое проводилось накануне профессионального праздника, дня Военно-морского флота. Я уже не помню, как мы выступили, вроде как кое-кого и победили. Но, как говорят, «один в поле не воин», и хотя я играл неплохо, победить на соревнованиях нашей команде не удалось.
В один из выходных дней мы решили пойти искупаться. По совету моряков выбрали место «мористее», где нет мазута, которого много было на воде в самой бухте. Сказав дежурному в лазарете врачу, где мы будем, пошли покупаться и позагорать. Погода была чудесная, светило солнце, отражаясь в прозрачной голубой воде. Вода так и манила, но это впечатление оказалось обманчивым. Вода была холодная, градусов 12-14. Когда я разделся и по большим валунам зашел в море, окунулся, понял, что мое плавание быстро закончится. Проплыв метро десять, я повернул назад, потому что почувствовал, как мое тело окоченевает. Возможно, это было впечатление после довольно долгого пути на солнце без верхней одежды. Но потом я несколько минут не мог согреться даже на полуденном солнцепеке. Никто другой из нашей компании не рискнул покупаться, мы просто позагорали, и к обеду вернулись на базу.
Накануне дня Военно-морского флота, который празднуется в последнее воскресенье июля, мы приняли присягу. Случилось это перед строем всей бригады во время утреннего построения для подъема флага. Каждому из нас шестерых дали в руки автомат и текст присяги, и мы все по очереди прочитали её, а потом расписались в особой книге. После этого на нас распространялись все приказы командования Вооруженных Сил СССР. А в день празднования ВМФ СССР нас по гражданке отпустили посмотреть парад кораблей. В качестве сопровождающего был выделен фельдшер лазарета, который знал, откуда лучше смотреть парад. И мы увидели его во всей красе. Стоящие на рейде в одной из бухт надводные корабли, самым большим из которых был эсминец, потом действия нескольких боевых единиц флота – торпедный катер выпустил торпеду по условному противнику, ракетный катер отстрелялся ракетой. А затем зрители, в большом количестве собравшиеся на берегу, увидели, как всплывает подводная лодка, одна из нашей бригады. Насмотревшись на парад, мы без санитарных и безвозвратных потерь прибыли на базу, где был устроен праздничный обед для всего личного состава.
Незаметно пролетел месяц. Наконец мы сняли матросскую форму и снова одели свою гражданскую цивильную одежду. Встретившись у вагона все вместе, мы стали обмениваться впечатлениями. Я не помню, что говорили другие, помню лишь рассказ Володи Могилева. Он попал на практику в бригаду ракетных катеров. Для него, большого, ростом за 190 см и весом под сто килограмм, обычный паек был маловат, и он даже похудел за месяц. Отъедался лишь во время выходов ракетных катеров в море. Тогда им выдавали сухой доп. паек, а так как многие молодые матросы страдали морской болезнью и не ели свою порцию пайка, то Володя съедал за несколько человек. Снова заняв свои места в плацкартном вагоне, мы ближе к вечеру тронулись в путь. Все пассажирские поезда проезжали горы Сихотэ-Алиня ночью, чтобы пассажиры не боялись. Но мы не пугались, мирно спали на своих местах, наговорившись за вечер и наигравшись в карты. На следующий день к вечеру приехали в Хабаровск, где разошлись по домам, чтобы встретится через месяц. Уже студентами шестого курса нашего Хабаровского государственного медицинского института.