ПРИКАЗАНО ЖИТЬ ДОЛГО И СЧАСТЛИВО
1991 год. 21 октября. Челябинск.
Похоронили деда в хороший день, если похороны в хороший день возможны. Двадцатого было пасмурно, дождь, прохладно, а двадцать первого – солнце, тепло, ни ветерка.
Рак диагностировали год назад. Последний месяц он лежал дома. А перед похоронами он дома не лежал, его тело находилось в морге, откуда его и привезли прямо к дому. У подъезда постояли не долго. Поехали на кладбище, где у мамы случился нервный срыв. Она так кричала, что люди у другой могилы оборачивались. Я стоял чуть в отдалении.
Поминки проходили в столовой в здании одного из общежитий завода, на котором дед работал вначале инженером, а уйдя на пенсию, слесарем. Помещение было большим, людей поместилось много. Где-то через полчаса поминок, коллега деда, мужчина за пятьдесят, общественник и, разумеется, коммунист, начал было говорить речь, начав ее со слова «товарищи», но какой-то молодой парень перебил его выкриком: «Хватит уже товарищей, закончилось старое время, молча помянем, без речей.». Я уже подумал, не устроит ли «прораб перестройки» драку на поминках, что, конечно, было бы прикольно, не будь это поминки моего деда. У меня непроизвольно сжались кулаки. Я сдержался. Общественник продолжил речь, но завершил ее довольно быстро.
Я вышел на улицу. Буквально через остановку в этот момент моя девушка занималась блудом. Так я думал, по крайней мере. Мы жили с Наташей почти год. В последнее время что-то пошло не так. Мы любили друг друга, но будто пелена покрыла наши глаза, наши дороги разошлись, мы стали блуждать непонятно где, а она еще и непонятно с кем. Я блуждал, понятно, с кем. Со своими тяжелыми, мрачными мыслями. Вот именно в этот месяц «сгорел» дед, которого я сильно любил.
Поминки продолжались довольно долго. Конец октября – время, когда день сокращается. Но все когда-нибудь заканчивается. И жизнь, и поминки. Я возвращался обратно к столовой, пройдя до этого к пляжу озера Смолино. Шел я по уже темной аллее. Я слышал вокруг голоса людей, но странным образом рядом никого не было. Солнце этого дня, проводив теплом и светом деда, покинуло Челябинск, оставив в сухом остатке приятную влажность воздуха. И странно было то, что никто не прогуливался под этими, то ли липами, то ли тополями, никто не сидел на скамейках. Пуста была аллея. И пусто было у меня на сердце.
Дома бабушка поставила большой фотопортрет деда на журнальный столик, стоявший у стены. Рядом с ним стояла свеча. Она горела в темноте, а я лежал на диване в той же темноте. Время было уже позднее, ночное. Возможно – 11 вечера, возможно – 1 ночи, но, вероятнее всего, время остановилось посередине.
Я вышел на лоджию, которую в шутку называл масонской – ее переделывал знакомый отца, каменщик по специальности. Теперь, остекленная, она была еше и разделена на две соединенных части. В одной стоял диван и комод, во второй консервированная еда, мешки с мукой, ящики с водкой и коробки с мылом – бабушка помнила тридцатые и сороковые, поэтому всегда делала запасы.
Я покурил на лоджии и вернулся в комнату, закрыв дверь на защелку, так как иначе она открывалась. Лег на диван.
Ощущение пустоты было настолько полным, что я сам себе казался придавленным надувным шариком, если такое может казаться. Еще мне показалось, что свеча, у фото с дедом, стала гореть чуть ярче. Ее пламя отражалось в стекле «стенки» и зеркале, которое было за стеклом.
– Дедушка, – сказал я, – если ты здесь, потуши свечу.
Свеча погасла в течение пару секунд.
Стараясь не удивиться, чтобы удивлением своим не спугнуть это проявление чуда, я зажег свечу. И опять лег на диван. В каком-то смысле, пусть я не понимал этого, для меня это было сродни лабораторному опыту. Поэтому я и вернулся на то место, где находился при констатации его успешного результата.
– Дедушка, погаси свечу еще раз, – попросил я.
Свеча погасла. Но в этот раз все произошло медленнее. Возможно, секунд за пять.
Я встал, проверил все окна и двери. Невозможно, чтобы сквозь них мог пробиться воздух.
Я опять зажег свечу и лег на диван.
– Дедушка, я попрошу в последний раз, затуши свечу.
Я смотрел на ее пламя, не отрываясь. Оно не менялось. Но только первые секунды. Потом, медленно, словно его кто-то выключал, стало гаснуть. Я никогда не видел до этого, чтобы огонь свечи может исчезать так постепенно.
Свеча погасла. Исчезли блики света в стекле «стенки» и зеркале за стеклом.
Я повернулся на правый бок и закрыл глаза. Впервые за эти дни пустоты и отчаяния я чувствовал себя умиротворенно.
Утром позвонила Наташа, и мы вновь стали жить вместе.
Вероятно, я не сделал правильных выводов из того, что произошло в ту ночь, так как через год мы, все же, расстались с ней.
Или та ночь сделала выбор за меня, за нее и за все то, что горело потом синим пламенем.