Андресу, Яанусу, Кристьяну, Пеэтеру, Танелю с любовью
Как я оказалась в Нарве
Меня спрашивали много раз, как я оказалась в Нарве. Одни посматривали на меня с сомнением: были, наверное, у нее в Тарту какие-то сложности, из-за которых ее оттуда убрали; другие смотрели на меня с сочувствием: бедняжка, теперь мучаешься тут.
На самом деле, все гораздо проще и гораздо сложнее. Должность директора Нарвского колледжа – единственная должность, которой я добивалась в своей жизни. И переезжала я в Нарву даже дважды: сначала в 1999-м, а потом, после перерыва – два года в министерстве образования и науки – в 2009-м.
Первые пять лет в Нарве я проработала исполняющей обязанности директора, поскольку не была доктором наук. Мой договор всякий раз продлевали только на один год. Но я бесконечно благодарна Яаку Аавиксоо, который был тогда ректором Тартуского университета, за эти краткосрочные договоры, – тем самым он вынудил меня, наконец, написать докторскую диссертацию по материалам прибалтийских немецких хроник.
Я не думаю, что докторская степень сделала меня лучшим директором колледжа, но она придала мне уверенности в себе, поскольку в Эстонии женщинам – докторам наук платят столько же, сколько мужчинам. И даже ректор, вручая мне диплом доктора наук, счел нужным сказать, что я умница. Порой доброе слово – главный результат всех твоих усилий.
Как и большинство эстонцев, я впервые оказалась в Нарве проездом: во второй половине 80-х мы с моими сокурсницами частенько ездили в Ленинград; изобразительное искусство было в моде, и мы хорошо изучили экспозицию Эрмитажа. В ночь выезжали, день проводили в Ленинграде, вечером отправлялись обратно. Нарва тогда не вызывала у нас ни малейшего интереса, гораздо привлекательнее был город Силламяэ, поскольку он был закрытым и манил, как все запретное.
Впервые о Нарве я узнала из учебника. Кажется, в седьмом классе. Темой урока было провозглашение Эстляндской трудовой коммуны, создание первого эстонского социалистического государства в Нарве в ноябре 1918 года. По тогдашней исторической версии Коммуна была провозглашена в Ратуше. Век ее был недолог – два месяца, – но внимание на этом не заострялось. Зато, скорее всего благодаря советской летописи, здание Ратуши было в 60-е заново отстроено. Теперь уже доподлинно известно, что Коммуна была провозглашена с белого коня в Александровской церкви Яаном Анвельтом. Но я до сих пор помню фотографию Нарвской ратуши из учебника – на правой странице, в правом нижнем углу.
После восстановления независимости я оказалась в Нарве в 1995 или 1996 году. В Таллинне заговорили о собственном университете, и Тартуский университет стал активно пропагандировать свою деятельность в разных городах страны: создавались колледжи, проводились выездные университетские дни. Очередь дошла и до Нарвы. И не успели мы въехать в город, как нам показалось, что мы очутились в другой стране. Черный блестящий «Мерседес» бывшего тогда ректором профессора Пеэтера Тульвисте остановили, всех попросили выйти из машины и предъявить документы.
Поехали дальше; в самом центре, на кругу Петровской площади, люди в чем-то темном и мрачном укладывали тротуарный бордюр. Местные безработные. Безработных, готовых взяться за самую тяжелую, каторжную работу, я увидела впервые: в Тарту я о безработице не знала. Было холодно, стоял последний день осени, стемнело…
Кстати, на этом кругу до сих пор действуют правила, отличные от тех, что приняты во всей Эстонии: те, что едут по кругу, обязаны уступить дорогу тем, кто въезжает на круг.
Мы побывали в Нарвской высшей школе – предшественнице сегодняшнего Нарвского колледжа. До того момента, когда правительство решило закрыть высшую школу, а Тартуский университет – открыть здесь свой колледж, должно было пройти еще несколько лет.
Если вы хотите понять, как организована работа высшего учебного заведения, то сначала подойдите к доске объявлений, затем загляните в библиотеку. Третьим контрольным пунктом долгое время считался компьютерный класс. Сейчас его роль перестала быть столь значительной.
На доске объявлений все сообщения были исключительно по-русски, а в библиотеке почетное место занимали Маркс, Энгельс и Ленин. Ленин был представлен не только собранием сочинений, но и портретом на стене. А вот кабинет директора украшали иконы и портреты последних представителей династии Романовых. Мне было не под силу разобраться в идеологических парадоксах высшей школы. Но меня удивило не только это. За обеденным столом госпожа Нина Сепп, директор НВШ, умная и красивая женщина, которой сейчас, к сожалению, уже нет в живых, заявила, что в вузе работают лучшие психологи Эстонии. В присутствии ректора университета и академика психологии это прозвучало очень смело.
Удивительно, но свое первое посещение старого здания колледжа я помню так, будто это было вчера. И памятный день продолжался: в школе Пеэтри мы встретились с нарвскими школьниками. Встреча проходила в каком-то сером и мрачном помещении. Там нам предстояло узнать, что никто из юных нарвитян не рвется учиться в Тартуском университете. А между тем, в Тарту тогда на многих факультетах можно было получать образование на русском языке. Например, стать врачом, физиком или русским филологом. «Что, правда?» – переспрашивали подростки. Это было более пятнадцати лет назад, и об обучении на эстонском языке в университете нарвские ребята не могли даже подумать. И в то же время уже немногие собирались ехать на учебу в Россию. Это был в каком-то смысле переломный момент. Нас спросили: «А можно поступить на бесплатное место в университет, имея не эстонское, а российское гражданство?» Мы не смогли ответить на этот простой вопрос, словно мы были из другого мира, где нет вообще проблем с гражданством.
Еще одну встречу того дня я помню до сих пор. С Анатолием Паалем. Он был генеральным директором электростанций и председателем городского собрания, свободно говорил на двух языках. Его слово в Нарве имело вес, и это было видно по всему его облику. Он был как Тийт Вяхи в Силламяэ, при его появлении все становились по стойке смирно. Включая меня, конечно. К сожалению, его жизнь оборвалась рано, его убили летом 1999 года. Нарва, несомненно, была бы другим городом, проживи Анатолий Пааль дольше. На встречу с ректором Тартуского университета председатель городского собрания позвал и дам, в чьем ведении находилось образование; по-эстонски они не говорили и не понимали ни слова. Господин Пааль рассказал анекдот: к врачу пришел чернокожий пациент, у которого болел локоть. Врач попросил пациента снять одежду и встать на четвереньки в угол. Посмотрел, покачал головой и попросил постоять на четвереньках в другом углу, а потом и в третьем. Затем врач велел пациенту одеться и выписал мазь для лечения локтя. Пациент спросил, зачем его заставили ползать на четвереньках по разным углам, на что врач ответил, что он собирается купить кофейный столик черного дерева и хотел посмотреть, где он будет смотреться лучше всего.
Помню свой испуг: как он осмелился так шутить в присутствии людей другой культуры! Но дамы, которые ничего не поняли, дежурно улыбались. Анатолий Пааль мог себе позволить подобные «беззлобные» выходки.
После того памятного дня я еще не раз представляла в Нарве университет на выездных выставках. В 1999 году я перебралась в Таллинн, и тут как раз Тартуский университет принял решение основать Нарвский колледж. Искали директора. Я вызвалась занять эту должность. За меня поручился проректор Теэт Сеэне. Ректор Аавиксоо согласился. Теэт Сеэне верил в меня, и это было очень важно. Но ценность его моральной поддержки я поняла гораздо позже. Нарва бурлила: в университет летели письма протеста, собирались подписи против перемен и против директора-эстонки. Ректор Аавиксоо спросил, хочу ли я почитать эти письма. У меня хватило ума отказаться. Иначе я бы, наверное, не поехала или, во всяком случае, запомнила бы имя хоть одного из своих хулителей.
И вот я приехала в Нарву уже директором – в голубом платье и с портфелем в руке. Был июнь. Я зашла в информационный центр и разжилась картой города. По-том купила для пока еще действующего ректора нарвской Высшей школы букет роз с самыми длинными стеблями (длину цветов я выбрала интуитивно, еще не зная, что в Нарве положено покупать цветы с метровыми стеблями). Ректору предстояло проработать еще две недели, а мне нужно было поговорить со всеми преподавателями, получившими расчет, и найти новых, чтобы с сентября начать учебную работу в колледже. Русским языком я тогда практически не владела, как я справилась, сама не знаю. Но и сейчас, просматривая заметки того времени о людях, – я же должна была их как-то всех запоминать, – я понимаю, что первое впечатление оказалось верным – я бы и сейчас подписалась под теми своими словами.
В начале июля мне предстояло окончательно переехать в Нарву и стать директором. Проректорский водитель отвез меня. С собой я взяла пылесос, подаренное бабушкой ватное одеяло и коврик, сотканный одной тетей. Эти три вещи казались мне самыми важными. Мама проводила меня, при этом чуть всплакнув и дав с собой бутылочку вина. В 1999 году люди ехали работать в Хельсинки или Стокгольм, ну уж никак не в Нарву. Мама потом говорила, что была уверена: в один прекрасный день я появлюсь на пороге и объявлю, что в Нарву больше не вернусь. Что тут скажешь, расписание автобусов Тарту – Нарва тогда занимало четыре страницы формата А4, и в Тарту можно было отправиться в любой момент. Теперь рейсов стало меньше, расписание умещается на одной странице, так легко с места не сорвешься. Но тогда я часто после работы уезжала в Тарту и возвращалась к утру обратно. И не раз в моей голове соблазнительно мелькала мысль о том, что ведь можно и не возвращаться.
Яанус Ранкла, мой замечательный коллега по университету из отдела коммуникаций, пришел мне на помощь: он пожертвовал своим отпуском и составил должностные инструкции для всего колледжа. Это был один из самых лучших подарков, которые мне когда-либо в жизни делали.
Первые месяцы были полны сюрпризов. Секретарь, покидая пост, забрала с собой настольную лампу, бумагу и карандаши. Я сходила в «Р-киоск» за тетрадью в клетку и ручкой. Телефон был аналоговый, Интернет в пять часов вечера отключался, потому что уходил домой IT-специалист и выключал модем. Через него же шла все рассылка электронной почты. В компьютерном классе не было Интернета, потому что, как мне объяснили, порнография из Интернета захламляет компьютеры. Арендаторы приносили деньги в конверте, а водитель половину денег, отложенных на бензин, просто клал в карман. Когда я его уволила, то, к счастью, мне хватило ума проследить за его уходом, – он укладывал зимнюю резину к себе в машину. Меня спасло то, что я не читала местных газет, где колледж вместе с его новым директором обвиняли во всех смертных грехах. Коллеги держали газеты от меня подальше.
К слову сказать, в Нарве я вообще перестала читать газеты. Эстонские газеты прибывали во второй половине дня, когда они теряли свою актуальность. По утрам они стали приходить только через несколько лет, но и сейчас в Нарве эстонскую газету купить довольно трудно. Если утром через «Статойл» случайно пройдет парочка эстонцев, то по пути в Таллинн или Тарту газету уже не купишь. Все три номера «Ээсти пяэвалехт» уже распроданы. На дворе 2013 год.
Воспоминания о первом нарвском лете у меня связа-ны с еще одним человеком. Это Яак Саар, руководитель «Хансапанк» в Ида-Вирумаа, который привез мне стулья. Понимаете, просто приехал эстонский мужчина, большой и дружелюбный. И сказал, что я тебе вот стулья привез, они тебе пригодятся. А поддержки у меня в то время было очень мало.
С наступлением осени я поняла, что у меня три недостатка: я эстонка, я женщина и я молода. Из этих трех недостатков проходит только один.
Как ни странно это прозвучит, но в Нарву я приехала за ответами на множество вопросов. Я хотела ясности. В Тарту эта ясность была во всем, а Нарва только собиралась «прибыть» в Эстонию. Нарва для меня была и остается пробным камнем. И еще – чтобы быть до конца честной – я уезжала не столько за ответами, сколько от самой себя. А потом поняла, как мы все понимаем однажды, что от себя не убежишь.